"Я тебя обожаю"

Он сумел подняться на ноги — к его удаче, Ёниль не стал связывать ему ноги или подрезать сухожилия. А раз Ги-хун мог ходить, то мог найти что-то подходящее, чтобы разрезать путы. А после поскорее справить малую нужду. Он осмотрелся. Лампа в режиме ночного освещения позволяла увидеть общие очертания предметов. Спальня была уставлена скудно: стул, какой-то журнальный столик, большая кровать и шкаф в углу. Ощущение временного жилища. Но, наверное, и здесь можно что-нибудь найти... Или же мог просто, как в кино, перешагнуть свои связанные руки и освободиться. Высокий, худощавый и с длинными тонкими конечностями, Ги-хун, казалось, имел все шансы справиться с этой задачей. Ему только нужно немного времени и концентрации. Надо наклониться вперёд и максимально вытянуть вниз свои руки, поднять колено и шагнуть назад, потом повторить это с другой ногой... В теории звучало легко, в фильме смотрелось ещё проще, вот только на практике оказалось, что связанные в запястьях руки не предполагались для подобного фокуса, бедра и зад не позволяли обогнуть их, а длинные ноги не могли сделать нужный шаг, поскольку это было попросту физически невозможно для человека с нормальной растяжимостью конечностей и здоровым, пропорциональным телом. — Ги-хун, что ты делаешь? — услышал он сзади голос, который никогда не перестанет преследовать его наяву или в кошмарах, вздрогнул, поскольку не слышал, как отворилась дверь и выпрямился, оставив свои бесплодные попытки. На пороге стоял Ёниль в сером костюме Ведущего и, как тогда, будучи в спортивном костюме и притворяясь другом, озабоченно всматривался теперь в своего пленника. Тогда был жив и Чон-Бэ и другие ребята, Ги-хун только планировал штурм и верил, что всё возможно... Ностальгия по прошлому, ещё не казавшемуся в тот момент светлым, ударила по глазам. Теперь любой момент его жизни по сравнению с нынешним положением казался ему светлым. Почти любой... Он с сомнительным успехом вытер лицо о своё выведенное вперёд из-за положения рук плечо и, не глядя на Ёниля, хмуро проговорил: — Ты связал меня, мне это не нравится. Губы Ин Хо дрогнули. Ему понравилось, как лаконично Ги-хун сформулировал своё неудовольствие. Он подошёл к нему ближе и коснулся его подбородка рукой, заставив посмотреть на себя. Тот сузил глаза, выражая подтягиванием нижних век своё презрение. — Ты должен пообещать, что не попробуешь сбежать, атаковать, навредить или сопротивляться мне, — сказал Ин Хо медленно, разделяя интонацией слова, так, чтобы каждое из них достигало сознания его пленника, — и будешь делать, что я скажу. Здесь пять комнат, и все они будут в твоём распоряжении. Ты сможешь свободно перемещаться, пользоваться, чем захочешь... Ги-хун дёрнул головой, уворачиваясь от руки Ёниля, которой тот попытался погладить его по щеке — уговаривая. — Это идиотизм, я не буду тебе ничего обещать. Ёниль правда думал, что Ги-хун так легко согласиться сдаться на его милость? Только из-за связанных рук? Да он разрежет эту верёвку сам, и никаких обещаний! — Тогда я не буду развязывать тебе руки, — спокойно заключил Ин Хо, оставил Ги-хуна и принялся разоблачаться из своего наряда. Он расстегнул серый макинтош, обнаружив под ним чёрную рубашку. Спокойно подошёл к шкафу и вынул оттуда вешалку. Пленник заметил в приоткрытой дверце гардероба ещё как минимум три таких же макинтоша, несколько чёрных рубашек, а также серых брюк. Идеально выглаженная одежда висела каждая на своей вешалке. У Ёниля, казалось, не было другой одежды, кроме формы Ведущего. — Тебе не холодно, Ги-хун? — спросил между прочим тот, присаживаясь на стул у стены и снимая туфли. На первый взгляд он казался невозмутимым, но скудное освещение создавало тени и выдавало усталость на его всегда сдержанном на эмоции лице. На секунду Ги-хун едва не почувствовал жалость, увидев, как тот измучен, но тут же вспомнил, в каком положении находится сам, и что Ёниль тому причина. Подумал с сарказмом, должен ли он благодарить его за боксеры, которым тот на этот раз прикрыл его зад вместо того, чтобы... По сравнению с предыдущим, нынешнее положение было даже завидным. За исключением одного... — Как мне ходить в туалет со связанными руками? — спросил возмущенно Ги-хун вместо ответа на заданный ему вопрос. Ёниль уже закончил снимать ботинки и, расстегивая на ходу рубашку, вновь подошёл к пленнику. Смерил его взглядом с ног до головы, склонил голову набок и глядя в глаза, криво ухмыльнулся тонкими губами. — Я тебе помогу. Его глаза смеялись — у Ёниля всегда было плохо с юмором. Щёки Ги-хуна обожгло стыдом. — Больной ублюдок, — выплюнул он с отвращением, отрывая свой взгляд от его и отворачиваясь — недальновидно, поскольку в следующую секунду он почувствовал, как сильные руки, поднырнув под локти пленника, обнимают его вокруг талии. — Послушай, — проговорил Ёниль, прикасаясь к его плечу губами, — давай перенесем ссоры на завтра. Ты и без того доставил хлопот. Ги-хун обмер от этих слов, точно дожидаясь, когда его враг рассыплет по его холодной коже поцелуи — лёгкие, но странно горячие, посылающие дрожь по всему его телу, и затем, отбросив оцепенение, резко подался вбок: — Я?! Доставил тебе хлопот?! — против желания утягивая вместе с собой обнимающего его Ёниля. Тот вынужденно сделал малограциозный выпад, чтобы остаться на ногах, и выпустил свою добычу. — Сейчас три часа ночи, — сказал он, спокойно глядя без осуждения на выбывшего игрока, — все это время нам пришлось убирать тела — и участников и сотрудников, а также инструктировать солдат, заступающих на освободившееся место. Кроме того, надо было поставить в известность об исходе вашего штурма оставшихся игроков, предупредить о бессмысленности бунта, напомнить о завтрашнем голосовании, успокоить, наконец, спонсоров... Говоря это он расстегивал до конца рубашку, затем направился снова к гардеробу за вешалкой. Ги-хун широко раскрыл глаза. — «О бессмысленности бунта»? Теперь все меня, наверное, ненавидят? Ёниль тем временем повесил рубашку на вешалку и занялся брюками. Его белая спина притягивала внимание Ги-хуна движением элегантных мышц под туго обтягивающей их кожей. Когда же он повернулся, тот увидел, что и грудные мышцы и мышцы пресса его тоже превосходно сформированы. Впечатляюще, подумал он рассеянно. — Ты дал им неплохой повод, — говорил тем временем Ёниль, расстегивая ширинку, спуская брюки и вылезая из них с грацией, придаваемой спокойствием во всех движениях. — Из-за твоего решения во время ночной бойни погибла треть сторонников прекращения игры, затем вторая треть пала на поле боя... Число оставшихся незначительно и их голоса не смогут ничего изменить. Его пленник отстранённо наблюдал, как тот вешает брюки в гардероб и закрывает дверцу. Отметил сильные мышцы ног, ягодиц, поясницы... И когда Ёниль повернулся к нему — точно так же, как 456-й, раздетый до боксеров, но без связанных рук, — Ги-хун понял, что всё ещё рассматривает его, и тут же со стыдом одёрнул взгляд. — Но ведь... если бы ты не предал нас... — в попытке скрыть смущение заговорил он, плохо соображая. Смотрел он теперь исключительно на стену. И снова почувствовал сильное давление в мочевом пузыре. Ин Хо улыбнулся — от него не ускользнули манёвры Ги-хуна, и румянец, выступивший на бледном лице, не стал для него загадкой. — Давай ляжем спать, а завтра поговорим. — Я не хочу спать с тобой! — тут же с отвращением отозвался 456-й. Щеки его горели ещё больше прежнего. Как будто несколько часов назад он не пережил куда большее насилие и унижение, чем сон в обнимку. — Боюсь, у тебя нет выбора, — присаживаясь на край проговорил Ин Хо. — У меня только одна кровать. И похлопал рядом с собой, приглашая всё ещё связанного пленника присоединиться. Тот с вызовом поднял подбородок. — Мне нужно в ванную. — Хочешь, чтобы я помог тебе? — отозвался с участием Ёниль. — Или дашь обещание, которое я хочу услышать? Он явно наслаждался безвыходностью ситуации Ги-хуна. Тот поморщился и с презрением выплюнул: — Чёртов ублюдок. Мне не нужна твоя помощь. Он что-нибудь придумает, лишь бы добраться до унитаза... Ин Хо тихо вздохнул. Затем махнул рукой в сторону двери: — Ванная комната напротив, — а когда тот был уже в дверях, «Ёниль» добавил на тон ниже, — Ги-хун, когда ты увидишь зеркала, тебе наверняка придет в голову светлая мысль разбить одно из них головой и использовать осколок, чтобы разрезать веревки. Не надо этого делать. В белом комоде лежат ножницы, они обладают большей режущей способностью, чем зеркало. Ножницы и впрямь оказались в верхнем ящике, и Ги-хун даже не поверил, что всё так просто. Он оглянулся через плечо, будто ожидая, что Ёниль налетит на него и выхватит им же дарованные ножницы, но в дверях никого не оказалось. Он был полностью предоставлен самому себе в совершенно пустой ванной комнате. Всё ещё не веря своему везению, связанными руками он осторожно перевернул ножницы и стал вгрызаться их лезвиями в связывающую его руки веревки. До свободы оставалось чуть-чуть… Спустя десять минут Ёниль услышал отчаянное «Из чего ты сделана, чёрт тебя подери?!», доносящееся с отражающимся от кафельной плитки эхом и улыбнулся — обманчиво обтянутый велюром кевлар не впервые выручал его. К сожалению, Ги-хун ухудшил своё положение, обнажив ножницами пуленепробиваемую ткань от мягкой обшивки, но пусть это послужит ему уроком. Первое время бинты уберегут травмированные запястья, но потом, когда те неминуемо протрутся... Что ж, тем быстрее его пленник согласится на своё добровольное заточение. Ин Хо это устраивало. Ги-хун мучался в коленопреклонном положении с неподдающейся воздействию режущей стали веревками с полчаса, пока его мочевой пузырь не стал решительно угрожать разорваться. Позыв к мочеиспусканию стал вконец невыносимым, и решение нужно было принимать немедленно. Либо соглашаться на устный договор со своим врагом, либо испытать пятиминутное унижение от него же, а потом — жить с этим всю оставшуюся жизнь... Конечно, он мог бы стащить с себя плавки, но это означало залить всю ванную комнату - напор был слишком угрожающе большим. Этот вариант показался ему настолько отвратительным, что он сразу его отмёл. Ги-хун лёг на бок на холодном полу, максимально растянувшись и растяжением мочевого пузыря пытаясь затормозить свою физиологическую потребность. Спустя ещё три минуты и это ухищрение перестало приносить облегчение. Положение стало невыносимым, отлить стало жизненно необходимо. — Ёниль... — тихо простонал Ги-хун, ненавидя себя и тайно надеясь, что враг его не услышит. Но раз тот не услышит, то и не окажет помощь — так и случилось. Пролежав ещё невыносимо мучительную минуту, Ги-хун почувствовал как слёзы унижения скользят по его лицу и, в итоге соединившись, затекают в его левое ухо — он всё ещё лежал на боку, тесно сжимая бёдра. — Ёниль, сволочь! «Сволочь» появился в дверях через несколько секунд. Не задавая вопросов он легко подхватил Ги-хуна с пола и подтащил к унитазу. — Нет-нет, я сам, — плача, проговорил пленник, пытаясь вилянием зада увернуться от услужливой руки, — освободи меня. Тот, казалось, был удивлён, что Ги-хун не выбрал другой вариант. Он поднял бровь и с сомнением потребовал: — Пообещай!.. Ги-хун вздохнул, проклиная его за свои мучения и торопливо проговорил: — Я не стану пытаться убежать, навредить или сопротивляться тебе, — (Ещё чуть-чуть и его мочевой пузырь взорвётся)! — Буду выполнять всё, что ты скажешь. Только, пожалуйста, ради бога... На секунду, казалось, Ёниль потерял дар речи и всякую способность двигаться. Просто стоял и остолбенело смотрел в заплаканное лицо своего пленника. Затем, опомнившись, кивнул и метнулся в спальню. Через полминуты он возвратился с какими-то кусачками и в четыре прикуса перебил их лезвиями верёвки на запястьях Ги-хуна. — Порядок? — спросил он с улыбкой. Тот злобно посмотрел на него: — Выметайся! — и отвернулся к унитазу. — Вали! Ёниль не стал перечить и ретировался. Оставшись один, пленник торопливо обнажил член, направил его в унитаз и с двумя потугами после длительного сдерживания выпустил, наконец, струю. Чистое облегчение длилось всего пару секунд — после, чем более его мочевой пузырь опорожнялся, тем яснее становилось Ги-хуну его незавидное положение. Несвобода держалась исключительно на его обещании. Он мог нарушить слово и предать доверие своего врага — точно так же, как сделал он, но в таком случае Ги-хун и стал бы точь-в-точь таким же, он предал бы самого себя, свою цель, свои принципы... Облегчившись, помыв руки и ополоснув лицо, выбывший из игры встал против зеркала, не решаясь возвращаться в комнату. Зашитое плечо, перебинтованные запястья, лицо, осунувшееся за несколько дней недоедания и бессонных ночей, и страшно изможденный вид — он являл собой жуткое зрелище. От собственного отражения ему стало не по себе, усталость навалилась так, что впору было лечь прямо на кафеле и заснуть... Но он всё-таки вернулся в комнату. Ёниль ждал его, расположившись на кровати. При виде Ги-хуна он приподнял край одеяла: — Ложись спать, принцесса. В тени одеяла белели его колени. Ги-хуна передёрнуло от мысли, что Ёниль мог снять с себя боксеры, пока он был в ванной. — Ложись, — повторил с нажимом мужчина, глядя на Ги-хуна со значением. «Ты дал слово» — говорил этот взгляд. Пленник прикусил губу, осмотрел комнату ещё раз, вновь почувствовал, что слева тянет сквозняком и медленно присел на край кровати, ощущая на себе взгляд Ёниля. Он чувствовал, что дрожит, и знал наверняка, что не от холода. — Спокойной ночи, Ги-хун, — услышал он тихий голос за спиной, ощутил руки, обнимающие его вокруг талии и сильное мужское тело, прижимающееся к нему со спины — к его облегчению, Ёниль оставался в боксерах. Когда он почувствовал на своей шее знакомые лёгкие, горячие поцелуи, мужчина зажмурился и, сдерживая отчаянье, сжал изо всех сил кулаки... За этим, однако, ничего не последовало. Нежно касаясь его на прощание подушечками пальцев, Ёниль выпустил пленника из объятий, а затем, совершенно не заботясь о том, что из ненависти и мести тот может придушить его во сне, отодвинулся в сторону и отвернулся, спокойно устраиваясь спать. Изумлённый, Ги-хун обернулся через плечо — после всего случившегося Ёниль ни на секунду не сомневался в том, что 456-й игрок сдержит данное им слово. И, лицезрея его беспечность, Ги-хун, к своему ужасу, понял, что это действительно так: он попросту не сможет предать доверие Ёниля, кем бы тот ни был.