Вишня в водке

      Егор открыл сразу. На Марка он посмотрел устало, словно замучался даже думать.       — Это для Вилки! Она попросила, чтобы я забрал её вещи из офиса. Аккуратно, там чайный сервиз! — Громов сунул Гору большую тяжёлую коробку, которая еле поместилась в руках. Парень даже не возмутился, достойно удержал вес и аккуратно поставил в ноги.       — Почему ты не в суде, Марк?       — Потому же, что и ты. Она запретила. Сказала, там и так хренова туча юристов на один квадратный метр слушания. Вилка справится сама, а мы разнесёмся на атомы.       Громов сунул руки в карманы. Снег на нём не таял. Находился в состоянии вымороженности. Но по глазам было видно: ничего не ждал, даже предложение к чаю.       — Кофе хочешь?       — Не особо. С утра выпил две чашки. Могу просто с тобой посидеть, если есть, что сказать.       Егор отступил пропуская. Это была старая квартира Кравцовых, ещё бы её не знать! Трёхкомнатная, с дизайнерской спальней, которую потом отжала себе Вилка. Гор шёл сзади до самой кухни, Марк хорошо знал, какая она огромная. Тут они часто творили и дурачились. Егор хоть и был пацаном со странностями, но у кого их не бывает? Он Марку нравился. Тёплый и настоящий, весь из света, даже в серые будни. И их побеги извне в эту уделанную мукой кухню казались прощением за все ошибки.       Сели друг напротив друга. Егор действительно медленно смаковал кофе, глоток за глотком, пачкая верхнюю губу в шапочке сливочной пенки. Внезапно он потянулся и по столу пальцами подтащил конверт. Марк улыбнулся.       — Ух ты, это мне?       — Было когда-то. В прошлой жизни.       — Вот же ж, а сколько тебе лет, чтобы проповедовать одиночество?       Громов взял письмо, аккуратно вскрыл ножом. Прочитал. Под скулами дёрнулось, и прокатились желваки. Брови дрогнули, ломая беззаботный изгиб, но тут же расслабились. Он не нахмурился, не потемнел, не выдал досадливую эмоцию, словно это были отголоски былой пережитой бури.       — Ты её простил, Гор? За то, что она не передала письмо?       — Да, со временем. Когда научился понимать себя… Погоди, ты знал?..       — Да, так вышло. Думаю, Вилка тот разговор не вспомнит. Намешала небо с землёй, ром с колой и пришла сдаваться. А мне никогда не случилось захотеть сделать ей больно.       Егор смотрел пристально в глаза. Громов любил блядство, но не врать.       — Вы были с сестрой хоть раз по-настоящему близки, Марк?       — Нет. Я бы не смог. Какие-то границы нельзя переходить, чтобы не потерять друга. Такой, как она, больше нет.       Помолчали, словно закрепляя первый слой. Егор наблюдал, как Марк сложил исписанный листок и сунул во внутренний карман кардигана.       — Она не передала и мою идею об ингредиентах, да? — Громов встал и подошёл к мойке, положив в неё нож. — Я не знал, когда у тебя конкурс…       — Не передала, и я справился сам. — Егор взял салфетку и вытер губы, хотя мог просто облизнуть. Не хотел дать понять ни одним жестом, что чувствует.       — Когда я понял, что влюбился в тебя, я уже тебя ненавидел, — медленно произнёс Егор. Марк словно не услышал. — На конкурсе у меня была совершенно пустая голова и тот совместный рецепт кексов я просто забыл. Десять минут тупо стоял под тихие смешки людей вокруг. Конечно, мальчик же, растерялся…       Егор даже закрыл глаза. Он не забыл ни одного звука из того дня. Слева и справа звенели, шуршали, взбивали, стучали, мололи, тёрли, варили, пекли — любимые кухонные звуки вдруг стали резкими и раздражающими. В какой-то момент освежающе запахло лимоном и ещё чем-то… Свежим базиликом. Такой парфюм был у Марка. Чёртов унисекс, звучащий на нём совершенно по-мужски. «Эгоист!» — скрипнули зубы. Егор по наитию посмотрел в сторону. На небольшом столе стоял поднос с миской свежей черники, лимонами и базиликом. Яйца и сыр маскарпоне тоже не разобрали подчистую. Времени на серьёзную выпечку не осталось. Егор вскинул голову.       — Я никогда ещё не готовил с таким безразличием, Марк. Ты был моделью моего десерта.       — А ты был… её младшим братом, Гор, — мужчина скрипнул зубами. — Я даже не думал наложить на тебя лапу. Вы были моей семьёй.       — Ты вёл себя не как старший брат… Ты…       — Если хорошенько всё вспомнишь, то поймёшь, что я не пытался тебя приманить. Не имел на это право. Просто в тот момент ты так же отчаянно нуждался в друге, как и я. Мне пора.       — Хреново год начался, да?       Марк пожал плечами.       — Жизненно. Зато теперь есть, о чëм подумать и над чем поработать. — Громов стал взрослым и очень серьёзным. — Ты когда уезжаешь?       — А что?       — До безумия хочу повторить ту ночь.       Егор аж усмехнулся.       — Ну, повтори…       — Без тебя не получится, Горюх. Без тебя уже… вообще не получается, — чëртова вишенка на торте, когда лишь пара фраз меняет вкус любого предубеждения.       Вишни… они тоже разные. Марк помнил те запретные взрослые конфеты из детства. «Вишня в водке», кажется, так их называли взрослые, в манкой зазывно-красной коробке с тиснением. Конфеты лежали в баре под замком и даже посмотреть на них было тем ещё квестом. Сначала узнать, куда мама перепрятала ключ, потом его умыкнуть, потом дождаться, когда взрослых не будет дома… Вкус первой конфеты Марк запомнил на всю жизнь. Маленький алкогольный глоток обжёг горло, вымоченная в сиропе пьяная вишня смягчила грех и осталась таять на детском неискушенном языке. Естественно, на одной конфетке пацанчик не остановился. Потом было плохо внутри от выпито-съеденного и больно сидеть снаружи после батиного ремня, но Марк не жалел. Спустя годы, когда повзрослел, он фанатично искал подобное лакомство на полках продмагов. Находил, покупал за хорошие деньги, но вкус конфет был другим, будто бы удешевлëнным, и в целом не возбуждало рецепторы, не хотелось добавки…       Парень размашисто допил кофе и облизал губы.       — Чего тянуть, идём сейчас, — немного резко произнёс он, не предлагая даже оттенком голоса.       — Я с работы отпросился всего на час… — Марк подошёл и крепко сжал, обезоруживая, обездвиживая.       Егор нагло запрокинул лицо, потянулся губами.       — Да, брось, Громов. Когда вдруг началась жизнь по правилам?       — Всегда в рабочие будни.       Его пальцы погладили гладкую щëку Гора.       — Иди! Но я не обещаю, что найду ещё одно окно в своём плотном рабочем графике. Дверь, кстати, по-прежнему захлопывается.       — Пока, Гор!       Тишина после щелчка показалась гробовой, а у Егора вспыхнуло лицо. Он собирался предложить Марку просто потрахаться. Без условий и обещаний — насытиться, по-взрослому, как всегда делал Громов. А вышло, что на дурацком корпоративе перепил и дал себя увезти. Хорошо ли ему было? Охрененно хорошо! Даже заглох предательски отрезвляющий внутренний голос.       Звонок в дверь…       Егор, не придумывая себе отговорок, открыл. Марк, облепленный не иначе как влюблённым снегом, выглядел растерянным.       — Я отпросился на сегодня совсем. Вдруг завтра может не наступить? Не хочу рисковать сексом.       Плохо, когда мужик знает твою квартиру как свои пять пальцев. Плохо, когда читает тебя как книгу… Егора почти запихали в ванную. Какая романтика, мать её, когда пофиг: партнёр из ду́ша или только что выиграл конский марафон?! Вышел в полотенце под вспышки фотокамер, опять хрен угадал — забросили на плечо и, хлопнув по заднице, отнесли в постель. Волосы Марка пахли зимой, кожа — невыносимо мужиком, никогда не пропускающим уходовые утренние процедуры — а вдруг внезапно секс. Что там ещё в качестве бонуса: будоражащая кожу до крика двухдневная щетина, крепкие жадные губы, язык и руки? Кто сказал, что поцелуи для слабаков?.. От поцелуев уже горела кожа, став одним сплошным сердцем. Где Марк прикладывался, там начиналась дрожь, сочился предэякулят капля за каплей, пачкая простыни, и на члене уже было больно лежать. Громов целовал его всего, перекладывая точно с ладони на ладонь. Плечи, ноги, шею, уши… Как последний гад отыскал все эрогенные зоны и открыл новые? Наверное, с Громовским опытом оказались доступны дополнительные опции к наслаждению. Когда Егор начал постанывать, поцелуи и ласки стали ещё более жадными, грубоватыми — на грани покусываний… «Отличное грядëт открытие ресторана, когда вся шея кондитера-шефа-совладельца будет в засосах». Марк расписывался везде. У Егора дëргало член, ломило яйца. Как его сдерживало от искромётного оргазма, было фантастикой. Внезапно на сотом мостике, которым выгибало его тело по вине Громова, Егор ощутил сорванное дыхание у себя на животе.       — Дай мне в рот… — глухо шепнул Марк, лизнув влажный от пота живот прямо по дорожке тёмных волосков. Егор сжал свой член у основания и сам направил голову любовника в горловую атаку. Марк насадился, плотно обхватив губами головку, рассасывая, как леденец, то облетая навершие языком, то полируя уздечку. Смотреть на это было невыносимо сладко. Оргазм уже выкручивал от поясницы до горла, высушив стоны до судорожного шелеста. Марк же, сияя глазами, с яростной готовностью подхватывал ритм и степень погружения ствола в свой рот, каждый раз касаясь мокрыми губами пальцев Егора на члене, словно целуя. Крышу сорвало неожиданно, Егор сжал голову Марка по бокам и толкнулся членом до самых гланд, плохо соображая, что это совершенно эгоистичный поступок… Кто сказал, что в таком сексе уместны лишь пошлые слова, господи прости, как же невыносимо… Как много ещё нужно научиться делать, чтобы твой партнёр мог настолько незабываемо кончать. Совершенный рецепт минета.       — Маа-аа-арк, о Боже… — на звонкой ноте такого нечаянного и искреннего богохульства острейший оргазм прошил Егора по позвоночнику вверх до искр в глазах, с горьковато-сырым, чуть сладковатым салютом… Марк закрыл рот парня широкой ладонью и по умолчанию проглотил все ингредиенты.       — Горюх, замолчи, пожалуйста, я сам вот-вот… А мне надо в тебе хоть немного подвигаться… Очень надо…       Егору казалось, что он не просто раскрылся, а распахнулся навстречу пальцам Громова… Марк зарычал, понимая, насколько Кравцов подготовился в душе.       — Кто разр-рр-решил?!       — Потом поругаешь… сначала вставь… — хрипло простонал Егор, бессовестно насаживаясь на пальцы любовника, его член и не думал опадать. Теперь после лавины изматывающей нежности захотелось чего-то по-настоящему сумасшедшего, отвязного, вспарывающего давние окаменелости пут на руках, на сердце, на понимании правильного…       И Марк наплевал на правила, собрав остатки слюны и спермы, зная, что Егор уже позаботился обо всём, вошёл без стука под отбойный кардиомолоток! Без презерватива ощущения были ожидаемо острее и слаще одновременно. Голова шла кругом, сердце пульсировало то в горле, то в заднице. Егор плохо соображал, что секс небезопасный со всеми вытекающими, но остановиться и оттолкнуть — значило умереть на месте. Кравцов сжал сильными коленями влажные бока любовника, точно собираясь пришпорить, но призыва к действию не потребовалось. После нескольких глубоких толчков Марк кончил на живот Егору, выдыхая огнём и рыком, едва передëрнув член. А Егор с громким стоном догнал его во второй своей кульминации удовольствия на сухую.       — О Боже-е-е! — это вырвалось и у Громова: искреннее, яркое, вынутое из какой-то песни, как из сердца, вместо привычного обдирающегося о кадык забористого матерка. И язык онемел… Марк успел только сообразить, что падать на Егора не стоит, поэтому рухнул рядом на бок, с жадностью рассматривая вздрагивающего парня.       Обоих потряхивало после сильнейшего прихода, звенело и закладывало в ушах.       — Мать твою… Горюх… Дыши уже нормально, — они сцепились пальцами и долго молча смотрели друг на друга. — Когда ты можешь так себя кому-то отдать… это значит, что…       — Это значит, я хочу ещё, — выдохнул Егор и потянул Марка на себя, видимо, решив, что поцелуев было мало. Вовлëк Громова в нехилый пятнадцатиминутный марафон. Вылизав друг другу рты, они провалились в дрëму, не разжимая объятий.       Подскочили резко от звонка на мобильный Кравцова. Звонила Вилка одному и потом второму с разницей в десять минут. Марк и Егор старательно выслушали, корча свирепые лица, чтобы ни один звук не выдал их дуэта молодой женщине. Вилка была на коне и второго слушания не потребовалось. Ублюдок получил по заслугам, хотя на психиатрическую экспертизу его отправили — судья была очень категорична.       — Ты домой, сестрëн?! — всполошился Егор, воспринимая уход Марка сейчас как что-то совершенно невозможное.       — Нет, Горюш, у меня свидание, — Марк медленно начал наползать на парня, играя мышцами. Егор грозил кулаком и отмахивался одновременно.       — Скажи ей, что у тебя тоже свидание! — зашипел Громов, толкая языком в щёку. — Кто первый лёг в постель, того и хата!       Гор посмотрел матом, Марк начал ржать в подушку.       — Братец, ты не один? А чего молчишь? Ладно, не волнуйся, я что-нибудь придумаю.       Громов лёг перед Егором на спину и расставил ноги. Кравцов сглотнул тягучую слюну.       — Не забудьте за собой прибраться! — строго добавила Вилка, словно видела на расстоянии. — И сделай так, чтобы я нигде не нашла его трусов.       Марк вытаращил глаза и замотал головой, поднимая руки вверх, но Егор свирепо выдохнул, схватил влажное полотенце и от души врезал по ч… чему попал.       — Систер, а свидание с кем?       — Секрет.       — Колись. Уж не с одним ли огромным угрюмым Медведем? — Егор сел, подложив под себя ногу, вытерев полотенцем живот, прикрыл подушкой пах. Мокрым комом залепил в довольного Громова, тот словил снаряд на подлёте.       — Он вовсе не угрюмый…       — Был Медведев без вилки, а теперь с вилкой, — загудел в подушку Марк.       Егор, стараясь не засмеяться, быстро закончил разговор.       Потом боролись на кровати, причëм Громов старательно исполнял, что Гор побеждает, а потом резко оседлал его бёдра.       — Проштудируем азы коленно-локтевой позиции, пока сеструха со свиданки не вернулась? — прорычал Марк над притихшим Егором, тот бесконтрольно облизал пересыхающие губы. — Я помню, как тебе идёт…       Вот оно! После пилотных версий удовольствия и оплаченной проституции с Волховским… Вернулся вкус к сексу, как вкус тех замечательных запретных конфет из…       — Вишня в водке! — выдохнул Марк, влипая долгим поцелуем в шею Гора, покусывая тонкую кожу под кадыком, не переставая неистовые толчки и множа влажные шлепки плоти о плоть. — Ел такое?       Егор едва смог сфокусироваться на красивом лице мужчины. Даже его взгляд сладко трахал.       — Черри… м-ма-а-ах-а-а… бренди?       — Да чёрта с два! Именно… Вишня… В… Водке! — Марк вжался со спины, мураша спину и плечи каждым хрипловатым словом. — Не оторваться. Как и от тебя-я-я… Сначала откусываешь горьковатую верхушку, выпиваешь полнапёрстка такого резкого крепкого алкоголя, потом всасываешь идеально сладкую ягоду, ощущая её на языке, как средоточие всей идеи конфеты…       Егор прикрыл глаза, и его словно качало в сильных руках. Не хотелось, чтобы всё остановилось, сменило запах, вкус, цвет, тембр голоса. Накатывались вопросы, но сознание отъезжало в сон. Вырубился затраханный с саднящими коленями…       Гор проснулся резко, словно от ковша холодной воды в лицо. Будучи раздетым донага, но не завёрнутым в объятия, Кравцов ощутил себя как на ледяном плато без кожи. Марк неспеша одевался.       — Ты куда?       — Вилка написала, что через полчаса будет дома, — Громов наклонился к губам Егора, крепко их сомкнул. — Переезжай ко мне до твоего отъезда, чтобы как преступникам не бегать?       — А мне до отъезда хватит… — Кравцов перекатился на живот. Что ни говори, и длинная спина, и небольшая задница, нежная и золотистая, манили остаться. Но странный тон, сытый и равнодушный, в какой-то ноте напомнил Волховского, получившего то, что хотел. Марк прогнал навязчиво вползающий в душу холод. Он вёл себя с любовниками ничем не лучше. Сейчас Громову отдавали с лихвой.       — В любом случае, позвони, если захочешь, Горюх.       — Бронь вечера за сутки или как? — Егор начинал быть очень жестоким, но Марк выдержал.       — Для тебя — на ближайшее. Про дверь помню… не провожай.       — Погоди… у меня бонус за качество обслуживания, — Егор был на грани, чтобы возненавидеть себя, но от нескольких пластов дерьма в душе сразу не избавиться. Марк с интересом посмотрел, как Кравцов подобрался к тумбочке, взял блокнот и ручку…       — Вот. И не благодари!       Егор быстро написал и вырвал листок.       — Чек? — усмехнулся Марк, начиная медленно отваливаться.       — Нет конечно. Это номер телефона. Моего друга. У которого есть «Майбах».       Громов усмехнулся, потом очень профессионально нарисовал улыбку победителя на лице.       — Вот спасибо, Горюх! Я думал, ты забыл!       Он сунул листок в карман кардигана, к письму… Егора затошнило, он захотел переиграть, быстро отшутиться, но в глазах Марка заплясали знакомые черти. Ему не было больно. Он уже бросался навстречу новому приключению. А улыбнуться в ответ у Егора не получилось…       — Вишня в водке. Пожалуй, я приму вызов времени и приготовлю эти конфеты, Громов… — даже он сам свой голос не узнал.       — Попробуй. Но, боюсь, того уникального вкуса ты уже не добьёшься, Егор. Пока!       В отмоленной стонами тёплой постели стало невыносимо холодно и пусто. Егор выскочил из неё, как из помойной ямы. В отчаянии начал сдирать простыни и влажные наволочки с подушек, чтобы терпкий густой запах секса не стоял и не ухмылялся. «Временами ты такой пассик, и депрессии у тебя бабские!» — дробилось в голове глубокими недавними нескончаемыми стонами.       Марк не хотел, а добил… Или хотел? Сделал больно коротким уверенным «но».       Егор порывисто сгрëб и поволок постельное бельё к стиральной машине, два раза наступив на ткань и чуть не полетев носом в стену. Не простыня была виновата — дурные ноги заплетались от усталости, сладко и похотливо ныло в заднем проходе, глаза туманились чем-то противно-тоскливо-слезливым.       Прикрутите кран, вы нас затопите!       Егор почти с ненавистью швырнул скомканное бельё в распахнутую глотку стиралки. Выпала наволочка. Как недосказанность, как будто выскочило ещё одно досадное слово. Гору надо было сесть на жëсткое. Анализируй это, малыш! Ты дал в задницу без презерватива, как влюблённая школьница в первый раз! Кончал до звёзд, жадно запечатывая каждый миг наполнения и присутствия в себе. Глушил выдохом «о Боже!» такое бесконтрольное «как же я тебя люблю…». Но дать услышать такое Марку — проиграть, стать одной из расплавленных им медалек за взятие! А Егор — стойкий оловянный с… С… Совсем головой поехавший человек! Из-за чего?! Из-за кого?! Протрезвление нахлынуло внезапно. Испинав тупую наволочку, размазав по полу виноватую во всём тряпку, Егор, наконец, её поднял. Вытерев лицо наволочкой и опять задохнувшись, Кравцов вдруг устало привалился виском к прохладному кафелю. Что греха таить: разбитая чашка переклеена уже не в первый раз. Марк запечатлел на нём свои лучшие техники ебли. Положил вишенкой на внушительную гору побед. А это был очень неплохой день, если разобраться. Его не бросили, он не бросился в след. Марк хотел продолжения их истории? Но Егор знал, что будущего нет. Не то чтобы совсем… Но только не теперь. Свобода всегда будет условна и сомнительна. Потому что врагов всегда на одного больше, чем друзей. И предубеждений…       Егор запустил наволочкой в стиралку. Если бы можно было мысли и поступки так просто отстирать… Он помнил, как, победив и взяв потерявший важность приз, даже банально не порадовавшись, спросил у какого-то орга, кто принёс поднос с черникой и базиликом. Сказали, что этот отпадный мужик назвался его другом. Нашёл Егора глазами и указал: вон туда поближе поставьте — парню пригодится для первого места…       Егор выдохнул. Перед его глазами стройными рядами прошли все победы Громова. И замыкающим строй был… Противно-то как… Странное признание Марка было не тем, что хотелось услышать, да Егор и не был готов. Вишня в водке. Что-то из махрового прошлого, что уже не повторить, потому что мозги стали работать по-другому, вкусы изменились, а привычные натуральные ингредиенты сменились химозными подделками.       Переспав с Марком, Егор словно обрушил своего вожделенного идола с постамента, к которому и рукой притронуться казалось далёкой мечтой. Громов попытался измениться, но был неубедителен. Гор, получив звезду на ладошку, осознал, что не готов держать желаемое и снова обжигаться. Ему было что терять: во Франции ждал Дидье, милый долговязый фотограф Дидье. Отношения с любовником были несложные и спокойные, именно такие, чтобы не страдать и не бояться подводных камней. Ноги не собьёшь, спину не поранишь… Егору мучительно захотелось в те объятия, в которых небольно и всё предельно понятно.       Он улыбнулся и выдохнул: зачем вообще болеть по этому поводу? Кравцов сбросил сообщение своему секретарю, с которым работал с момента становления карьеры. Попросил побыстрее закончить дела в России и взять авиабилеты на конец недели. Все важные переговоры с Кравцовым как французским представителем прошли, открытие ресторана проведут, а на нескольких деловых ужинах с соучредителями можно будет обойтись и без шефа-кондитера.       Дидье был неистовым фотографом и сладкоежкой: вопрос с подарком из России был решён быстро. На блошином рынке была куплена пара затёртых театральных любительских ретро-альбомов. Оценить свет и композиции старых чёрно-белых фоток мог только такой маньяк, как Ди. Ну и мармелад! Его любовник любил с придыханием сразу после сладкого Гору́. Егор улыбался, складывая красиво-бантично и хрустяще упакованные подарки. Ему хотелось обнять Дидье, дать себя зацеловать, а потом на пике нежных ласк самому впиться в большой улыбающийся рот…       Рот внезапно наполнился слюной. Теперь всегда будет с кем сравнивать?! Но зато не будет висеть запретной ягодой, перебивая вкус всякой улыбки других ещё до момента знакомства. По телу опять словно прошлись сильные чувственные руки. Мужчина как никто знает, как сделать приятно мужчине. Егор сглотнул и выдохнул. Слишком много было в последнее время Марка, и почти не было Гора. С Дидье всё было по-другому: честно, просто и открыто. Они скандалили по пустякам и мирились. Дидье раздражающе постоянно разбрасывал вещи и патологически не умел готовить. Те марковские вкусные бутеры в холостяцкой квартире… и порядок — совершенно не вязались с обликом взрослого и махрового Казановы. Егор вытряхнул остатки сложных и отгоревших думок из головы.       Пора домой! На Елисейские!       Это прозвучало как немного грустный вызов.       Егор набрал Вилку.