Как тебя забыть?!

      Дима не мог сказать, что он в порядке. Ему было страшно. Из-за будущего. Из-за прошлого. И даже из-за настоящего.       Артур из прошлого вернулся в настоящее и собирался испортить ему будущее. Разве это не страшно? Разве это не пугает? Диму пугало до ужаса.       Артур избил его один раз, а значит, может и второй. Хотя, конечно, избил — громко сказано. Артур его всего несколько раз ударил в живот и пнул ногой. Вся эта напускная осторожность была, конечно же, чтобы не оставлять серьезных травм и не делать те видимыми.       На боку школьника красовался фиолетово-синий синяк, но никто его не увидит, только если не захочет раздеть парня. Желающих пока не было.       Однако все тело ломило от любых особо резких движений, пусть видимых меток на коже больше не было. У Димы было ощущение, что синяки спрятались внутри, под кожей. Сидели на костях и отзывались болью на любое движение.       Говорить о том инциденте Дима не стал никому. Даже Кате. А зачем? Что она смогла бы сделать в этой ситуации? Совершенно ожидаемо ничего.       Однако Артур явно что-то задумал. Иначе зачем ему нужно было столько мучить Диму, а после уйти буквально ни с чем? Ответа у Позова не было, и это пугало.       Катя уехала на неделю с родителями на море. Та училась в десятом классе, и экзамены ей позволяли отдохнуть, чего нельзя сказать о Диме, который усердно готовился, ведь первый был уже в начале мая.       Он и не заметил, как быстро подошел к концу апрель…

***

      Лёша продолжал молчать, как и Серёжа. Умом оба понимали, что это неправильно и несправедливо. Отношения должны строиться на честности, а не на использовании и лжи. Но также оба не могли ничего поделать. Было страшно.       Но если Серёжа мог делать вид, что ничего не происходит, что он, вообще-то, ничего не скрывает, то Лёшу ощутимо трясло каждый раз, когда он вспоминал, как обошелся с тем, кого так сильно любит. В такие моменты Щербаков принимал двойную дозу антидепрессантов, ибо меньше уже не действовало.       На вопросы своего парня юноша отвечал уклончиво и списывал все на воспоминания о гибели родителей или дедушки. А после этого ему становилось лишь хуже, ведь это была очередная ложь.       Иногда он действительно вспоминал тот ужасный день аварии, когда лишился сразу обоих родителей, но тогда ему помогала даже половинка от таблетки. Он быстро успокаивался, а в присутствии Серёжи — тем более. Чего не скажешь о приступах чувства вины за свою ложь.       Подросток и раньше испытывал хроническое чувство вины, даже если и не был виноват. Но здесь все было еще хуже. Он же и вправду был виновен. О чем он неоднократно повторял сначала с психологом, а потом с психотерапевтом. Последний ему антидепрессанты и выписал. Врач регулярно настаивает на обращение к психиатру, ведь сеансов было проведено уже немало, а результата так видно и не было. Но парень отрицательно мотал головой. Признавать, что в этой самой голове были проблемы, с которыми не может справиться психотерапевт, а поможет лишь психиатр, не очень-то хотелось.       Парень рассказал о враче лишь спустя время, на что Серёжа ничего толком не ответил, лишь понимающе кивнул. Все-таки смерть всех близких — это серьезная травма для ребенка и подростка. Каждый сеанс Лёша подбирал в такое время, чтобы Серёжи не было рядом. А если тот и оказывался в одной квартире, то тактично уходил в другую комнату, ожидая конца видеозвонка.       Безусловно, его настораживали регулярные созвоны с психотерапевтом, но вмешиваться он не стал. Если Лёше от этого будет лучше, то замечательно. Он уж точно не будет против ментального здоровья и покоя своего любимого. Даже предлагал оплачивать врача. Но Щербаков отказывался, говоря, что это его проблемы. Серёжа слушаться не намерен, а потому пару раз все-таки оплатил сеанс.       На сеансах врач каждый раз устало качал головой, когда слышал рассказ о очередном приступе паники и тревоги. Тот не раз говорил, что эту ситуацию определенно стоит обсудить со своим парнем, но Лёша мотал головой, говоря, что совершенно не готов к этому. Психотерапевт давить не стал, лишь тяжело вздыхал и начинал задавать другие вопросы.       Признаться честно, Серёжа пытался пару раз подслушать их разговор. Но ничего не вышло. Во-первых, слышно было очень плохо, а во-вторых, парень все-таки одергивал себя, считая это некрасивым и неправильным поступком.       Нельзя сказать, что все это протекало без ссор. Матвиенко мучило, что дозы таблеток иногда повышались. Он просто переживал, но это переживание выливалось в повышение голоса. — Тебе же плохо потом будет, — вновь хмурил брови парень, заметив, что парень выпил сразу две таблетки. — Что там насчет побочек, помнишь? Хочешь опять вырубаться на уроках? А как ты экзамены сдавать собрался? — Как-нибудь справлюсь, — Лёша хотел показаться грубым и упертым, но состояние апатии, из которого он выходил лишь в редкие моменты, когда не принимал таблетки пару дней, не позволяло быть эмоциональным. — Да посмотри на себя! Ты выглядишь как… как… Как больной! — вырвалось у парня. У него не было цели обидеть любимого. Он хотел показать, что переживает за него и его состояние. Но слова сами вырвались. Еще и такие грубые… Серёжа тут же сел на кровать рядом с Лёшей и приобнял. — Но ты же не такой. Ты просто устал. Тебе не нужны эти таблетки. Не в таких дозах…       Лёша бы и рад разозлиться — это были бы хоть какие-то эмоции. Он бы хоть почувствовал их вновь. Но не мог. Все что он мог, это лениво возмущаться. Хотя сейчас сил не было и на это.       Матвиенко плавным движением уложил своего парня на кровать и лег рядышком, крепко обнимая, как бы говоря, что он здесь и никуда уходить не планирует.       Уснуть человеку, который регулярно употребляет сильнодействующий антидепрессант, так еще и в повышенных дозах, не стоило особых усилий. В сон клонило невероятно сильно, это был один из побочных эффектов таблеток. Сонливость. И проблема была в том, что спать хотелось только днем, а ночью начиналась бессонница. Причем Лёша не просто не мог нормально уснуть. Он мучился от нехватки сил, но провалиться в сон так и не получалось.       В такие моменты Серёжа крепко-крепко его обнимал, целовал в щеку, подбородок и шею, гладил по голове и шептал что-то хорошее, монотонное. Это помогало. И Лёша был благодарен Серёже за это. Хотя на утро начинал сильно нервничать. В голову лезли нежеланные воспоминания, когда они просыпались вместе после секса и оба делали вид, что ничего не произошло. И тогда все начиналось по кругу: снова доза таблеток, снова сон на уроках, снова бессонница ночью, снова теплые объятия Серёжи.

***

      Антон и сам не заметил, как уже вторую неделю убегал от Попова, стоило тому перейти черту простых ласк.       Парень, конечно же, хотел, и даже сильно. Но не менее сильно он боялся. Было реально страшно.       Как только мужчина подцеплял пальцами, а иногда зубами, резинку боксеров, так тут же дрожь возбуждения сменялась на дрожь страха. В голове сразу появлялись отговорки, и парень быстро искал подходящую под ситуацию и озвучивал ту.       И было даже немного обидно, что он сам себе враг. Свое же подсознание лишает удовольствия, которое так долго ждал. Но ничего поделать с собой не мог.       Арсений совершенно не понимал поведение Шастуна. Но не настаивал. Нет так нет. На то явно есть свои причины, и если подросток захочет рассказать, то расскажет.       А Антону стыдно о таком говорить. Даже не с кем. О таком не поговоришь со сверстниками. Нужен кто-то, кто старше, опытнее… Ну и стебаться не станет.       В последнем пункте юноша был уверен меньше всего, заходя в 104 кабинет. Историк внимательно его выслушал, но стебать пока не собирался. — Ну я же не психолог. Да и секса с парнем у меня никогда не было. Расскажи об этом Арсу. Он-то уж точно тебе все подробно расскажет и даже покажет, — усмехнулся Шеминов. — Да боюсь я! Как я ему расскажу о… таком? — сконфужено спросил школьник. — Да не переживай. Арсений тебе только хорошего желает. Да и вряд ли этим занимались, если бы было так уж опасно. Ты просто накрутил себя, малой, — рука историка опустилась на плечо парня, ободряюще похлопав. Антон вздрогнул. — Но по статисти… — Давай, шуруй к своему Сеньке и прыгай на его хер! — перебив мальчика, сказал Стас, тем самым сбив того с толку. Щеки покраснели, а руки мелко задрожали от картинки, что всплыла в голове. Ох уж эта фантазия…       Антон действительно пошел к своему «Сеньке», но вторую часть предложения исполнять не спешил. Он же этот… Ребенок еще! — Привет, Арс, — даже как-то робко улыбнулся школьник. — Привет, — спокойный голос Арсения раздается приятной волной по кабинету. Едва уловимое эхо приятно массирует ушки, и Шаст точно знает, что Попова слушать можно бесконечно. По телу бегут приятные мурашки, а в следующую секунду парень оказывается в нежных объятиях любимого. — Как у тебя настроение? — Неплохое… — неуверенно отвечает юноша, совсем отвыкнув за эти две недели от подобного. Он старался избегать любых намеков на секс, а у психолога все время на уме были лишь поцелуи да ласки. А про объятия все забыли! — Так давно не обнимались, — как бы оправдывается брюнет, шепча приятным голосом на ухо подростка.       Старший мягко ведет школьника на диван и усаживает того себе на колени, продолжая обнимать. — Что за телячьи нежности? — фыркает парень, когда мужчина целует его не в губы, как делал это обычно, а в щеку. — А ты хочешь чего-то большего? — вздернул бровь Попов, просовывая руку под мягкую толстовку Антона, поглаживая ладонью нежную кожу. Парень вздрогнул всем телом. Хочет.       Хочет и пока даже не страшно. В голове пока что совсем другое. Сейчас все внимание переключено на касания и поцелуи, от которых молочная кожа плавится, словно Шастун вовсе не выпускник, а зефирка, которую сейчас держат над костром. А костер — Арсений. Такой же горячий и завораживающий…       Огладив всего мальчика спереди, рука плавным движением ползет к спине, оглаживая уже ее. Подросток рвано выдыхает, откровенно наслаждаясь всем, что сейчас здесь происходит. А Арсений улыбается ему, целует и словно знает, что Антон от этого взгляда млеет. Знает, что парень не может отвести взгляд от голубых глаз. Не может разорвать зрительный контакт, хотя глаза в какой-то момент сами закрываются, а из груди выбивается полувздох-полустон, когда рука накрывает ощутимо вставший член Шастуна, сжимая сквозь слои ткани.       Попов лишь ухмыляется, довольный результатом. А у подростка мысли путаются в голове. Не понимает, чего хочет. Зато тело определенно хочет большего.       Антон быстро оказывается лежащим на диване и даже не замечает, как ширинка на его джинсах плавным движением ползет вниз, а в следующую секунду он оказывается в одних боксерах и мягкой толстовке.       Обычно Попов раздевал Шастуна сверху вниз, но, видимо, сегодня решил иначе. А у самого Шастуна в голове сейчас большими красными буквами мигает «SEX», как вывеска у магазина.       Обратно в реальность парня приводит несильный шлепок по бедру. Нельзя сказать, что было больно, просто ощутимо. Пока парень не понимал, нравится ему такое или нет, член в боксерах предательски дернулся. Нравится.       Парню вообще все нравилось. Тело его реагировало на любые действия брюнета. Да что уж на действия, на любые взгляды.       Мурашки атаковали спину, кожу обжигали касания, взгляд мутнел от возбуждения, член истекал предэякулятом. От Арсения скрыть все это нереально. Но стоило мужчине ухватиться за резинку белья, как у парня резко в голову влетело напоминание о том, что он придурок и прочитал в интернете много разного… интересного и не очень. — Подожди… — попросил подросток, накрывая своими руками руки психолога. Арсений даже спрашивать не стал, руки убрал и посмотрел взглядом «Что на этот раз, Антон Андреевич? Вновь оставите меня без секса?». Юноша судорожно вздохнул и быстро стал перебирать идеи в голове. — Ну не в школе же… — робко пожал плечами младший. — Мы у меня в кабинете. Я его закрыл. Ключ есть лишь у меня… Ну и у Стаса, но я просил его не заходить, если закрыто. В чем проблема? — Мне… На кровати уютнее, — нашелся парень, невинно моргая глазками. — А диван тебе чем не угодил? — с тоской задал риторический вопрос Попов, отпрянув от мальчика, направляясь к своему столу, чтобы продолжить заполнять документы, которые он отложил на время специально, чтобы провести время с Антоном. Не сложилось.       Одиннадцатиклассник быстро натянул обратно темные джинсы и подошел к сидящему за столом мужчине, обнимая со спины. Он наклонился к самому уху брюнета и просто тихо дышал, не решаясь что-либо сказать. Его дыхание щекотало кожу, но Арсений даже не шелохнулся. Ожидал. — Прости, — решил сказать мальчик, а после мягко поцеловал психолога в щеку. — Дай я доработаю, потом можем поехать ко мне. Либо иди домой, потом напишешь, — хмыкнул Арсений, заполняя какой-то листочек. — Ко мне сейчас шестиклашка придет. Посиди где-нибудь в другом месте, м? — И давно к тебе кто-то за помощью обращается? — с толикой обиды поинтересовался мальчик, отстраняясь. — Всегда ходили, просто я старался подбирать для всех время так, чтобы на перемене ты зашел и я был весь твой, — пояснил психолог. — Можешь пойти пока что к Стасу, ну или домой. Напиши только мне, как дойдешь. — Ну и пожалуйста, — фыркнул младший, закидывая лямку портфеля на плечо, покидая кабинет. Арсений вздохнул.       Обидно ли Антону? Обидно.       И чего Арсений такой вдруг злой стал?! Ну ладно, не злой… Но все же? Водит в свой кабинет кого-то, кроме меня! Р-р-ревность, — думал школьник, выйдя из кабинета Попова. Никуда идти он не собирался. Сел на мягкий пуфик в коридоре, прямо рядом с кабинетом психолога, и стал ждать.       Девочка появилась лишь через сорок минут, что еще сильнее расстроило парня. Он мог побыть с Арсением целых сорок минут! А вместо этого сидит в коридоре и прожигает девочку ревностным взглядом. Парень еле сдержался, чтобы не сказать, что у Попова пальцы отрубают и голову откручивают.       У него даже доказательство было — перебинтованный указательный палец на левой руке! Арсений действительно ему чуть голову не открутил, когда увидел, что парень порезался, помогая с готовкой. Но все-таки оставил в живых.       Девчонка провела в кабинете у Арсения всего двадцать минут. Может, проблемы были не такими уж и серьезными, а может, позвонил кто-то и потребовал явиться домой. Антон не знал. Зато он знал, что теперь может со спокойной душой идти обратно в кабинет к психологу-хуеологу с недотрахом. Именно так он и оклеветал мужчину за этот час в коридоре. — Поехали домой? — спросил подросток, уже уставший сидеть без дела. Арсений тяжело вздохнул. — Поехали.

***

      Готовиться к экзаменам Шастун не очень хотел, но приходилось. Первый выпадал на начало мая и времени оставалось все меньше. Арсений часто заставлял открывать пробник ЕГЭ и решать при нем, чтобы наверняка проконтролировать. Антон бузил, вредничал и канючил, говоря, что сдаст на минимум и без этой глупой подготовки. Однако стоило делу дойти до секса, как парень тут же вспоминал о предстоящих экзаменах и спешил сообщить о важности подготовки.       Психолог на все отговорки жалобно вздыхал. Насильно затянуть в постель Антона он не мог. Это было бы неправильно, да и против он насилия. А главную причину Шастун говорить наотрез отказывался. Лишь придумывал оправдания, в которые Арсений не особо-то верил, но все равно кивал. — Может, он мне так мстит? — предположил Попов. — Сколько он ждал и хотел, а я со своими принципами. Только это нелогично. Если бы меня столько мучили, то я бы при первой же возможности в кровать повалил! — А ты говорить пробовал? — спросил Шеминов, отрезая большой кусок торта. — Может, он сам тебе все расскажет? — Пробовал. У него вечно то подготовка к экзаменам, то луна какая-то. Асценденты во льве у него, — показательно фыркнул брюнет. — Он ни за что не скажет правду. — Мне же сказал, — слизывая с ножа торт, сказал Стас. — Да?! И что он сказал? — Ну-у, — протянул историк. — Не, я так не могу. Он же доверился мне. Какой из меня психолог, если я буду все рассказывать? Врачебная тайна, Арс, — и подмигнул. Попов цокнул. — Пиздец. — Полностью согласен, дружище… Тебе торт еще отрезать? — уточнил учитель, увидев пустую тарелку у друга. Арсений махнул рукой, мол, отвянь со своим тортом. — Ну как хочешь, — пожал плечами Стас, отрезая себе еще кусочек.       Арсений задумался. Что Антон может такого рассказать своему учителю истории, чего не может рассказать своему парню?       Ответа, как назло, не было, а когда состояние ситуации критическое, лучшие друзья советуют поесть чего-нибудь сладкое. Для работы мозга. И этот лучший друг сейчас накладывал очередной кусок тортика в тарелку психолога, когда тот на седьмой раз все-таки кивнул, соглашаясь на кусочек. — Слушай, Арс. Я невольно услышал… Ну ладно, подслушал, — исправился Шеминов, увидев на себе взгляд, мол, думаешь, я тебя не знаю? — Короче, скоро тебя на повышение квалификации отправят. Причем вместе с соцпедагогом. У вас же там все похоже. — Ну не то чтобы похо… — Ц, не перебивай. Ну так вот, а Марина Александровна, походу, тебя ревнует к Людке. Типа у вас сфера одна, и она не хочет вас отпускать. Но на повышение квалификации все равно придется идти. А по отдельности вас никак, — Стас замолчал, делая глоток чая. — Она с вами хочет ехать. Типа вместо директрисы. Прикинь? — Ну я бы это и сам узнал, мне-то ты зачем об этом говоришь? — вяло поинтересовался Попов, в голове которого сейчас была вовсе не поездка. — Когда и насколько хоть? — Говорят, на две недели всего, но я слышал, что может быть и на весь июнь! — с напускным волнением рассказал историк. — Ну месяц и месяц. Что я теперь сделаю? — А ты уверен, что Антон отпустит тебя на месяц в другой город с двумя чокнутыми женщинами? Если к Марине Александровне он ревновать не станет, то Людмила Михайловна точно попадет под прицел ревнивого воробушка. Ты видел ее ноги?! Длиннющие, красивые! — Не видел я ее ног, у меня Антон есть, — фыркнул Арсений, поморщившись. Его интересует только его мальчик и только его ноги. — Отпустит-то отпустит, но волноваться точно будет. Но есть еще месяц. А значит, он успеет подготовиться морально. — Только, Арс, — историк вдруг резко понизил голос. Психолог прислушался. — Если ты вернешься и вдруг решишь бросить Антона, то я тебе врежу намного сильнее. У меня будет предостаточно времени отточить удар. Поверь, будет очень больно. — Знаю я, — хмыкнул Попов, а скула неприятно засаднила, напоминая о том, что было зимой.

***

      Как и ожидалось, Антон от новостей был не в духе. Пока Арсений сидел на стуле и смотрел на раздраженного мальчика снизу вверх, тот стоял в центре кухни и яростно жестикулировал. — Нет! Скажи, что тебе ногу оторвали и ты не можешь ехать! — возмущался школьник. — Если им доказательства нужны, то я могу устроить. — Да брось, Тош. Я уезжаю не к родителям, там нет отца. Там профессиональные психологи, а у них я заодно попрошу совета. Они мне помогут… — пытался успокоить разгневанного парня Арсений, даже поднялся со стула, желая подойти к мальчику. — А если они гомофобы какие-нибудь?! Скажет, чтобы ты бросил меня, а ты же послушаешься, — фыркал юноша. Психолог пытался обнять парня, но тот не подпускал его к себе. — Я обещал тебе, что не брошу тебя. Так что отбрось сомнения! — психолог все-таки сумел заключить рыпающегося подростка в объятия и стал прижимать к себе, не давая выбраться. — Ты много чего обещал, Арс, а потом возвращаешься угрюмый со своим «нам надо расстаться». Нетушки! Ты никуда не поедешь, — стоял на своем Антон. Упрямый. — Ну Тош, — вздохнул психолог. — Я не могу не поехать, иначе меня и вовсе уволят. — Тогда я поеду с тобой! — Ты не можешь, у тебя экзамены в июне, — Арсений ласково поглаживал успокаивающегося парня по плечам, прижимая ближе. — Ну а как я тебя отпущу? — совсем обессиленно спросил Шастун. Он, конечно, доверял Арсению. По глазам видел, что не бросит, но все равно переживал. Мало ли что может произойти. — Будешь звонить мне каждый день, — бархатным голосом предложил психолог. — Только попробуй не ответить. Хоть один раз, — злобно предупредил парень. Арсений усмехнулся. — Звони хоть ночью, — согласно кивнул он. — Все будет хорошо. До поездки еще целый месяц… — брюнет задумался. Он ведь уезжает надолго. Такая длительная разлука! Может, Антон все-таки решится?       Попов решил попытать удачу и рывком усадил парня на кухонный стол, раздвигая его ноги, чтобы оказаться между теми. Пока тот не стал возмущаться, накрыл губы своими, нежно целуя.       Антон и забыл, что минутой ранее был зол на обстоятельства, которые отбирают у него любимого Арсения. Теперь он кайфовал от поцелуев, которыми психолог посыпал молочную кожу парня.       Но школьник долго целовать себя не позволил, сразу понял, что к чему, и постарался отстраниться, но Арсений крепко держал его за бедра, продолжая целовать. — Мне наручники достать? — в шутку спросил Арсений, перехватывая руки парня, прижимая те к столу. — А у тебя есть? — со смесью восхищения, возбуждения и все того же страха уточнил Шастун. — Для тебя найду, — хмыкнул психолог. — Так что на этот раз? — Э-э… — Ты не хочешь? — перебил его Арсений, вздернув бровь. — Хочу! — вырвалось у парня быстрее, чем он успел подумать. Мог ведь просто сказать, что пока не готов! — Но… Мне вообще домой надо так-то. К экзаменам готовиться… Понимаешь? — Понимаю, — хмыкнул Попов, отпуская подростка. Антон поспешно спрыгнул со стола и одернул толстовку. — В душ хоть сходи, — пожал плечами Арсений, уже окончательно разочаровавшись.

***

      Дима не особо понимал, что происходит. Катя отвечать перестала, а связаться с Артуром он никак не мог.       Он не знал, как вести себя в этой ситуации. Ему было страшно и больно. Воспоминания четырехлетней давности съедали изнутри. А то, что произошло две недели назад, и вовсе чуть ли с ума не сводило.       Тело уже не ломило, но синяк прошел не до конца, и дрожь никуда не унималась.       Катя возвращается уже завтра, и он с радостью хотел бы поговорить с ней, а заодно узнать, что произошло и почему она перестала ему отвечать.       Вопросов было много, а ответов не было совсем. Но зато он разобрался с Антоном и чувствами к нему. Одной проблемой меньше. Только страшно было все равно. Эта неизвестность. Он не знал, что задумал Артур, и это угнетало.       Он точно во всем разберется. Обязательно…       Но это будет не сегодня. Сегодня он решил забыть обо всем плохом и посвятить время экзаменам.       Он делает это каждый день и не хочет думать о чем-то другом. Ни секунды. Ищет спасение в учебе, хотя сам же закапывает себя.       Все мысли, которые он давит днем, возвращаются ночью, превращаясь в кошмары.       Но выбора у него нет. Должен учиться. Должен быть хорошим сыном и хорошим парнем для своей Кати, которая отчего-то перестала отвечать…

***

      Слезы текут по щекам, не переставая. Она не была на похоронах. Не прощалась с любимой. Не говорила, как сильно любит ее и как ей жаль, что так вышло.       Вместо этого она горько плакала, отказывалась от еды и игнорировала свежий воздух. Стала курить и втайне от брата еще и пить.       Но сейчас она впервые вышла на свежий воздух. Села в машину, направив кондиционер с холодным воздухом на себя, и продолжила лить слезы.       На персиковом свитере появилось несколько мокрых пятен темнее ткани на пару тонов. Этот свитер ей подарила Таня. Наверняка он был жутко дорогой. Наверняка она вложила душу, когда дарила его и улыбалась.       Только эта улыбка позволила Ире сейчас выйти из дома.       Егор сидел за рулем. На машине добраться до кладбища, на котором была похоронена Таня, было быстрее. Кузнецова держала в руках два пиона. Такие нежные, прямо как Таня с Ирой. Всегда была нежна к ней и ласково называла принцессой.       Капелька скатилась по щеке, ненадолго притормозила на подбородке, словно решала «спрыгивать или нет?», и сорвалась, упав на розовый бутон.       Егор вначале пути пытался вывести сестру на разговор, но спустя несколько тщетных попыток понял, что это бессмысленно. Ире лучше ехать в тишине.       Выйдя из машины, девушка огляделась. Небо было серым, над кладбищем стали медленно собираться тучки, желая пролить слезы за всех похороненных под этой землей.       Кузнецова сглотнула комок слез и подошла к нужной могиле.       На камне была красивая фотография. Только вот Таня всегда говорила Ире, что не любит именно эту фотку. Ей не нравилась эта сдержанная улыбка. В их семье все так улыбались. А она хотела эмоций. Показать, что она чувствует на самом деле. Не хотела выглядеть как труп.       Кузнецова опустилась на колени, игнорируя грязную землю. Положила два цветка и выдохнула. — Привет, Таня, — голос дрогнул, слезы вдруг отступили, но ком в горле лишь нарастал. — Как ты, любимая? Я скучаю. Тебе наверняка хорошо теперь. Ты можешь улыбаться и смеяться. Радоваться жизни… То есть. Прости, — Ира на секунду улыбнулась, но, поняв, что сказала, перестала. — Я хочу к тебе. На мне свитер, который ты подарила. Ты помнишь? Ну конечно, это же было не очень давно… Я люблю тебя. Можно я приду к тебе? Я устала…       Голос дрогнул и сорвался на последнем слове. Слезы полились рекой, не давая вдохнуть влажный, от предстоящего дождя, воздух. — Ты слышишь, милая?! Я люблю тебя! Я хочу к тебе! Забери меня! — в голос рыдала девушка, ударяя кулаками о землю. Где-то вдали прогремел гром, полил ливень, но Ира не унималась. — Мне плохо без тебя. Зачем все это, если здесь нет тебя?! Моей любимой здесь нет! Я люблю тебя, Танечка, прошу. Вернись ко мне или забери меня! — Принцесса… — Вернись, Таня! Прошу! — вдруг зашептала Кузнецова, услышав знакомое прозвище. На плечо опустилась тяжелая рука брата. Это был всего лишь он. — Принцесса, поехали домой. Промокнешь под дождем, — Егор помог Ире встать. Она даже и не думала сопротивляться. Хотела остаться и продолжить кричать, но пошла вслед за братом. — Замерзла? — увидев дрожь, спросил он, хотя прекрасно понимал, что дрожь не от озноба, но все равно накинул на плечи сестры ветровку. — Пошли скорее в машину…