Как тебя забыть?!

      Антон не видел смысла идти в школу, но все же пошел. Он уйдет ближе к половине двенадцатого, чтобы пойти встречать Арсения, и от этой мысли дух захватывало. Наконец-то Арсений снова будет рядом. Совсем близко, руку протяни.       Уроки казались длиннее обычного, подросток то и дело зевал и спал на парте. Он выглядел вяло, а у самого в голове царил полный хаос из эмоций. Дима сидел рядом и явно нервничал. Он знал, что Арсений Сергеевич приедет сегодня, и знал, что Антон такой именно из-за этого. — Уш… Шаст, у тебя все нормально? — уточнил Дима, видя, как безжалостно парень кусает свои губы и активно стучит ногой по полу. — Да-да, я в норм… У тебя кровь? — парень повернул голову и увидел, что у Димы кровь пошла носом. Позов осторожно коснулся кончиком пальцев чуть ниже носа, а убрав руку, увидел кровавый след. — Это давление, наверное… — тихо, чтобы не мешать Наталье Петровне вести урок, сказал Дима. Однако руссичка все равно услышала его и Антона. — Дима, Антон. Я вам не мешаю? — она грозно сверкнула глазами, желая припугнуть. Учитель не любила спорить, ругаться, но взглядом управляла отлично. — У Димы кровь из носа, — объяснил Антон, и взгляд руссички тут же сменился. — Хм. Дима, сходи в медпункт, — посоветовала педагог. Позов кивнул, собрал портфель и, закинув его на плечо, вышел из класса. — Тихо. Продолжаем урок!       Диму отправили домой, чтобы лишний раз не нервировать, прописали витаминки пить, для укрепления нервной системы, и Дима невольно улыбнулся, вспомнив, что Лёша тоже посоветовал ему глотать таблетки. А медик в школе, увидев его странную ухмылку, сначала решила, что тот придуривался, а потом подумала, что у того уже крыша едет, потому что он действительно был бледноват и в целом выглядел нездорóво.       Антон собирался уйти после урока химии. Как раз успеет ровно к прибытию поезда. Поезда, на котором приезжает Арсений…       Первым делом, стоило химии закончиться, Шастун направился к учителю истории. Ему нужно было, чтобы его прикрыли. Соврали, если что. И если одноклассникам могут не поверить, да и те сдать могут, то педагогу-то уж точно поверят.       Стас с легкостью согласился помочь, и Антон, ликуя от того, что все идет, как надо, выбежал из школы и неспешно пошел в сторону вокзала.       Вот он проходит мимо парковки, где уезжающие оставляют машины. Осматривается и видит иномарку Попова. Улыбается теплым воспоминаниям, и ему кажется, что сейчас вовсе не середина зимы, а самое настоящее лето. Потому что солнце греет очень сильно. Даже не греет, а печет! Только это вовсе не то солнце, что светит из космоса. Это солнце находится внутри, в области солнечного сплетения. Согревает душу, лечит раны и склеивает разбитое сердечко, что так отчаянно стучит каждый раз, когда Антон думает о нем. Своем Арсении.       Антон увидел выходящего Арсения, будучи в десяти метрах от него, но тот его, кажется, не увидел. Немудрено — такая толпа! — Арс! — громко окликнул психолога Антон, подходя ближе. Шастун был так счастлив видеть брюнета и был уверен, что Арсений тоже рад. Однако лицо Попова было несчастливым. Скорее хмурым. — Арс? — Лучше иди домой, Антон, — тихо сказал Арсений. Они стояли уже довольно близко, в паре метрах друг от друга, но тихие слова Попова словно были громким, оглушительным ударом для Антона. Он даже замер, не осмелился сделать еще шаг ближе к Арсению. — Что? — тоже тихо спросил Антон, надеясь, что ему послышалось или Арсений сейчас объяснит, зачем так сказал. — Иди домой, — вторит психолог, сжимая кулаки.

***

      Дима сидел дома в полном одиночестве, опять. Ничего нового.       На часах уже стукнул полдень, и Позов мысленно вспомнил, что Антон сейчас стоит на вокзале и наверняка обжимается со своим Арсением. Небось накинулся на того с объятиями и поцелуями. А Диме тоже так хочется. И он может. Он целуется с Катей каждый день, но одна лишь мысль, что у них свободные отношения, и она может целовать так другого или другую, доводит подростка до кипения. Ну какого черта?!       Почему та, кого он любит, не может быть его? Только его и никого больше! Он ведь и сам готов быть только для нее. Забыть об ужасных чувствах боли, обиды и зависти к другу и знать только трепет, нежность и любовь к Кате. Но он просто не может!       Антон словно болезнь. Он болен и безумен из-за него. Нет, он не винит Антона. Это уж точно было бы сумасшествием. Дима не такой. Он обвиняет только себя. Ну и Арсения. Потому что он ненормальный! Антону будет с ним плохо! Димка в этом уверен, хотя понимает, что это зависть. Отвратительная, липкая, гнетущая и гнусная зависть.       И это не белая зависть, которая пересекается с гордостью. Вовсе нет. Это черная зависть. Противная и досадная. Завистливые люди жалки и глупы. Они никогда ничего не получат и не будут счастливы. Погрязнут в своей зависти и будут гнить в ней, пока та удавкой стягивает шею, душит и разъедает кожу.       Дима же все делал для Антона! Ну почему? Почему он любит этого самовлюбленного гада, а не его? Почему?!       Хочется кричать, бить стены, кусать руки, кидать мебель и предметы. Хочется навсегда раствориться, превратиться в мерзкий сигаретный дым. Умереть от ненависти к себе и собственным чувствам. Умереть, поглощенным негативными эмоциями, которые прожигают каждую клеточку тела. Умереть, закрыв глаза, словно во сне. Самом кошмарном, самом жутком и ужасном сне.       Дима и сам не понимает, чего еще ожидал? Хэппи энд? Он знал, что Шаст любит не его. Знал, но все равно надеялся. Глупо и наивно, но разве это не любовь? Глупая и наивная. Жертвенная и губительная. Это же и есть любовь. Дима так думал. Теперь же он считает это болезнью и зависимостью. Любит он Катю. Правда любит. Искренне и честно.       Раздумья подростка прерывает телефонный звонок. Парень хмурит брови, однако отвечает.       Разговор получается сухим и скомканным. Дима сбрасывает первый, а следом тяжело вздыхает. Ну он же всегда прав. Всегда. Как Катя. Только она права и точна всегда, а Дима, как палка — раз в год стреляет.

***

      Ира прогуливает школу. Все ради Тани, у которой сегодня выходной. Почему? Ира уточнять не стала. В элитной школе, где учится Фишер, свои причуды.       Кузнецова впервые чувствует себя окрыленной. Такой счастливой, что хочется смеяться и одновременно плакать, но только от счастья!       Она чуть ли не бежит вприпрыжку к своей любимой, пока снег приятно хрустит под ногами.       Ира прогуливать не привыкла. Она же староста. Идет на золотую медаль. Гордость школы, и, вероятно, поэтому все закрывали глаза на укороченную юбку и вульгарный макияж в начале года.       Однако теперь ей было даже как-то все равно на учебу. Ее семью не волновало, кто она и куда поступит. Родители часто словно забывали, что у них есть дочь. И сын.       Старший брат Иры, Егор, переехал от родителей лет пять назад — Ира точно не помнит.       Тот окончил школу и поспешил уехать куда подальше, потому что это место не подарило приятных воспоминаний.       Кузнецова брата любила. Все ему доверяла и рассказывала. И все это было взаимно. Когда она рассталась с Антоном, Егор просил уйти после девятого и переехать к нему. Денег у него было не море, но на двоих хватило бы. Однако девушка отказалась, считая верным закончить все одиннадцать классов и уехать, как брат. Тот спорил, но уговорить сестру не смог.       Ира также рассказала про отношения с Таней. Она боялась осуждения, ведь брат часто говорил, что против ЛГБТ, но, к ее удивлению, он принял ее, сказав, что она его сестра и он любит ее любую, потому не против отношений с Фишер. В тот момент Ира была самым счастливым человеком на земле. — Привет, принцесса, — услышала знакомый голос Кузнецова, но посмотреть не смогла — теплые ладони накрыли ее глаза, скрывая мир. — Угадай, кто. — Та-а-аня, — протянула Ира и получила поцелуй в щеку. — Угадала, — улыбнулась Фишер, убрав руки. — Ну, куда пойдем? — Не знаю, — робко ответила Ира. Своей классной она сказала, что заболела, и ей поверили, а дома родителей не было, они были на работе. — На улице холодно, может, ну, сходим ко мне? — Отличная идея, милая, — улыбнулась Таня, желая поддержать девушку. — Пойдем, — она взяла ту за руку, заставляя смутиться лишь сильнее.       Они шли неспешно, болтая обо всем на свете. И в такие моменты хотелось верить, что это навсегда. Что ничего не может вас разлучить, и что ваша любовь сильнее всего в мире. Что это именно любовь, а не подростковая симпатия.       И Ира верила, как и Таня. Хотя думать не хотелось. Хотелось отдаваться чувствам, нежности, друг другу. Любить, несмотря ни на что. И они любили, не терпели, а именно любили. Наслаждались.       Они целовались каждый раз, когда только была возможность. Держались за руки крепко-крепко, словно это все невзаправду. Словно сейчас они обе проснутся в разных постелях и забудут друг о друге, как о самом прекрасном сне.       Они дошли до подъезда Кузнецовой и вошли внутрь. В подъезде было темно, хотя когда приходила Таня, лампочка работала. Свет проникал из медленно закрывающейся двери в подъезд, а стоило той захлопнуться, как мрак завладел помещением. — Тут света нет. Лампочка перегорела. Иди осторожно, здесь лестница… — пояснила Ира, но у Тани были другие планы. Она прижала девушку к стене, а сама приблизилась близко-близко к губам Иры. — Смотри, как хорошо, когда нас не видят, — ухмыльнулась Таня, вернее, Ира подумала, что та ухмыльнулась. Кузнецова даже слова сказать не успела — Таня впилась в ее губы, тут же стараясь углубить поцелуй. Иру такой напор всегда пугал, она хотела больше нежности и осторожности. Но если сказать, что ей не нравится такая страсть, то это будет ложь.       Фишер редко позволяла себе такого, она старалась быть осторожной с Ирой, чтобы не спугнуть. Знает же, что для Иры это в новинку. Хотя и для Тани тоже. Но она слишком упертая, слишком категорична и прямолинейна. И если она хочет, то получит. — Тебе нравится? — шепотом уточняет Таня, немного отстранившись, а услышав удовлетворительный ответ, вновь накрывает чужие мягкие губы своими.       На этот раз она сбавляет напор, давая возможность Ире прийти в себя.       Их страсть прерывает пиликание подъезда, и резкий свет с улицы заполняет все пространство. Девушки едва успели отскочить друг от друга, но все равно получили какой-то осуждающий взгляд от дамы с ребенком на руках. — Давай дойдем до квартиры, — тихо предложила Ира, и Таня успела разглядеть ярко-розовые щеки, пока дверь вновь не захлопнулась и не погрузила подъезд в темноту.       В лифте они ехали с той же дамочкой и ее, не то сыном, не то дочерью. Она называла малыша Сашей, а ребеночек был еще настолько мал, что на глаз сложно было понять пол. В общем-то, это было и неважно.       Девчонки вошли в квартиру, стянули обувь, убрали шарфы, повесили пальто, и в квартире воцарилась полная тишина.       Ира робко проводила Таню в свою комнату, все еще смущаясь произошедшего в подъезде, а Фишер, наоборот, улыбалась, словно ей нравилась такая реакция.       Ира хотела ускользнуть на кухню, чтобы поставить чайник, но Таня не позволила. Вновь вовлекла в поцелуй.       Девушка осторожно касалась до нежной кожи Иры, скрываемой под тонкой тканью свитера. Фишер буквально ощущала, как девушка отдавалась ей. — Таня… — едва уловимо прошептала Кузнецова, стоило поцелую прекратиться. Но вместо того, чтобы вновь поцеловать Иру в губы, Таня оставила дорожку поцелуев от щеки к подбородку, заходя на линию челюсти.       Ира откинула голову назад, упираясь затылком в стену. Рваные выдохи заполнили комнату. Это были не стоны, но не менее сильно говорили о том, что Ире все нравится.       По правде говоря, Ира никогда не думала, что будет кайфовать от такого. Только если это делает парень… Но только теперь смогла понять, что нет смысла, какой у тебя пол. Ласка и нежность свойственна всем. Даже если вы обе девушки.       Ира пришла в себя, когда почувствовала тепло Таниных рук под свитером, на своей талии. Она резко дернулась, но была прижата к стене так, что Таня этого даже не заметила. — Погоди, — прошептала Ира. — Не надо. — Что? — Таня прекратила целовать, но руки не убрала. — Почему? Тебе не нравится? — взволновано спросила Фишер. Последнее, чего она хотела, так это сделать Ире неприятно. — Нравится, просто не ожидала, — тихо пробормотала Ира, боясь собственных желаний. Ей хотелось, чтобы Таня продолжала ее касаться и целовать. Дарила нежность. Но вдруг это зайдет слишком далеко? Она не была особо против какого-то интима с Таней. Она уже не девственница, знает, что за ощущения ждут, и неловкости бы точно не было. Но Таня же тоже девушка, а это неправильно… Таня заметила это замешательство. — Ты хочешь, чтобы я продолжила? — мягко спросила она. Ира кивнула, задумавшись на секунду, а Таня продолжила.       Нежно поцеловала ее в мягкие губы и повела на кровать. Ей хотелось показать, что она не сделает ей плохо или больно. В ее руках есть только нежность. И вся для Иры.       Кузнецова и сама не заметила, как оказалась в лежачем положении. Свитера на ней уже не было, а нежные поцелуи обжигали кожу там, где касаться ее не мог никто.       Таня спускалась ниже, выкладывая влажную дорожку. Ира бы пошутила, что сейчас такая же влажная, если бы не немой стон, не позволяющий сказать и слова.       Тонкие пальцы со всей нежностью и осторожностью касались бархатной кожи. Ира выгнулась в спине, и Таня смогла расстегнуть замок на спине от единственной одежды, которая скрывала грудь Кузнецовой.       Ире было страшно. Она доверяла Тане, но страх убрать не могла. Однако она пообещала самой себе, что даже если пожалеет, то это будет уже потом. Сейчас она отдавалась ей. Всю себя в ее нежные руки.       Таня мазнула языком по солнечному сплетению, словно пробовала на вкус. Ей хотелось укусить. Совсем не больно, а нежно и осторожно. Но она не хотела пугать Кузнецову.       Таня практически не нависала над Ирой, скорее прижималась к ее телу своим. Нежно пробегалась по коже, заставляя давиться собственным дыханием.       Ира дрожала. Больше от желания и жажды, нежели от страха. Она то и дело что-то бормотала. Тихо, но так чувственно. Говорила что-то о любви, говорила о нежности. А Таня целовала в ответ. Тоже нежно, тоже с любовью.       В комнате Иры было не очень светло, потому что солнце было по другую сторону квартиры, да и окно было зашторено. Но это было не плохо, скорее наоборот. Это лишь добавляло атмосфере больше интима. Казалось, что воздух вокруг них стал более плотным, наполненным тайными чувствами и ожиданием.       Таня осторожно коснулась внутренней стороны бедра, а Иру затрясло сильнее. Девушка сама прижималась к Тане, ей хотелось стать с ней единым целым. — Позволишь? — Ира не знала, в какой момент Таня спросила. Время спуталось. Кузнецова лишь могла издавать звуки, но не говорить. Хотя Таня понимала ее без слов.       С Таней было очень хорошо. Ира задыхалась в своих же тихих стонах и вздохах. Она слышала свое сердце где-то на задворках памяти.       В какой-то момент чувства стали невыносимы. Голова кружилась, а глаза Иры были прикрыты, и она не видела, с каким наслаждением на нее смотрит Фишер. — Ты — моя принцесса, — нежно шептала Таня, наклонившись к самому уху своей девушки.       Ира слышала через раз. Чтобы переварить фразы, требовалась концентрация, а у Кузнецовой ее не было. Только не в этот момент. — Моя девочка, — продолжала шептать Таня, нежно целуя Иру то в щеку, то в висок, то в ухо.       Ира и подумать не могла, что любить — это так прекрасно. — Я люблю тебя, моя милая, — слышала Ира через раз.       Вот она — любовь. Та, которую все так упорно скрывают от детей. Та, которую не хотят печатать в книгах. Та, которую помечают знаком в фильмах. Вот та любовь, в которой чувства показываются полностью и отдаются любимому человеку.       Чувства нахлынули резко и внезапно. Ира затряслась, задрожала всем телом. Она сама не узнавала свой голос, которым были пропитаны стены комнаты.       Казалось, что имя Фишер въелось в это помещение и теперь будет отголосками этого дня напоминать Кузнецовой, что именно было на этой кровати, в этом месте.       Ира не смогла сдержаться и притянула Таню к себе, прижимаясь своими губами к губам девушки.       Таня против не была, наоборот, углубила поцелуй, зарываясь свободной рукой в волосы Кузнецовой. — Тань, — тихо позвала Ира, лежа в обнимку со своей любимой. — Ты лучший человек, который был в моей жизни. Я рада, что мы вместе.

***

— Иди домой, — вторит психолог, сжимая кулаки. У Антона начинают дрожать руки, да и всего его пробирает мелкая дрожь, но он старается успокоиться. — Я не понимаю тебя, Арс… — робко переспрашивает Антон. Голос уже начинает дрожать, хотя парень и сам не понимает отчего. Сейчас Арсений все объяснит, зачем накручивать и придумывать? — Шастун, — липкий холод окутал и сковал тело школьника от упоминания своей фамилии. Он никогда так не реагировал на нее, но из уст Арсения ее не то что было непривычно слышать, это пугало. — Иди домой, пока я не рассказал в школе, что ты прогуливаешь.       Тремор усилился, а голова закружилась, Антон с трудом стоял на ногах. Он пытался сказать хоть что-то, но не знал, что. — Арс… Ты чего? Это шутка такая? — парень издал смешок, но тот был скорее истерический, нежели искренний. — Тош, пожалуйста, иди домой, — голос Попова дрогнул, когда он вновь произнес привычную форму имени парня. — Я… Нам стоит расстаться. — Что? — весь мир словно рухнул. У подростка защемило в груди. Он стал задыхаться, а в голове промелькнула мысль, что если это шутка, то он задушит Арсения прям на месте. — Я не понимаю, Арс. Не понимаю. Объясни, Арс. Я не понимаю, — сумбурно вторил подросток, как заезженная пластинка. К горлу уже подступил ком, а глаза закололо от надвигающихся слез. — Объясни мне, Арс. Я тебя не понимаю… — голос Антона пропал, он стал говорить шепотом. Страх сковал все его тело, но то непрестанно тряслось. Антону казалось, что еще секунда и он рухнет на притоптанный снег, который застилал перрон. Арсений даже сглотнул. — Успокойся. Это не стоит истерик, — выдал Попов, но подростка это лишь сильнее доводило. Он повторял одно и то же, не слушая психолога. — Антон. Успокойся. Хватит, — голос Арсения не был строгим, он дрожал, а мужчина то и дело сглатывал и отводил взгляд.       Антон делал большой вдох и рвано выдыхал, но воздуха не было. Он ощущал себя рыбой, которую только что выкинули на сушу. Парень жадно вдыхал, но это не помогало. — Почему? — на грани слышимости спросил подросток. — Почему, Арс? — громче сказал школьник. — Почему?! Ответь! — в истерике закричал Антон. — Успокойся. Ты не в адеквате. — Нет, это ты не в адеквате! Что происходит? Почему расстаться? Что случилось? Ты же обещал, Арс! Обещал любить! — слезы текли ручьем, часть попадала в рот, часть текла по подбородку в ворот куртки, из-за чего ткань пуховика неприятно липла к шее, но Антону было совершенно плевать. В его голове набатом били вопросы. Почему? За что? Он же обещал!       Несколько людей обернулись на крик Шастуна, но люди так фальшивы. Всем будто было все равно. И это Антона бесило лишь больше. Неужели они не видят, как он задыхается в слезах? Как он трясется? — Это из-за твоего отца, да? Он тебе сказал бросить меня? — сквозь слезы прокричал Антон. В его крови закипал гнев от одной мысли, что Арсений послушал отца и бросил Антона из-за него. — Нет, Антон… — Что я сделал не так? Скажи, я изменюсь! Я все сделаю, только не бросай меня! Я любил мало? Я буду больше. Хочешь, Арс? Ну скажи, хочешь? — недавний гнев сменился отчаянием. Антон готов на все, лишь бы Арсений его не бросал.       От непонимания хотелось свернуться калачиком и спрятаться от всех, ожидая ответа. Антон готов оказаться собачкой на поводке, лишь бы хозяин был Арсений. Готов терпеть любую боль. Пусть Арсений будет на него кричать и бить. Пусть. Антон готов быть его собственностью. Он хочет просто быть рядом. Хочет, чтобы Арсений снова целовал его и обнимал. Шептал о своих чувствах, нежно касался, заставляя мурашки бегать по коже подростка. От одной мысли, что этого больше не будет, сердце разрывается на миллионы осколков.       У Антона чувство, будто его пронзили мечом насквозь, попав прямо в сердце. И ладно бы оставили, так его вынули и снова вонзили. А затем еще провели вниз, разрезая грудь.       У Антона ощущение, будто сейчас изо рта польется кровь. Его тошнило. Голова кружилась, а воздуха все также не было. Он наглотался собственных слез, искусал губы и теперь уже не знал, что делать, чтобы не потерять сознание. — Скажи. Я готов на все. Я изменюсь, если ты хочешь. Не молчи, — жалобно просит, даже молит Антон. Тишина со стороны Арсения лишь сильнее угнетает. Подросток и так не слышит суету вокруг. Еще и молчание Арсения. — Не молчи! Не смей молчать! Говори! Что я сделал не так? Ты ненавидишь меня? За что? Почему? Я исправлюсь! Просто скажи. Пожалуйста, — его затрясло с новой силой, и он рухнул на колени, краем глаза замечая, как Попов дернулся в его сторону, словно хотел подхватить. Не дать упасть. Но он не сделал шаг. Не помог. Не уберег. Наоборот, сам вонзает в подростка сотню мечей снова и снова, каждой секундой своего молчания. — Ну почему ты молчишь? Я тебе противен? Это потому что я режусь? Я не режусь, я же говорил! Мне с тобой хорошо, Арс! Я… Пока ты рядом, я ни за что! — Антон вспомнил, как не так давно вновь резался. Но ведь тогда Арсения не было рядом. А теперь он есть. Он поможет. Защитит. Не бросит. Или… Уже бросил? — Может, это потому что я курю? — Антон стал искать любые изъяны. Самые странные, бредовые, нелепые. Любые. Вряд ли кто-то будет расставаться из-за сигарет. Но вдруг? — Я брошу! Не веришь, да? Я правда брошу. Ради тебя! Брошу. Прямо сейчас! — подросток поднялся на ноги, с трудом вынул новую, нетронутую пачку сигарет и кинул на снег, а следом наступил ногой. — Видишь? Я бросил. Ради тебя, Арс! Ну скажи мне хоть слово. Для чего ты меня так мучаешь? Пожалуйста! — навзрыд кричал Шастун так, что уши закладывает, но Арсений молчал. Будто ему плевать. Антон подобрал мятую пачку и вновь кинул ее, на этот раз в грудь психолога. Та отскочила от парки и упала прямо под ноги Попову. Антон подлетел к Арсению. Буквально бросился в ноги. — Арс, за что? Почему? Что не так со мной? — вновь зашептал подросток. — Встань с колен, Антон, — приказным тоном велел Арсений, и Антон тут же повиновался. Как собачка. Они стояли чуть ли не нос к носу, и, кажется, оба сдерживали желание поцеловаться. Антон понимал, что Арсений оттолкнет. А мужчина… Антон едва держится на дрожащих ногах и тихо шепчет «почему?». Перед глазами все плывет, и подростку кажется, что он вот-вот упадет. Он едва касается руками груди психолога через куртку, чтобы устоять на ногах. Ну и просто коснуться любимого человека. — С тобой все нормально, просто… Я не могу любить тебя. Ты же еще ребенок.       У подростка мир разбился прямо на глазах. Он задохнулся. Воздуха не было нигде. Он просто потерял сознание, а Арсений успел придержать его за плечи. Крепко стиснул в объятиях. — Прости меня, мой Тоша, — прошептал Арсений на ухо школьнику и совсем невесомо коснулся губами хрящика.       Арсений в последний раз берет парня на руки.       Антон в последний раз оказывается в объятиях Попова. В его руках.       Арсений в последний раз размещает подростка в своей машине.       Антон в последний раз оказывается в иномарке брюнета.       Психолог делает один звонок. Всего лишь один. Говорит четко и коротко, твердым голосом, а у самого слезы блестят в глазах. Он смотрит в зеркало заднего видения. Смотрит на спящего Шастуна. И в эту секунду он понимает, какую ошибку совершает. Понимает, что больше никогда на него не посмотрит так, как было последние два месяца. Больше никогда не посмеет его поцеловать. Даже коснуться. Он просто мудак. Лишил самого лучшего и Антона, и себя. Лишил любви.       Но Арсений знает, что если любишь, то сделаешь все, чтобы любимый был счастлив.       Арсений может лишить любви себя, но только не Антона. Кого угодно, но не его. Этот милый мальчик не достоин такого отношения к себе. Он достоин только лучшего. Самого лучшего, честного и искреннего. Он заслуживает быть любимым, как никто другой.       Арсений везет Шастуна, зная, что он будет счастлив. Его точно будут любить. Нет на свете человека, который не полюбил бы Антона. Он слишком светлый мальчик. Слишком прекрасный. Слишком хороший. Самый-самый.       Арсений точно пожалеет, что делает это. Знает, что самому будет ужасно плохо. Знает, что будет убиваться. А карма рано или поздно вернет долг, и он тоже потеряет любимого человека. Тоже будет в истерике.       Антон готов на все, ради Арсения. И Арсений тоже! Но не может. Выбора нет. Другого нет. Либо так, либо никак.       Психолог сам не понимает почему. Зачем это все. Весь этот цирк. Это так глупо. Так по-детски, что хочется плакать. — Идиот, — шепчет Арсений. Потому что действительно идиот! Самый последний подонок. Ведет себя как тварь. Вмазал бы себе хорошенько, да не может. За рулем. Въехал бы в какую-нибудь аварию, насмерть. Но не может. В машине самое светлое, что было в его жизни. И ему умереть он просто не позволит.       А вмажет Стас, когда узнает, что он бросил Антона. Вмажет так, что звездочки перед глазами появятся. Это точно.       Арсений паркуется. Открывает дверь и не может сдержаться. Целует Антона. Но в висок. — Прости, идиота. Прости, — шепотом извиняется Арсений, чувствуя, что вот-вот заплачет.       Вот и все. Он все проебал. Больше у него нет ничего ценного в жизни. Все, в сравнении с Антоном, — ничто. Но Антона в его жизни больше нет.