Diamonds and Rust

23-26 июля 1964 года, фестиваль в Ньюпорте, штат Роад Айленд

Есть такое ощущение, когда по утрам все ощущается иначе ― ночь не длится вечно, от этого и сон выходит таким беспокойным, таким коротким; потом наступает чувство испорченности или же беспокойства, словно кому-то не дали досмотреть последний кусочек фильма, а нельзя терять ни секунды, чтобы не потеряться в удивительных черно-белых экранах. Она жаворонок по утрам, любит выходить на открытое место, вроде патио их облюбованного домика или же площадки позади отеля с идеально ухоженным зеленым газоном. Она брала с собой гитару, потом начинала петь, зная, что, возможно, кто-то да услышит ее из туристов, но все ее внимание на самом деле было направлено к нему. Ее голос звучал упруго, звонко, так нежно и мелодично, что она точно знала, почему его так обожал спящий мужчина в их общем номере, несмотря на то, что и по-прежнему заставляли снимать два отдельных номера. Он же становился больше ночной совой, задерживаясь допоздна, а по утрам, когда ему предлагали завтрак, он сильно бурчал и кряхтел недовольно, что он бы мог залечь на дно еще на какое-то время. Он не пользовался вилкой в отелях, требуя что попроще, а порой и вообще обходился стаканом и сигаретой, ну или косяком. Она же недовольно смотрела на него, но все равно мягко обнимала за плечи, зная, что пара минут с ней обязательно поможет ему разогнаться для остального вечера. Фестиваль Ньюпорта летом всегда был важным событием, где собиралось множество исполнителей. Летом проходило так много всего, даже в прошлом году их обоих приглашали на Марш в честь борьбы за права чернокожих, где выступал Мартин Лютер Кинг. Они оба гордились этим фактом, но все же Джоан в этом играла куда большую роль, чем просто выступление. Сейчас они не так много времени проводили вместе, учитывая ее желание заниматься чем-то полезным для общества, ездить по городам, школам, заводам, выступать с протестами и иметь голос против остальных, помогать благотворительностью. Музыка была отдушиной, но она понимала прекрасно, что это не единственная вещь, которой ей хотелось бы заниматься. Боб же был совсем другим: мечтал быть также и писателем, а с недавних пор стал пробовать себя и в качестве художника ― измалевал кучу холстов, но Джоан так и не могла взять в толк, что же такого особенного он пытался выражать на этих абстракциях. И хотя он кутил очень много с друзьями, все равно кто-то да сказал бы, что Боб больше подходил под определение человека, который в какой-то мере любил уединенность. Боб с сигаретой в руке выходит через задний ход отеля, направляясь туда, где доносился до боли родной голос. Он и так с минут десять любовался ей, стоя у окна и слегка прикрываясь занавеской, чтобы она не смогла его углядеть. Нет, он сдержанно улыбался, хотя мог постараться и лучше, но утро никогда не было одним из его любимых времени суток. Он прошел к газону, снимая с ног обувь и приятно ощущая, как зеленая ухоженная лужайка обволакивает кожу. Джоан лишь на секунду останавливается, потому что уже услышала его шаги, чувствовала всем телом его приближение, но не оторвалась от пения, мягко водя пальцами по струнам гитары. Она улыбнулась ему в ответ, когда Боб присел рядом, тут же при ней снимая солнцезащитные очки, ставшие частью его неизменного стиля за пределами обычной бытовой жизни. ― Нам скоро пора выезжать к остальным, ― начал он, положив мягко ладонь на ее обнаженное колено. ― Хотя мы могли бы, как и остальные, разместиться в палатках недалеко от площадки. ― И ты бы пихал меня ногами во сне, а после крепко прижимал к себе, начиная сопеть на ухо? ― она пошутила, продолжая наигрывать мелодии на гитаре. ― Боюсь, нам бы пришлось поделить палатку пополам или кто-то остался бы спать снаружи, ― Джоан подмигнула, еще шире улыбаясь, отчего он утянул ее к себе в объятия так, что ее голова оказалась на коленях, а его лицо все ближе и ближе склонялось к ее, пока не пространства между ними почти не осталось. ― Зато ехать бы никуда не пришлось и вставать так рано, ― их носы соприкасались, их губы слегка тоже, но дальше подобного заигрывания дело никуда не заходило. ― Не бурчи, ― слегка подначила она его, сжимая его локоть так, чтобы он продолжал себя вести хорошо. ― Когда доедем домой на обратном, закажем что-нибудь из китайской кухни? ― Если нас хватит вообще на что-то после целого дня выступлений, ― и, конечно, Джоан знала, что они выступали что вместе, что порознь в общем около двух часов, и то все это раскинуто с другими исполнителями, они оставались со всеми остальными, делясь историями, перекусывая, приходя к сцене, чтобы послушать других или даже с ними сыграть не одно выступление. Под глубокий вечер хотелось только одного ― лечь кирпичом на кровать, достать косяк и до конца от души посмеяться, чтобы потом подурачиться еще и в конце концов поспать. ― Мы через три дня уже поедем домой, выше нос, дружок, ― она поцеловала его в губы, слегка подтягивая его голову к себе, чтобы можно было запустить пальцы в его шевелюру волос и насладиться на короткое мгновение их мягкостью. Только с Джоан он вел себя так уверенно, так открыто, наверное, потому что она умела его читать как открытую книгу, все было на ладони перед ней. Она понимала также, как тяжело с ним порой бывало находиться вместе, но и сама она не без недостатков, если честно. Однако на публике Боб, хоть и был открытым, но не таким. Для него все еще открывали двери в новый мир славы, популярности. Он слышал по приезде, как визжали девчонки, уже ждущие начало перфомансов, при виде него и вежливо улыбаясь подходил к ним, отдавая фотографы, мило с ними болтая, пока рядышком где-то в толпе находилась все та же Джоан. Он любил это чувство недосягаемости, когда говорил с обывателями, а потом подходила Джоан, с умелой завидностью начиная разговоры о политике, искусстве, о собственной семье и как скучала по Мими. В такие минуты Боб и вправду думал, что Джоан являлась его спасительницей. Лишнее внимание приятно, но когда слишком много, он предпочитал искать себе более безопасное место. Пока что. ― Смотрите, кого наконец-то сюда принесло. Джоан приехала с парнишкой Бобом, ― задорно начал Пит Сигер, обоим пожимая руки, после чего сразу же тащил их к помещению, где они все тусовались в качестве артистов. ― Ну как вам? ― Говорят, в этом году будут танцоры? Жду не дождусь, когда смогу тоже за сценой как следует себе отбить ноги, ― Джоан рассмеялась, потом взглянула на Боба. ― Но он танцевать не будет, только если не напоить его. ― Возьмет гитару и со всеми будет тут раскачиваться в ближайшие дни, если ночи его еще сильнее мотать не будут, ― Пит сказал это несколько пониженным тоном, но было что-то в этом насмешливое. Многие знали, что Бобби и Джоан ― пара, они никогда не держались сдержанно на публике, но их отношения всегда оставались далеко от тех, что можно охарактеризовать самыми обычными и нормальными. Боб закатил глаза, однако он взял под руку Джоан и повел к их помещению, где им могли бы ненадолго дать приватности. Он шел спокойно, чуть впереди, джинсы и рубашка, без пиджака не выделяли ничем его среди других, он даже волосы чуть зачесал назад. Их гитары стояли в сторонке, когда Джоан подошла и мягко поправила его рубашку, расстегивая первых несколько пуговиц от воротника. Его губы коснулись ее щеки, потом уголка губ, а после его пальцы запутались в ее распущенных волосах и притянули к себе так, чтобы наконец-то было удобно целоваться. Они стояли у зеркала, и если они могли бы открыть глаза, то перед ними открылась бы совершенно потрясающая картина ― покрасневшие, полные губы, румянец на щеках и одурманенный взгляд, чуть помятая одежда. Однако как и все хорошее, пора было и заканчивать. Они рассмеялись, смотря на друг друга, а после на перегонки выбежали из-за двери, направляясь к остальным, видя, что на сцене уже кто-то выступает, а остальные смачно обсуждают истории прошедших дней. И, конечно, он не забыл рассказать интересные истории о Вуди Гатри и малоизвестных песнях, которые хранились у него записанные на кассету, о своей бродяжной жизни до Нью-Йорка. Все слушали с интересом, только Джоан уже слишком хорошо знала эти истории, но продолжала улыбаться, поглядывая на сцену, когда вышли танцоры. Они крутились у высокой деревянной сцены, место с которого прекрасно открывался вид для зрителей, не ломившихся туда, не пытающихся на кого-либо запрыгивать или устраивать драки. Ньюпорт ― спокойный фестиваль, где собирались люди, обсуждали общественные проблемы, пели о них, делились мнением со сцены и в толпе. Никто не боялся, если бы к ним подошел репортер для фильма и задал несколько любопытных вопросов. Наоборот, все с радостью говорили то об одном, то о другом ― от истории фолк-музыки до важных людей и событий, почему они собирались на пять дней здесь в течение уже шести лет. Боб сам не слишком любил журналистов, если это делалось для скандальных колонок в газетах, где его слова бы привирали, но, видя, для чего это делал Мюррей Лернер, то они спокойно с ним общались, в большей степени пытаясь вытащить что-нибудь интересное от Джоан. Поскольку она уже давно считалось очень публичным человеком, который появлялся то тут, то там, она могла рассказать, как шли дела, что нового не только в музыке. Конечно, они оба не всегда выступали соло в один день, расписание немного все же не зависело от них, и тогда приходилось проводить день порознь, а еще могли меняться площадки – с парка, на закрытую в одной из старых школ, поэтому между днями они могли пересекаться только в машине, садясь друг напротив друга и протягивая пакеты с едой, потому что за целый день невозможно уследить, попала ли хоть крошка пищи в рот, а по приезде в отель Джоан садилась быстро за стол, пытаясь расписать на будущее места, куда ей нужно с командой отправиться в пользу протестов, Боб же привычно садился за печатную машинку, мельком поглядывая на свою спутницу и по привычке выкуривая не одну сигарету за этим делом. Но в остальном было весело, пока другие занимали их чем-то. Он видел, как Джоан в присутствии Питера, Пола и Мэри танцевала с другими в круге, как музыка не прекращалась какое-то время, пока им тайно протаскивали алкоголь на развлечение в течение дня и вечера. В тот день Джоан оделась в платье до колен, юбка которого развевалась на ветру, пока они наматывали круги и девчонки отстукивали туфлями на небольшом каблуке в такт музыке. И в какой-то момент его утянули свои: Майк Блумфилд и Джонни Кэш торчали с косяками в руках и мирно продолжали разговор, наигрывая всем известные фолк-мотивы. И ему это было куда более привычно, чем танцевать, смеяться до посинения и головокружения. А после, когда Джоан позвали на сцену он с неотрывным восторгом наблюдал, как она сначала произносит речь, потом начинает петь, и тут же понимал, что в округе стояла тишина. Ангельский голос, говорили остальные, и тут Боб мало мог с кем-то поспорить. В таких фестивалях у всех ограниченно время для выступлений, но тем не менее то тут, то там совершались задержки. Конечно, это было чистой роскошью взять и вместо песен начать гнать речь о том, что происходило в стране, мире, среди протестов, однако это не являлось их основной задачей. Стоило Джоан спуститься со сцены, как ее ждал Боб, протягивая к ней руки, несмотря на то, что между ними находились гитары, он все равно тащил ее в свои объятия. Они успели в большой перерыв и поесть, и обсудить последние фильмы, что смотрели уже порознь, и от этого к беседе присоединялись и все остальные. Как Джоан и Боб уже знали на практике, здесь им никакой особенно уединенности никто не мог гарантировать. ― Я снимаю обувь, ― Джоан четко сказала и так поступила при Бобе, становясь на землю босыми ногами. ― Боюсь, что до номера ты не только гитары будешь нести, но еще и меня. ― Вчера ты такой уставшей не была, ― отметил Боб, обнимая ее за плечи в компании Майка, Одетты и Питера. ― Потому что вчера мы все только начинали, а нам тут еще два дня быть. Ты сделаешь мне массаж ног, или мне придется их оттаптывать на неудобном коврике? ― последнее она уже произнесла шепотом ― В тазик с горячей водой поставишь, ― подколол он ее, за что получил пинок локтем в бок. ― Будешь тогда спать на коврике рядом с кроватью, ― и Джоан рассмеялась, смотря, как Боб хмурит брови. Иногда они и вправду напоминали старую супружескую пару, которая всегда обменивалась этими фразочками, чтобы пораздражать друг друга. ― Главное, чтобы этот коврик был не у двери номера, ― посмеялся рядом Майк и тут же получил слегка раздраженный взгляд от Боба. ― Ой да ладно тебе, все мы понимаем, что Джоан и ее образ «ангела» ― не совсем совместимые вещи. ― Ну, я могу вполне отправить его к вашим палаткам, если захотите, ― Джоан фыркнула и все же прошла мимо них. Боб последовал следом, зная, что ее надо было успокоить, а совсем скоро ему пора идти на сцену и Джоан, как и в прошлый год, должна была его представить, потому что так хотела. Он успокоил ее парой шуток, после чего она прижалась к его боку, положив голову на плечо, жмуря глаза, потому что сменяя с яркого света на вечерник всегда доставляла ей немного дискомфорта. Джоан поднялась на сцену, радостно всем улыбаясь, говоря, что ее представление публике займет всего лишь одну минуту, потом обернулась к Бобу, словно искала в нем уверенность, а потом взяла микрофон со стойки, подходя к самому краю, отчего публика еще больше оживилась, наблюдая за тем, что же хотела сказать Джоан. Это у музыкантов имелось расписание, сама же публика без каких-либо буклетов только ожидала сюрпризов. ― Этот молодой человек уже встречался с вами в прошлом году, он был ярким открытием для тех, кому нужна в наши дни поддержка и понимание. И когда лично я сама с ним впервые повстречалась, было понятно уже тогда, что его музыка полюбится многим. Он гениальный певец нашего поколения, который говорит и пишет правду, и сегодня все его смогут встретить. Боб Дилан для вас, ― публика ревела оживленно, стоило только Бобу подняться на сцену, он всем помахал рукой, встал рядом с Джоан, которая к тому моменту уже поставила микрофон на место. Боб слегка приобнял ее рукой за талию, улыбнулся, а потом взял в руки гитару и губную гармонику, специально настроенную на шее так, чтобы ее не нужно было держать руками. Джоан же стояла рядом, тихо подпевая, потому что сейчас оказывались чисто песни Боба, в которых она никогда не принимала участия. Спустя несколько песен он все же ее подозвал к себе жестом руки, снял с себя губную гармонику, оставляя только гитару, а после их лица приблизились к микрофону достаточно близко, что их щеки то и дело соприкасались. Стоять вместе и исполнять на сцене всегда являлось чем-то особенным ― тут не имелось места для споров, препираний, пустых слов. За две песни за ними восторженно наблюдали все: как зрители, так и те, кто стоял за кулисами и лишь молча глотали воздух, потому что они оба такие разные, как в манере петь, так и вести себя на сцене, но становясь одним целым, все это не имело значения. Он поцеловал ее в щеку, когда они уходили со сцены к остальным, сразу же подходя за выпивкой и едой, которую любезно накрыли на всех, и они оба с набитым ртом строили снова планы, кто куда поедет и что будет делать, даже не задумываясь о том, что у одного возникло дикое желание спать, а у другой окончательно вылезти из туфель и расслабиться от целого дня на ногах. У них были вполне людкие, обычные желания, но в вихре событий они вряд ли что-то да стоили, когда голова крутилась вокруг чего-то другого. ― Поедем к себе, моя Рамона, ― шепнул он ей, все еще прижимая к своему боку, когда они сидели на ступеньках позади сцены. ― Не думаю, что моя спина выдержит двойных испытаний сегодня, если к гитарам присоединишься еще и ты сонная. Джоан лишь кивнула и последовала за ним в подгнанную к дальней парковке машину. Спустя время они знали, что друг от друга никуда не денутся, а их отношения прошли теперь до состояния супругов в спорах и милованиях, но менять им ничего не хотелось. Даже при их разногласиях. Он занимался музыкой, она ― общественностью. Они делали это для остальных, для других. Но вместе с этим где-то давно на поверхности их отношений залегали первые мелкие трещинки, на которые они пока что предпочитали закрывать глаза. Главное, что сейчас они действительно знали, что делают. А завтра… еще подождет.