Вишня в водке

      Внезапно отчаянные тарабамы прекратились. И тишина показалась обречённой и мертвенной. Зинка ощутила этот ужас по-женски глубоко и остро, оно упало тошнотой вглубь живота, бессилием в руки. Она заметалась телом и глазами на этом узком скользком бездорожье, понимая, что сама ничего не сделает и нужно звать на помощь. Но сойти с места означало прервать контакт с кем-то безмолвно затухающе молящим о спасении. Зинка побежала, выскочила на дорогу, держа руки крестом на сумке с мамиными лекарствами. Справа — пустынная вечерняя остановка, холодила одним своим видом, слева — бок улыбающегося светлыми тёплыми окнами дома. Вдруг от него отлепились две плотные тени. Полицейский патруль! Зинка ринулась к ним.       — Ох, братóчки! Пойдёмте! Надо мне подсобить! Там плохо!.. — Зина впервые растерялась и вцепилась в сумку. Фонарëм посветили ей в лицо.       — Перминова?! Это ты?! Да ну на хрен! Иди отсюда! У нас дежурство через полчаса кончается!       — Так там же…       — Снова кого-то побила? Так дай на опохмел. На тебя ещё ни один битый заяву не накатал. Ты, главное, не кокни в порыве махача, а то посадят! — патрульные сипло заржали.       — Как же! Я не била! Там человек в гараже! — взгляд Зинки сверкнул сталью. — Что ж вы за блюстители порядка?! Когда сплошной непорядок! Человека живого закрыли! — Гнев её нарастал, и теперь её голос стучал всё сильнее, вышибая дверь непонимания.       — Иди, иди, Перминова. Не шуми! — проверять бредни опустившейся тётки не хотелось. Предчувствие не подогревалось ничем, особенно долгом. Они уже грезили о бутылочке пиваса и непогрешимо чистом отчёте, что в их районе всё сегодня спокойно.       — Да спросите, может, ищут кого?! — дурным, сбивающимся на рык голосом взвыла Зинка. — Может, кто пропал?!       Один из патрульных, кто помоложе, сморщился, как от кислого. Нехотя, но взял рацию.       — Приём, это Коростелёв с семнадцатого. В нашем районе никаких поисков не ведётся? Жду, — мужчина закатил глаза. Зинка с жадностью замерла. — Да. Икшинская. Тут полно старых гаражей. Кладбище целое. Да, тётке местной что-то с бодуна почудилось…       — Не почудилось! Плохо там! Там человека закрыли! — завопила Зина, стараясь, чтобы там в трубке тоже услышали и прониклись. Полицейский замахал рукой, чтобы она сбавила децибелы.       — Ребятушки, родненькие! Я клянусь, что завяжу вам статистику портить, только пойдём, пожалуйста, куда покажуу-у-у!       — Да сходите вы с ней, а мы пока посмотрим, — раздражённо ответила диспетчер, словив это острое бабское отчаяние.       Патрульные посмотрели почти с ненавистью, пообещав, что, если паника ложная, упекут Зинку на пятнадцать суток, которые за ней уже год корячились. Она победоносно повела спасителей за собой. Шла, поскальзывалась, два раза навернулась, оберегая сумку. Стражи порядка смотрели, как неуклюже она вставала, даже не отряхивая снег со штанов. В их мыслях инородно мелькало: «а ноги ничего, и задница… лицо бы посвежее, да зубы вставить», «интересно, а сколько ей лет, может, около сорока?» Приходилось гнать левые мысли прочь, скалясь: где ж там пробу ставить и не подцепить каких-нибудь фантастических тварей?!       — Ну и где твой узник? — сурово спросил Коростелёв. — Поживее, Перминова! Ну чего ты? Протрезвела?! Где стучали?       — Вот… Где-то тут… Я ещё сумку с продуктами оставила… Где сумка-то моя, а?! Спиздили, гады!!! Валëк, сучара, следил! — Зинка в сумраке отчаянно щурилась.       Ворота старых гаражей сливались в безмолвную, безликую стену, обвиняя Зину всё сильнее. Время шло, мерзко шурша минутами, истончая терпение думающих о пиве мужчин.       — Ну всё теперь понятно! Внимания захотелось? Иди ты… куда шла!       — Где же?! Где же?! Вот тут! Ту-у-ут! Я ещё упала! — истошно вскрикнула Зинка и в подтверждение слов звонко навернулась на леднике. — Вот! Этот гараж!       Она принялась стучать в мёрзлую дверь в надежде, что сейчас на её зов ответят. Но внутри тишина и холод равнодушно дожирали последнее тепло, дрожащее у губ…       — Эй, Перминова, не хулигань!       Будто бы она даже в ярости могла повредить эти чёртовы тронутые ржой бездушные ворота…       Сбоку обдало жаром. Огромный мужик в распахнутой, как створки печки, куртке, почти съехал к гаражам на ногах. Ткнул в задубелые лица патрульных корочкой:       — Следователь Медведев прибыл по ориентировке. Женщину ищем. Возможно, похищение. У подозреваемого на этой улице квартира от деда есть!       Патрульные подтянулись как по команде.       — Так это… Мы как почувствовали, сразу диспетчеру позвонили. Зинаида вот, Перминова, проявила гражданское участие, не прошла мимо, обратилась к нам! — Коростелёв даже грудь выпятил, чтобы уже сейчас можно было орден вешать.       Медведев же осмотрел ворота, осветив фонариком.       — Мда, а замочек-то новенький висит! Я в машину за инструментом… и за криминалистами. Замок не трогать!       Дальше Зинка из-за перевозбуждения всё помнила плохо, урывками, как в плохом кино. Медведев после ряда манипуляций эксперта сбил замок с гаража, и как только дверь со скрипом открылась, скрюченное тело с плотно обмотанной чем-то головой увидели сразу. Зинка заблажила, но чёрные глаза следователя вдруг приковали к себе.       — Зин, тихо. Ей оставили шанс дышать. Пульс слабый, но есть… Виолетта Вадимовна, вы меня слышите? — И в сторону патрульным: — Вызывайте скорую.       Зинка бесконтрольно щупала длинное твёрдое женское тело.       — Коченелая совсем! А скорая-то, она быстро в нашу жопу не приезжает. Вот что, тащи её за мной! Я рядом живу на первом этаже! Её надо в ванну и отогревать! Родимый, вызывай по моему адресу! — Зина диктовала на бегу оперуполномоченному.       Медведев принимал решение быстро. Скотч на голове Кравцовой Влад трогать не стал — нос и уши были открыты. А вот путы на запястьях и ногах разрезал карманным ножом, чтобы началось кровообращение, сгрëб Виолетту с земли и рванул за побежавшей тёткой. Давно он так не переживал. Вилка была холодная и неживая, на голове всё ещё темнел строительный скотч, на волосах сосульками замёрзла кровь.       До квартиры добрались за несколько минут.       — Вот же тварь… Помучить хотел… — рычал Медведев, пугая Зинку. Она вздрагивала, постоянно оборачивалась, пока набирала в ванну воду. — Горячую не делай! Тëплую!       — А то я не знаю, — прошептала Зина.       Без шапки, шарфа и куртки она выглядела моложе и тоньше, с аккуратным хвостом и чуть оплывшими чертами лица. В старенькой квартире не было и намёка на вонь злачного места для регулярных распитий. Заполошная Зинка даже велела Владу сбить тяжёлую сырую обувь в начале коридора. Неуловимо пахло лекарствами.       — Болеет у тебя кто? — осторожно спросил следователь. — Не помешаем?       — Мама лежачая. После инсульта. У меня тут не проходной двор, не думайте, что рассадник микробов! — сурово прохрипела Зинка, голос сел и огрубел от криков и переживаний на морозе.       Она сняла модные полусапожки с бесконечно длинных ног Вилки.       — А кто это? Жена богатея небось… Кунай её прямо в одёже!       Медведев осторожно опустил Вилку в блаженное тепло, и сам там погрел руки, не заботясь, что намокнут рукава свитера. Те части лица Кравцовой, что не скрывал скотч, отливали мертвенно-серым. Пульс едва пробивался, но не исчезал. Вода розовела…       — Ты иди отсюдова, начальник! Я её потихоньку раздену.       Медведев вышел, прогулялся по квартире. В крохотной спаленке с кровати огромными испуганными глазами смотрела худенькая пожилая женщина, тонко захныкавшая и замычавшая при виде чужого мужчины. Влад поднял обе руки.       — Здравствуйте, простите ради Бога, я с Зиной…       Больная осеклась, удивление затопило измученные глаза. «Слишком приличный, видимо», — усмехнулся Медведев и вернулся. Зинка, причитая, бережно стаскивала с Вилки штаны. Похоже, не раз уже спасала здесь отмороженных собутыльников.       — Ох, как избили, сучары, нелюди, места живого нет.       — Где же скорая? — рявкнул Влад с досадой и гневом.       — Она сюда не торопится. Я-то знаю. Мы с мамой по два часа ждём! — Зинка деловито отжала джинсы. — Оживает. Ваша-то… — Она вынула ножницы, пытаясь приноровиться. — Ох, волосы жалко, хоть как пытайся.       Влад смотрел, как осторожно Зина срезала скотч с головы Вилки. Та вдруг тихо застонала. Медведев подался вперёд. Вид обнажённого тела в ванной не смутил, а шокировал, синяки и кровоподтёки сплошь покрывали кожу. От мыслей, сколько пришлось вынести и пережить Кравцовой, гнев Влада разгорался сильнее с каждой минутой.       Вилка дёрнулась, застонала сильнее, плеснула длинными тонкими руками по воде.       — В себя приходит, бедная! — Зинка запрыгала от избытка чувств. — Спасли! Успели! Скотч с лица придётся рвать-то? — она явно не решалась.       Медведев сделал всё сам, проредив и брови, и ресницы. Лицо Вилки почти не пострадало, не считая разбитых в страшных корках губ.       — Красивая как королева… — зачарованно затянула Зинка. — А как же… так. Разве… И таких бьют??? — и разрыдалась, осознав, что такой боли и страха даже в своей мрачной испитой жизни не испытывала. Всё познаётся в сравнении.       — А-а-а-а а-а-а-а! — крик Вилки разорвал тишину. Она кричала навзрыд, на разрыв аорты, выпуская весь ужас прошедших в хладном слепом плену суток. Бешеный вопль пугающе нарастал, как и боль просыпалась в обмороженном, приходящем в себя теле. — Ма-а-амочка-а-а-а-а… Ка-а-ак больно-о-о-… А-а-а-а а-а-а-а… Не на-а-адо-о-о-о!       Зинка обхватила голову и присела на корточки, забившись под раковину, словно боль, как зараза, сетью перекинулась и на неё. Медведев хватал бьющуюся русалкой Вилку, будто изломанную винтами.       — Виолетта! Тихо! Тихо… Мы тебя нашли! Подонка вот-вот возьмём! — Она резко обхватила мужчину за бёдра и глухо завыла ему под рёбра, топя в плоть животные звуки, обдирая до мяса губы и раня обмороженные щёки.       Истошно зазвонили в дверь.       Протопала табуном скорая, расщедрившаяся аж на троих врачей и реаниматолога. Зинка орала на них сквозь слёзы, а Медведева не могли оторвать от Вилки. Словно беда стала общей и спаяла двух людей воедино.       — Маленькая, отпусти…       Он погладил плечи, она вдруг отхлынула волной и снова потеряла сознание. Влад, замерев, смотрел, как она сползает под воду, как змеятся по дну остывающей ванны оставшиеся в живых длинные пряди волос. Потом резко начал выхватывать, чтобы не хлебнула воды, отталкивая врачей и Зинку…       В пустынном ночном больничном коридоре трое мужчин подпирали стену.       Они только смирились с осознанием, как Ви повезло. Влад вытерпел двойную дозу правильных мужских объятий. Только саднили оцарапанные Вилкой предплечья под свитером… Когда успела полоснуть острыми обломками? Когда успела заразить тревогой и мыслями одним сплошным потоком?       Врачи сказали, просто чудо, что не будет потеряно ни одного обмороженного пальца. Она билась до последнего и гнала кровь по венам, сжигая адреналин и грея этой лавой себя изнутри. Едва не отказали почки. Выдержали удар селезёнка и печень. Из рёбер не пострадали только самые нижние… Рассудок оттаял и тоже остался при ней. Хотя глаза Вилки стали другими. Гор незаметно для себя провалился в отупелые отходняки, когда мышцы просто превращаются в варёные спагетти, не в силах держать тело.       Марк бесконтрольно обнял Егора, забыв постесняться Влада, тот сам тактично отвёл глаза. Мир вообще состоял последнее время из нелогичностей и просчётов. Люди сходили с ума настолько, что не хотелось ругать их за любое проявление нежности и заботы. С Марком так и было. Шагнув от неприязни и предубеждений, они сначала чуть не подрались, потом напились, а потом начали общаться. Переписка в сетях, поржать, обсудить игру хоккейной команды, консультации, помощь по делу… Влад не мог отказать этому мужику. Даже утром в воскресенье! Словно кто-то на небе решил за Медведева, что эта дружба будет безусловной. Марк оправдал все ожидания.       Влад хорошо помнил, как в бок вошла пуля.       Где-то на грани сознания было совсем немного времени выбрать, кому позвонить… Гаснущими глазами он увидел номер Громова.       — Марк, помоги…       — Не могу, я трахаюсь… — тот выдохнул так жарко, что Влад усмехнулся с кровью. — Погоди, старик… что с голосом?!       — Пуля.       — Где.       — Около Автодрома. Южный вход.       — Не вздумай помереть!       Влад только закрыл и открыл глаза… Над ним уже нависал Марк, а вдалеке орала сигналка скорой. Как у Громова получилось так быстро долететь, не было сил спрашивать. Их хватило до больницы и операционного стола, для реанимации и…       — Вот ты проблемный, Медведь! Единственный мужик, который мне никогда не даст!       — Громов, охренел?! Мы в больнице. И у меня репутация.       — И у меня, прикинь?       С Марком всегда нужно было готовиться к чудесам. Но с Вилкой он менялся до неузнаваемости. Так Медведев поверил в заклятья. И ещё понял, что судьба посылает в нашу жизнь много разных людей, а потом Громова — для сравнения.       Вот и сейчас, если Марк обнял Егора, значит, так было нужно.       От переживаний Гор забыл выпустить иголки и, забив на приличия, устало уткнулся носом в ключицу, для страховки зацепившись рукой за громовский ремень.       Мерные шаги раскроили пространство и время. Невольно вспомнились сериалы про НКВД и их бесконечные коридоры. Кравцов-старший смерил тяжёлым взглядом ожидающих, едва кивнул Медведеву, пропустив Марка, как пустое место, и процедил сыну:       — Егор, подойди.       Парень едва повернулся.       — Какого чёрта, вы мне не сказали сразу?! — прогремел голос Кравцова. — Вы понимаете, что могли её потерять?! Где этот ублюдок?! Его взяли?! Сутки прошли. Люди, которых бы подключил я, сделали бы всё за три часа.       — Вы в больнице, уважаемый! — Медведев пресëк потоки гнева взрослого человека, пропуская мимо ушей то, что попросту не могло его зацепить. — Тут равнодушных нет! Я отвечу на все вопросы по ходу следствия и принятия решений.       — Влад, вы меня не учите, как себя вести, если в опасности дорогой человек! А эти двое… глиномесов… — он с ненавистью казнил взглядом Марка и Егора, — ещё мне объяснят, как и почему Виолетта пострадала!       Марк вышел из тени так эффектно, что Кравцов вздрогнул. Недаром этого хищника старый светский лев считал серьёзным противником.       — Если анализировать всё в целом, Вадим Витольдович, Вилка пострадала из-за ваших с Волховским махинаций. Её не было бы на улице так поздно, если бы не крайне досадная брешь в нашей защите. Мне продолжать или поговорим в кабинете и без свидетелей?       — Я тебя услышал, тогда следуй за мной, Громов. Тебе нечего тут делать.       — Вадим Витольдович, извините, но всему своё время. Завтра в 13:00 у нас встреча с Волховским. Если вы приедете в офис, мне не придётся повторять важную информацию дважды. Напоминаю также, что Виолетта — моя подруга. Я имею право дождаться окончания операции здесь.       — После этого дела ты уволен, Громов! — в голосе Кравцова будто лязгнул засов.       — Да как скажете. — Марк крутанулся на каблуках. — В свете того, что вы распускаете фирму, я могу и пободаться за компенсации, попросив у вас веские доказательства моей некомпетентности.       — Ах ты ублюдок! Я столько терпел твои грязные выходки… — У Кравцова-старшего покраснела шея, и потемнели глаза, лоск потрескался на лице, а ястребиные черты заострились.       — А я выигрывал вам дело за делом, босс, не обсуждая грязь.       Медведев красноречивым жестом предложил Вадиму Витольдовичу отойти. Сейчас он не вслушивался в слова и не винил никого: все были на взводе и немного невменяемыми. Советовать не переходить на личности и сохранять уважение к стенам больницы тоже было бесполезным делом. В мужчинах говорили тревога, досада, ярость, негодование и расписывалось бессилие, что они упустили такой привычный рычаг контроля. Особенно Влад понимал отца. Родители за взрослых детей всегда волнуются на два порядка больше, ведь их беды много больнее, чем разбитые колени, двойка или «Деда Мороза не существует!» А у отцов и дочерей особая связь. Вадим Витольдович вынул платок, как-то сразу ссутулившись и постарев, вытер рот.       — Я не буду извиняться, подполковник. Но попрошу ответить на вопросы. Её не…       — Не изнасиловали, — жёстко ответил Влад. Он видел, как выдохнул отец. — Но унизили и избили. Жизненно важные органы не пострадали. Первичное заключение психолога тоже удовлетворительное.       — Мою девочку так просто не сломать… — скрипнул зубами Кравцов. — Я требую на изучение все протоколы допросов и ваши отчёты.       — Делайте запрос в рамках следствия, Вадим Витольдович. Дело передано в прокуратуру.       — Ублюдка взяли? Он сознался? — Кравцов посмотрел на часы.       — Да. — Медведев переглянулся с Марком, но Вадим взгляд перехватил. — Вы присядьте и доверьтесь врачам.       — В этом мире никому нельзя доверять, подполковник.       Егор отлепился от Громова, глухо и бесцветно объявив, что едет домой. Медведев уже давно заметил, что парень едва держится на ногах.       — Я тебе позвоню, когда врачи всё объяснят, — пообещал Марк, еле совладав с собой и не последовав за молодым человеком.       Гор кивнул. Медведев вклинился танком в разговор:       — Там моя служебная стоит с водителем. Колян отвезёт, куда скажешь. За руль садиться запрещаю. Хватит мне на сегодня неприятностей по фамилии Кравцовы.       Вадим нехорошо потëр грудь. Но Егор вскинул колючие серьёзные глаза:       — Влад, я за рулём с восемнадцати лет и ни одного штрафа за нарушение. Ничего запретить вы мне не можете.       Медведев приподнял бровь: вот оно что, внутреннее титановое, несмотря на хрупкость, как и у сестры. Вилочное фирменное: один удар — четыре дырки.       — Домой не собираешься заехать? — процедил Кравцов-старший. — Мать тебя три года не видела.       — Увидимся на Рождество. Как ты и велел. Выполню долг перед семьëй за себя и за Вилку. А маму… ты давно у нас забрал. Она теперь твоя персональная модель правильной женщины, смотрящая только в твой рот. Без собственного мнения, без желаний, без любви. Вилка давно заменила мне мать, не заметил?       Вадим Витольдович проглотил всё, ободрав горло, и дал горечи всосаться. Дети выросли вроде бы на глазах, да как-то мимо родного сада. Егор не приполз на полусогнутых после первой неудачи, а она была. Парень впроголодь мыл посуду в одном из заморских ресторанов, чтобы оплатить жильё и хлеб, пока на чужбине не подвернулся господин счастливый случай. Тут-то управляющий заведением понял, что за роза цвела на мусорной куче. Вилка всё знала, но даже от сестры Егор подъëмных денег не взял — отец мог отследить все переводы. Гордый сын выстоял и добился своего.       А сейчас Егор был страшен.       — Никто из твоих партнёров и друзей не поднял бы темы глиномешения. Им было фиолетово, пока ты, отец, во всеуслышание не объявил о моём грехопадении, выразив высшую степень презрения и разочарования. Я нужен тебе на Рождественском приёме пристыженный и готовый просидеть в уголке, не поднимая глаз? Но такого не будет, уж поверь. Всем до свидания!       Марк скрипнул зубами: добрая треть всех мажорных отпрысков этого города, да и страны, морально разлагалась похуже Егора. Только их тайна хранилась за семью семейными печатями. Что же не так было с Кравцовым-старшим, если он так запросто расправился с репутацией семьи и практически изгнал из неё родного сына? Но Егора не сломало разочарование и отсутствие поддержки отца — вот что было достойно уважения!

***

      Марк действовал быстро и консультировал как профессиональный законопослушный юрист. Партнёр Волховского оказался тем последним хорошим человеком в могучей кучке, на которого никто не рассчитывал натолкнуться. Он выслушал Громова, немного бледнея, а потом спросил, как можно выйти достойно и сохранить фирму и персонал. Марк подготовился на славу.       В назначенное время уже бледнел Волховский, которого обыграли на несколько ходов. Его партнёр смог покрыть часть долгов, получил голоса акционеров, и предложил Волховскому договориться без скандала о передаче фирмы.       Успешный бизнесмен выглядел так, словно по нему проехал танк: все эмоции свалялись на лице в кислую бесформенную мину. Он просто слушал, смаргивая на своего бывшего «нового» адвоката, подбирая в голове слова для самого страшного проклятия, но там звенела пустота. Волховского переиграли на его же поле, он сам сменил голкипера, и теперь победа раздражала как изжога.       — Думаете, что продержитесь на плаву? Дальнейшая деятельность фирмы по мнению экспертов едва ли продлится один год. Вас раздавят конкуренты, Фимочка! — прошипел наконец Волховский, нервно крутя телефон.       — У меня теперь сильный юрист в штате, Никита, — иронично улыбаясь, проговорил бывший партнёр, указав глазами на Громова, — он доказал свою эффективность в бою.       — Смотрите, не лопните от гордости! — Волховский переключил взгляд на Кравцова как тумблер. — А вы… старый коршун, что молчите?! Или это и был ваш план? Двойная игра серьёзно ударит по вашей репутации!       — Никита Сергеевич, я вас предупрежда-ал, — старик поднял мрачный тяжёлый взгляд. Он не спал вторую ночь подряд. Тяготила, казалось, уже сама жизнь. Сыну он стал не нужен, дочь говорила холодно и официально. Жена просто молчала и смотрела в рот, разучившись советовать и обсуждать. Она истерично радовалась новому дню, в сотый раз за год меняя занавески и сервиз на кухне, новой стрижке померанского шпица у грумера и омоложению увядающего лица. У Кравцова давило за грудиной. Его семья напоминала макет проекта «Семья», идеальный, но из пенопласта, а не живых эмоций.       Волховский всё подписал, подскочил через пару секунд и, прошипев понятные только Кравцову угрозы, покинул конференц-зал. Марк кивнул Вадиму Витольдовичу и протянул заявление. Тот опустил глаза, словно лист формата А4 стал омутом и затянул в себя.       — Марк, а вы предатель.       — Ничем не хуже вас. — Громов всегда учился не только побеждать, но и проигрывать. — Кстати, Вилке разрешили посещение родных. Влад максимально ограничил все допросы.       Кравцов вынул платок, словно сделал его ритуальным в глотании безысходности и досады. Он собирался сегодня поехать к дочери, но она попросила перенести визит.

***

      Лицо Вилки почти не пострадало, если не считать изуродованных чёрными засохшими корочками губ. Говорила Ви тихо, еле ими шевеля. Рядом на кровати сидела простецкая тётка-техничка в белом халате, опираясь на швабру. Кравцов брезгливо поджал губы.       — Женщина, я бы вас попросил не обсеменять личное пространство пациентки. Занимайтесь своим делом… — начал Вадим Витольдович, но Вилка вскинулась, меняя цвет глаз и градус теплоты текущего разговора.       — Пап, это моя спасительница Зина. Пожалуйста, будь повежливее. Она работает в больнице и полы моет, не то что другие. Ты, кстати, бахилы не надел.       — У меня сменная обувь, — процедил Кравцов и вынул портмоне. — А вас разрешите отблагодарить, Зинаида…       — Да, уберите вы деньги, чес слово! — взвыла Зинка. — Я ж не за наградой прихожу, беспокоюсь за нашу красавицу, как поправка, всë ли хорошо, — она с искренним восхищением смотрела на Вилку. Зина не знала её яркой, успешной светской львицей, даже такая разбитая, на этапе склейки, Виолетта ослепляла, несла оформленные в желания осколки веры и надежды. Кравцова выморозило. Он так и стоял со своим ненужным кошельком, повторяя горький урок, что не всё покупается и продаётся даже в это сумасшедшее время обесценивания по-человечески важного… Находились Марки и Зинки, люди ненормальные и падшие, от которых хотелось помыть руки… но они ломали все каноны. Кравцов сейчас понимал, что проиграл им без боя. Его дочь и сын с холодными глазами становились другими не в присутствии родного отца. Зина аккуратно поднялась, оправила одежду и с праведной укоризной посмотрела на взрослого сыто-богатого старикана. Точно от имени всего простого люда посмотрела. Не для того, чтобы взболтать многолетнюю закваску и поднять со дна честь и совесть. Вадим Кравцов ощутил пустоту внутри, которая вдруг оказалась невыносимо тяжёлой. Гул нарастал, нехороший, ломящийся в виски.       — Нехорошо тебе, отец? — Зинка уже смотрела по-другому: тревожно, неравнодушно, так непривычно для договорного мира Вадима. И Виолетта уже приподнималась на постели.       — Пап, может, врача?       Зинка живо подала стул, помогла сесть. Всё плыло перед глазами, но Кравцов упрямо махнул рукой.       — Всё… в порядке… девочки… — сказал, но вышло хрипом.       — Кнопку жми, красавица! — Зинка боком поймала заваливающегося Кравцова. — Возраст, переживания, вот и поплохело. Кре-е-епкий! Ничего! Тихо мне: я уж знаю про и́нсульты всё! То, что сейчас с ним — не страшное! Это тревога так выходит…       Виолетта вдруг увидела, как постарел и выгорел отец. По своему плану. Но хватило ли ему заявленного времени? Кравцов пришёл в себя быстро, врач посуетился, но был отослан. С ним ушла и Зинка, благоразумно поразмыслив, что семейный разговор имеет право на приватность.       Вадим Витольдович отставил стакан с водой и присел на кровать.       — Я намерен раскрутить гада, Виол. Он должен получить по полной мере без всяких поправок и оговорок. Сам с ним поработаю и выжму абсолютное признание вины.       Виолетта, морщась от многочисленных прикосновений боли по телу даже сквозь толщу анестетиков, села повыше и очень прямо. Словно доказывала что-то самой себе. Вадим Витольдович рассмотрел её совершенно новую, со свежими следами от ранений.       — Послушай меня, пап. Внимательно. Мы — мажоры, он — рабочий класс. Есть вероятность, что его признают невменяемым из-за глубокой депрессии. И он сыграет эту роль, если ты надавишь всем своим гневом и опытом. Гад затаится, со всей своей убогостью и ненавистью к сильным успешным женщинам. Он легко станет жертвой, начнёт каяться и виниться, — Ви сжала одеяло руками, — а мне надо, чтобы он остался собой без твоих ключей и подсказок. Понимаешь? Он должен остаться при своих убеждениях и мыслях, что поступил правильно и как хотел. Присяжные, его защита, прокурор и судья должны увидеть равнодушное бесцветное лицо, то, с которым он меня унижал. Я прошу тебя: поступись… перетерпи… Будь камнем. Мне дадут слово, и я обвиню. Я заставлю этого урода поменять маску. И тот полный комплексов и злости нелюдь во всей красе предстанет перед судом.       Вилка скрипнула зубами и замолчала. У неё были сутки, чтобы пережить все состояния: от гнева до беспредельного ужаса. Но в конце вдруг, шаркая ногами по ледяному полу, пришло безразличие, оно заглянуло после отрешённости, заглянуло в израненную душу пустым взглядом и кивнуло — годится. И червём полезло внутрь… За мгновение до того, как железная дверь, лязгнув как пасть, распахнулась.       — Я увольняюсь из твоей конторы, пап. Иду в социальную адвокатуру. Простым людям нужны опытные и грамотные защитники. Отговаривать — бесполезно. А ещё… думаю удочерить девочку. Только хочу взять месячную, чтобы всё с ней пройти, все этапы радости и повзрослеть вместе с ней.       В палату, развевая полы халата, будто плаща, вошёл Медведев.