Долголетие

По павильону разносится звук хорошо знакомой всем музыкальной заставки. Декорации переливаются разноцветными огнями, по периметру стоят небольшие белые ёлочки. Вместо привычного красно-фиолетового света воздух разрезают голубые лазерные лучи. Антон сидит на заднем ряду, забившись в угол подальше от любопытных глаз, и теребит в руках тоненький фетровый новогодний колпак. Их раздали всему залу для придания съёмкам антуража, даром, что за пределами павильона только середина ноября. Это даже достаточно забавно: погрузиться на пару часов в праздничную атмосферу, петь новогодние песни, поздравлять друг друга с наступающим, а потом выйти в тёмную серость без намёка на единую снежинку. Поистине магия телевидения. Тем не менее, на себя Антон надеть колпак не решается. Ему можно, он здесь приглашённый гость, статус позволяет, да и смотреться головной убор будет нелепо. Никто не заметит его маленького саботажа, ведь от первого ряда он предусмотрительно отказался. Нечего ему светиться в кадре, посмотрит отсюда и уйдёт. А поглазеть на Арсения вблизи у него и так возможностей предостаточно. Наконец, после команды режиссёра и бурных аплодисментов в центр выходит ведущий и занимает своё привычное место. Кресло напротив подозрительно пустует. — Здравствуйте, — как всегда рычаще, немного гнусаво начинает Арсений. — В эфире шоу, которое не поможет разжиться деньгами на новогодние подарки, но зато подарит вам знания. «Кому плевать на миллион». По залу вновь разлетается звук аплодисментов и радостные возгласы. Антон присоединяется к публике, вальяжно хлопая в ладоши. — Как вы могли заметить, гость в нашей студии ещё не появился, — Арсений демонстративно обводит рукой место напротив. — И как бы я ни хотел сказать, что он бессовестно опаздывает, увы, это будет неправильно. А правильным будет то, что сегодня у меня в гостях телеведущий, победитель конкурсов по скорости речи и сильное звено по его же собственному мнению — Антон Шастумник. Под перевозбуждённые овации зала на площадку выходит объявленный гость в своём фирменном двубортном пиджаке, из-под которого виднеется серебристая рубашка, слегка переливающаяся в свете софитов — надо же, и до него это блестящее безумие добралось, — и лукаво ухмыляется одним уголком губ. Антон в эту минуту даже самую малось жалеет, что не оглох раньше из-за возраста, потому что тогда ему не пришлось бы слушать эти душераздирающие вопли и визги, которые в момент объявления имени гостя заполонили весь павильон и вероятно долетели до улицы, где могли не на шутку перепугать простых прохожих.  Хочется показательно заткнуть уши пальцами, но, увы, жест явно не останется незамеченным, а в его положении это слегка несолидно. Приходится стоически терпеть и ждать, когда волна экстаза пойдёт на спад. Да, Шастумника телезрители — в особенности телезрительницы — любят едва ли не больше, чем Арсения, ввиду схожести тематики шоу их постоянно сравнивают, спорят, кто кого передушнит, а интернет заполонён различными непотребствами с участием их обоих. Как их там, эдипы? Эллипсы? Эпитеты? Антон искренне жалеет, что ему пришлось осваиваться в условиях технологического прогресса, с кирпичом Нокией ему было гораздо спокойнее. Как минимум потому что Арсений не имел бы возможности присылать всякую похабщину в Вотсап с подписью «ну ты только на это посмотри, какая срамота», оскверняя их диалог рисунками, картинками и видеороликами разной степени развратности с участием коллег и их самих в различных комбинациях, иногда включающих более двух персон. Шастумник, надо сказать, мелькает там с завидной регулярностью. И где только Арсений это всё великолепие находит, а главное нахуя? Лучше бы открытки с пожеланиями доброго утра и отличного дня присылал, ей-богу. — Добрый вечер, Арсений, — тем временем подаёт голос гость, разумно дождавшись снижения уровня децибел до приемлемого значения. — Добрый вечер, Антон. Полагаю, что у зрителей, которые подключились только что, может возникнуть вопрос, что же это за передача: та, где холодный высокомерный ведущий одним взглядом заставляет почувствовать себя идиотами, или вот эта — любимая миллионами и поистине высокоинтеллектуальная, — Арсений ехидно улыбается и слегка подаётся в сторону Шастумника, оперевшись локтем на колено. Брови Шастумника на этот выпад подпрыгивают из-под очков, но тут же возвращаются на место. Он слегка склоняет голову и прищуривается, его губы трогает едва заметная ухмылка. — Жаль, что это всё же не, как ты сказал, любимое миллионами и поистине интеллектуальное «Сильное звено», — картинно сокрушается он, но не даёт возможности парировать, резко меняя тему и озвучивая явно заготовленную реплику: — Знаешь, Арсений, у меня к тебе всего один вопрос: ты когда-нибудь видел себя со стороны? Сидишь такой важный, надменный, ну просто не налюбоваться, — что он сейчас сказал? Это точно было по сценарию? — Я сам тоже прекрасно знаю это чувство превосходства, за своей-то стойкой всё легко. — Совершенно не понимаю, к чему ты ведёшь, — демонстративно ахает Арсений и откидывается на спинку стула. — Я предлагаю тебе прямо сейчас взглянуть на себя со стороны. Там-то сидеть просто, я же знаю. Хочешь сесть на это место?  — в зале повисает звенящая тишина. Зрительницы, по ощущениям, на мгновение даже перестают дышать, замерев в ожидании ответа. — Не только тебе же мучать всех, ты попробуй сам. Спрашивать-то легко. Иди сюда, садись, — Антон готов поклясться, что Шастумник в этот момент похлопал по своим коленям. Это что ещё за номер такой? — Может, в следующий раз будешь мягче относиться к игрокам, в глазах появится добро, пропадёт бесконечное желание иронизировать над гостями. — Какая поразительная наглость! — Арсений прищуривается, устремляя недобрый взгляд прямиком на своего гостя, и хитро улыбается. — Но кто я такой, чтобы не принять этот вызов? Ну что же, Антон, ты-то, как воплощение доброты и гуманности на нашем телеканале, точно покажешь мне, как надо вести собственное шоу, да? Посмотрим, какая метаморфоза произойдёт с тобой на этом месте. С этими словами Арсений встаёт со своего кресла, направляясь к противоположному. Шастумник не отстаёт и оперативно занимает место ведущего, вальяжно раскидываясь на высоком стуле и вытягивая одну возмутительно длинную ногу, пока вторая располагается на подножке. Красуется. Ну каков павлин, а! — Могу сказать, что здесь гораздо удобнее, — подытоживает он. — Ну что, Арсений, с чего ты там обычно начинаешь своё шоу? — То есть, ты даже не удосужился подготовиться? Отвратительное погружение в материал! — подтрунивает над Шастумником Арсений, и зал взрывается хохотом и довольным улюлюканьем. Так его, этого выскочку. — Обычно я представляю своих уважаемых гостей. — Прекрасно. Перечисляй свои почести, а я тебя представлю. Арсений хмыкает и качает головой. Веселится. — Что ж, сегодня в гостях харизматичный, умный, дерзкий, крайне профессиональный телеведущий, актёр, журналист, а выражаясь современными словами — краш многомиллионной публики… — … и невероятно скромный Арсений Дибров, — прерывает перечисления чужих заслуг Шастумник, усмехаясь. Зрители вновь разражаются аплодисментами, а Антон понимает, что начал сжимать колпачок в руках чуть сильнее. Пока это всё ещё забавно, но становится слегка не по себе. — Что ж, до наступления Нового года осталось несколько часов, и новогодние сюрпризы на нашем канале продолжаются. То, что сегодня в этой студии я — один из них, — продолжает Шастумник после небольшой паузы. Арсений на это демонстративно закатывает глаза, легко улыбаясь. — Вторым же сюрпризом станут немного изменённые правила, подготовленные специально для этого выпуска.  — О, а я уж думал, что мне и правила за тебя объяснять придётся, — едко комментирует Арсений под хохот зала. — Ну что вы, как я могу утруждать столь почётного гостя, — переключается на более официальный тон Шастумник, входя в образ. — Поскольку вы тут первый раз, будет неправильным оставить вас в неведении, к тому же, сегодня правила необычные: мы сыграем с вами один на один целых три раунда, и в каждом из них будут специальные подсказки. Хотя я ещё подумаю, стоит ли вам их давать, — Шастумник играет бровями. — Единственное, что остаётся неизменным, это главное правило: если ответил неправильно — сразу проиграл.  — И что, даже не будет правила, что моя задача отвечать неправильно, а если я отвечу правильно — это неправильно? — ахает Арсений, прикладывая руку к груди. Шастумник на этот выпад фыркает, явно заценив отсылку. — Кажется, вы перепутали это шоу с каким-то другим, более интересным, — Шастумник делает вид, что задумывается. — Честно говоря, не думал, что когда-нибудь скажу это, но ваша задача сегодня — отвечать правильно. — Постараюсь не подвести вас, господин ведущий. Шастумник дерзко улыбается, Арсений томно хохочет, зал радостно улюлюкает, а Антон задыхается от возмущения. Или это здесь просто с вентиляцией проблемы? — Ну что, Арсений, каково это — быть гостем в столь популярной передаче? — Знаете, ощущения весьма… — Арсений обводит студию взглядом, — непривычные. Мало того, что я не в своём кресле, так ещё и один. — Что, боитесь не справиться? — ухмыляется Шастумник и устремляет цепкий взгляд на своего собеседника.  — Да вот, знаете, подумываю позвать на подмогу мою давнюю подругу Марию Киселёву. Что скажете, м? Шастумник на эту реплику внезапно тушуется и, кажется, даже слегка краснеет. После того-самого-выпуска он так и не оправился, вот же бедолага. Ходил по коридорам, как в воду опущенный, и огрызался на все подколки в свой адрес. Образ холодного и бесстрастного телеведущего с него тогда слетел за считанные секунды. Жаль, что Антону похуй, и он Шастумнику ни капельки не сочувствует. Давно пора было осадить этого зазнайку, а то ходит весь из себя важный, как хуй бумажный. Так ему и надо. Антон, сам того не осознавая, гаденько ухмыляется. Сейчас Арсений ему покажет, где раки зимуют. Антон и сам не понимает, чего так взъелся, ведь к Шастумнику до этого всегда относился достаточно нейтрально. Большого уважения не питал, но и особо сильного отторжения тоже. Он на телеканале работает настолько неприлично долго, что ему уже в целом глубоко плевать на молодёжь, регулярно пополняющую их ряды. Не доёбывают, на эфирное время не претендуют, и ладно. И хотя любимым занятием Антона было и остаётся перемывание косточек этой самой молодёжи на пару с Арсением — к слову, на этой почве они когда-то и сошлись, — по-настоящему он ни к кому негативных эмоций не испытывает. Разве что Прайс его несколько раздражает своей вездесущностью и попытками то и дело разговорить или посоветовать хорошего стилиста, но Антону достаточно смерить того своим фирменным тяжёлым взглядом из-под полуопущенных век, громко вздохнуть и покачать головой, и тот быстро теряет интерес к односторонней беседе, спешно ретируясь искать другие, более благодарные уши, на которые можно присесть. Шастумник же всегда был той ещё высокомерной задницей, но границ не нарушал и профессиональную этику соблюдал безапелляционно. И вот что за хуйня сейчас началась? Антон покачивает головой и пытается прогнать внезапное раздражение. Концепция новогоднего выпуска с Арсением в гостях всё ещё достаточно забавная, к тому же, он долго к нему готовился и переживал о том, как будет смотреться в кадре с другой, нерабочей стороны. Для него это важно, и именно поэтому Антон сидит здесь, хотя мог бы уже давно отдыхать на даче. — Итак, Арсений, вы готовы начинать? — спрашивает Шастумник, и Антон, погрузившись в свои мысли, понимает, что явно прослушал некоторые реплики и едва не упустил начало игры. Нужно собраться. — Всегда готов, Антон. — Итак, первый вопрос звучит так: В какую настольную игру невозможно поссориться? — Неужели я похож на человека, который увлекается подобным? — удивляется Арсений. — Нет, но в этом же и смысл. Итак, вариант А. Алтайские шашки, вариант Б. Бонжур, мадам… — Что, правда существует игра с таким названием? — Не поверите, но да. Далее, вариант В. И. Чапаев, вариант Г. Гномы-вредители…  — Гномы-вредители явно написали этот вопрос. — Не берусь спорить. Вариант Д. Далдос… — Надо же, я думал, будет домино, а вы решили просто кидаться ругательствами. К чему же такая самокритичность, господин ведущий? — продолжает комментировать Арсений на потеху залу и к большому удовлетворению Антона. Далдос этот Шастумник и есть, ни дать, ни взять. — Кто бы сомневался, что вы именно так прокомментируете этот вариант, поэтому я даже подготовил ответ: учился у лучших, Арсений, — Антон готов поклясться, что Шастумник этот момент игриво дёрнул бровями, а в глазах Арсения заплясали чертята. Каково бесстыдство! — С вашего позволения я всё же продолжу. Вариант Е. Енохианские шахматы, вариант Ж. Жульбак, вариант З. Звуки, вариант 33. Лото, вариант К. Кубики и вариант Н. Нарды. — Уф, мне действительно придётся непросто, — подытоживает Арсений, напряжённо глядя в экран, испещрённый вариантами ответов по вертикали, горизонтали и диагонали.  — Зато представьте, как приятно можно будет провести этот вечер, если вы вылетите в первом же раунде, — язвит Шастумник. Совершенно бессовестный, богомерзкий Шастумник. Внутри Антона всё начинает клокотать от негодования. Главное, чтобы это не оказалась изжога. — Звучит заманчиво, но я не настроен сдаваться так просто, — парирует Арсений. — Позвольте поинтересоваться, какие подсказки у меня есть на этот вопрос? — в его голосе чётко прослеживаются нотки ведущего, и по лицу видно, что он искренне этим доволен. — Разумеется. У вас есть подсказки «Длинная и короткая», «Антибелая», «Камень, ножницы, подсказка», «Верю — не верю» и «Звонок вслепую», — зачитывает опции Шастумник, едва сдерживая улыбку. — «Длинная и короткая» звучит весьма интригующе, — хитро улыбается Арсений, бросая на Шастумника прищуренный взгляд из-под очков. — Пожалуй, начну с неё. — Прекрасный выбор, Арсений, — Шастумник вытягивает из нагрудного кармана своего пиджака две палочки. — Всё очень просто. Если вытягиваете длинную — компьютер уберёт некоторые неверные ответы. — А если короткую? — уточняет Арсений. — А это вам предстоит узнать самостоятельно, — подмигивает Шастумник и протягивает Арсению руку, в которой зажаты две визуально одинаковые палочки. — Знаете, всегда предпочитал подлиннее, — ухмыляется Арсений, приподнимая бровь, и тянет вверх одну из палочек. Короткую. — Увы, наши желания не всегда совпадают с действительностью. В следующий раз отнеситесь к выбору более тщательно, — ехидничает Шастумник, а Антон почему-то невольно кидает быстрый взгляд в область своего паха и нервно сглатывает. Дурость какая. — А пока я прошу компьютер добавить варианты ответов М. Мапуто и П. Перудо. На экране поверх уже имеющихся вариантов появляются ещё два. — Ну вот, снова какие-то неприличные слова. Антон, вы явно поставили перед собой цель осквернить мою передачу, — показушно ворчит Арсений. — Понятия не имею, о чём вы, — пожимает плечами Шастумник. — Что ж, вы определились со следующей подсказкой? Или, возможно, готовы сразу дать правильный ответ? — Очень хотелось бы, но вы не оставляете мне выбора, — хмыкает Арсений, сведя брови к переносице и ещё раз вчитываясь в вопрос. Антон со своего зрительского места старается вникнуть в подсказки и дойти до правильного ответа параллельно с Арсением, но то и дело отвлекается на их воркование. — Поверьте, Арсений, выбор есть всегда, — низким, слегка хриплым голосом говорит Шастумник в ответ.  Антон стискивает челюсти и сжимает насквозь пропитавшийся влагой с его ладоней колпак с такой силой, что, кажется, тот рвётся в паре мест. Что-то в зале стало душновато, надо продышаться. Давление, что ли, опять шалит? Антон чувствует, как сложнее становится концентрироваться на происходящем из-за фонового чувства тревоги, абсолютно чуждого и иррационального. Ничего выходящего за рамки приличий, в сущности, не происходит, это же просто шоу, но ворот рубашки душит, перекрывая доступ к кислороду, зрители по соседству давят на него своими эмоциями, а воздух в павильоне становится густым, вязким и категорически отказывается поступать в лёгкие. Антон ёрзает на стуле, не может найти себе места и решительно не понимает, что с ним происходит. Так дальше точно продолжаться не может. Режиссёр объявляет спасительную грим-паузу, и Антон бесшумно — насколько получается — встаёт и направляется к выходу. Администраторша зрительного зала смотрит на него встревоженно, на что Антон качает головой и спешит объясниться до того, как она сама предпримет попытку задавать ненужные вопросы. — Мне нужно прогуляться до туалета, — Антон старается говорить ровно, но чувствует, как голос срывается на хрип, вынуждая прокашляться, — и попить воды. Скоро вернусь. — Да, хорошо, — девушка в ответ глупо хлопает глазами. Явно хочет возразить, что хождения по павильону во время мотора запрещены, но понимает, что Антону перечить ей не по статусу. Да и уважение к возрасту ей этого не позволяет. — Только пожалуйста, тихонечко, ладно? — Разумеется, не первый десяток лет на телевидении работаю, — бросает Антон через плечо и выходит в коридор. Лицо сразу обдаёт живительной прохладой. Антон делает медленный глубокий вдох и прикрывает глаза. Вот так, гораздо лучше. Ноги сами несут его по коридору в гримёрку Арсения, путь до которой он может воспроизвести даже с закрытыми глазами. Хватает стаканчик, набирает воды и жадно пьёт. Капли стекают по подбородку, скатываясь по шее вниз прямиком под ворот рубашки, и немного приводят в чувство. Трясущимися пальцами он расстёгивает пару пуговиц — и чего, спрашивается, именно сегодня решил по-нормальному их застегнуть, — сминает стаканчик и отправляет его в мусорное ведро. Надо бы возвращаться, но всё внутри противится этому. В конце концов, ничего не случится, если он немного задержится. Не он же главная звезда сегодняшнего вечера. Не он, а Шастумник. От этих мыслей его передёргивает.  Антон бесцельно бродит по коридорам, мысленно считая про себя шаги и стараясь выровнять дыхание и сердцебиение. Терапевт бы точно покрутил пальцем у виска, если бы узнал, как оно у Антона сейчас шарашит. В его возрасте лишние волнения ни к чему хорошему не приводят. Вообще, уговаривает Антон сам себя, ничего такого же не происходит. Это просто шоу, и Арсений как никто другой умеет его создавать. Его хитрые интонации, лукавые ухмылки и снисходительные взгляды — то, что работает в ста случаях из ста и чем Арсений в совершенстве владеет, приковывая к себе всё больше восхищённых взглядов и завоёвывая сердца новых поклонниц. И, видимо, поклонников. Он чертовски хорош, он огромный профессионал, и он знает, что делает. Глупо вот так накручивать себя, причин для переживаний нет. Ну, почти. Да, они не живут в сахарно-розовой вселенной, они, в конце концов, два взрослых мужика со своим сформировавшимся мнением и видением этого мира, да, у них бывали конфликты и недопонимания, но в конечном счёте всё же было хорошо. Было же? Арсений не мог вот так, перед десятками камер и сотнями глаз в студии, а впоследствии и сотнями тысяч телезрителей открыто флиртовать с другим человеком. Тем более с мужчиной. Нет, это всё абсурд, Антон его интонации и ужимки знает от и до, и это точно не оно. «Дурак старый, напридумывал себе всякого, — проносится в его голове. — Ты уже сто лет батрачишь в этой индустрии, прекрасно понимаешь, как это всё работает. Давай, включай голову, возвращайся и досматривай ебучее шоу. Поглядите-ка, распустил нюни.»  Сделав ещё пару глубоких вдохов и выдохов, Антон наконец двигается в сторону павильона. Когда он аккуратно приоткрывает дверь и отодвигает чёрную штору, его тут же едва не сбивают с ног бурные овации и надрывные возгласы зала. Он проскальзывает на своё место — благо, оно было стратегически верным, с самого края у прохода — и пытается понять, что успел пропустить. — И это абсолютно правильный ответ, — чётко, делая паузы между каждым словом говорит Шастумник, на экране зелёным подсвечивается вариант 33. Лото, а Арсений довольно улыбается. — Ну что, готовы перейти к следующему вопросу? Надо же, долго он, оказывается, ходил. — Не уверен, что я отошёл от этого, но, пожалуй, да, — уверенно кивает головой Арсений и пристально смотрит на Антона. — Волнуетесь? — ухмыляется Шастумник в ответ. Поглядите-ка, он продолжает играться. Ну что за выскочка. — Вы даже не представляете, какая я сейчас стальная пружина внутри, — не медлит с ответом Арсений. — Опасаюсь, что вы всё же выгоните меня за правильный ответ, как самое сильное звено. — Это вам ещё предстоит доказать, Арсений, — Шастумник игриво подмигивает, Арсений в ответ смеётся. — Пружина, говорите? Занимательно. Может, вы что-то ещё интересное припрятали внутри? — явно делает акцент на последнем слове, негодяй. — Разве что поразительный интеллект и энциклопедические знания. Нет, ну какая возмутительная наглость! И это в эфире их телеканала. Да что ж творится-то такое, люди добрые?! Пошлость, просто звенящая пошлость. Да его ебать не должно, что там находится внутри у Арсения! Или, может, он-то как раз и знает, о чём говорит? Стоп. Дыши, Антон, дыши. — Итак, Арсений, следующий вопрос звучит так: Как называется русский традиционный пирог? Вариант А. Расстегай, вариант Б. Выпори, вариант В. Отлупи, вариант Г. Забей… — Пока это звучит как ваши планы на сегодняшний вечер, — с лукавой полуулыбкой хищно говорит Арсений и кидает короткий взгляд из-под ресниц на Шастумника. Взгляд, который явно не похож на любой из его рабочего арсенала. — В таком случае вариант Г там явно был бы лишним,  — незамедлительно находится с ответом Шастумник, предварительно прочистив горло, и приподнимает бровь. — Жаль, но ваше предположение неверно. — О, ну это достаточно легко исправить, — мурлычет Арсений. — Главное, не есть пироги в одиночестве. От такой неприкрытой наглости Антон аж задыхается и звучит сейчас, наверняка, как косатка, выброшенная на берег. Весь его сеанс самовнушения летит к чертям, рассыпается в прах и оставляет после себя только выжженое поле. Невольно в голове начинают проскакивать все эпизоды последних пары недель. Вот Арсений снова звонит и говорит, что задерживается у продюсеров, обсуждая детали новогоднего мотора. Вот он приезжает за полночь и тихонько пытается занырнуть под одеяло, надеясь, что Антон не заметит. Конечно же, тот всё замечает, у него, вообще-то, очень чуткий сон. А вот он говорит, что не может поехать на дачу, потому что у него примерка со стилистами. Подумать только — примерка! Да Арсений никогда не изменял своим фирменным полосатым костюмам и ярким галстукам, вон, даже сейчас в них же и сидит. Так может, это всё было просто отговорками, а на самом деле… Пиздец. — Антон Андреевич, вам плохо? — возвращает его в реальность обеспокоенный тихий женский голос. Антон озирается и видит ту же девушку, которая любезно выпустила его из зала. Сейчас она суетливо копошится возле него и явно не понимает, что ей делать в случае, если понадобится экстренная медицинская помощь.  На экране появляются другие варианты ответа, Арсений и Шастумник живо что-то обсуждают, но Антон этого даже не замечает. — Нет, всё в порядке, спасибо, — дрожащим голосом пытается успокоить он не на шутку разволновавшуюся сотрудницу.  — Точно? Может, воды? — Всё нормально. Просто стало душновато.  Где-то в зале слышится сдавленный писк, зрительницы начинают активно перешёптываться, неконтролируемо переходя на обсуждения в полный голос на грани экстаза. Антон неумышленно концентрируется на них, окончательно перестав следить за происходящим за игровым компьютером. — Ты слышала, что он сказал? — А я тебе говорила, что они мутят. — До этого момента я не верила, но теперь… Это же очевидно! — Да, они оба такие секси, люблю умных мужчин, ещё и таких горячих. Хотя нет. Это нихуя не нормально. Антон всё же ищет глазами администраторшу, хоть ему и неловко гонять девчонку туда-сюда, подзывает её к себе и просит вывести из зала, не дожидаясь паузы. Находиться в творящемся перед его глазами беспределе становится невыносимо. Девушка аккуратно берёт его под руку и тихонько сопровождает к выходу. Антон еле передвигается на негнущихся ногах, не видя ничего вокруг, перед глазами всё плывёт. Если бы его не придерживали под локоть, он бы точно кулём свалился прямо в проходе.  Всё, с него хватит. Ноги его больше в этом павильоне не будет. Он уже и так увидел достаточно. И нихуя это, кстати, не забавно. В тишине гримёрки Антон проводит, по ощущениям, не меньше часа. За это время он успевает выпить около литра воды, расковырять кутикулу на большом пальце до крови, прокрутить увиденное бесстыдство бессчётное количество раз и прийти к однозначным, хоть и явно неутешительным выводам. Новогодний колпачок, который Антон на автомате прихватил с собой, чтобы не мусорить, уныло свисает с его коленки. Он аккуратно проводит кончиками пальцев по мягкой белой каёмке, сжимает помпон, невесомо оглаживает пострадавшие от внезапно выплеснувшейся агрессии участки. Антон и сам себя сейчас чувствует этим колпачком. Унылым, помятым, неуместным, никому на самом деле не нужным в разгаре ноября, а ещё влажным от пота. Он не знал наверняка, но точно догадывался, что всё идёт к чему-то такому. И на что только надеялся, наивный идиот? Колпачок снова оказывается сжат в кулак, как сжато сейчас всё внутри Антона в ожидании Арсения. Как там он сказал? Внутри него пружина? Тьфу. Всяческий пошлый контекст игнорировать решительно не получается. В момент, когда виновник творящегося безобразия, излишне воодушевлённый, наконец-то возвращается, Антон вздрагивает, а шапочка от резкого движения соскальзывает на пол. Арсений останавливается в дверях, завидев нежданного гостя, и смотрит на него непонимающе сквозь стёкла прозрачных очков. Антон поднимает на него ответный хмурый взгляд. Брови Арсения взлетают вверх, улыбка сползает с его лица.  — Антон? Не ожидал тебя здесь увидеть. Что-то случилось? — А кого ожидал? Наверное, другого Антона, да? — не сдерживается Антон и сразу же начинает с претензии. Видит бог, он пытался успокоиться и применить дыхательные техники, которые советовал ему терапевт, но всё полетело к чёрту. Не ожидал увидеть, конечно. Зачем ему Антон, когда на горизонте маячит перспектива любоваться кем-то поинтереснее. — Ну, того, что помоложе и посмазливее? — Я не понимаю, о чём ты, — парирует Арсений, но Антон чётко слышит в его голосе неискренность. Не понимает он, ага. Нашёл дурачка. — А ещё мне очень не нравится тон, с которым ты со мной сейчас разговариваешь. — Ой вот хотя бы сейчас не притворяйся, что совсем не понимаешь, о чём речь. Будто последние два часа не крутил шашни с этим своим умником-заумником. И какой тон ты, блять, после этого ожидаешь? Повисает пауза. За это время на лице Арсения калейдоскопом успевают смениться несколько эмоций, среди которых Антон успевает считать удивление, непонимание и, в конечном счёте, злость, перетекающую в ярость. Его лицо начинает наливаться красным, вены на висках вздуваются, а округлившиеся глаза становятся едва ли не прозрачными. — Ты что такое вообще несёшь? Совсем на старости лет из ума выжил? — шипит Арсений, заходя, наконец, в гримёрку и прикрывая за собой дверь. — Так я и знал! — восклицает Антон. Если бы у него сейчас в руках был микрофон, он бы драматично кинул его на стойку, но за неимением такового он просто смотрит на Арсения с торжествующим выражением лица. Арсений торжественности момента не разделяет. — Что ты, стесняюсь спросить, знал? — цедит он сквозь зубы, скрещивая руки на груди. — Что ты уже успел себе надумать, скажи мне на милость? — А то я не видел, как ты на этого Шастумника смотришь. Да ты ни на кого так никогда вообще не смотрел! Про себя уж молчу, — стоит Антону это произнести, как разом вся спесь слетает, и он чувствует себя сдувшимся шариком. Или валяющейся на полу тряпочкой, когда-то бывшей новогодним головным убором. — Расстегай, выпори, отлупи… Он-то на всё это способен, не то что я, да? Старый, неуклюжий, с пузом и одышкой, куда мне тягаться с молодостью и прытью этого умача! — О, так вот в чём дело. И ты тут же решил записать меня в людей лёгкого поведения, да? Удобно устроился, — Арсений явно заводится, его лицо окончательно становится одного цвета с излюбленным красным галстуком, а глаза мечут молнии. Тон при этом остаётся ровным и абсолютно ледяным, вызывая у Антона липкие мурашки. — Сам за собой не следишь, положил хер на своё здоровье, зато теперь тебя надо пожалеть, или что? Я молчал, терпел, но, знаешь ли, всему есть предел. Я тебя сто раз просил сделать хоть что-то, и хоть бы раз ты меня послушал. Но нет же, тебе абсолютно плевать! Вместо этого ты не пойми зачем катаешься на дачу по несколько раз в неделю, а теперь строишь из себя жертву. Нет бы реально что-то полезное делал, так там же ни черта не меняется. Просто лежишь наверняка на диване, чешешь пузо и отдыхаешь от меня, да? Надоел тебя пилить? А может, ты перешёл от угроз к действиям, и теперь реально возишь туда втихую гостей своей программы, а сейчас так удачно перекладываешь вину на меня, м? Интересно девки пляшут, Антон. — Да что за хуйню ты несёшь? — вспыхивает Антон на столь необоснованную претензию. — Ту же, что и ты, очевидно. Откуда мне знать, чем ты там занимаешься? Ты же мне так ни разу ничего толком и не рассказал, на кой ты это вообще делаешь, — голос Арсения становится чуть громче, он чеканит каждое слово, стиснув челюсти. — Зато как ревновать меня к коллеге — так ты первый. Стушевался перед кем-то помоложе? Почувствовал себя немощным стариком? Сразу задумался, что не соответствуешь, да? Хотя, мне кажется, я тебе ни разу повода не давал о подобном даже подумать, ты так не считаешь? — на последней фразе он тычет пальцем прямиком в грудь Антону. Тот от неожиданности отшатывается, неловко задевая стол. Спину простреливает, и он жмурится от резкой боли. Ещё и слова Арсения бьют в самую точку, а внезапный спазм в пояснице только подтверждает его слова. Господи, какой же он жалкий. — Если тебе всё это надоело, мог бы просто сказать мне всю правду, а не флиртовать с другим, думая, что я не вижу, — тихо подытоживает он, избегая чужого взгляда, и с упорством, достойным лучшего применения, прожигает взглядом дыру в полу. Посмотреть сейчас в глаза Арсению кажется чем-то невыносимым. А самое невыносимое — он прав по всем фронтам. Пора этот цирк заканчивать. Все усилия впустую, да и хуй с ним уже. — Знаешь, может, так и правда будет лучше. Совет вам да любовь. Вы хорошо смотритесь вместе, зрительницы это охотно подтвердят. С этими словами Антон выходит, аккуратно прикрыв дверь гримёрки за собой. Он уже не видит, как Арсений провожает его взглядом, тяжело вздохнув и покачав головой.

❅ ✽ ❆

31 декабря

уходящего года

Шумные возгласы, раздающиеся из стареньких хрипящих динамиков телевизора, вырывают Антона из воспоминаний. Он встряхивает головой, переводит расфокусированный взгляд на экран и подслеповато щурится. Очки валяются где-то на столе, но смысла их надевать нет, и так ясно как белый день: на площадку вышел Шастумник, чтоб ему пусто было. Из лёгких вырывается тяжёлый хриплый выдох. Какая же это всё хуйня собачья. После произошедшего в гримёрке Антон спешно ретировался, умчал в их квартиру, собрал необходимый минимум вещей и сбежал на дачу. Ему просто нужно было переварить всё случившееся и остыть, чтобы после поговорить с Арсением уже спокойно. Вот только рука так и не поднялась набрать знакомый номер, а абонент на той стороне провода тоже не спешил выходить на связь. Поэтому Антон решил, что всё в итоге рассудил правильно, и выводы его оказались верными. И на что он, старый дурак, вообще надеялся?  Поэтому пребывание на даче затянулось. Благо, все моторы его передачи были отсняты заблаговременно, и он мог себе позволить подобный внеплановый отпуск, лишь изредка катаясь в город и старательно избегая любых ненужных контактов во время вынужденных визитов в офис. Арсения, к слову, он так ни разу и не увидел, зато наткнулся на Шастумника и едва удержался от того, чтобы подойти и поговорить с ним, так сказать, по-мужски. Но Антон быстро понял, что идея заведомо провальная, и ему из этой схватки победителем явно не выйти. Поэтому он нарочито проигнорировал сухой кивок от коллеги и скрылся в кабинете продюсера. Вообще, Антон никогда ревнивцем не был, не видел смысла тратить на это драгоценные крохи энергии, которых и так едва хватало на то, чтобы следить за грядками и сниматься на протяжении ста пятидесяти — по подсчётам Антона, в реальности всё же чуть меньше — лет в одной и той же передаче. Арсений же, наоборот, для него был тем человеком, с кем эту энергию можно было восполнить и с лихвой поднакопить. К тому же, он действительно никаких поводов ни разу не давал, хотя, если вдуматься, звучит это отвратительно. Поводы, что это вообще такое. Им уже давно не по пятнадцать, чтобы эти поводы искать или создавать, это же иррационально и попросту глупо.  Глупо, бесспорно, да только недавние события, собственный откровенный прокол, а ещё попытки скрыть от Арсения некоторые факты своего времяпровождения вытворили с вечно флегматичным и спокойным Антоном какую-то несусветную чушь. Вот и погорячился. От воспоминаний о тех событиях Антон кривится. Да уж, наворотил делов он знатно.