Как тебя забыть?!

      Январь плавно перетек в февраль, и уже второго числа вернулся Серёжа. Он с Лёшей договорился встретиться на следующий день, потому что нужно было разобрать вещи и передохнуть после долгой поездки. Лёша, естественно, не стал возражать.       У них все было хорошо, в отличие от Антона, который так и не сумел расстаться с Димой. Тот слишком сильно вкладывал себя в их отношения. Безумно старался их сохранить, а Антон встречался с ним уже не из-за Арсения, а из жалости. Слишком было жаль Диму и его старания.       Смотря на сегодняшнее число, Антон понял, что Арсений уехал ровно месяц назад. И вроде бы он уже вернулся, но не для него. Вернулся не его Арсений. Чужой, неправильный и лживый. А его Арсений все еще там, у родителей. Ждет звонка его Тоши, кушает клубнику и подкидывает новые шуточки специально для него, для Антона.       Шастун старается не злоупотреблять Димой. Ему, конечно, хочется поцелуев и касаний, но не с Димой. Не такой ценой. Антон врет, что просто не тактильный и свою любовь выражает своим присутствием, а не ласками, а Димка безнадежно верит. Разум затуманен, и он готов вестись на все, что говорит Антон. Потому что он его любит, он ему доверяет. А Антону его жалко. Просто жаль, что так получилось. Что он ввязал в свои неудачные отношения еще и Диму и теперь не может освободить того. Обрек его на боль и обиду от будущего расставания. Ну не урод ли?       Антон сидел на кухне в Диминой квартире. Тот ушел собираться, потому что предложил погулять. Шастун был не особо против, только вот голова его забита была поиском решения проблем. Он думал о том, как мягко сказать Диме, что им не по пути. Ну вот не может он его полюбить. Хотя даже пытался, правда пытался! Не смог.       Антон тихонько вздрогнул, когда почувствовал, что кто-то обнял его за плечи и поцеловал в щеку. Хотя почему кто-то? Он прекрасно знал, что это Дима. Кто же еще. — Пойдем? — улыбнулся парень, и Антон тоже натянул улыбку и кивнул.       Их прогулка была больше для вида и очень помогала Антону. В публичных местах они не могут ни поцеловаться, ни за руку взяться. И это очень хорошо. Они выглядят как друзья, впрочем, так и есть. Для Антона так. Но не для Димы, для которого их отношения — знак и дар свыше, за те страдания, через которые он прошел.       Хотя им и нельзя показывать свои отношения на улице, но Дима все равно ненароком касался руки Шастуна, делая вид, что он нечаянно. Только Антон же прекрасно все понимал, и сердце его сжималось от происходящего. И мир как будто бы в трещинах. Будто он кинул тарелку на пол, и та разбилась. Только вместо тарелки — весь мир, которым жил Антон. И он сам виноват в происходящем. Он решил, что лучше забыть Арсения, а не поговорить с ним. Он решил, что не сделает шаг первым. Он и только он виноват. Потому что он не может обвинить Арсения. Тот наверняка не со зла. Точно были веские причины. Он уверен. Арсений не похож на человека, который его ненавидит. Скорее наоборот.       Антон знает, что нужно расстаться. Знает, что рано или поздно придется. Выбора нет. Лучше поздно осознать свою ошибку, чем никогда не осознать, или осознать и ничего не сделать. Потому подросток ждет подходящего момента. Только все же понимают, что подходящего момента не бывает. Это все отговорки людей. Они желают тянуть до последнего. А чем сложнее решить проблему, тем дольше они будут откладывать.       Парень берет себя в руки. Нужно решиться. Сделать правильное решение. Иначе в будущем сделает лишь хуже. Он дожидается, когда оказываются на безлюдном месте, чтобы их никто не слышал и не видел. — Дим, — Антон останавливается, а «друг» делает еще пару шагов, после чего тоже останавливается, вопросительно глядя на Шастуна. Антон делает два шага, чтобы стоять с Димой на равне. А Позов смотрит так, словно все понимает. Все уже давно понял. Или Антон уже себя накручивает. — В общем, я хотел…       Антон не договаривает, чувствует, что кто-то смотрит. Бросает короткий взгляд за спину Диме и видит не так далеко от них черную иномарку, а за рулем он. Смотрит так, что мурашки по коже, что волосы дымом, что румянец на щеках, что слезы на глазах. Что голос пропадает, а сердце бьется с адской скоростью, отчего кажется, что оно сейчас выпрыгнет прямо к нему. Окажется на лобовом стекле. Попадет под дворники. Оставит кровавый след. Но все равно будет тянуться к тому, кого любит до боли.       Арсений стоит на светофоре, но даже не следит за цветом света, для него горит зеленый. Горит в глазах его Тоши. Попов сверкает своими голубыми глазами, словно что-то хочет сказать. А Антон не поймет — машина слишком далеко для этого.       Антон понимает, что если простоит так еще секунду, то Дима развернется, чтобы понять причину молчания. Этого допустить нельзя. Нужно что-то придумать. Времени мало, мозгов тоже. Антон наклоняется, прижимаясь своими губами к губам Позова. Целует не нежно, а сухо и даже грубо. Так, чтобы отвлечь. А сам наблюдает, как психолог отводит взгляд, жмет на газ, срываясь с места. Правила не нарушает, но едет максимально быстро.       Шастун прерывает поцелуй сразу, как Арсений уходит из виду. В висках пульсирует, но это вовсе не от приятных чувств после поцелуя. Это адреналин, бурлящий в крови. А затуманенный рассудок подкидывает вариации этой ситуации, нагнетая лишь сильнее. — Пойдем дальше, — быстро бросает Антон, идя вперед. Дима сначала стоит неподвижно, словно завис, но через пару секунд догоняет Шастуна. Однако вопросы не задает. Идут молча.

***

      Психолог притормаживает, когда сигнал светофора показывает красноречивое красное свечение. Он не может уснуть с момента, когда вернулся. Под глазами уже появились мешки, а веки то и дело норовили закрыться, пока Арсений стоял на перекрестке.       Чтобы не заснуть, Попов оглядывается по сторонам. Машин кругом мало, в этом районе вообще довольно редко кто-то ездит. Людей нет вообще. Ничего необычного. Брюнет ведет взглядом дальше и натыкается на двух подростков. Казалось бы, ничего такого в этом нет, но Арсений не может отвести взгляд, потому что один из парней уж слишком красивый, слишком милый, слишком хороший, слишком любимый. Слишком его.       Мелкая дрожь пробивает Арсения, когда школьник замечает его взгляд на себе. Попов и не думал, что почувствует или увидит — машина стоит достаточно далеко, чтобы он его увидел. Но Антон видит. Точно видит. Может, Арсений просто недооценил зрение юноши, но факт остается фактом.       Антон смотрит щенячьими глазками. Хочется выть от тоски и боли. Он так скучает. Они оба скучают. Арсений не понимает, как ему реагировать. Почему Антон смотрит так? Он же с Димой? Так пусть будет счастлив! К чему эта напускная жалость? Для чего? Заставить Арсения вновь ненавидеть себя? Вдавить педаль газа и гнать, не нажимая тормоз? Чего добивается Антон? Антон счастлив с Димой, а смотрит он наверняка с ненавистью, а не жалостью. Хотя Арсений не знал. И знать не хотел.       Не хотел до того момента, пока не увидел, как Антон целует Диму. Теперь он хотел знать, для чего все это. Для чего Шастун мучает Арсения? Зачем? Тому и без того плохо. И без того сердце щемит. Брюнет жмет на газ, не думая ни о чем.       Арсений едет, наплевав на безопасность. Обычно он старается ехать со средней скоростью потока, но машин мало, а кипящей крови много. Он злится. На себя, на отца, на Диму. Но только не на Антона. На него он точно не будет злиться. Пусть тот возьмет винтовку и устроит теракт. Все равно не будет злиться.       Ненависть тонкой удавкой повисает на шее и медленно затягивает, душит, царапает горло и выпирающий кадык. Арсению хочется отпустить руль и царапать, царапать, царапать короткими ногтями кожу, желая освободиться от удушья. Только как избавиться от метафоры, которая как нельзя лучше описывает его состояние?       Арсений паркуется у своего подъезда. Громко хлопает дверью машины, быстрым шагом направляется в свою квартиру, а, переступив порог, падает на колени, прямо так — в зимней куртке и обуви.       Как же больно, как же больно. Арсений не думает, что со стороны выглядит нелепо. Не думает, что стоит закрыть дверь. Не думает, что кто-то может увидеть. Сейчас на все плевать. Есть только он, боль и горечь. А еще есть ненависть и тоска. Но больше ничего.       У Арсения болит голова и ноет сердце. Он пьет горький кофе, пытаясь привести себя в чувства. И бьет себя по щекам каждый раз, стоит ему вспомнить Антона и все те поцелуи, которые они дарили друг другу. Не за что-то, а вопреки. Больше ничего этого нет и вряд ли будет. Арсений уверен в этом.

***

      Мужчина сидит на своей кухне и думает о том, что сейчас ему точно не хватает компании. Скучно есть торт под вечер в одиночестве. Куда интереснее разделить это удовольствие с кем-то. Только вот не с кем.       Хозяин квартиры прикрывает глаза, и, словно по волшебству, в дверь кто-то звонит. Идя открывать ее, он невольно перебирает варианты, кто это может быть. Кому он вообще нужен в такое позднее время. Многие уже спать ложатся.       Учитель открывает дверь и видит на пороге подростка, который явно пришел не просто так. — Антон? — вопросил Шеминов. — Здравствуйте, Станислав Владимирович, — по привычке отчеканил парень, но, увидев, что тот поморщился, поспешил исправиться. — То есть Стас. — Привет, — хмыкнул историк. — Торт будешь?       И вот они сидят на кухне уже вдвоем. Антон уплетает торт, между прочим, с пропиткой из кофе, попутно рассказывая все, что произошло. И про то, что так и не смог расстаться с Димой, и про тот глупый поцелуй, вызванный внеплановым появлением Арсения. Про все рассказал, даже то, что уже рассказывал пару дней назад в школе. — Послушай, Антон. Я думаю, что тебе стоит уже расстаться с Димой, — говорит Стас, выслушав подростка. А Антона будто этот ответ не устраивает. Хмурится и сует в рот очередную ложку торта. — Та я и сам внаю, — комментирует Антон, а, проглотив, продолжает. — Проблема в том, что я не могу. Видели бы в… То есть ты, как он старается! Я похож на чудовище? — Нет, но если ты не прекратишь с ним встречаться тупо потому что жаль, то им станешь, — хмыкнул учитель.       Антон не находит нужных слов, молчит. И только спустя затянувшуюся паузу, подает голос. — А Арсений? Он… говорил что-то? — тихо спрашивает он, смотря из-под ресниц. Стас думает с полминуты. Не знает, стоит ли говорить. Но все-таки отвечает. — Он страдает, — вздохнул Шеминов, а у Антона под толстовкой спина покрылась мурашками. Страдает. — Ты же знаешь — характер как у быка. Еще и с самооценкой ниже плинтуса. Боится, Антон. Не может решиться. Хочет, правда хочет, но не может, — говорит Стас, а сам думает, что, может, и не стоило говорить об этом Антону. Но слово не воробей — обратно не поймаешь, верно? — Он любит тебя, Антон. — Любит, — глупо вторит Антон, тупя взгляд в пустую тарелку.       Антон уходит, погруженный в свои мысли. Он понимал, что Арсений не мог его вот так взять и разлюбить. И аргумент, что он — ребенок, уж слишком глупый и бессмысленный. Но то, что Арсений страдает… Господи, почему он просто не мог забрать свои слова? Антон бы простил Арсения, пусть тот придет хоть через неделю. Простит, если тот хотя бы слово скажет ему. Скажет, что любит, и Антон набросится на него с поцелуями, говоря, что давно уже простил. Всегда любил и будет любить. И больше ничего не сможет повлиять на их отношения.       Только перед тем, как думать, что делать с Арсением, стоит подумать, что делать с Димой. Антон понимал, что рано или поздно придется расстаться, как бы ни было приятно быть любимым. Любить тоже хочется, да и сам Дима наверняка не отказался получить взаимные чувства. А Антон этого дать не может.       Парень засыпает с мыслью, что завтра обязательно извинится перед Димой, хоть на коленях, но все равно расстанется. Потому что больше мучить нельзя. Это неправильно. Это мерзко — встречаться из жалости.

***

      Лёша с Серёжей встречаются на той самой детской площадке у заброшенной многоэтажки. Здесь они были перед отъездом Серёжи. Здесь он подарил Лёше портрет. А чуть дальше, перед дорогой, Серёжа поцеловал Лёшу и убежал к машине.       У обоих от воспоминаний дыхание спирает, а на щеках появляется румянец, который можно спихнуть на февральский мороз.       Они сидят на «тошниловке», смотрят на ночное небо и думают о них.       Первым голос подает Серёжа, смотря на друга в упор, отчего по телу бегут мурашки. — Ты пьешь антидепрессанты? — спрашивает Матвиенко, и улыбка мигом сходит с лица Щербакова. — Зачем, Лёша?       А Лёша ответить не может. В горле пересохло так, что дышать тяжело. В голове куча вариантов ответа, но вымолвить парень не может ни одного.       Однако отвечать он не намерен. Не сейчас. Сейчас точно не время. Нужно срочно перевести тему. Сказать или спросить о чем-то. Что-то, что куда важнее каких-то таблеток. — Почему ты меня поцеловал? — тихо спросил Лёша, облизнув пересохшие губы, которые явно обветрятся после этого на морозе. А в горле стало лишь суше. Захотелось спрятаться. Убиться. Да хоть что. Но деваться было уже некуда. Он уже спросил, уже сделал шаг в бездну. Обратного пути нет. Только разбиваться о камни неизвестности и страха. Парень затаил дыхание. — Потому что, — рвано выдохнул Серёжа. Казалось, что если он договорит, то земля рухнет из-под ног и он полетит вслед за Лёшей. Но сказать нужно. Хватит ходить вокруг да около. Это уже невыносимо. — Я тебя люблю.       Слова точно пуля пронзают сознание. Колени начинают дрожать у обоих. Лёша словно задыхается, а Серёжа выглядит решительно. — Скажи хоть что-нибудь, — просит Матвиенко, внимательно разглядывая лицо парня напротив. Лёша молчит секунду, две, но все же отвечает. — А что ты хочешь услышать? Что я тоже тебя люблю? Ну так слушай. Я. Тебя. Люблю, — четко проговорил Щербаков, решив, что терять уже нечего. Все уже сказано. Отчего-то он ждал подвоха. Непонятно от чего именно, но ждал. Однако подвоха не было.       Казалось, что вообще больше ничего не было. Ничего, кроме губ Серёжи, который резко прижался ими к губам Лёши.       У Лёши в голове не укладывалось. Они трезвые. Они целуются. Они любят друг друга.       Они оторваться друг от друга не могли. Целовались и целовались, пробуя губы на вкус. Серёжа прикусил нижнюю губу парня, оттянул, тут же проходясь по ней языком. Поцелуй не был нежным, был требовательным, чтобы показать серьезность действий.       Лёша осмелел, притянул Серёжу за талию, забрал главенство и проник языком в рот, углубив поцелуй.       Первым отстранился Серёжа, у которого уже ноги дрожали от кайфа. Оба тяжело дышали. Лёша смотрел затуманенным взглядом, а в голове вдруг резко почудилось, что Серёжа не любит его, что это просто шутка… — Ого, — подал голос Матвиенко.

***

      Антон тянет неделю, вторую… Февраль подходит к концу, но Антон решиться не может. Тогда он решает подбросить монетку. Если выпадет орел — расстаются, если решка — тянет дальше.       Парень сидит в квартире Димы, за кухонным столом. Он подкидывает монетку, а та падает со стола, катится на пол и пропадет из виду. — Что делаешь? — спросил Дима, а Антон даже вздрогнул от неожиданности. — Н-ничего, — заикнувшись, ответил подросток, выискивая монетку глазами. — Ты что-то потерял? — изогнул бровь Позов, пытаясь понять, куда смотреть Шастун. — Дим, присядь, — вздохнул Антон. Все-таки пора.       Позов сел, как велел Антон, внимательно смотря на подростка. Антон мялся, не зная, какие слова лучше подобрать, чтобы не задеть Диму. Но есть ли такие слова вообще? Кажется, нет. — В общем, — начал Антон. Он решил сказать прямо в лоб. Лучше, чем намекать. — Я не могу тебя полюбить. Я правда пытался, правда. Но у меня не выходит. Прости меня…       Антон начал паниковать. Он совершенно не подготовил речь, и теперь его слова казались ему глупыми и нечестными. Но это же правда! Он действительно хотел полюбить Димку, лишь бы не мучить того. Только ничего не вышло. Он ничего не чувствует к нему и больше не почувствует.       Но Дима — его лучший друг, и ему не хочется лишаться такого преданного друга. Димка сыграл слишком важную роль в его жизни. Но останется ли от их дружбы хоть что-то после предательства? Антон же действительно предал Диму. Воспользовался его чувствами ради выгоды. Только прогадал и мучил не только Диму, но и себя.       Позов молчит минуту или две. А может, и все пять. Антон тоже не решается больше заговорить. Также молчит, даже взгляда поднять сил нет. Однако Дима все же подает голос. — Я понял. Знаешь. Последние дни мне даже плохо в отношениях с тобой. Возможно, от невзаимности. Я думал, что так может произойти. Окажется так, что ты меня не любишь. Но я верил в лучшее. И прогадал, — безэмоционально сказал Позов, смотря в стол, а стоило поднять апатичный взгляд на Шастуна, как тот вздрогнул, а в помещении стало холодно. — Я сам хотел расстаться. Думал, что тебе тоже будет плохо, если и ты чувствуешь то же, что и я. Однако я тебя любил, а ты меня нет, — Дима выждал паузу и продолжил. — Но сейчас я понял, что да, ты чувствуешь то же, что и я, ведь ты меня не любишь.       Антон нахмурился. Да, он не любит Диму, но Дима же любит… — Я тоже. Я разлюбил тебя. Находясь в односторонних отношениях, я потерял к тебе чувства. Не все, что-то точно осталось, но этого мало для настоящей, жертвенной любви, которая была со мной на протяжении чуть ли не всей нашей дружбы, — Дима вновь замолк, словно подбирал слова. А Антону вдруг даже обидно стало, что Дима его больше не любит. Но вовремя отогнал эти мысли, поняв, что это слишком эгоистично. — Может, это была и не любовь вовсе. Зависимость. Не знаю. Да и смысла знать уже нет. Тех чувств больше нет. Есть какие-то дружеские. Родственные даже. Но не любовные. Из романтики больше ничего не осталось. — Больше ничего, — шепотом повторил Антон, кивнув мыслям. — Но… мы же останемся друзьями? — робко вопросил парень. — Конечно. Безусловно. Мне было бы слишком больно терять такого друга, как ты. Может, ты меня никогда не любил. Часто делал больно и обидно. Поступал эгоистично даже. Но друг ты незаменимый. И я ценю тебя. Но уже как друга, — ответил Позов, а Антону показалось, что тот его просто вежливо оскорбил.

***

      Антон выходил из подъезда Димы, а на душе было так легко. Он наконец смог. Он расстался с Димой. Теперь нет груза на плечах. Он никому ничего не должен.       Теперь нужно помириться с Арсением. Только как это сделать, если тот точно не впустит Шастуна в кабинет? Хоть убейся, не пустит. Или пустит, но не станет разговаривать.       А может, ну его, этого Попова? Потратит время на учебу. Влюбится в другого красивого мужчину. С широкими плечами и небесно-голубыми глазами. Такими же, как у Арсения…       Влюбится в брюнета по уши, будет краснеть только от его слов и только для него. Для него будет раздеваться, и не только перед камерой. Только тому будет позволять себя касаться, где тому вздумается. Разрешит делать с собой все, что угодно, где угодно, когда угодно и как угодно. Будет постоянно любить, за все прощать. Примет всего — грубого, вспыльчивого, пошлого, строгого. Пусть тот будет даже субординацию любить. Все равно примет такого. Все равно будет любить только его.       Только, существуют ли такие вообще? Вряд ли, хотя… Антон знает одного такого. Точь-в-точь. Полная копия. И любит он только его. И принимает только его. Такого, какой он есть. И можно тому делать все, что только вздумается. Что угодно, где угодно, когда угодно и как угодно…       Антон идет по заснеженному тротуару и думает, что если не сможет поговорить с Арсением, то умрет в одиночестве, ибо полюбить кого-то другого нет ни сил, ни желания.       С другой стороны, почему он должен делать первый шаг? Почему первый шаг не может быть за Поповым? Кто из них старше? Не Антон же. Он же еще ребенок. Вот пусть за свои слова и отвечает. Пусть первый шаг будет за Арсением.       Антон сам не замечает, как усмехается своим же мыслям. Молодец какой, поставил Арсения на место. Правда, только в своей голове, но поставил же. Теперь осталось ему в лицо это сказать.       Перед глазами тут же вспыхивают воспоминания шестнадцатого января. Тот самый день, когда вернулся Арсений. Вернулся и бросил Антона. С того дня прошло 40 дней. Антон считал. Сегодня 25 февраля, воскресенье, хотя, казалось, еще только Антон проснулся у Димы в квартире и поцеловал его.       Антон мысленно прикидывает, в кого бы он смог влюбиться? У этого волосы светлые, не в его вкусе. Этот низковат. У этого глаза карие… А этот в плечах недостаточно широк.       Больно лишь оттого, что Антон и сам понимает, что сравнивает всех с Арсением. И никто не будет лучше того. Он навеки влюблен в психолога, который подарил ему психологические проблемы. Разбил сердце и выкинул, не дав и шанса.       Хотя… Этот мужчина, что вышел из аптеки, красивый. Волосы чуток растрепаны, но это даже лучше, у Арсения также топорщились. Сами локоны черные, как смоль. Плечи выглядят широкими, хоть это и может быть из-за зимней куртки. В похожей ходил Арсений. Только лица не видно. Антон идет в двадцати шагах от мужчины. Не старается догнать, но и отставать на большее расстояние не желает.       Смотрит тому в спину, мысленно прикидывая, через сколько ему вызовут дурку, если он сейчас подбежит и предложит встречаться.       Симпатичный брюнет останавливается у машины, и Антона током прошибает — это машина Арсения Сергеевича. А если это его машина, то значит…       Мужчина поворачивается вполоборота, намереваясь открыть машину, чувствует взгляд на себе и поворачивает голову.       Антон так и замирает в двадцати шагах от психолога. Даже дышать перестает. Смотрит в голубые глаза и боится слова сказать. Не может. Язык онемел, а ноги и вовсе не держат. Голова идет кругом.       Хотя Антон хочет подойти. Подойти и поговорить наконец. Но нет сил. Не может шагнуть первым. Только смотреть на Арсения глазами, к которым уже подступили слезы.       А тот так и замирает, держась за ручку машины. Смотрит на Антона, будто тот на витрине. И Антон узнает своего Арсения. Того, который всегда обнимал и целовал парня. Всегда помогал и успокаивал. Это точно его Арс. Только в глазах нет былой любви, есть боль и сожаление. Любовь тоже есть, но не та. Какая-то тоскливая и мучительная. Не та, что горела в глазах его Арсения.       Антон, конечно же, простил Арсения. Давно простил. Еще на перроне, но шагнуть не может. Готов сделать все девятнадцать шагов, если Арсений сделает всего один. Один первый шаг. Шаг, который покажет, что Попов думает о них.       Но Арсений продолжал стоять, разрывая душу мальчишке. Словно скреб ножом по и без того израненной груди, а после вырывал плоскогубцами сердце, пачкая все вокруг кровью. А Антон даже уйти не может. Взгляд Арсения держит.       Арсений отмирает первым. Отводит взгляд, открывает машину, садится и уезжает. И Антон наконец выдыхает, а слезы все же начинают течь по щекам. Ему обидно. До того обидно, что он хочет повернуть время вспять. И сделать шаг. Первый шаг. А потом и второй, и третий. И так до девятнадцати, чтобы Арсению осталось сделать всего один. Но уже не первый, а последний.       Только в прошлое уже не вернуться. Больше ничего не сделать. И Антон облокачивается на рядом стоящие здание, закрывая лицо руками. И плачет. Горько и болезненно. Навзрыд.       А прохожим плевать. Всем плевать. Ну ревет себе и ревет, какая разница? А Антону лишь хуже. Всем все равно на него. Не было все равно только двум людям. Диме, который разлюбил его, и Арсению, который бросил и уехал. Антон больше никому не нужен. Антон один.

***

      Арсений едет, стиснув руль руками, да так, что костяшки белеют, а кисти затекают.       Он снова проебал все, что мог. Ну был же шанс. Почему не подошел? Почему хотя бы не спросил, счастлив ли Антон? Хорошо ли тому с Димой? Просто спросить. Просто убедиться, что его мальчик в безопасности. Окружен любовью и заботой. Что Позов сумел дать тому все то, что не смог дать Арсений.       А стоит вспомнить зеленые глаза его Тоши, в которых красовались слезы, так сердце сразу сжималось в грудной клетке, а кислород резко кончался. А когда Попов уехал? Он же видел, как Антон плакал. Видел, но не вернулся. Не помог, хотя обещал. — Ты считаешь меня плаксой? — спросил Антон дрожащим голосом. — Нет, а что? — опешил брюнет. — А надо бы. Я точно зареву, — Антон улыбнулся. — Поэтому у тебя есть я. Чтобы успокаивать своими объятиями и поцелуями. Буду оберегать твои бесценные глаза от слез.       Не успокоил. Не уберег. И как ему только сил хватает думать, что Антон счастлив? Что ему хорошо без него? Обещал же, что всегда будет любить. Обещал, что ни за что на свете не забудет. И ведь не забыл. Не разлюбил. Только бросил. Как игрушку. Поиграл и кинул на пол. Потому что ведет себя как ребенок.       Арсений приезжает к Стасу за советом. Тот всегда знает, как правильнее поступить. — Арс? — изумился Шеминов. Он явно не ожидал увидеть здесь психолога. — Что случилось?       Попов буквально ввалился в квартиру к историку. Казалось, еще чуть-чуть, и он расплачется. — С Антоном что-то? — хмурит брови учитель, придерживая брюнета, чтобы тот не рухнул на пол. — Что могло случиться за день? — они буквально вчера в школе говорили про Шастуна, и Арсений говорил, что принял для себя решение поговорить с ним, но пока не знает когда. — Ты пьяный, что ли? — предположил Стас, потому что Арсений так ни слова и не сказал. — А ну дыхни. Дыхни, говорю! Ладно, не пил… — Я Антона видел… Он плакал, — голос психолога дрожал, однако он взял себя в руки и на ногах стоял уже самостоятельно. — Что? Вы разговаривали? — удивился историк, но Арсений лишь покачал головой. — Почему он плакал? Почему ты с ним не разговаривал? Где ты вообще его видел?       Стас засыпал психолога вопросами, тот не отвечал, разулся, скинул с плеч куртку и прошел вглубь квартиры.       Историк тихо выругался, поднял с пола вещь, повесил на крючок и последовал за мужчиной, который возомнил себя хозяином квартиры. — Торт будешь? — тяжело вздохнул историк.       Но от торта Попов отказался и потребовал коньяк. Но Шеминов сказал, что завтра понедельник, и он просто не позволит пить перед началом недели.       Учитель налил тому чай и все-таки отрезал кусок торта. На этот раз клубничный. И Арсению хочется выть, потому что буквально все ему напоминает об Антоне. Ебанный клубничный торт.       Арсений рассказывает все. Как поехал в аптеку за снотворным, ибо сил уже не было, а уснуть он не может. Как увидел Антона. Как молча смотрел на него. Как уехал и как видел слезы его мальчика. — Арс, ты сам проебываешься, — хмыкает Стас, выслушав рассказ. — Ты должен был сразу поговорить с ним. Хотя, по-хорошему, ты вообще не должен был с ним расставаться. — Так вышло, Стас… — Я сейчас снова врежу, — фыркнул Шеминов. — Вам нужно поговорить. Больше ничего тебе посоветовать я не могу. — Больше ничего, — вторит Арсений, тупя взгляд в пустую тарелку, где некогда был кусочек торта.