Ромашковый гербарий

             Глубокий вечер кажется особенно тихим и ясным, залитый серебристым светом так плотно, что можно разглядеть все неровности грубосколоченной сцены, — словно бы в один миг диаметр луны необъяснимым образом увеличивается в размерах, — ненадолго, разумеется, лишь позволяя в полной мере оценить момент мистификации, который для них готовит Карыч — сегодня он необычно претенциозен и в своей плотной маске как никогда сильно напоминает чужака.       Театрально-жёсткий голос его множится и раздаётся будто отовсюду, — Лосяш с лёгким скептицизмом быстро оглядывается в поисках ревербератора, однако замечает лишь, что на некоторых эффект этот оказывает почти завораживающее влияние — сидящая рядом Нюша путает его стаканчик попкорна со своими и забавно хмурится, когда приходится тянуться за лакомством как-то дальше обычного, но всё же восторженный взгляд от сцены не отрывает, — ей иллюзии Карыча нравятся страшно, особенно фокус с её собственным распиливанием, так что Лосяш никогда не рассказывает с помощью чего получаются такие эффекты, уступая истину возможности насладиться волшебством сполна, — ловкость рук и немного физики, — вот и сейчас Лосяш прячет улыбку в высоком вороте свитера и подносит руку с попкорном к Нюше чуть ближе, — чтобы не отвлекалась, — но когда Карыч берёт умелую паузу, то она всё-таки стреляет глазами вниз, тихо ойкает и смущенным шёпотом обжигает ему ухо:       — Сказал бы, что я воришка, — ласкательный диминутив смягчает её голос до колких мурашек вверх по шее, — щекочет, — но луна всё-таки недостаточно яркая, чтобы позволить Нюше разглядеть это — и хорошо.       Однако какая странная физиологическая реакция.       — Да мне не жалко, увлечённая моя, — Карыч на сцене как раз показывает закованный в цепи деревянный ящик и объявляет суть своего номера, так что Лосяш не отстраняется сразу, а выдыхает ей куда-то в жемчужную каплю серёжки, возвращая Нюше лёгкую дрожь от низкого рокота его голоса: — О, нас ожидает фокус в стиле Гудини. Жил такой иллюзионист, по большей части прославился своими трюками по освобождению от наручников. И, что любопытно, был известен тем, что разоблачал мошенников-медиумов, на этой почве поссорился даже с Конан Дойлом…       Совунья по левую его руку шикает раздражённо, и Лосяш послушно умолкает — Карыч как раз начинает своё шоу: острые колья вспыхивают мигом, без предупреждения, искристо, — зрители отшатываются, когда огонь бьёт по смягченным ночным светом глазам, — а незаметная в пламенных отблесках лебёдка поднимает тёмный силуэт высоко в небо, к серебряной монетке опрокинутой над ними луны, — Карыч просчитал всё до последней мелочи, но забыл лишь об одном: между восхищением и ужасом такая тонкая грань.       Между спокойствием и паникой — и того тоньше.       Никакой страховки не видно и увитый замками ящик рывком падает ниже к пылающим кольям, — опасно, смертельно опасно! — песочные часы отсчитывают чуть меньше половины времени, когда по зрительным рядам штормом проносится страх осознания, — Карыч там! — Копатыч едва не роняет шляпу, Ёжик почти ломает на себе очки, Совунья хватается за плечо впередисидящего Пина, — Лосяш и сам чувствует, как горло его напрягается в жалобно-отчаянном вскрике, — но подступиться к сцене им мешает высокий костёр.       Нюша цепляется за его ладонь ощупью, — глаза она зажмурила сразу, — и Лосяшу кажется, что сквозь пальцы он может ощущать сумасшедше-торопливые удары её сердца.       Всё заканчивается быстрее, чем они успевают что-то придумать, — и будь они все вместе где-нибудь в огромном зале, среди таких же изумлённых лиц, и смотрели бы на представление какого-то незнакомого щегла — в тот же миг страшное напряжение сменилось бы рукоплесканием и облегчённым смехом, — но перед ними был Карыч, их родной Карыч, в обгоревшем плаще и с самодовольным выражением лица.       Нюша как-то странно вздрагивает и чуть обмякает, выпуская его ладонь, и Лосяш чувствует, что плечи её бьёт мелкой дрожью, — он вскакивает с места и, разразившись высокосортными ругательствами, — смотреть на испуганную Нюшу кажется невыносимым, — набрасывается на Карыча, присоединяясь к остальным:       — Ну знаете ли! Разве можно, извините, так наплевательски относятся к чувствам зрителя?! — он имеет в виду Нюшу, конечно он имеет в виду именно её, — она смотрит эти его дурацкие шоу влюблёнными глазами, а сейчас вытирает быстрые-быстрые слёзы, что неудержимым потоком прорываются сквозь пальцы, — Лосяш ощущает, что он надорвал голос, но кричать хочется снова: достучаться до старого эгоиста и заставить извиниться в первую очередь перед Нюшей, которой настолько нравится эти дилетантские фокусы, что она и самого Лосяша зовёт посмотреть каждый раз — всё это тоже странная физиологическая реакция? тогда почему ему хочется быть на месте Совуньи сейчас и успокаивающе держать её за локоть?       Сантименты, — решает Лосяш, подсаживаясь к Нюше на следующем выступлении Карыча, хотя обещал себе больше не приходить, — проклятые сантименты.