Ромашковый гербарий

             На россыпи мандаринов в корзинке виднеются потемневшие пятнышки — смятые от падения бока; а по горлышку банки с малиновым вареньем застывают приторно-липкие борозды — Бараш постарался, угостившись.       Нюша морщится досадливо: хотела же аккуратно и внимательно, но в спину подгоняла неясно откуда взявшаяся, иррациональная и совершенно беспочвенная, тревога за учёного, — и с чего бы вдруг, спрашивается? ведь вокруг него мудрая и строгая Совунья хлопочет, Нюше там, в общем-то, и делать нечего, — а всё равно торопливо переплетала растрёпанную косичку и искала баночку с мёдом, которым Копатыч угостил ещё прошлым летом, как только Карыч, — так удачно между делом принесший новость о заболевшем Лосяше, — тактично удалился.       В колко-морозном воздухе не ко времени угадывалось ощущение приближающейся весны — это тот момент, когда зима ещё свободно ударяет холодом, но глубоко под снежным одеялом хрупкие первые цветы готовятся пробиться к солнцу, рассыпаться ломко-нежными горстями по всей Долине — это время самое обманчивое и коварное: период расстёгнутых курток и пальто, сброшенных шарфов и рукавиц, обуви не по погоде и легкомысленно спрятанных шапок — самое жадное до простуды время, когда даже сквозняк становится причиной двухнедельной болезни.       Изголодавшись за витаминами, варенье и мёд к тому моменту тоже уже начисто подъедаются даже из погреба Совуньи — поэтому-то бережливо-забытые запасы Нюши встречаются одобрительно и её запускают в дом к учёному почти торжественно.       Карыч, до этого высокопарно отстаивающий инфлюэнцу, мимоходом вручает Нюше плошку с холодной водой — лёгкий уксусный шлейф подтверждает: точно для компресса на лоб, — и едва ли только не подмигивает, прытко утаскивая вяло уклоняющегося Копатыча в дальнюю часть библиотеки — «на партию в домино, дружище, чего нам под ногами мешаться».       Совунья сердито всплескивает руками, бормоча что-то о «непутёвых помощниках, в следующий раз со своими спинами сами будут возиться», и нетерпеливым жестом подзывает Нюшу к себе, смачивая хлопковое полотенце в охлаждающем растворе и ловко роняя его на лоб учёному — Нюша наконец-то вскидывает к нему глаза и закусывает губу взволнованно: Лосяш бледен, слаб и не открывает глаз.       — Ну, ты столбом-то не стой, — Совунья хмурится, вынимая из задумчиво опустившихся девичьих рук плошку с водой — вот-вот расплескает, — и указывает за спину: — Вскипяти чайник, там в коробке на столе травяной сбор и лимон. Можешь ещё малины добавить, коль уж принесла, — ворчливо добавляет, оглядываясь на баночки, оставленные Нюшей — та действует размеренно и отточено, под доносящиеся негромко голоса Карыча и Копатыча, привычно скользит между стеллажами и книжными стопками, и заставляет себя чётко-выверенными движениями заварить чай, не повторять свою недавнюю торопливость, не ошпарить себя и всех вокруг, не разлить кипяток на важные научные исследования: Нюша глубоко внутри чувствует себя страшно взрослой и равной — даже такого серьёзного и важного Бараша прогнали, а вот ей разрешили остаться и помочь.       Нюша вылавливает сушеные стебельки ромашки и мяты из общего разнотравья, запаривает и остужает; ищет градусник, затерявшийся в ночных вычислениях — их она собирает в кучку и откладывает подальше, с любопытством разглядывая напоследок неясные столбцы: рекуррентные и квазистационарные высокоскоростные потоки, давление, плазма, корональные дыры… — нужно будет расспросить как-нибудь потом; и, следуя указаниям Совуньи, робко поддерживает Лосяша за затылок, помогая глотнуть её же рукой приготовленный чай — Нюше касаться учёного вот так прямо, зарываться пальцами в его густые волосы и ощущать кожей чужой жар — непривычно до сбивающегося сердцебиения.       А когда Лосяш, не открывая глаз, ловит её пальцы в складках одеяла и благодарно сжимает — Нюша вспыхивает смущённо и отступает в тень, но Совунья ничего заметить не успевает — панические выкрики раздаются под окнами: — …рош и Ёжик! У них жар! Бредят! Скорее! — Бараш врывается в дом, испуганным взглядом останавливается на встревоженных им Карыче и Копатыче — те, заслышав возгласы, бросили домино, — и тут же, как был, в одном, не до конца просохшем, свитере, бежит обратно к себе.       Совунья с мрачной сосредоточенностью собирает лекарский саквояж, когда Нюша беспокойно указывает на задремавшего Лосяша.       — Температуры почти нет, состояние стабильное. Взрослый мальчик, остальное сам знает: постельный режим, обильное питье и здоровый сон, — строго откликается Совунья, и, видя внутренние терзания Нюши, нехотя добавляет, застёгивая пальто на пороге: — С ним посиди, если так хочешь. Делать ничего не нужно, только чай.       Карыч выходит последним, прячет тонкую улыбку и знает, что компресс, — хотя необходимости в нём больше нет, — девонька накладывать продолжит, и дрожащей ладонью будет измерять температуру учёному каждые пять минут.