Diamonds and Rust

1963 год

Если бы творческие люди знали, что существует слово «порядок», то, наверное, они долго бы не продержались в четырех стенах. Сначала наступила бы паника, потом злость, но конечный итог склонился бы все равно к тому, что по дому прошелся ураган. Творческие люди не захламляют жилую комнату или просторный коридор, нет, для них просто есть понятие кухни, где случается магия под взмахом ручки или на печатной машинке чернила обрамляются в слова текста. И особо не имеет значения, разбросана ли бумага по полу или столу, где стоят бутылки из-под газировки и банки пива, или почему вся пепельница утыкана сигаретами и не стоит на подоконнике, а занимает почетное место на одном из стульев. Эта рутина одновременно приводит в успокоение и заряжает надолго энергией, потому что они здесь одни, больше никого: нет шумных соседей, на улицах не встретишь большое количество машин. На Кармел Валлей жизнь идет совершенно особым чередом. Она слышит шум, спускаясь по лестнице вниз, зная, что Боб так и не дошел до кровати ночью, оставаясь возиться с печатной машинкой. Если он что-то делал, то усердно и методично, а иногда слова с необыкновенной легкостью складывались в строчки. Жаль, что их приходилось разбирать с лупой и пытаться уяснить, что же такого особенного в этот раз он написал. Бумажные салфетки, разбросанные по поверхности стульев и стола окружали Боба, заполняли собой пространство ― можно было заметить перечеркнутые строчки то тут, то там, прежде чем они появились бы на простой бумаге. Две банки пива лежали около машинки, а Боб так и не удосужился снять с глаз свои солнцезащитные очки, ведь в них надобности не было совсем. И, кажется, он даже не слышал шагов, приближающихся к кухне, когда Джоан добралась до него. Руки легли ему на плечи, хоть на секунду заставляя отвлечься от печатной машинки. Ее губы мягко коснулись кучерявой макушки, прежде чем она отстранилась, собираясь себе сварить кофе, если оно еще не закончилось, его ладонь также мягко обхватила ее запястье, заставляя встать рядом с ним. Молча он передал ей в руки листок бумаги, чтобы она тоже могла это прочитать. Сначала Джоан нахмурилась, появилась морщинка на лбу, потом, проникшись чтением, улыбнулась, пытаясь пропеть мелодию на свой лад так, как она понимала новое звучание строк. Ее голос, такой звонкий и в то же время невероятно ангельски ласковый, Боб мог слушать долгие часы, исподтишка восхищаясь девушкой. Она в нем заметила синюю звезду, а он ― единомышленницу, которая поможет встать на правильные рельсы однажды. Вся кухня пропахла запахом кофе, пока Джоан наспех помыла сковороду и собралась приготовить омлет из последних яиц и овощей, которые имелись в холодильнике. Шаром покати у них дома, и обоим никогда не хотелось заниматься такой домашней рутиной, но еда как по волшебству на полках не появлялась, поэтому приходилось смиряться с тем, что один из них позже днем отправиться в магазин со списком только самого нужного и необходимого. Джопн разлила кофе по кружкам, не зная, куда она поставит весь приготовленный завтрак. Похоже, есть они с таким бардаком будут именно стоя. ― Вилка сломалась, ― сказал он, когда выронил ее случайно из рук. ― Что ты с ней делал, что она развалилась? ― Джоан приподняла брови, удивляясь подобным словам, но даже больше ее потом ошеломило до хохота следующее: ― Подпер с одной стороны печатную машинку вечером, а вот еще и до этого гриф гитары поправлял, ― и Боб это говорил, совершенно не понимая причину ее смеха, но все же улыбался в ответ. ―Ну ты и замарашка. Надо же было так, ― она продолжила есть омлет, не сводя с мужчины глаз. ― Мне понравилось, как ты спела. В этом что-то определенно есть, ― он соскочил со стула, подходя к ней и все же наконец-то целуя ее в губы. ― С добрым утром, мышка-соня. ― Сегодня твоя очередь идти за продуктами, ― бесцеремонно заявила Джоан, складывая тут же посуду в малюсенькую мойку. ― Но я же еще не дописал… ― Вот как допишешь, так и пойдешь, иначе будешь без ужина, ― Джоан хитро улыбнулась, поцеловала его в щеку и взяла пачку сигарет с подоконника, протягивая и ему тоже. ― Я могу долго писать, ты же знаешь меня, ― его слегка покрытые мозолями пальцы аккуратно отодвинули копну темных шелковистых на ощупь прядей, открывая доступ к шее, а губы тянулись уже к мягкой коже там, где начиналось плечо. Да, он, определенно, умел умаливать и добиваться своего, потому что хоть Джоан и говорила, что он пойдет за покупками, в итоге она сдастся и уйдет сама. ― Что ты думаешь о новом тексте? ― Интересно, но о чем ты говоришь в этом тексте? ― иногда даже для нее была загадка, что он хотел всем этим показать остальным. ― История о тяжком труде, который преуменьшают и на коррупции передают в другие места, чтобы сохранить себе шкуры. ― Ты никогда не писал от лица женщины, ― вдруг вставила Джоан, садясь рядом с ним на старый стул. ― Для всего наступает первый раз. А вот эта песня про нас с тобой. Написал за ночь, ― он выпустил дым от сигарет в воздух и затем прижал Джоан к себе, но, как это обычно бывает, в этот раз она не положила ему голову на плечо. ― О, с тобой точно просыпаешься вечно одной в холодной постели… ― Мы можем это исправить сегодня ночью, ты же знаешь, меня только попроси, ― он рассмеялся, еще ближе привлекая ее к себе. ― Обещаешь? ― она ухватилась пальцами за его подбородок, не разрешая отвести от себя взгляд. ― Мгм. ― Нарушишь, откушу тебе ухо. Она вырвалась из его объятий, быстренько прибираясь по всему дому и надев брюки и просторную рубашку, пошла наконец-то за покупками. Джоан уже знала, что обед они проведут за обсуждением Вуди Гатри, а после в их небольшом садике за домом, пока она будет поливать цветы и петь под его гитару они еще успеют вспомнить любопытные случаи из жизни и обсудить предстоящие альбомы, ведь к этому стремительно и неслось дело. И, конечно же, стоило ей вернуться с большими бумажными пакетами, набитыми всякой разной едой, она все также застала Боба за печатной машинкой. Иногда ей казалось, что он любил ее больше, чем саму Джоану. И он вновь ей предлагал прочитать чуть отредактированный текст, но как бы она ни улыбалась ему, очень часто она просто не понимала смысла того, что он писал, хоть слова в голове звучали очень мощно. Но она бралась за бумагу, садилась на подоконник и внимательно строчку за строчкой перечитывала по несколько раз, а потом лишь начинала интерпретировать смысл так, как понимала его сама. И она рассуждала вслух, расхаживая из угла в угол небольшой кухни, наплевав на то, что иногда врезалась о шкафчики или задевала их локтями. Ей хотелось также достойно рассуждать, как об этом с легкостью и в то же время с великим знанием Боб писал о горе и радостях американцев своих песнях. А по завершению рассказа Боб улыбался ей, протягивая навстречу ей руку, чтобы усадить на собственные колени и поделиться одной сигаретой на двоих. ― Отлично замечено, ― он рассмеялся, когда понял, что обед они уже давно пропустили. ― Ты знаешь, спустя некоторое время все эти придурки, которые пишут обо мне и ищут смысл песнях, а я не представляю, откуда вся эта фигня появилась, порой даже сам точно не знаю, о чем пишу. Но у остальных хватает львиной доли во всем разобраться. ― Ты гениальный поэт, Боб, хотя не хочешь признаваться в этом, ― ее пальцы уже вовсю гладили его кучерявые локоны, а лбы их оказывались прижатыми друг к другу. ― О, я могу им признаться, но это ничего не даст, журналюги хотят видеть лишь только то, что им выгодно. Все не в таком свете, в каком ты видишь меня, ― его пальцы скользили по ее спине, проходясь по еле ощутимым позвонкам, чтобы после зарыться в прекрасной копне темных волос. ― Так что у нас с ужином и посиделками в саду? ― А твое ночное обещание еще в силе? ― О моя Рамона… куда я от тебя денусь, когда ты такие речи мне тут толкуешь. И после они действительно танцевали в саду под звуки стрекочущих кузнечиков и старого проигрывателя. Гитара была отложена в сторону, они крепко прижались друг к другу, казалось, что между ними и щепка не проскочит, каждый положил голову на плечо друг друга, и так прошло некоторое время, прежде чем Боб подхватил ее на руки и понес в спальню, тут же толкая ее на постель, заставляя тут же позабыть обо всем на свете. И губы мягко скользили по шее, вычерчивая узоры, пока Джоан запрокидывала от удовольствия голову и чувствовала, как ловкие руки уже разделывались с ее одеждой и заставляли почувствовать ласку, каждой клеточкой тела. Она тихо стонала, крепче сжимая пальцами его волосы, направляя его губы и язык туда, где больше всего кипело желание, где тело отчаянно нуждалось в прикосновении. И он жадно к ней прикасался, скользя губами и пальцами по бедрам, заставляя ее быть прижатой к матрасу, пока ее спина выгибалась дугой от удовольствия, а он находил все чувствительные точки, после которых он получал томные вздохи и еще более сильное желание оставить на смуглом теле свои метки. Джоан устроилась сверху, продолжая целовать его, снимая с себя и с него одежду, когда ее губы скользнули по мочке уха, томно шепча ему что-то на ухо, но слов ему разобрать не удалось, уж слишком сильно он был очарован ее руками, бродящими по его телу. В голове не осталось ни единой мысли, глаза были затуманены пеленой желания, однако она их не закрывала, продолжая держать зрительный контакт. Его руки машинально потянулись к ее, неожиданно, к ее удивлению, наспех пытаясь их прижать к кровати, навалившись на нее всем телом и не прекращая ни на секунду своих плавных, но в то же время резких и сильных движений, все время пытаясь удержать их обоих на грани… ― Нам нужно через неделю уезжать, ― тяжелым шепотом проговорил он, прижимая Джоан ближе к себе, гладя ее обнаженную спину лишь кончиками пальцев. ― А я смотрю, ты скоро здесь уже помрешь от скуки. Неужели так захотелось в шумный город? ― У нас встреча с менеджерами, и ты знаешь, что мы не можем откладывать это на потом, или они нам сами головы отпилят, ― они вдвоем рассмеялись, еще немного продолжая болтать о всякой всячине, прежде чем уснуть довольными и наконец-то отдохнувшими. В городе, где они заселялись, возникли проблемы. Боб никогда не выглядел слишком неряшливым по мнению Джоан, но вот на ресепшне люди так не посчитали, сказав, что они не будут на всякий случай им давать вторую комнату и вообще их заселять вместе в одном номере. Сначала Боб лишь пожимал плечами, прошептав ей на ухо, что они могли бы устроиться и в другом месте, но Джоан пришла в такую злость оттого, что их вместе не пускали, что она стукнула кулаком о высокую стойку и попросила позвать администратора. Они ведь не просто бродяги! Ее узнавали все, но тем не менее, Боб даже после двух альбомов еще не становился такой же всемирной звездой, как она. Бобу все же после хорошего скандала Джоан с администратором выделили комнату, но все время он проводил в ее компании, в ее комнате, в которой он нуждался лишь только для того, чтобы к ним с Джоан меньше приставали журналисты и не лезли в их личную скрытую от чужих глаз жизнь. Она знала, что на него это произвело должное впечатление, поэтому не удивилась, когда заметила его вечером, вновь пишущего на бумаге слова песни. Похоже, эта будет последняя в альбоме, которую он захотел бы вложить. За несколько часов он написал все, что думал об инциденте, прошелся в строчках по всем, кто имел сопричастность к этому. Джоан знала, что Боб никогда не вступал в открытые конфликты, никогда не ввязывался в драки и не пытался выставить себя самым умным и смелым на публике, но этот случай, очевидно, сильно задел его. Не всех можно судить только по тому, насколько ты богат. Нельзя всех, кто приезжает с кем-то знаменитым, считать за багаж, нахлебника, которому лишь бы денег от чужого кошелька отстегнуть. ― Ты молодец, ― произнесла Джоан, захлопывая посильнее на себе халат. ― Вышло потрясающе. ― Это все о них: о тех, кто молчит, о тех, кто управляет. Однажды мы сюда приедем вдвоем еще большими знаменитостями, и я посмотрю, насколько сильно они будут извиняться, после того как вспомнят, что им уже и так все кости обмыли и не один раз, ― он сел напротив нее, рассматривая внимательно с небольшого расстояния. ― Ты так для меня оделась или?.. ― Кажется, в комнате здесь только мы, никого больше нет, ― Джоан улыбнулась ему, попутно расстегивая пуговицы на его рубашке. ― О моя темноволосая красавица, спой мне что-нибудь прежде, чем гитара нам до утра не понадобится, ― его пальцы мягко оглаживали ее талию, спускаясь к бедрам, притягивая ее ближе к себе еще немного. ― И мы будем мешать соседям по другим комнатам? ― Джоан выгнула бровь. ― Администрация будет жаловаться. ― Плевать на них, как ты сказала, здесь только ты и я, зачем мы будем портить себе наш обычный вечер? ― Тогда… что ты хочешь услышать? ― То, что твоя душа пожелает, а я тебе расскажу еще потом одну интересную историю про Вуди. ― Может быть, с утра расскажешь, чтобы не испортить настроение? ― Все, что хочешь, дорогая, ― он сел на край кровати, смотря за каждым ее движением. Она взяла гитару и села на мягкий ковер на полу перед кроватью, с этим мерцающим взглядом глаз, которые скрывали в себе большое количество непостижимых тайн, и Боб не отводил ни на минуту от нее собственного взгляда, лишь все больше и больше наслаждаясь ее красивым и проникновенным голосом. Она стала раньше него знаменитым, такая легенда с одного альбома, но до него Джоан казалось, что жизнь не имела столько смысла, сколько стало с тех самых пор, как они представились друг другу. Нельзя верить в судьбу, но они прочно были привязаны друг к другу. Даже если однажды их пути разойдутся, они останутся друзьями, которые по-прежнему будут смеяться, забавляться, вместе петь и играть. Такова оказывалась их реальность. Они выкуривали вместе косяк, который особым образом сумел сюда приволочь Боб, смеясь и рассказывая всякую чертовщину друг друга, отчего после долго-долго целовались, но сон, увы, унес их слишком быстро на своих волнах, что ни о какой бурной ночи и речи не шло. Зато с утра они не выпустят друг друга из постели и не позволят никому ни звонить, ни стучать в дверь, ведь на ручке уже давно висела табличка с просьбой «Не беспокоить». Немного поворочавшись, они все равно остались прижаты телами, а ее голова покоилась у него на плече, в то время пока нога была перекинута через его бедра, чтобы быть еще ближе, хоть кровать и так оказывалась достаточно большой. Завтра они будут уже разбираться с проблемами, потому что конфликт дойдет до менеджеров, но в этот вечер все могло подождать. Потому что так они жили. Потому что это то, к чему они стремились. К свободе, к переменам, к общественному понимаю. И хотя в их крошечном мирке они это друг другу не показывали, но их жесты очень часто выдавали. Влюбленные поэты, или поэт и путеводная звезда, которым столько всего еще предстояло пройти вместе, по одной дороге, еще не по одному фестивалю и гастролям. Вместе все удачней, главное, что большая часть утренников будет отныне проходить не в одиночестве.