Заоконные трели

Шерстяное пальтишко, такое тёплое и уютное, промокало от колючего снега. Концы шарфа хлестались на ветру, а шапка то и дело сползала на глаза, которые и так было не распахнуть из-за стремительно врезающегося в лицо потока острых снежинок. Через щелочки век Света видела перед собой только льдистую тропинку. И шла вперёд медленно, но верно. С плеча сползала шлейка от чехла со скрипкой. Вот все подряд ей говорили: Светка, да ну нафиг, сегодня вечером такой буран обещают! И какого её упрямство. Да плевать! Она свою копейку в ресторанчике в качестве «живой музыки» заработает. Ненужная деньга не сильно-то согревала, но Сурганову переполняла гордость от ощущения собственной независимости. Она мечтала о том, как мгновенно обсохнет, когда доползет до общажного порога, который доселе так рьяно ей никогда переступать не хотелось, мечтала о пустой комнате, свободной от разъехавшихся по родителям соседок, мечтала о том, как в тепле она сварит гречку, опустит в неё щедрый кусочек масла и с огромнейшим аппетитом съест, смакуя каждую ложку. Но все эти греющие душу образы одномоментно смешались в кашу. Кто-то на всех парах врезался в Сурганову, и они вдвоём, поскользнквшись, свалились в сугробы по разные стороны тропинки. — Что б тебя! — недовольно возмутился подозрительно знакомый голос. — Что за черепашья походка! Девушка с растрепанным каре шарится рукой в хрустящем белом покрывале и нелепо надевает на нос облепленные снегом очки. Уголок губ против воли тянется вверх. — А смотреть надо, куда прешь, — почти спокойно сообщает Светка. Всё ещё утопая в сугробе, она разворачивается и хватает отлетевший дальше чехол от скрипки. "Хоть бы влага не добралась", — взволнованно думает она. И, повернувшись обратно, натыкается взглядом на протянутую ладонь. В мозгу, обычно тотчас подкидывающем идеи, нет ни одного способа избежать этой настойчивой руки. Сжав холодные пальцы, Светка поднимается и правой рукой сметает с пальто приставший снег. Холодная ладонь не отпускает её заледенелых пальцев, и они вместе движутся к желанному для обоих порогу общаги. — Ты, значит, скрипачка, — изучающий взгляд косится на футляр, который Сурганова прижимает к груди. У Светланы всё холодеет внутри. Она вдруг понимает, что это за голос. Страшный, кричащий, гнусавый голос. — Ага, — кивает она и зачем-то добавляет: — А ты, видимо, гитаристка. Гитаристка неопределённо хмыкает. — Та самая, которую кто-то оставил пялиться в закрытую, что б её, дверь. Холодные пальцы покидают светкину руку, и незнакомка отворяет перед ней тяжёлую входную дверь. Сурганова сильнее стискивает футляр, будто у неё хотят отобрать её родную скрипку, и заходит. Извечно разящие мертвецким холодом обшарпанные стены сейчас казались непредвиденно тёплыми. У Светы отмерзали превратившиеся в сосульки ресницы. Её буравил надменный зелёный взгляд, способный превратить в труху кого угодно, но не Светлану. — Я незнакомым орущим гитаристкам не открываю. — Я стучала. — Ты слишком нетерпеливая. Не успела к двери подойти — уже крик. Извиняйте, — Сурганова изобразила нечто подобное на реверанс, — меня такое пугает. — Это был не крик, — насупилась девушка, растеряв своей напористости. — Я просто громко говорила. Светка окинула незнакомую пристальным взглядом. Запоминающиеся очки, мутноватые от тающего снега, под ними резкий нос и тонкие губы — вот-вот что-то скажут. Крепкие ладони всунуты в карманы расстегнутой кожанки. Зимой! Концы мешковатых джинс запиханы в ботинки, шнурки которых самовольно развязались. Света неслышно усмехнулась. Мальчишка из подворотни, не иначе. — Ладно, что было, то было, — наконец произнесла Сурганова. — Тебя как зовут? — Диана. Арбенина, — недоверчиво ответила гитаристка. — Отлично. Знаешь, пошли ко мне, а? Чаю попьём, — улыбчиво предложила Сурганова, — за нашу всё-таки состоявшуюся встречу. И Диана почему-то кивнула головой и, взлохматив влажные волосы, пошла рядом со скрипачкой. Чем ближе они были к злополучной двери, тем больше Арбенина не понимала, почему вдруг простила эту свою несуществующую обиду и согласилась мирно выпить чаю. Мир ведь никогда не был её стихией. Но что таила в себе эта простодушная улыбка? Решив, что она следует за этой девушкой только ради разрешения этого животрепещущего вопроса, Арбенина несколько успокоилась. Из раздумий вывел треск поворачивающегося в скважине ключа. Дотопали, оказывается. — А тебя-то как звать, виртуоз всея медицины? — с притензией на насмешку спросила Диана. — Светка Сурганова, — звонко представилась теперь не безымянная знакомая и пропустила Диану в свою обитель. В комнате было пусто. Пусто было и в комнате самой Арбениной, и вообще почти пусто во всей общаге. Короткие две недельки новогодних праздников уставшие студенты всегда старались провести рядом с родными. — Я думала, что одна тут осталась, — Света одной рукой стягивает шарф, больше похожий на тряпку, а другой пытается нащупать включатель света. Но интерьер тускло освещается от Дианиной руки, на которую Сурганова натыкается. — Ты чего тут? — продолжает вопрос она. — Больно самостоятельная, — самой себе улыбается Арбенина. — Не хочу портить жизнь маман. А ты? — До мамули валять далековато, а я тут в одном рэсторанчике «живой музыкой» подрабатываю, — поведала Светлана. — Прикинь, даже верить не хотели, что в медицинском кто-то на скрипке могёт. — Я их понимаю. Довольно странное явление. Сурганова повесила пальтишко на вешалку и, сняв с головы промокшую шапку, положила на батарею рядом с шарфом. Её движения были неторопливыми, но точными. На её щечках заиграли задорные ямочки, когда она забрала прямо из рук отчего-то застывшей Арбениной шарф и повесила сушиться. — Я, может, музыку люблю, — сказала она. — Я много чего люблю. Мама... — она чуть запнулась, — она кандидат биологических наук. Умная женщина хочет сделать из меня человека, а мне нравится учиться. Но удовольствие — только от скрипки. — Мама или умная женщина? — прозорливо зацепилась Арбенина. Светка прошмыгнула в кухоньку, и она поспешила за ней. — И то, и то, — как ни в чём не бывало усекла её каверзный вопрос скрипачка. "Вот ещё. Не так просто", — подумала она. Вытащила из гудящего холодильника кастрюлю с гречкой, сваренной вчера, и поставила на огонь. Огонь старенькой газовой плиты довольно продолжительное время упрямо противился зажигаться. И почему-то только тогда, когда Сурганова со зла пнула корпус рухляди, та решила все же заработать. Диана, хозяйски усевшись за столик у окна, опустила подбородок на сцепленные в замок ладони. Её зрачки преследовали лицо и пытались досконально его исследовать. Птичий нос, размашисто улыбающийся рот и высокие, взлетающие брови. Только глаза без конца сбегали, ускользали от взора. — И что, много нынче «живая музыка» зарабатывает? — Я бы сказала, приятный бонус к игре на любимом инструменте. Не больше. Перед пилящими столешницу глазами Арбениной возникла тарелка с ароматной гречкой. Диана с наслаждением втянула носом этот тёплый запах детства. Запах студенчества — запах Лилькиной гречки, то есть горелый. — Будешь же? — Сурганова села напротив и, склонив голову по-птичьи, заглянула в болотного цвета глаза. Диана подняла голову и подцепила пальцами вилку. — Ну, раз дают, от чего не быть. На стене тикали опаздывающие на пять минут часы, два взгляда почти не опускались в тарелку, всматриваясь в картину напротив. Рты жевали. Диана смотрит на тонкую шею — там след. Как у всех скрипачей. А гречка вкусная и какая-то совсем особенная. Это Света видит по тому, как жадно Диана проглатывает вилку за вилкой. Как чётко видны её прямые черты лица: выделяющийся прямой нос, вылепленные, как будто бы слегка грубые скулы и хмурящиеся брови. Нервные, вздрагиваюшие от каждой влетевшей в голову мысли. И спокойные сейчас — от того, что все мысли затмило наслаждение. Все равно недоверчивое. За окном погасли фонари. Тарелки были пусты, и Арбенина, как только Сурганова поднесла ко рту последнюю вилку гречки, подхватила тарелки и, позвякивая ими, унеслась мыть посуду. Вилка осталась в светкиной руке. Её кулинарный шедевр был сухо оценен как «вкусно», сказанное куда-то в сторону и безо всякого восхищения. Светка размеренными шагами приблизится, бросит под холодно-ржавую струю воды вилку, специально задев своим локтем чужой тут же дрогнувший. Пойдёт в комнату, сядет на кровать и будет ждать в засаде, невидящими глазами скоча по бесцветным буквам медицинского справочника, который так удобно попался под руку. Пока Диана не войдёт и не пронзит взглядом.  У Арбениной в совершенстве получается сидеть по-турецки. Она складывает руки, как важные люди на важных переговорах и смотрит, как зарвавшийся стратег. И поэтому Светка сразу же повинуется, когда она просит сыграть что-нибудь. — Всё-таки живьём все иначе, чем за двумя оконными рамами и прослойкой воздуха между ними. Под подбородок привычно ложится скрипка, на струны — смычок. Всегда волнительно сделать первое движение, просто пошевельнуться — кажется, что фальшью можно спугнуть потеплевший воздух, разорвать приятную тишину совсем небрежно, прогнать нетерпящие ошибок уши. Руки бездумно начинают какой-то из концертов Прокофьева, глаза смотрят на беззвездное небо. Всё идёт настолько гладко и выверенно, что Диана на несколько минут чувствует себя скучающим завотделения консерватории на прослушивании. Но потом тишина всё-таки рвётся. В клочья. Таким паршивым диссонансом, что Арбенина зажмуривает глаза. Но диссонанс не висит тяжёлым разочарованием в тиши, замечает Диана, его звучание становится основой какой-то новой мелодии. Амплитудной, торопящейся, волнующей. На небе внезапно зажгаются звёзды, отражаясь в засверкавших глазах скрипачки. Арбенина ловит себя на мысли, что её зрачки не могут оторваться от мелькающих пальцев. Эта музыка, которой движет сама неизвестность, будоражит. И, как только Диана успевает впустить эту мысль в голову, обрывается. — Хотела потчевать вас классикой Прокофьева, но вы услышали мою, — руки опускаются, за ними по инерции — и взгляд Арбениной. — Да, вторая часть на Прокофьева мало походит, — вместо всех несобранных мыслей отшучивается Диана. — Ему, может, и понравилось бы, — с её губ срывается нежный, звонкий смешок. — А может и нет. Но мне понравилось. Светке показалось, что ее новая знакомая смутилась от своих же слов. Увесистых комплиментов тут не дождёшься, но они хотят вырваться — Сурганова знает. — Спокойной ночи, — бросает Арбенина и как всегда громко хлопает дверью. Исчезает. Светлане кажется, что так быстро не исчезают из жизни, и поэтому она бережно складывает скрипку в кофр. Пальцы бьются током.

***

На следующее утро Арбенина просыпается слишком рано для выходного и тут же вспоминает свой вчерашний побег. Позор. Сбежать от своего же проявления восхищения. Просто чудесно это должно было выглядеть. Диана очень надеялась, что Света не выглядывала за ней вслед, потому что тогда бы она увидела, что её новая знакомая гитаристка гнала так, будто удирала от самой смерти с косой. Прибежала, захлопнула дверь и спиной прислонилась к ней, тяжело дыша. Легла на кровать прямо в одежде, долго уворачивалась от мечущихся мыслей и во власти их заснула. Проснулась, потому что замёрзла, проспав в холодрыге. Решив немедленно завернуться в шарф, Диана порыскала глазами в его поисках, и её снова осенило. Местонахождение шарфа стало известно: второй корпус, комната напротив, батарея. Всё просто до банальности. Дверь, налево, налево и ещё раз налево, дверь. Но что-то определённо было не так. Диана взяла руки гитару и стала необычайно тихо бренчать отрывки каких-то песен. Не хотела, чтобы там, за окном, услышали. А потом, до звона дёрнув струну, подорвалась, запихала гитару в чехол, с крючка указательным пальцем подхватила кожанку и вышла, пихнув дверь ногой. Одумалась, покопалась в замочной скважине ключами и широкими шагами направилась во второй корпус. Перед стуком в деревяшку, которая будто открывала собой святилище, в сто первый раз взлохматила волосы. И они теперь уж точно стали похожими на гнездо, если не на что похуже. Раздался короткий стук, и Света, как раз пролезши в горло водолазки, неспеша приблизилась к дергаемой ручке. — Да я это! — знакомо прогнусавил голос. — Диана. — Та, которая оставила на моё попечительство шарф? Сурганова открыла, и ей явилось взволнованное лицо, под лицом — потрепанный чехол от гитары. — Доброе утро, — говорит Света, поспешно уходя с пути уверенной девушки. — Ага, бодрячком, — Диана становится посреди комнаты. — Я вчера... и сегодня думала, — она переминается с ноги на ногу, почесывая затылок. Света вся во внимании прислонилась к стене, сложив руки на поясе. — Да давай я тебе пока просто сыграю! — наконец договаривает Диана, для убедителиности тряхнув гитарой. Сурганова согласительно кивает. Они снова на кухне. Света бьёт яйца и опрокидывает их на чугунную сковородку, оборачивается на первый аккорд. Арбенинские аккорды и переборы выстраиваются в мелодию, которую она, кажется, уже глухо слышала из-за окна. Слова. Загадочные мысли касались ушей гнусавым, кротким и одновременно ребячески резким голоском. А носа украдкой касается аромат гари. В мелодию встревает испуганное «ой», Света выключает конфорку и являет белому свету пригоревшую глазунью. — Да-а, — протягивает Диана и, пытаясь не чувствовать угольного вкуса кулинарного шедевра, глотает его куски, — гречка у тебя, Светка, лучше получается. — Да это ты виновата! — жуя и морщась возражает Сурганова. — Твоя песня! Слова, музыка, голос... Да ты талант! — вопреки спазму рта лучисто улыбается, заставляя Арбенину смутиться и покраснеть. — Да ладно. Это ведь даже не песня, — делает многозначительную паузу. — Без тебя-то. И так хитро смотрит, что Сурганова не может оторвать взгляда от озорных зелёных глаз. Они возвращаются в комнату и размещаются, как и вчера, на противоположных кроватях. И пространство заполняется музыкой. Сурганова подводит, подчёркивает слова Дианы так умело, что та иногда забывает ударять по струнам. Света с закрытыми глазами вскакивает на ноги и изгибается вслед за смычком, а Арбенина смотрит, и голос становится ещё сильнее. В своём несовершенстве они так идеально совпадают. Музыкальные стихи гитаристки наконец находят себя в настоящей песне. — Слушай, а в твоём этом рэсторанчике живых музык может быть две? — Договоримся, — приложив ребро ладони к уголку губ, заговорщецки шепчет Светка.

***

Сурганова действительно умеет договариваться. Директор сего заведения соглашается платить всего на четверть больше, но Диане, впрочем-то, плевать на деньги. — Здесь вообще-то больше подходит играть какого-нибудь Шопена, — насмешливо сообщает Света, за руку заводя подругу в сверкающее помещение. — Чем я, собственно, и занималась, но... — И он согласился? — вклинивется Арбенина, оглядывая будущую аудиторию, состоящую в основном из деловых встречающихся или серьёзных свиданкающихся. — Ну, я... — Включила всё своё обаяние и очарование? — усмехается Диана. Пара как раз остановилась на месте с которого им предстояло выступать. Над головами нависала помпезная люстра. Диане бы показалось, что она вот-вот на неё упадёт, если бы она не была сосредоточена на покрывающихся румянцем светиных щеках. Наверное, от мороза. Света установила скрипку, Арбенина махнула головой, и полилась музыка. И не было пауз, междометий, они никогда не спотыкались — без конца подхватывали на лету. Диана почти не отрывала глаз от Светки, а та просто очень много улыбалась — ровненькими зубами, трепетными губами и глазами. Сурганова сфокусировалась на публике только спустя три четверти часа. Люди отвлеклись от созерцания своих партнёров и друзей и смотрели на двух девушек, внимали. Они с Арбениной кратко переглянулись, и Света в конце бахнула какое-то невероятное соло. Хлопали. Опьяненные успехом, музыканты вывалились на улицу. За ними выскочил в одной рубашке паренёк, волоча за собой розовощекую девчонку. — А вы завтра будете? — спросил он. — До нового года, — без тени сомнения сообщила Светлана, натягивая на голову гитаристки свою шапку, — будем. — Если не выгонят, — хохочет Диана, тотчас стряхивая шапку. — Спасибо! — хором благодарствует пара и исчезает за дверями ресторана. — Да не пихай ты мне свою шапку! — Ты себе все уши отморозишь, и до нового года мы тогда точно не отыграем. — У меня уши закаленные, Светик. Шапка оказывается вновь водруженной на сургановскую голову и грустно клонится набок. — Динка, а это наши первые поклонники были? — мечтательно выдыхает горячим паром Света. — А то! Первые... — Диана обвивает стан закутанной в пальто подруги. — Всего лишь первые. Отужинав свежей гречкой, Сурганова предлагает Диане не мотаться по корпусам. Арбенина соглашается и укрывается каким-то ужасно колючим шерстяным пледом. За окном вьюга, а здесь так тепло и уютно. И эти нежные черты напротив как будто убаюкивают.

***

Светлана проснулась раньше гитаристки. Так и не смогши налюбоваться умиротворенным ликом, отправилась на кухню варганить какие-то бутерброды. После вчерашнего провала к плите решила не прикасаться, исключая случаи приготовления гречки. В холодильнике наскреблось только на жалкие, тонкие будербродики с сыром (его кусочки были практически прозрачными). Вчера было так хорошо, так искристо в глазах, что хотелось сильнее давить на газ. А главное — было чем. Нужна была только смелость. Из комнаты донслось сонное, чуть настороженное внезапным исчезновением «Сурганова!» Света схватила свой завтрак зубами,  арбенинский заботливо уложила на блюдце и прошагала в их обитель. — Щуъесного утъечка, — прошипелявила она вследствие хлебной преграды и вручила угощение лохматой Диане. И, вынув бутерброд изо рта, прочитала строки Фета: — Я пришёл к тебе с приветом рассказать, что солнце встало, что оно зелёным светом по листам затерпетало, — описала жестом рук нечто огромное и плюхнулась на пружинистую кровать. — Доброе. Спасибо, — слегка обескураженно сказала Арбенина, проглатывая завтрак и нахлобучивая на нос очки. — Конкретно этот стих не очень подходит этому утру. Ну, по крайне мере листьев точно не наблюдается. И солнца. — Наверное, ты права, — Светкин взгляд метнулся за окно, где печально качались голые ветки берёзы. — Охуеть как права. — Но это было только вступление. С интересом Арбенина, запихав половину бутерброда одним махом, наблюдала, как Сурганова, опустившись на четвереньки, шарится под кроватью. Чихнув ровно три раза, она вытянула чехол от гитары, из него саму гитару и записную книжку. Расположила инструмент на коленях и покрутила колки настройки, побрынькав струнами. А потом, к удивлению Дианы, стала с чувством до складок на лбу напевать стихи под незамысловатые ритмы. — Твоя поэзия? — спросила Арбенина, когда Света робко подняла на неё серые глаза. — Моя. — И ты молчала? — на грани возмущения Диана перебралась к скрипачке. — Всего один день. — И один вечер. — Да. — Эх ты! — Свету не слабо потрепали по плечу. — Давай, излагай свои тексты и музыкальные идеи. Вечером, уже под конец своего «концерта», решили спеть более менее сложенную днём песню Сургановой. Светлана выпустила из рук скрипку и восторженно оглянула публику. Сегодня людей почему-то прибыло больше, были и паренёк в той же рубашке с той же розовощекой девчонкой. Многие сидели безо всякой еды, некоторые даже встали. Рядом улыбалась с гитарой в руках Арбенина, и Светке безумно хотелось спеть. Диана вздрогнула, услышав голос Светки. Он был совсем другим, не таким, как в комнате общаги. С приятной хрипотцой, но какой сильный! Эта девушка, у которой коротенькая чёлка налипла на лоб от долгого сосредеточения на игре на скрипке, пела так, что можно было ковать металл. Бескомпромиссно. Арбенина вдруг одернула себя. Может, это её предвосхищение, предвосторг и навождение? Оттого, что она любила... любила Сурганову. Но все взгляды ресторанных посетителей тоже вцепились в исполнительницу. А Света любила вокализы. Когда не заковываешь голос в формы слов, как воду в берега узенькой речки, а речка находит выход и разливается в широкое, бескрайнее море. Это чувство приходило так редко, но было безумно близко ей. И поэтому сейчас, когда её наконец хотели слушать, Светлана сжимала кулаки, чтобы сила всего её тела передалась голосу. — Спасибо! — громко говорила Света. Первое, нечто похожее на аплодисменты, и Диана может лишь губами очерчивать это «спасибо». Морозный воздух кусает за щёки и пробирается под одежду, а им, разгоряченным музыкой и радостью, всё ни по чём. На ходу всовывают руки в рукава и наспех обматываются шарфами, всё ещё слыша за собой свист и обещания позвать на завтра друзей, знакомых, сестёр, братьев, девушек и молодых человеков. — Сур-рганова, сколько у тебя ещё талантов, о которых я не подозреваю? — наконец срывается Арбенина. Светка недоуменно смотрит на неё. — Твой голос! — Обычкинский голос, Динка, самый что ни на есть, — вздыхает скрипачка. — Вот у тебя-то! У тебя изюминка, нечто совершенно отличное от других. Диана почти закипает от такого отношения к себе. — А про таланты... Я тебя ещё много-много удивлять буду, — продолжает Светлана и так хитрюще тянутся вверх её острые уголки губ! Диана всю её прижимает к себе рукой, своей грудью ощущая ускоряющееся биение чужого сердца, и холодными губами впечатывает поцелуй в щёчку Сургановой.