Сердце бейся

То, что Чифую и Каяо, оказывается, встречаются, он узнает совсем не от нее. Баджи ехидничает, бьет его в плечо и саркастически интересуется, почему столь важную новость ему рассказал не лучший друг, а его краля. Чифую подумал, что он оглох, отупел или вообще ебнулся. Потому что с его стороны не было ни намёка, ни приглашения, ни согласия вступить в отношения. Не то, чтобы он был против… Чифую не раз, мысленно, возвращался в тот день, когда отказался от предложения стать парнем Каяо. Мацуно тогда переживал, что когда до нее дойдёт осознание, то она в отместку высосет его мозг через уши и на прощание громко хлопнет дверью. Все-таки страшнее злой ведьмы только обиженная злая ведьма. Поэтому с раннего утра, чтобы она не зацикливалась над его совершенно необдуманным поступком, задобрил ее вкусным завтраком. И наивно полагал, что это решило проблему, пока она не стала всем подряд предлагать замутить. Знал, что это ему назло и молча наблюдал за этим цирком. Он не отрицал свою вину в случившемся, потому ждал, пока она перебесится. Чиф не знает, в какой момент Каяо стала вдруг считать их парой. И его мнение на этот счет, видимо, волновало ее в последнюю очередь. Сам у нее ничего спрашивать не стал: мало ли как там протекал диалог между Баджи и Каяо, и вдруг она спизданула этот бред всего лишь на эмоциях? Чтобы Кейске отстал и не доебывал ее по пустякам. Чифую понимал, что ему лучше не запариваться над своим новым статусом «недо-парня», чтобы не погрязнуть в этом с головой, потому что романтичная натура любила фантазировать и идеализировать. Ему необходимо мыслить рационально, иначе он потом не оправится от бесполезных мечтаний. Чифую так же ебашил в поте лица, чтобы накопить на сумку, которую уже давным-давно продали, а самой Каяо до той и дела никакого не было. Появилась привычка брать больше смен и работал исключительно со всей «девушкой», чтобы приглядывать за ней. И она этому была только рада. Никаких отличий в поведении Каяо не выявилось: она не стала относится к нему как-то иначе, продолжала коверкать его имя, а ещё с превеликим удовольствием ходила на свидания с Майки. Только после всегда возвращалась какой-то измученной. Но факт останется фактом. Странно, но Майки не вызывал в Чифую никакого чувства ревности. Может, потому что знает, что Глава хороший парень и ни за что не обидит малышку Яо. А может Чифую сам по себе такой, что не способен на ревность? Если подумать, то после всех своих свиданок она все равно возвращалась к нему. И ластилась с большим энтузиазмом, чем прежде. Плакалась у него на коленях, прыгала на спину, кусалась и царапалась, тянула за нос или серьгу, щипала за ребра, на разный лад пропевала «чифуя», впивалась ногтями в кожу, когда он брал ее ладонь в свою. И ему, блять, все это нравилось. Кто угодно посчитает его беспросветным влюбленным мальчишкой и он не станет отрицать. Но во всех ужимках Каяо, было то, чего не заметить постороннему наблюдателю. Чифую Господом Богом готов поклясться, что с каждым смелым касанием она краснела. Да и все тычки в его сторону были едва ощутимы. Он стучится и прислушивается к звукам. Чиф, конечно, предупредил Каяо, чтобы она не высовывалась, и что как закончит с «делами» заскочит проверить, но дождалась ли? За дверью абсолютная тишина. Хоть бы она была дома. Хоть бы просто спала. Происшествие с другом Пачина выбило его из колеи: страшно было представить, что с его Яо могло произойти нечто подобное. Она ведь та ещё глупышка, а гуляет, где хочет, при этом никого и ничего не боится. Не ровен час, когда наткнется на того, кто ей не по зубам. Чиф старается глубоко дышать, чтобы не поддаваться панике. Узнав шокирующие новости, Чифую испытал целую гамму эмоций: ярость, ужас, страх, праведный гнев, негодование, отчаяние. Этот случай так сильно его зацепил, что он в порыве исступления десять минут долбил Каяо на телефон. И хоть Майки дал всем четкое указание — не рыпаться без приказа, они с Баджи сразу же поехали в Синдзюку. Знали, что это аукнется их отстранением от собраний на какое-то время, но им было не привыкать. Чиф не мог закрывать глаза на столь бесчинную и бессердечную ситуацию, а Кейске был рад поводу набить кому-то ебало. Вот только ночь поисков не увенчалась успехом, а они наткнулись всего лишь на шайку каких-то непричастных долбоебов. Зато хоть немного выпустили пар. Правда, на Баджи это никак не сказалось, а вот Мацуно не раз получил по лицу. Осторожно дергает ручку и та с легкостью поддается. Сколько бы он ее не ругал, чтобы перестала спать с открытой дверью, в этот момент подумал, как же хорошо, что она этого не делает. Чифую ничего не стоило подолбить кулаками или вообще снести кусок дерева с петель, но что подумают остальные соседи? А если мать узнает? Она его за уши оттаскает. — Каяо, — подает голос, чтобы предупредить. По обуви не определить — у нее слишком много вариантов, в чем бы она смогла выйти. Тихо, но быстро разувается и проходит внутрь. И какое же облегчение, что она дома. У него отходит от сердца. Тяжело выдыхает, уперевшись руками в колени и благодарит всех Богов. — Ты чего? — голос спросонья ленивый и хриплый. Она протирает глаза, чтобы согнать остатки сна и убедиться, что к ней действительно ни свет, ни заря притащился Чифую. — Прости, если напугал, — шепчет, чтобы не нарушать ночную тишь своим громким голосом. Пока она проверяет время на телефоне, он садится рядом на колени и просто смотрит на нее. Мягкий оранжевый свет гирлянд делал ее бледную кожу персикового цвета. Надо взять на заметку: Каяо бы не помешало чуть больше выгуливать на солнышке. — Опять дрался? — она тянет к нему свою руку и он сам льнет к ней, прикрывая глаза. Каяо надавливает пальцами на разбитую губу и он знает, что на ее лице сейчас счастливо-садистское выражение. Ну и пусть. Пусть мучает его, главное, чтобы она была в порядке. С ним. — Знаешь, — щипает за рану, тем самым срывая заветный болезненный стон, — ты даже отпизженный красивый, — он мучительно усмехается на сомнительный комплимент. — Не открывай глаза, — повезло, что у него попусту не было на это сил. Слышит шуршание и как она возвышается над ним, оперевшись о его плечи. Каяо садится на него сверху и он скрещивает руки в замок под ее бедрами, чтобы она не прикоснулась к его паху: будет неловко, если она вдруг начнет ерзать. Берет его лицо под нижней челюстью, поднимает на себя. Теплое дыхание опалило щеку и он ощутил, как на синяк под глазом опустилось что-то совсем мягкое… губы. От удивления не может держать веки закрытыми. Сердце гулко стучит, выдавая его волнение и трепет перед ней. Каяо изучающе смотрит в ответ, словно он микроб под микроскопом. Так, будто хочет препарировать его. И они оба знают, что он добровольно ляжет под нож. — Ещё раз, — просит отчаянно и сглатывает взякую слюну. — Сделай так еще раз, — ехидно улыбается, но выполняет его просьбу. От лечебного поцелуя, кажется, и боль проходит и бесполезные переживания покидают душу. — Не суйся в Синдзюку какое-то время, — и года не прошло, как он вспомнил о цели визита. — Там… небезопасно. — Окей, — однако быстро согласилась, постукивая фингал подушечками пальцев, словно отбивала какой-то ритм. У Мацуно дернулась бровь: либо не поняла, либо просто придуривается, чтобы поступить ровным образом наоборот. — Я серьезно, Яо. Обещай мне. — Обещаю, — тянет, закатывая глаза. Она покрепче взялась за его ворот и откинулась спиной назад, а подбородок вздернула к светящимся звездочкам на потолке. — Ладно, — мгновенно успокаивается, решив, что у него нет причин не верить ей. — Тогда, я пойду? — спрашивает, потому что уходить совсем не хочет и прекрасно понимает, что она его не отпустит. А Каяо знала, что если немного поканючить и построить глазки — он сделает, как ей надо. Потому что Чифую всегда уступает ей. — Нет! Я тебе запрещаю! — колотит кулачками по груди и он смеется. — Ты сам меня разбудил, так что возьми ответственность! — Ладно-ладно, — сдается. — Подожду, пока не уснешь, договорились? — она умилительно дуется, складывая руки на груди. Одно дело, когда она остается в его доме (матери тоже спокойнее, что они у нее под боком), и совсем другое — ему ночевать у Каяо. Это неприлично, дико смущает, плюс мать на утро устроит ему допрос с пристрастием, а в обед будет пихать пачку презиков. Когда слова «секс» и «Каяо», связывались предлогом «с», его накрывала волна желания и стыда. И в конечном итоге оканчивалась отвращением к самому себе, когда спускал в душе, представляя ее в различных позах. Он считал, что оскверняет ее светлый лик этим непотребством, но ничего поделать не мог. Все-таки он семнадцатилетний подросток и стремился скорее распрощаться с девственностью. — Ты такой глупый, — бубнит под нос, а по ее щекам разливается румянец, от чего он не может сдержать улыбку. — И лицо у тебя глупое. И улыбка тоже дурная! — Ебать, здравствуйте, — выдыхает со смешком. — А я думал, что красивый. Или я тебе больше не нравлюсь? — Нравишься, — и настал его черед краснеть. Ведь это ее первое искреннее признание ему. Он сглатывает ком в горле. — Ты мне… Миура неожиданно заваливается на спину и он в последний момент успевает подставить руки ей под спину и голову: футон не настолько мягкий, чтобы падать на него с размаху. И она понимает, что наделала, когда они оказываются в опасной близости друг от друга. Упирается кулаками ему в грудь, чтобы отодвинуть от себя, подтягивает к себе ноги, чтобы свести колени, но только сжимает его ребра. Чиф вытаскивает из-под нее руки, для того чтобы поставить их по обе стороны от ее головы. Волосы растрепались по всей подушке, а одна прядка эротично застряла между потресканных губ. Она замерла, как испуганный зверек, и боялась пошевелиться, чтобы убрать мешающийся локон. Да какого черта она вообще такая очаровательная? Чтобы свести его с ума? В тусклом свете очертания лица как будто острее стали. Не миловидная, а какая-то дикая, необузданная красота. Не даром ее ведьмой считает. — Можно тебя поцеловать? — выпаливает на духу, не дав себе времени подумать, хотя следовало: Каяо так сильно скривилась в лице, будто он ей говна дал понюхать. Это так девушки ведут себя со своими парнями? — Фу, — отворачивает голову в сторону, а склеры заблестели от подкатившей влаги. У Чифую от стыда потемнело в глазах, когда она тише добавила: — это мерзко… — Я? — он не узнал своего притихшего голоса. Как он, блять, вообще додумался, ее о таком попросить? Идиот! Весь в грязи и пыли, от того, что по земле катался; побитый, как дворовая псина, ввалился к ней посреди ночи, как к себе домой. Совсем мозги отбил, видимо. — Нет… Я, — он задыхается в возмущении. Как у нее язык повернулся? Чиф главный фанат Каяо и ее фото у него в кошельке это доказывает. Он готов весь мир положить к ее ногам. Готов выступить с презентацией перед всей Японией, что Миура Каяо ахуеть какая красивая, как вкусно от нее пахнет, какая у нее прелестная улыбка, и как ее фигура будоражит его воспаленный мозг. И может когда-нибудь он ей об этом скажет, только наберется смелости и откинет стеснение. Чифую не умел говорить сентиментальную банальщину, которую подчерпнул из своей коллекции седзе. И не любил попусту сотрясать воздух, потому что поступки — всегда превыше слов. — Закрой глаза, — она колеблется и от нервов пожевывает губами. — Не ссы, — впивается ногтями в его плечи, но все же крепко жмурится. У него кружится голова, нутро сводит от желания, когда наклоняется ближе. Он не настолько безрассудный, чтобы целовать сразу в губы, поэтому прикасается к векам и чувствует, как глазные яблоки дрожат под ними. Сначала к одному, затем к другому. Он плывет. И понимает так ясно, как день, что ему этого пиздец мало. — Это тоже мерзко? — целует в курносый носик, на что она мычит. — А это? — касается точки на лбу, там, где сходятся брови, когда она сильно хмурится. Каяо кажется, что она растворяется. Нежность, которую ей подарил Чифую, отозвалась внутри жарким пламенем, способным залечить душевные раны. Она подумала на секунду, что могла бы поцеловаться с ним в губы. Но они были обожжены чужой кислотной слюной, а ее тело покрыто зудящими пятнами потных и сальных рук. Грязная. — Тебе не противно? — слезы обжигают виски, затекают в уши и прячутся в волосах. Вот она малышка Яо во всей красе. Милая и чувственная. И только он видел ее такой. Он утирает ненавистные слезки и мягко гладит по волосам. — Нисколько, — он слышит ее сбивчивое дыхание и видит, что она старается размеренно дышать, дабы не подать виду. Он без резких движений опускается рядом, но Каяо все равно дергается с испугу. — Почему ты считаешь себя мерзкой? — наверное, по той же причине, почему она ненавидит зеркала. В ответ ожидаемое молчание. Она ложится к нему боком, и он тут же находит ее руку и подтягивает к себе. Прижимается губами к запястью. — Нравится? — под неуверенный кивок касается тыльной стороны ладони, и заканчивает пальцами, не сводя с нее пристального взгляда. — Где ещё поцеловать, чтобы ты перестала так думать? — У тебя губы устанут, — горько отшучивается, а внутри живота порхают бабочки. Как в тех глупых романтических мангах, которые она прочитала с науськивания Чифую. Неужели такое и вправду бывает? — Похуй, — выдыхает с жаром и пылко приближается, уперевшись лбом в ее. Чифую готов зацеловать каждый миллиметр кожи, испить крови, пот и слезы, вылизать самые грязные и непристойные места. — Для меня в тебе нет ничего отвратительного, — не считая поганого — временами — характера, с которым он и так мирился. И более того Каяо, с которой он познакомился чуть меньше года назад, и Каяо сейчас — совсем разные люди. Миура видела четкую грань между ними. И при всем желании, она не должна была себе позволять переступить через нее. Словно Луна, которая никогда не пересечется с Солнцем. Но она так безумно хотела поверить в чертово солнечное затмение, которое казалось глупой выдумкой. В эту прекрасную сказку, где Чифую и вправду любит ее. Хотела навсегда остаться здесь, в моменте, когда Чиф внимательно смотрит на нее и гладит по спине. — Не уходи, если я усну, — жалостливый голос умолял его остаться. — И вообще… никогда и никуда… — она осторожно приблизилась: маленькие ладошки легли ему на грудь, носы столкнулись, а чужое дыхание опалило губы, — не смей уходить от меня. — Хорошо, — разве он мог отказать в такой момент? Едва ли он задумывался о последствиях, которые могли бы привести к неприятностям. Это же его Каяо. — Я уже говорил, — Чиф помнил все обещания данные им, а вот ей нужно постоянно их напоминать, — что буду всегда о тебе заботиться, — кончиком носа трется о ее. — У меня тоже просьба… — заправляет ей волосы за ушко и ведёт пальцы дальше: к шраму между шеей и плечом, от чего она вздрагивает; — Я лишь хочу, — двигается вдоль позвоночника; — чтобы ты не боялась меня, — в лунки на пояснице и поднимает к лопаткам, — и больше доверяла, — так приятно видеть, как она млеет от простого поглаживания. С лопаток проворно бежит рукой на бок, где заканчивается шелковый топик. — Как думаешь, справишься? — Справлюсь, — мямлит, совсем неуверенно. Пересчитывает ребра пальцами и спускается на талию, где начинается резинка трусиков, и уводит ладонь на поясницу. От каждого прикосновения по телу расползались мурашки, а внизу живота распоясался настоящий пожар, который поднялся к щекам. — П-почему так жарко? — Ага, — он уже давно вскипел, а мозги расплавились. — Мне тоже, — шепчет прямо в губы, легко касаясь. Смешно то, как она косит взгляд на них. — Открыть окно? — Нет, — цепляется за его форму, будто боялась, что он не послушает и уйдет. — Разденься, если тебе жарко. Не будешь же ты в униформе спать? — Верно, — согласился и принял сидячее положение. Каяо села вслед за ним и подтянула к себе колени. Он ловко расправился с пуговицами и когда снял куртку, почувствовал, как от пота футболка прилипла к спине. — Ты куда? — тут же схватила его, стоило ему приподняться. — Возьму во что переодеться, — треплет по волосам и она расплывается в блаженной улыбке. Он уже давно заметил, что ей этот жест очень уж нравится. И, наверное, даже успокаивает. — Пить будешь? Каяо неотрывно следит за ним, пока он достает бутылку из холодильника и утоляет жажду; когда переодевает футболку и снимает с себя штаны; затем неловко опускается рядом на узкий футон и прячет их тела под летним одеялом. Он подкладывает ей руку под голову, второй обнимает за плечо, и утыкается носом в макушку. Такая маленькая и хрупкая в его руках, хотя казалось бы они почти одного роста. Даже обнимать страшно, а затискать хочется чуть ли не до смерти. — Ты ещё хочешь… поцеловать меня? — Хочу, — и пару раз чмокает в темечко. — Тогда, — тяжело сглатывает слюну и облизывает пересохшие губы, — я не против, — Каяо подумала, что она провинилась в чем-то и хотела этим загладить свою вину. Как бы она не боялась столь интимных моментов, с Мацуно она готова была пойти на все. То, что жирная свинья пихал в нее язык так, что она не могла дышать, не значит, что так будет и с Чифую, да ведь? — Уверена? — отодвинулся, чтобы заглянуть ей в глаза. Она кивнула, а затем крепко зажмурилась и забавно вытянула губки. — Расслабься, утенок, — он прокашлялся, маскируя смешок. Если бы он раньше знал, что это верный способ ее заткнуть, то скольких мозговыносяшек он бы смог избежать? — Оставим на потом, — она заметно выдохнула, не обратив должное внимание на прозвище. — У нас ещё будет полно времени, — сказал и сам пожалел, вперившись взглядом в соблазнительно приоткрой ротик. — Давай спать, — насильно жмурится. — Я устал пиздец. — Хорошо… Чиф всегда обращался с ней дотошливо бережно, даже когда она не заслуживала такого отношения. И его ласка, подаренная ей сегодня, давали надежду, что дальше будет только лучше.