Шесть зерен граната

***

      Порция вздохнула, сидя у окна и глядя на улицу. Вот уже несколько месяцев она сидела здесь каждый день, словно маяк для своей непутевой дочери. Прошлый год начался для нее так хорошо — она успела выдать замуж еще одну дочь до начала сезона и была на пути к тому, чтобы выдать замуж свою малышку. Она никогда не видела свою младшую такой счастливой, как в дни, предшествовавшие свадьбе, и поэтому ее исчезновение в ночи было еще более непонятным.       — Мама, хочешь еще чаю? — раздался с дивана яркий голос Филиппы. Порция рассеянно кивнула, не отрываясь от созерцания. Звонкие звуки наполнили комнату, когда Филиппа неуклюже налила чай и передала чашку в ждущие руки Порции.       — Мама, можно я спою? — спросила Пруденс. спросила Пруденс.       — Хорошо, дорогая, — сказала Порция, невнимательно махнув рукой.       — Вообще-то, Пруденс, позволь нам принести сюда малышей, прежде чем ты это сделаешь, — вмешалась Филиппа. — Их гувернантки сказали, что к этому времени они уже проснутся, а им так нравится твое пение.       Пруденс, должно быть, согласилась, потому что Порция слышала, как обе они выбежали из комнаты, чтобы забрать малышей. Честно говоря, хотя обе девушки уже стали матерями, ее дочери так и не смогли отбросить свое детское поведение. Порция задалась вопросом, была ли Пенелопа такой же. Сидела ли она по-прежнему у любого окна, читая очередную книгу? Неужели она по-прежнему ежедневно перебирает перья? Она все так же говорила под нос, когда хотела сказать что-то остроумное, но не хватало уверенности? На краткий миг Порция почувствовала, как боль от отсутствия дочери грозит задушить ее целиком.       Она никогда не была хорошей матерью ни для одной из своих девочек в традиционном смысле этого слова, знала она. Ей было трудно проявлять ту открытость в своих привязанностях, на которую способны женщины вроде Вайолет Бриджертон. Но Порция не считала, что она была такой же жестокой, как некоторые другие мамочки из светского общества. Если бы Арчибальд попытался отослать одну из ее девочек так же, как лорд Каупер отослал мисс Каупер, она бы убила его без раздумий.       Ее девочки были единственным светлым пятном в ее утомительном браке — несмотря на то, что Порция говорила о стабильности, в какой-то момент она хотела и брака по любви. С Арчибальдом она так и не смогла найти ничего общего, кроме дочерей, которых они произвели на свет. Жестокая, мелочная, она была готова на все ради своих дочерей. Она думала, что они это знали, и поэтому бегство Пенелопы ночью так ее озадачило. Если бы Пенелопа сказала ей, что что-то не так (может быть, с этим мальчиком Бриджертоном?), она бы нашла способ расторгнуть помолвку. Глубокий вздох Порции был прерван радостным лепетом внучек, вошедших в комнату на руках у матери.       — Филомена, хочешь остаться с бабушкой, пока твоя тетушка поет? — спросила Филиппа у дочери.       Порция тут же протянула руки, чтобы забрать ребенка у Филиппы. После трех дочерей и двух внучек это больше походило на мышечную память, чем на что-либо еще. Она почувствовала, как сердце ее смягчилось, когда нежно воркующая внучка оказалась у нее на коленях.       Филомена была прекрасным ребенком. Она напомнила Порции первые месяцы жизни Пенелопы. Поначалу Порция была подавлена тем, что она снова не смогла родить наследника. Но милое личико Пенелопы почти сразу покорило ее. То же самое произошло, когда у нее случился последний выкидыш. Она была в таком отчаянии, что несколько дней не хотела вставать с постели. Пенелопа, разыскивая маму, гладила ее по лицу, пока она не проснулась.       «Мама, не плачь», — говорила маленькая Пенелопа, пытаясь стереть слезы Порции. При всей любви, которую она испытывала к своим детям, она могла честно признаться, что была холодной, когда дело касалось Пенелопы. Ее врожденная мягкость пугала Порцию, которая боялась, что светское общество пережует ее дочь и выплюнет. Она надеялась, что более ранний дебют даст Пенелопе время привыкнуть к новой обстановке, прежде чем она начнет всерьез искать себе пару. Но теперь, оглядываясь назад, Порция понимала, что ее дочь, вероятно, чувствовала себя так, словно ее бросили на съедение волкам.       — Мама-мама, — лепетала Филомена, пытаясь схватить Порцию за лицо.       Порция мягко улыбнулась.       — Нет, дорогая. Это бабушка, — ворковала она в ответ, поглаживая малышку по мягким щечкам.       — Мама, а ты не хочешь подержать и моего ребенка? Чтобы я могла спеть? — спросила Пруденс. Порция кивнула, взяв на руки вторую внучку, она повернула обеих малышек лицом к Пруденс.       — А ты умеешь играть к Элизе? — спросила Порция. — Это любимая композиция Пенелопы.