"Я тебя обожаю"

Ги-хун не мог сосредоточиться, даже несмотря на весь ужас, который ему внушала игра с шариками. Каждое мгновение, проведенное на коленях Ёниля он не мог не испытывать дискомфорт. Комнаты не были избавлены от сквозняков и откуда-то сильно тянуло — после душа влажная кожа 456-го, особенно чувствительная к перепадам температур, покрылась мурашками, и волосы на ней встали дыбом. Кроме того, из-за полотенца, в которое были обёрнуты его тощие бёдра, (и, разумеется, всё остальное между ними) — холодели его интимные части и, наверняка, намокали строгие брюки Ёниля, хоть тот и не обращал на это внимание. — Предсказуемо, — хмыкнул Ведущий, опирая щёку на правую ладонь и другой поглаживая поясницу своего пленника, как если бы тот был его комнатной собачкой. Ги-хун подался в сторону от его руки, поднял плечи, прижал бедра друг к другу и прикусил губу, уперев в колени ладони. — Тебе не холодно? Услышав этот насмешливый вопрос, 456-й сдержался и сделал вид, что не слышит. Обратил всё своё внимание на шоу, постаравшись абстрагироваться от своего положения. На экране не подозревавшие пока о цели игры игроки распределялись по двое. Многие решили, что им нужен партнёр посильнее и пренебрегали старыми связями ради превосходства в новом испытании. Как минимум трое человек были преданны своими приятелями, как когда-то и 456-й: камеры, внимательно следившие за происходящим, запечатлели их растерянность и дрожащие невыплаканными слезами глаза. Слабых игнорировали, и те просто слонялись по площадке, не решаясь предлагать себя в союзники, устав принимать отказы. В смешении чувств Ги-хун наблюдал, как Дэ Хо и Джун Хи, с самого начала жавшиеся друг к другу — эти двое детишек, оставшиеся одни без взрослых, обрекают себя на кошмар наяву. Если бы тогда он успел предупредить их о цели «шариков» или рассказал им всё о своей прошлой игре, обо всех испытаниях... — Думаешь о том, что не спас их? Ёниль так легко проник в его мысли, что Ги-хун подумал, что в душе тот, наверное, всё же переживает за этих двоих. Он не верил, что участие Ёниля к Джун Хи было полностью наигранным. Пленник повернул голову и посмотрел своему тюремщику в глаза. Прямо и без заискивания, как равный обращается к равному. Даже если один из этих равных обнажён, а второй держит его у себя на коленях. — Отмени игру, ты можешь это сделать, — проговорил Ги-хун, чувствуя, как уши его краснеют — Ёниль смотрел на него тем же изучающим взглядом, что и там, среди лестниц и ярусных кроватей, во время игр, во время обеда... Их состязание в гляделки внезапно оборвалось — Ёниль не моргнул, но улыбнулся, растягивая губы в широкую дугу. — Мы с тобой были бы самой красивой парой, — томно проговорил он, приобнимая Ги-хуна и притягивая за талию к себе. — Тебе ведь правда холодно, принцесса, почему бы тебе не присесть поближе? Видимо, в том и крылась причина, по которой Ёниль не выдавал ему одежду — сделать зависимым ещё и из-за естественной необходимости согреться. Очень жестокий ход и даже не действенный — пленник был готов терпеть и холод, и дрожь, и судороги, лишь бы не прикасаться к нему... Палец Ёниля угодил в свежий синяк и сильно прижал подушечкой, и Ги-хун, начавший было сопротивляться настойчивым объятиям, на секунду утратил контроль из-за боли. Этого оказалось достаточно, чтобы его заключили в плен две мужские руки. После чего те насильно поменяли его неуклюжее положение на более удобное для обоих: Ёниль обнял его за плечи, подтянул за таз ближе к своему паху, чуть ли не расположив его на нём, положил руку на коленки. — Так теплее, правда? — спросил он, заглядывая Ги-хуну в лицо. Тот чувствовал, насколько оно сейчас красное и ненавидел его ещё сильнее. — Прекрати игру, Ёниль, — повторил он и попытался вырваться из руки, которая ухватила его за подбородок. Но та сжала его сильно, и Ведущий сузил глаза, обращаясь к пленнику: — Ты правда ожидаешь, что я буду исполнять любые твои желания? Ты захотел в игру, и вот ты здесь. Ты захотел, чтобы она прекратилась, и я — её остановлю? Только, чтобы ты был счастлив? — он выпустил его подбородок, чтобы приобнять впалую щёку. — Но даже если бы я подчинился твоему желанию, Ги-хун, ты ведь все равно остался бы несчастлив, — закончил он куда тише, нарочно имитируя сочувствие. 456-й на секунду смутился, затем нахмурился, отстранился от чужой руки и проговорил, надеясь достучаться до того Ёниля, которого он уже позволил себе когда-то назвать про себя другом: — Останови игру, пока Джун Хи жива. Ты совершил много ошибок, предотврати хотя бы одну... Он не верил, что Ёниль сочинил историю про свою жену, а раз так — беременная женщина должна быть его слабым местом. Однако лицо злодея не пересекла ни единая морщина — оно оставалось холодным и неподвижным как маска. — Джун Хи всё равно не справится со следующей игрой, Ги-хун, какая разница, когда она умрёт? — он, казалось, был слегка недоволен его упрямством. Или тем, что тот отвлекает его от происходящего на экране? Ги-хун обернулся к телевизору, увидел, что пары уже сформировались и теснятся к дверям в пространство четвертой игры, не подозревая, что их там ждёт. Мать с сыном — номера 007 и 149 держались за руку, Дэ Хо играл роль старшего брата по отношению к Джун Хи и, несмотря на собственный несчастный вид, пытался её подбодрить. Под его глазами залегли тени, лицо за ночь осунулось, отражая внутреннее несчастье — Дэ Хо, должно быть, винил себя в провале их штурма... У Ги-хуна сжалось сердце. Он обернулся к Ёнилю и схватил его за запястье, заглянул с отчаяньем в расширившиеся с удивлением глаза. — Не хочу, чтобы Дэ Хо страдал, Ёниль! — почти плача воскликнул 456-й. — Он и так настрадался. Из-за меня... Вина снова придавила Ги-хуна к земле, тяжело налегла на плечи, пытаясь склонить его над собственными коленями. Снова вспомнился его безумный штурм, в котором умерли все, кроме него — звуки выстрелов через дверь в коридор, звуки выстрелов по рации, звук выстрела совсем рядом, но в сердце Чон-Бэ... — Дэ Хо, значит, — услышал он медленный пугающе холодный голос, который в его воспоминаниях преподавал ему урок послушания. — Может, он в твоём вкусе, Ги-хун? Мне стоит волноваться? Тот не сразу понял, о чём тот его спрашивает и к чему этот прищуренный взгляд и презрительная усмешка... — Откуда эти вопросы? — не веря своим догадкам ошарашено переспросил 456-й. Ёниль поджал губы: — Он, конечно, моложе, но... — Ёниль, это же полный бред! — взорвался Ги-хун, хватая его за плечи и вжимая в кресло. — Я прошу тебя остановить игру! Не потому что мне симпатичен Дэ Хо или кто-то другой, а потому что эта игра бесчеловечна! После неё ты уже не ты, вы вынуждаете человека делать моральный выбор, который для него непосилен!.. Ин Хо слушал его со всем вниманием, однако принимать всерьёз его доводы не собирался. Дослушав до патетического восклицания, он решил, что с него довольно, без труда отцепил от себя руки 456-го, заметив, что запястья всё ещё кровоточили, а повязки с ран куда-то исчезли. — И ты, и я через это прошли... — попытался он обнять своего пленника и сразу же понял, что сказал лишнего — Ги-хун повернулся к нему всем корпусом и посмотрел в лицо. — Ты... через это прошёл? — спросил он, снова цепляясь ему в плечи. — Ты... уже играл.? И ты... Зная, что это такое?.. Они вышли из игры совсем разными, подумал Ин Хо, глядя в дрожащие негодованием глаза, но как это объяснить? И для чего? Он не собирался признаваться 456-му в чувствах, которые тот заставил его испытать, когда закончил финал вопреки привычным сценариям. Во всяком случае, не собирался говорить о них сейчас. — Я не отменю игру, Ги-хун. По-видимому, узнав, что Ёниль уже играл, он почувствовал прилив сил — значит, и вне притворства есть то, что их связывает, он должен понять, должен войти в положение. — Пожалуйста! — прошептал он, гладя того по плечам. Глаза Ин Хо соскользнули вниз по раздетому телу его пленника — тот забыл даже о полотенце и теперь сидел у него на коленях абсолютно нагой — полотенце же упало с кресла и замерло махровым комком возле туфель Ведущего. В отличие от Ин Хо Ги-хун возбуждён не был — и даже не думал об этом. — Нет, — недовольно отозвался он. Рука Ги-хуна ухватила его кисть — ладони соединились, как и взгляды: раздражённый и умоляющий. — Ты же можешь её заменить на что-то другое... — Прекрати. Прозвучал сигнал и двери открылись — на экране, всё ещё транслировавшем игру. Створки в бесчеловечное раздвинулись в стороны, пропуская будущих убийц и их жертв — ни те, ни другие ещё не подозревали о тех ролях, что им придется сыграть в судьбе другого. Ги-хун испуганно одёрнул взгляд от телевизора, уставился на Ёниля, наконец осознал, что что-то не так и посмотрел вниз, чтобы увидеть, что он ничем не прикрыт от взора своего врага. Скулы его тотчас же окрасил румянец, брови взметнулись вверх, образуя «домик» — Ин Хо чуть не расхохотался от умиления, когда тот вдруг взглянул на него, закусив губу и затем, напряженно думая, медленно выпустил её, пропуская между зубов... От этого зрелища брюки в области паха стали на порядок теснее. Экран громко объявлял правила игры оставшимся игрокам. Слышались ошеломленные вздохи, вскрики, плач уже осознавших коварство незатейливых условий... Ги-хун втянул воздух в лёгкие, прикрыл глаза, пытаясь привести свой пульс в порядок, и вновь посмотрел в немигающие глаза Ёниля. Опустил руку и дотронулся ладонью до явного возбуждения Ведущего. — Я сделаю всё, что ты захочешь, — прошептал он, наклоняясь к нему ближе. Пальцы его дрожали, и Ин Хо не мог не заметить этого. Он накрыл руку пленника, надёжно прижимая её к своему паху, когда, испугавшись, та попыталась ускользнуть. Сладостное давление придало вожделению материальность — Ин Хо захотелось действовать. — Ты в любом случае сделаешь, что я захочу, — с хрипотцой проговорил он, обхватывая Ги-хуна за талию и пытаясь притянуть ближе, — таков был наш уговор. Тот уперся ему в грудь свободной рукой. — Нет, я не буду сопротивляться и мешать тебе, — поправил он, вовсе не следуя озвученному, — а не выполнять все твои приказы. — Я точно помню пунктик про послушание... — хмыкнул Ин Хо, отпустил его, чтобы тут же обхватить обеими руками 456-го и, обнажённого и сопротивляющегося, вжать того в кресло, придавив собственным весом, заперев его от спасения собственным телом и удобно расположиться между его длинных красивых ног. — Я скучал, — прошептал Ин Хо, целуя мигом вспотевший висок Ги-хуна, одновременно расстёгивая на себе брюки. — Всё утро не могу из-за тебя сосредоточиться... Он наклонился и лизнул его в шею, прикусил мочку уха, и, судя по звуку, справился с молнией штанов. «На игру отводится полчаса» — донёсся будто бы издалека размеренный и неуместно жизнерадостный женский голос, в то время, как Ёниль, сбросив брюки, тёрся о пленника членом, одновременно исследуя руками его тело, ожесточённо лаская, прикусывая и зализывая следы своей страсти, — «по истечении времени тот игрок у которого окажутся все двадцать шариков становится победителем. Если шарики остаются распределены между участниками, проигрывают оба. Желаем удачи». Ги-хун судорожно вздохнул, когда рука Ёниля подлезла под его мошонку и попыталась влезть пальцем в анус. 456-ой схватился за эту руку, уставился огромными глазами в затуманенные похотью глаза врага. — Хочешь, я сделаю тебе минет? В горле пересохло — слова вышли неразборчивыми, и Ёниль переспросил его с лёгким удивлением. Ги-хун опустил глаза, чувствуя, что щёки его горят алым цветом и то же самое происходит с хрящями ушей. — Ты... хотел, чтобы я... Я сделаю, — он проглотил сухой комок и решительно взглянул на Ёниля. — Если отменишь, я сделаю это. Сделаю тебе минет. Его ресницы и губы дрожали от стыда, когда он выговорил это, но стало ещё хуже, когда его насильник рассмеялся, приобнял за щёку и обозначил восхищенный поцелуй на его губах, чтобы затем покачать головой и сказать: — Нет, моя принцесса, ты уж слишком высоко ставишь свои навыки по выниманию фигур из карамели, — а затем подхватить его под колени и задрать ему ноги. — Нет-нет, Ёниль, не надо! — Оближи мои пальцы, — не слушая, приказал Ин Хо, протягивая к его лицу руку и насильно засовывая пальцы в рот 456-му. — Ну-ну, для тебя же стараюсь, — он улыбнулся, увидев вспышку осознания в испуганных глазах. — Вот так, не жалей слюны, мой милый... — Я тебя ненавижу, — прошептал Ги-хун, чувствуя, как слёзы катятся по его лицу. — В тебе нет ничего человеческого. Ты можешь только притворяться. В ответ тот неподвижно смотрел на него несколько секунд, затем склонился, перегнувшись через согнутые ноги своей жертвы, поцеловал, преодолевая сопротивление 456-го, в его искривленные презрением губы, влез в его рот языком, удерживая Ги-хуна рукой за плечо... — Не требуй от меня человеческого, — прошептал он хрипло, отстраняясь и глядя в заплаканные глаза своей жертвы, — не требуй, Ги-хун, я не смогу всегда... — «Не сможешь» чего?.. — отозвался тот, услышав, как дрогнул под конец голос Ёниля, но тот прочистил горло, вернулся к прежнему положению, облизнул уже подсохшие пальцы, и в следующую секунду 456-й задрал подбородок, вытянув краснеющую от напряжения шею, и с губ его сорвался болезненный, неподдающийся контролю стон — не размениваясь на сантименты Ёниль влез в него двумя пальцами и сразу на две фаланги — будто что-то пытаясь компенсировать в себе за допущенную слабость.