Как тебя забыть?!

      Антон не понимает, где он, кто он и зачем. Лежит, но глаза не открывает — страшно.       В голову медленно крадутся воспоминания произошедшего, и тело атакует паника. Она сковывает все тело, а все чувства усиливаются в два раза. Парень только сейчас понимает, что кто-то перебирает его волосы.       А вдруг это очередной кошмар? Сейчас открою глаза и увижу Арсения, — думает подросток, хотя сам уже ни во что не верит.       Антон открывает глаза и понимает, что лежит он по большей части на смутно знакомой кровати, только вот голова его на чьих-то коленях, и их обладатель прямо сейчас зарывается в его слегка вьющиеся локоны.       Подросток ведет взглядом, осматривая комнату, а в следующую секунду видит ее хозяина. Антону хочется плакать. — Дима? — на грани слышимости вопрошает Шастун, с такой печалью в голосе, что хочется заткнуть уши. К глазам подступают слезы от осознания того, что все произошедшее было правдой. Арсений его бросил. — Да, ушастик, это я, — успокаивающим голосом отвечает Позов. — Мне звонил Арсений, — осторожно начал он. — Сказал, что вы расстались, и привез тебя ко мне… — Дима буквально видел, как что-то разбивается в Антоне. Через глаза. Они ведь зеркало души, да? Так вот души у Тоши больше нет. Она и без того была вся исколота и изрезана. И залечивать раны мог только Арсений. Тот Арсений, который любил Антона и берег их отношения. Помогал. Ценил. Любил.       Тот Арсений, который обнимал и целовал его без повода. Который не терпел его, а именно любил. Тот, который успокаивал, если снился кошмар. Кошмар, где он его бросает. А когда кошмар оказался жизнью, кто его успокоит? Кто будет любить также, но навсегда? Неужели тот Арсений, который его бросил? Растоптал чувства. Оттолкнул и выкинул.       Нет больше любимого и любящего Арсения. Есть предатель, который те бережно наклеенные любящим Арсением пластыри на раны души, рывком оторвал, раскрывая порезы. Этот Арсений — убийца. Он убил Антона, оставив ненужную оболочку.       Уж лучше бы просто убил, — думает Антон, ощущая, как по щекам бегут слезы.       Он до сих пор лежит на димкиных коленях, а тот с нежностью обнимает его, будто любит.       Антон невольно вспоминает Катю и раздумывает над дальнейшими действиями. У них ведь свободные отношения, да? — Не плачь, ушастик… Он не стоит твоих слез, — шепчет Позов, притягивая макушку парня к груди, прижимаясь ближе. Нежно гладит по волосам, шепчет что-то доброе, старается унять его дрожь. Все делает для Антона. — Дим, — немного отстранившись, чтобы видеть лицо друга, сказал Антон. — Что такое? — «мой хороший» — хочется добавить Диме, но он осекается, не позволяя себе большего с другом, которому и так сейчас плохо. — Ты все еще любишь меня? — Антон и сам не понимает, зачем спросил. Зачем лишний раз тревожит лучшего друга, прекрасно зная, что тому нелегко выбирать между ним и Катей. Но он все равно спрашивает. Все равно ждет ответа. И получает. — Да, — вздыхает Дима, не разрывая зрительного контакта ни на секунду. Это у Антона глаза бегают по лицу Позова, а у того взгляд смотрит точно в изломанную душу Шастуна. Дима признается так, словно и не Антону вовсе. Словно сам себе. Когда ты так долго отрицал, так долго обещал, что больше ни за что. А в итоге все равно да. Все равно любишь. Стоит признаться в этом самому себе.       Однако Дима думал, что Антон встанет и уйдет, поняв, с кем дружит. Или промолчит. Переведет тему. Антон ничего не думал, скорее действовал. Пелена слез, горечи и отчаяния перекрыла обзор, затуманила рассудок. Парень сам не понимает, что творит. Хочет любви. Хочет навсегда. И без Арсения. Без предателя.       Тянется к губам парня, нежно накрывая своими. Словно пытается сказать, чего именно он хочет этим поцелуем. Может, он извиняется, а может, намекает. Или просто делает бездумное действие. Безбашенное и пугающее.       А Дима просто отвечает на поцелуй. Замешкался всего на секунду, но ответил.

***

      Январь летит довольно быстро. Уже половина пролетела, а поговорить Лёша с Серёжей так нормально и не смогли. Лёша не спрашивал, что означало таинственное «Ятл», а Серёжа ничего про это не говорил.       У них и времени толком не было. Все время что-то да не так.       Однако сегодня у обоих появилась уникальная возможность поговорить по видеозвонку. — Привет, — как-то робко поздоровался Лёша. — Как ты? — Неплохо, — усмехнулся друг. Ему нравилась эта робость Лёши, которая совершенно не вязалась с ним в постели. От одних лишь воспоминаниях мурашки бежали по спине, а внизу живота приятно стягивало тепло. — Что расскажешь? Как там в школе, что нового? Эх, поскорее бы вернуться. — Да ничего интересного не было. Я, кстати, рисовать начал, — рассказал о новом увлечении друг, но вдруг осекся, подумав, что о себе говорить не стоит. Однако Серёжа все так же улыбался, и казалось, что ему, наоборот, очень интересно узнать о хобби Щербакова. — Да? Это очень круто! И как? Получается? — Лёша в ответ неопределенно повертел рукой в воздухе, а Серёжа лишь мягче улыбнулся. — Вот вернусь я, обязательно мне покажешь свои творения. Я не профессионал, но подскажу, как подправить, если что. Будет из нас пара художников.       Лёша даже подавился от этого громкого слова — пара. А они разве пара? Они же никто. Так, всего-то друзья, которые спят друг с другом по пьяни. Вот вам и всего-то друзья.             Но Серёжа его целовал. Да, в щечку, но он был трезвым. А вдруг случайно? Нет, это точно было целенаправленно. Лёша ни в чем не был так уверен, как в этом коротком, таком невесомом, но поцелуе. — Все хорошо? — спохватился Серёжа, явно переживая за своего любимого друга. — Ты в порядке? — Да. Подавился просто. Уже все хорошо, — пояснил Щербаков, будто оправдывался. Матвиенко облегченно вздохнул, но тут увидел на столе друга упаковку от каких-то таблеток. Серёжа нахмурил брови. — Что это? — его голос вмиг стал серьезнее. Он сощурил глаза, стараясь прочитать отзеркаленную надпись на упаковке. — А-ми-три-пти-лин, — с трудом сумел произнести Серёжа, лишь сильнее сводя брови к переносице. — Что за препарат? — Это? — Лёша поднял коробку из-под таблеток. — Да так. Просто. — От чего они? Ты заболел? — по Серёже было видно, что он хочет услышать ответа прямо сейчас, без единой запинки. — Да не… Просто витамины, — хмыкнул Щербаков, убирая антидепрессант из поля видимости. — Слушай, — поспешил перевести тему друг. — Ты же в конце января возвращаешься, да? — Ну плюс-минус, — неопределенно ответил Серёжа, давая понять, что и сам не знает на все сто процентов. — Может, в начале февраля, а что? — Та я предложить хотел прогуляться с тобой… — парень замялся, подумав, как глупо это звучит. — Поговорить. Нет, мы, конечно, и сейчас разговариваем, но не лично… — Ну в целом можно, — пожал плечами друг. — Отлично! Сходим куда-нибудь, выпьем чего-нибудь… — Я не пью, — твердо сказал Серёжа, тем самым перебив друга. — Я завязал. Алкоголь слишком сильно меняет мою жизнь. Хочу трезво на все смотреть. — А, да?.. Ну хорошо, выпьем безалкогольное что-нибудь.       Лёша заметно погрустнел, ему стало так обидно. С другой стороны, оно и к лучшему — он не сможет использовать Серёжу. Но другая сторона, та, которой управляет тот самый чертик на плече, буквально разрывает Лёшу. Он же теперь никогда не сможет поцеловать Серёжу… Что уж говорить о бóльшем.       Но, может, при встрече им удастся поговорить о том поцелуе? Лёша не решается о нем спросить по телефону, потому что это действительно не телефонный разговор, так может в жизни получится?       Один вывезти эти чувства Лёша уже просто не мог. И если он попробует признаться, а это окажется не взаимно, то он точно сиганет с крыши. Да может, даже если и взаимно, тоже сиганет.       Это потому что он уже устал. Ему так одиноко в своих мыслях, которые поедают его изнутри. Страх неизвестного, чувство вины и злоба на самого себя. Вечное чувство тревоги, необъяснимая паранойя. Да Лёша уже жить не может в кругу этих эмоций и чувств. Буквально хочется вырывать волосы из головы — может, это поможет.       А Лёша даже пробовал. Думал, что вместе с ними вырвет и все эти мысли, но не помогло. У него не получилось вырвать ни клочка волос, максимум пару волосков — настолько было больно. Но в порыве эмоций он даже боли сначала не почувствовал.       Ведь он даже гуглил, с чем это связано и что это такое. Ничего толком не узнал, однако теперь он знает, что вырывать волосы — это прям болезнь. Трихотилломания.       Больше Лёша подобного не совершал. Даже боли старался себе не причинить. Только окружающим предметам, швыряя их в разные стороны.       Однако и Серёже было не легче. Он поцеловал Лёшу, еще и то сообщение… Господи, как ему сложно одному пытаться построить фундамент для их будущих отношений. Как ему сложно верить в эти будущие отношения.       Они говорят с Лёшей на отстраненные темы пару часов, а после прощания на душе появляется осадок. Только непонятно. Вроде и легко так, что они наконец-то смогли поговорить, да так долго, но в то же время такая тяжесть, что выть хочется.       Первым делом Серёжа ищет в интернете значение тех странных таблеток. Он не помнит точного названия, но помнит, что начиналось оно на «ами».       Аминофиллин, амиодарон, аминазин — все не то. Там было что-то амитип… амитрип… Амитриптилин!       Серёжа вводит верное название, и сердце сжимается от прочитанного.       Амитриптилин является трициклическим антидепрессантом, в основном используемым для лечения серьезных депрессивных расстройств и различных болевых синдромов — от невропатической боли до фибромиалгии, мигрени и головных болей напряжения. Из-за частоты и выраженности побочных эффектов амитриптилин обычно считается терапией второй линии по этим показаниям.       Господи, Лёша принимает антидепрессант. Но зачем и почему он ничего не сказал Серёже? И как ему его продали без рецепта? Или рецепт не нужен? Или у него был рецепт?       Вопросов вагон и маленькая тележка, а ответов нет. Серёжа решает оставить этот вопрос в воздухе и обязательно задать его в следующем звонке.

***

      Удар смазан и неточен, однако не менее болезненный. Мужчина прижимает ладонь к лицу. Болит в основном скула, но нос был тоже задет, а губа разбита. — Ты совсем рехнулся, Попов?! — зло воскликнул Шеминов. — Не настолько больно, не будь слабаком. — Ты прав, заслужил, — морщась от боли, соглашается Арсений. — Какого хуя? Какого, блять, хуя, Арсений? — рычит учитель истории. — Ты точно головой поехал. — У меня не было выбора!.. — Выбор есть всегда, — перебил его Стас, встряхивая руку. Он нечасто дрался. Точнее сказать, вообще не дрался, поэтому не ожидал, что кулак будет болеть. Но себя в этом хаосе он тоже считал виноватым — не уследил за Поповым. — На хуя ты его вечно слушаешь! — Ты не понимаешь! Я сам-то не понимаю, но представь, что тебе всю жизнь говорят, какая ты мразь по натуре, запрещают любить. А я же реально любил, ты сам знаешь! — Да не любил ты, раз не отстоял права. Раз бросил, наплевав. Ни Дениса, ни Антона. Никого не любил! — продолжал злиться учитель. — Я люблю Антона… — Не любишь! Вот Дима любит. Жертвует собой ради него постоянно. Всегда рядом. Готов поддержать и принимает даже то, что он с таким гандоном, как ты! Господи, почему ты такой, м? Арс. Ну это правда хуйня. Веди себя нормально, как подобает взрослому мужчине, а не инфантильному долбоебу, — возмутился историк. Тупость Арсения его поражала. — Во-о-от! Дима может заботиться. А я не могу, это как проклятие, понимаешь? — О Боже, — простонал Шеминов, хватаясь за переносицу. — Да умеешь ты заботиться. Вспомни отношения с Денисом. Помнишь? Как ты оберегал его. Все умилялись с вас. — Те единицы, кто не осуждал, — фыркнул Попов. — Да не важно, Арс! А Антон? Вспомни все моменты, когда ты буквально пекся о нем, рискуя жизнью! — всплеснул руками Шеминов. — Помнишь, как ты поехал за ним на мост, нарушая все возможные правила? Помнишь, как потащил его к себе домой, когда он упал в обморок у тебя в кабинете? А как защищал от Марины Александровны? Видел бы ты его глаза, когда он рассказывал мне, что ты поцеловал его в ушко! — Я не думаю, что… — Вот именно, что ты не думаешь! — взорвался историк. — Нет, Стас. Антон так старался сохранить наши отношения, клялся даже курить бросить, представляешь? А я все испортил. Я не думаю, что мне стоит лезть к нему. Вряд ли он захочет прощать меня после такого, — обреченно вздохнул психолог. — Арс, сам подумай. Он же явно переживает. Что ему этот Дима, если тебя он любит?       Историк надеялся, что его слова смогут повлиять на Арсения, что тот поймет, как просчитался, поспешит все исправить. Но он ошибся. — Ты прав, Стас. Видишь, какой я урод? Испортил жизнь всем, кого любил и люблю… Мне нужно просто оставить Антона в покое, — грустно сказал Попов. — Я настолько сильно тебе вмазал? — изумился учитель истории. — Все мозги выбил. Ты знал, что клин клином вышибают? — учитель в шутку поднял руку, сжатую в кулак. — А я ведь сказал ему, что дело в том, что он ребенок! Какой ужас. А ведь я обещал, что не брошу. Говорил, как сильно его люблю. Правда ведь люблю. Ох, Стас, какая я тварь. Мне нужно держаться от него подальше. Не хочу делать ему больно.       У Стаса глаза на лоб полезли. Да что этот придурок несет?! Пусть побежит к своему мальчику и извинится, а не это вот все!       Арсений ведет себя действительно глупо. Как ребенок, ей-Богу.       Стас всегда видел, что Арсений — сломанный взрослый, у которого отец буквально отнял детство, внушая, какой он плохой.       Шеминов вздохнул, думая, что можно сказать. Его совершенно не устраивало, что Арсений не хочет говорить с Антоном об случившейся проблеме. — Тебе не кажется, что история повторяется? Ты опять послушался отца, но потом понял, что тот был неправ. Однако не хочешь хотя бы просто поговорить, чтобы исправить свою ошибку! Слушай, Арс, я тебе, как учитель истории, говорю, что историю мы поменять можем, если будем учиться на ошибках. Так что все в твоих руках. — А какой в этом смысл?       Шеминов не удержался и все же врезал непрофессиональному психологу. На этот раз удар был более точным и гораздо болезненнее. Брюнет накрыл раскрытой ладонью саднящую щеку и зашипел от боли. — Приложи лед, — хмыкнул Стас, вставая с места. — Если ты действительно любишь Антона и не хочешь делать ему больно, то ты предпримешь любые меры, чтобы вернуть его доверие и спасти ваши отношения. А если ты не готов на коленях вымаливать прощение, то лучше не подходи к нему, чтобы не сделать больнее. А сделаешь — урою.       Стас ушел из квартиры, а Арсений так и остался в своей квартире.       Может, Стас прав? Может, действительно нужно поговорить? Хотя бы попытаться? Завтра уже в школу. Завтра он его увидит. Может, тот захочет пообщаться? Разъяснить все?       Он вздохнул и пошел к морозилке, дабы достать лед. Не хотелось приходить в школу с синяком на скуле.

***

— Ты не обижаешься? — спросил он, смотря на небо, ибо смотреть в глаза он не мог. Те явно были насквозь пропитаны болью, скрывая невероятный цвет радужки. — Да, конечно, — хмыкнула девушка. — Я рада за тебя, Дим.       Только дурак бы не услышал в ее голосе горечь. А Дима не дурак, все слышит и понимает. Самому обидно, что так вышло. Вроде он и рад, что теперь Антон расстался с тем Поповым, но, видя такую грустную Катю, хочется забыть Антона. — Огонек… — вздыхает Дима. Катя стоит к нему спиной, прямо на краю крыши заброшки. Он осторожно касается ее плеча, чтобы та отошла от скользкого обрыва. Та не сопротивляется, а покорно делает несколько шагов назад, и Дима наконец видит ее лицо.       Вечерний закат мягко окрашивает ее волосы, а кожа буквально горит, будто огонек. Катя всегда была яркой и красивой, глаз не оторвать. И только тонкие дорожки слез на щеках блестели печалью на ее щеках. — Прости меня, — вздыхает Дима, осторожно стирая согнутым указательным пальцем слезинку с щеки девушки. — Не извиняйся, — вздыхает Катя. Голос дрожит, а она и не пытается его выровнять. — Я бы тоже открыла.       У Димы мурашки бегут по коже. Значит, она тоже думала об этом. Тоже вспоминала их диалог. — Мы можем также встречаться, — ищет альтернативу Позов. — Свободные отношения же. Уверен, Антон поймет меня… — Не надо, — глухо говорит девушка. Дима не привык видеть ее такой. Обычно она строит из себя бойкую и крутую девчонку, которая презирает слезы, а сейчас в открытую плачет. Дима понимает, тоже грустил бы, узнав, что она с Аней сошлись. — Удели всего себя Антону. Как и хотел. Как мечтал. У нас свободные отношения были, и мы могли целоваться и встречаться с любым, кто нам понравился. У нас не было уговора расставаться. Но я знаю, что это глупо. Не стоит совмещать серьезные отношения с, — она осеклась, подбирая слово. — С временными.       Временные отношения… Да, наверное, это были именно они. Так, помочь друг другу заглушить боль. Отношения без обязательств. — Прости… — Хватит, Дима. Ты не виноват. Мы оба были к этому готовы. Оба знали, что так произойти может. Не нужно себя винить, — рассердилась Катя. Дима невольно сжался. — Я рада за вас с Антоном. Рада, что вы вместе, но, пожалуйста, не нужно извиняться за свои чувства. Я люблю тебя. Знаю, что ты тоже любишь меня. Я люблю Аню. Ты любишь Антона. И это нормально — любить двоих одновременно. Но нужно уметь выбирать, а не сидеть на двух стульях. Мы больше не вместе, ладно? Мы теперь просто друзья. Потому что ты в отношениях с Антоном. — Но… — Пока, ботаник, — бросила Катя и ушла с заброшки, оставив Позова одного.

***

      Антон и не знал, что быть любимым — так классно. Он не любит Диму. Нет. Точно нет. Знает, что поступает плохо, но по-другому не может. Просто не может!       Дима так печется за их отношения, что сердце сжимается от осознания, что он это делает тому, кто совершенно не видит в нем кого-то кроме друга.       Тот поцелуй был спонтанным и необдуманным. На эмоциях. А потом все так закрутилось и завертелось, что они решили встречаться. Это неправильно, Антон понимает. Но иногда так хочется быть любимым. Просто так. Не за что-то, а вопреки. И Дима же так и любит. А Антону только и остается, что периодически целовать его.       Он никогда бы и не подумал, что Димка так хорошо целуется, но до Арсе… Дима целуется лучше всех, ведь Антон никого больше и не знает. Да.       Он заблокировал Арсения везде. Решил вычеркнуть из жизни, раз тот так спокойно порвал с ним. Хотя все равно обидно. Все равно хочется простить. Прибежать и даже самому извиниться. За что? Да просто так, вдруг поможет.       Да если Арсений просто напишет извинения за это, то Антон готов напрыгнуть на него и любить, любить, любить.       Потому что не может разлюбить. Ну нереально это. Такого, как он, — не забывают. Такого, как он, — прощают и снова любят. Любят за то, что он не ушел навсегда. Вернулся. А то, что бросил, это мелочи…       Но Арсений не писал и не звонил, а Антон решил заблокировать, чтобы самому не написать. Хватит унижаться. И так унизиться успел на перроне.       В школу Дима и Антон шли вместе. Дима выглядел счастливым, а вот Антон не очень. Шастун казался совсем потерянным. Наверное, знал, что встретит Арсения. Он видел машину психолога на парковке, и ему стало так страшно от этого. Неизведанная тревога и непонятный жар, несмотря на январский мороз. — Что-то случилось, ушастик? — встревоженно спросил Дима, и Антон лишь сейчас понял, что прижал ладошку ко рту, чтобы не завыть от внутренней боли. — Холодно просто, — нашелся парень, дыхнув на ладонь.       Дима без лишних слов взял кисть Шастуна и поднес к лицу. Он подул дыханием на замерзшую кожу и улыбнулся. — Лучше? — спросил он, и получив «ага, спасибо», поцеловал костяшки на руке парня.       Антону захотелось выть еще больше, ведь Дима такой весь хороший. А он его мучает ложными надеждами. Он понимает, что не сможет быть с ним вместе долго. Рано или поздно расстанутся. Но теперь хочется отдалить этот момент хотя бы на денек, пожалев Диму. Хотя, чем дольше они будут в отношениях, тем больнее будет Позову.       К концу дня психолог на глаза не попался, и Антон облегченно выдохнул, поняв, что переживать не стоит. Хотя на самом деле внутри все взрывалось. Так хотелось снова его увидеть. Но мысли материальны.       Антон увидел психолога, выходя с Димой из кабинета русского и литературы. Кабинет психолога был напротив, и Арсений вышел одновременно с одиннадцатиклассниками.       Казалось бы — такая толпа в коридоре, а Антон замер, как вкопанный, и видел только небесно-голубые глаза, которые уставились на него, без возможности не смотреть.       Дима что-то говорил, но Антон не мог расслышать слов. Смотрел на Арсения, и грудная клетка ощутимо становилась тяжелее, давя на сердце, которое стучало быстро-быстро, словно тянулось к Арсению, как намагниченное.       И Антон понял, что если Арсений скажет ему хоть слово, то он побежит к нему. Растолкает всех. Набросится и простит. Плевать, что он сделал. Бросил? Пф, подумаешь. Главное, что он снова здесь. Снова готов любить. Однако Арсений молчал, а Дима стал замечать подвох. — Антон, ты меня слушаешь? — с ноткой обиды спросил Дима, тщательно стараясь ее скрыть. Он вообще старался быть с Антоном самым лучшим, всегда тому угождать.       Антон не слушал, не видел, не дышал. Даже не моргал. Уставился на психолога глазами, полными отчаяния. Никто этого, конечно же, не видел — все были заняты своими делами. Да даже если бы Антон и Дима засосались, тоже не заметили бы. Но как раз Дима видел, что с Антоном что-то не то.       Если Дима поймет, в чем дело, то жутко расстроится, поняв, что Антон использовал его, чтобы отвлечься от Арсения. Этого он допустить не мог. — Конечно, слушаю, Дим, — чуть наклонившись, но не глядя на него, сказал Шастун, понимая, что отвести взгляд не так-то просто. — Куда ты смотришь? — Дима уже собирался проследить за взглядом своего «парня», но не успел.       Антон отвел взгляд от Арсения ровно в тот момент, когда он одними губами едва заметно произносил «Тош». Подросток наклонился к Позову ближе и оставил быстрый поцелуй на щеке. — Никуда, что ты. Просто вдруг задумался. Устал сегодня. Уроков много, — тоном позитивного подростка из американских сериалов ответил Антон, а когда вернул взгляд — Арсения уже не было.       Антон точно видел, как психолог называл его имя. Произносил беззвучно. И если бы он не повернулся к Диме, то точно бы не сдержался. Точно бы расплакался и обнял Попова. Как жаль, что не смог. Как жаль, что все вышло именно так.

***

      Арсений быстро вернулся в свой кабинет, хлопнув дверью. Не очень громко, но довольно резко. В голове шум, сердце бешено стучит, а в глазах — боль, страх и злость.       Его мальчик с Димой. Его Тоша с тем подростком. Его любимый парень встречается с ненавистным Позовым.       Он злится. На Диму в первую очередь, а потом уже на себя. Чего он ждал, привозя Антошу к этому парню? Что тот скажет Тоше идти к Арсению на всех порах и говорить о любви?       Он хотел, чтобы его самое любимое чучело было счастливо. И Антон вроде выглядел счастливым, когда целовал Диму. Любимые Арсением губы Антоши целовали не его. Целовали Диму.       Теперь он хотел, чтобы Антон не был счастлив. Или счастлив, но с ним. Не с Димой.       Это напускное собственничество заставляло зарыться рукой в волосы, несильно оттягивая пряди, чтобы привести себя в чувства. Сам виноват. — Идиот, идиот, идиот, — тихо рычал Арсений.       Ну почему он не мог послушаться Стаса? Почему такой идиот?! Почему допустил это. Теперь его мальчик больше не принадлежит Арсению. А Арсений — ему.       Теперь они незнакомцы, которые могут выловить взгляд друг друга из любой толпы. Могут молча смотреть, заглядывая в самую душу, потому что им можно. Они открылись друг другу, и их души всегда будут открыты друг для друга, как бы тавтологично это не звучало.       Арсений бьет кулаком по стене, чувствует боль, но бьет снова. Он все проебал. Остался ни с чем. Как ему и говорил отец. Все из-за него!       Арсений думает, что Антон счастлив и без него. Думает, что с Димой ему хорошо. Думает, что лучше не делать больно, не рушить счастье.       Арсений не знает, как поступить будет правильнее. Скула все еще болит после вчерашнего.       Арсений считает, что Стас ударил слабо. Нужно было сильнее, чтобы точно понял. Чтобы поспешил к Антону.       Арсений решает больше не видеть Антона, чтобы не делать больно ни ему, ни себе. Решает, что стоит скорее забыть о них. Потому что их больше нет. Теперь есть Дима и Антон. И один Арсений. Такие перемены.