Ромашковый гербарий

             Приличное общество — коварная топь правил и лишений.       Нюша первым ест десерт, коротко подпиливает обкусанные ноготки, сравнивает себя с другими и никак не найдёт свой собственный стиль, она не придерживается режима, меняет планы в последний момент и не сдерживает эмоции — порой кажется, что она вся состоит из плохих привычек, так что свист становится просто решающим фактором — Совунья, без злобы, но со сварливым переживанием, доступным только людям её возраста, говорит, что до приличного общества Нюше так же далеко, как и до Юпитера, — при упоминании небесного тела изнутри всё трепещет, как и от любого ассоциативного образа, хотя бы косвенно связанного с Лосяшем, — и Нюше становится стыдно.       Одним махом, сразу за всё: за конфеты на завтрак, сон до обеда, за незрелость и горячность, за эту глупую привычку свистеть и за окрепшую, неясно откуда взявшуюся привязанность к учёному, — когда только успели взрасти эти мысли, собраться вокруг одного человека так, как на леску нанизывается бисер, чтобы любая мелочь в конце концов сводилась к тому, что с каждым из вопросов и со всякой беспокоящей ерундой — она направляется по единому, сросшемуся с её сущностью, маршруту к его дому?       Навязчивость — тоже вредная привычка и в приличном обществе осуждается однозначно.       И Нюша делает вид, что всё совершенно нормально, со старательным любопытством и принятием проблемы расспрашивает у Совуньи, как ей избавиться от этого проклятого свиста, — ужасная, ужасная вещь, особенно для девушки! — выслушивает её, — хочется верить, — внимательно, но, в конечном итоге, под грохот падающих кастрюль, признает, что предложенный способ этот ей не подходит.       Проторенная тропинка, — тянущаяся по берегу и дальше, мимо Кроша и Ёжика, мимо её собственного дома, слишком знакомая и тупиково заканчивающаяся только одним, но Нюша об этом, обманываясь, пока не думает, — выводит к Копатычу: и снова тот же вопрос, та же беда, то же мнение относительно её обострившейся особенности — вредная, однозначно вредная! — и совет, такой же далёкий от того, что могло бы ей помочь действительно.       Нюша обращается со своей проблемой, — и проблемой ли? — к тем, к кому могла бы обратиться раньше, до всего этого — и встречает непонимание, осуждение, и такую невообразимую несхожесть, от которой становится страшно.       Неужели все дороги ведут к?..       На дерновой крыше тягучим полотном разливается яркое солнце, золотит причудливо изогнутые балки козырька над крыльцом, подмигивает с окуляра телескопа и нагревает тугое плетение гамака — вот и ответ.       Привычка обманывать себя — крайне плохая, это Нюша понимает заранее, поэтому не задаётся театрально вопросом: что же она всё-таки здесь забыла? как попала к его дому? — а собирает остатки решимости и толкает тёплое дверное полотно обеими ладонями, — пусть так, — Нюша давно уже входит сюда без приглашения и стука, не теряется среди книжных шкафов, окликает Лосяша с порога и выслушивает лекцию о дыхательной системе и процессе появления свиста, рассказанную голосом воодушевленно-спокойным, и растворяется в терминах, эмоционально неокрашенных — ничего лишнего, только чёткие факты и взгляд на проблему с той высоты, с какой биолог рассматривает бактерию в микроскоп.       — Лосяш, скажи, а как по-твоему, — Нюша несмело поднимает голову, когда учёный заканчивает короткий монолог, и находит его внимательные глаза — он каждый раз определяет серьёзность её вопроса по малейшему изменению в интонации, считывает её открытой книгой, а Нюша и не скрывается, у неё эмоции-колючки все на поверхности, и сейчас она выпаливает без утайки напряжённо, облачая слова в значимость: — Свист — это вредная привычка?       — Если убрать все предрассудки, а таких, увы, немало, то умение свистеть даже полезно, — Лосяш пожимает плечами, затянутыми в запылившуюся ткань пиджака, и собирает в стопку анатомические наброски, его же рукой нарисованные в пылу объяснений. — Может помочь в ситуациях, когда есть необходимость привлечь внимание, а ещё является невербальным каналом коммуникации. С точки зрения способа тренировки дыхательного аппарата и музыкальных навыков тоже можно рассмотреть.       — Совунья говорит, в приличном обществе нет места для такого, — не удержавшись, роняет Нюша хмуро и отворачивается, наконец-то озвучивает причину, по которой сегодня всё утро не находила себе места — подобное задевает до сих пор слишком сильно, особенно от тех, чьё мнение в самые нежные годы было главным, — и Лосяш чувствует, как волны её обиды ударяются о пространство, доверительно берёт её за горячую руку, и заговорщически понижает громкость голоса, пока в глазах его искрами пляшет веселье:       — А я вот никак не могу отучиться от вредной привычки есть во время чтения, — Нюша недоверчиво заглядывает ему в лицо: если даже Лосяш — куда уж общество приличнее? — а учёный указывает наклоном головы вокруг, привлекает внимание к нагромождению лабораторного оборудования, к пыли и паутине по углам, к беспорядку на столе, и добавляет мягко, от чего у Нюши изнутри всё сводит тягучим теплом: — Мы не идеальны, дорогая моя. Никто из нас.       Тугой узел развязывается, и чуть позже, когда медовый полдень жарко раскинется над их долиной, Лосяш займётся поиском любопытных для обсуждения книг, а Нюша будет готовить им бутерброды на его кухне и без опаски насвистывать что-то выразительное.