Мой бедный Цицерон

«Бог все время убивает.

А мы созданы по его образу и подобию»,

— Ганнибал Лектер.       

      

             Трина сидела на кровати и думала лишь об одном: ей снятся очень чëткие сны. Их было тяжело отличить от реальности, но всë же Слышащая стала лучше приглядываться к деталям. Именно поэтому она не двигалась с места, стараясь понять, что же произошло в окружающем интерьере.       — Дрэм йол лок. Ты уже поняла, что что-то не так? — спросил голос извне, более знакомый ей как глас старца, говорящего на драконьем.       — Чувства не врут. Я сплю прямо сейчас, — она попыталась найти старика в пространстве, но тот лишь посмеялся.       — Гех. Ты сегодня удаляешься из этих мест, — старик появился из крошечного пятна в воздухе прямо перед Слышащей, — но энергия Доваголз… «Камня Силы»… теперь будет с тобой.       — Мне нужен новый крик.       — Я обучу тебя многим другим новым Крикам, если ты пообещаешь мне одну услугу в будущем. Более того, я готов оказать тебе содействие в познании искусства алок-дилон…       — Что это такое? «Алок-дилон»? Я не понимаю этого слова!       Дед усмехнулся, потерев бороду.       — Я не помню, как это звучит на вашем языке. Бормахи нид. Но точно знаю, что ты будешь готова убить кого угодно ради знаний об этом искусстве.       — Я не буду никого убивать по твоей указке!       — А по указке Мáтери Ночи ты готова убивать, — он пожал плечами, — нет, никаких убийств против твоей воли. Моя просьба будет заключаться в другом и это будет далеко в будущем. Не сейчас.       — Я просто должна согласиться, если хочу знаний о драконах?       Он еще раз пожал плечами, спрятав руки в просторные серые рукава.       — Я не собирась тебя обманывать как ваша Мона Вулон… Мать Ночи. Поэтому буду честен: будет ответственный день, когда я попрошу тебя бездействовать. И ты должна будешь откликнуться на мой зов. Не волнуйся, я готов поклясться, что Кин Аск — близкие тебе люди не пострадают. Возможно, это будет даже не в этой жизни, но твоя клятва будет действенна сквозь века и пространство. Потому что это клятва Дов — она свя́та.       Трина нахмурилась, обдумывая всë вышесказанное.       — По большому счету, мы с тобой одинаковы, — вдруг сказал старик.       — Тоже драконорожденный?       Он рассмеялся, искренне и даже как-то несдержанно на фоне его обычного плавного нравоучительного тона.       — Ты хоть знаешь, чем является Драконорождëнный, м? Это лишь смертный Дова. Души драконов бессмертны, мы перерождаемся множество раз, драконов невозможно истребить. Дова — дети Акатоша, они вечны, но не всегда об этом помнят. И лишь когда вечная душа перерождается в теле смертного, дракон обретает плоть человека, чтобы познать жизнь с другого угла, вот тогда и рождается Довакин — то есть, рождëнный от Дов и приобретающий облик детей Кин. Это Дракон в овечьей шкуре. И в других мирах ты останешься душой дракона. Ты многое забы́ла, Сотлуст. Увлеклась путешествиями по иным мирам и начала скитаться без цели. Я помню, кем ты была, а потому могу лишь попросить твоей помощи в моих начинаниях.       — Не лезть, если ты попросишь — да, я поняла.       — Нет, это не просьба, — серьëзно заверил дед, — это часть нашей сделки: когда я отзову тебя, не смей вникать в то, что будет в будущем. Но я говорил и о том, что выходит за рамки сделки, и ради этого я́ готов сделать тебя гораздо сильнее, чем ты есть сейчас.       Она потëрла виски, собираясь с мыслями       — Н-не тораторь, я не догоняю.       — Я помогаю тебе, а ты́ помогаешь мне. Я помогаю осуществить твои планы́, а ты платишь мне тем же. Я оживляю, если потребуется, а ты за это должна будешь убить. Но это в рамках твоей воли.       — Ага. А просьба о моëм конечном бездействии — это вне зависимости от моей воли?       — Совершенно верно.       — То есть, что бы не произошло, я должна буду в будущем стоять и смотреть?       — Совершенно верно, — повторился Дова и по его лицу было непонятно, доволен ли он от прозвучавшей информации.       Всë звучало жутко пугающе.       — А кого ты хочешь убить? Ради кого оставил лазейку из разряда «ой, нет, я не настаиваю на убийствах, но было бы неплохо»?       — Моего брата. Кросис. Я не хочу его смерти, но всë же она многое бы решила, — он говорил с холоднокровием Лонха, который сжег заживо родственника на глазах Темного Братства.       — Кто твой брат?       Старец вздохнул, осмотрелся по сторонам так, будто даже во сне их могли подслуживать, а затем слегка наклонился вперëд, чтобы произнести имя.       Трина проснулась, едва услышав, кем является брат того милого старика, что вызвался помочь Довакину. Девушка смотрела в потолок, а в еë ушах звенело:       «Алдуин»       Пожиратель миров.       Алдуин.       

***

      Последний день их импровизированного отпуска. Ярмарка прошла немного не по плану из-за упëртой тëтки, но всë же Слышащая была по большей степени довольна.        Из-за дракона, являвшегося в образе старика, Трина проснулась довольно рано — на улице еще не начало светлеть. Цицерона рядом не оказалось. Тихо встав и проследовав к прикрытой двери в кухню, девушка заглянула за нее с ажиотажем ребенка, желающего увидеть как готовят новогодние подарки. Однако, там просто переодевался Цицерон. Похоже, он собирался потренироваться с утра. Шут всегда просыпался раньше Слышащей, она не обращала на эту деталь большого внимания и такой распорядок вещей всегда казался ей естественным. Но ложились спать они одновременно, что немного сокращало время Цицерона на отдых.       Имперец стоял к двери спиной. Без рубашки на его коже отчетливо виднелись шрамы, особенно — полосы поперек лопаток. Из-за того, что все они были под разным углом, а некоторые даже пересекались, не было похоже на следы от когтей. Скорее всего, это была плеть. У Слышащей сжалось сердце от того, что она представила себе появление подобных меток на теле Шута. Когда они были вдвоëм возле теплого источника, Цицерон редко открыто демонстрировал спину: обычно он либо стоял к ней лицом, либо прятался под водой, пуская носом пузыри на поверхность. Открыто он не то, чтобы старался скрыть отметины, однако каким-то образом они всегда оставались незаметны для Слышащей. Только застав Цицерона расслабленным и занятым своим делом, Трина смогла получше рассмотреть болезненные шрамы на его спине.       Переодев рубаху, Шут быстренько застирал уголок грязной одежды. Похоже, Слышащая начала приучать его к чистоплотности. Или, как минимум, Цицерон понимал, что девушке нравится, когда он выглядит более опрятно.       У имперца было не так уж много белых рубашек, в основном он одевался в красные, черные и малиновые оттенки. Всë под стать его старому шутовскому костюму, который он не носил на заданиях, чтобы не привлекать внимания. Он любил играть скомороха, однако еще не сошел окончательно с ума, чтобы увлекаться. Похоже, он уже пережил тот ужасный депрессивный период, во время которого открыто напрашивался на стрелу под ребро.       Трина не хотела прерывать его ежедневных ритуалов. К тому же, ей не помешало бы еще немного подремать, чтобы набраться сил перед поездкой в Данстар за Матерью ночи.       «Я не собираюсь тебя обманывать как ваша Мать Ночи» — вспомнила Слышащая слова старца из сна. И вдруг сама возмутилась: каким же образом Нечестивая Матрона обманывает их? Да и кого «их»? Лично еë? Членов братства? Или вообще у нее за душой таится какой-то страшный секрет еë существования? Конечно, у тысячелетней мумии могут быть свои секреты, мало кто посмел бы выступить с возражением, являясь свидетелем из тех дальних времëн. Но… Что ей скрывать? Самое постыдное Братство передаëт из уст в уста раз за разом: она убила пятерых своих детей в угоду Ситису, чтобы доказать свою преданность, за что и стала Гласом Ситиса. А Слышащий в этой канители, получается, занимает место заместителя-заместителя-директора. Эка-важная птица этот Ситис!       Резко вернувшись в реальность, Трина отошла от двери в сторону, чтобы не попасться на глаза Цицерону. Тот прошел из угла в угол, взял что-то со стола и вышел на улицу. Решив, что не горит желанием ему мешать, девушка вернулась в постель. Если стиснуть зубы, то ходить можно было и без трости, однако для уменьшения боли на постоянной основе отказываться от подпорки не следовало бы.       Под одеялом ещë оставались теплые следы, от чего на хлопке было невероятно приятно снова расположиться. Поëрзав на месте, Трина повернулась и внимательно уставилась на вторую половину кровати, на которой обычно спал Цицерон. На его подушке ещë осталась едва заметная вмятина, будто Шут совсем недавно поднял с нее голову. Но на проверку, его место было холодно и Слышащая по-детски надула губы от досады. Пробравшись совсем немного вперед, девушка уткнулась носом в чужую подушку: обычно она предпочитала не нюхать всë подряд, однако такой заметный жест ей достался от имперца, который то и дело обнюхивал различные вещи, изучая их на предмет опасности или съедобности. Даже в постели Шут раз за разом утыкался в белые волосы Слышащей, блаженно улыбаясь. Конечно, она тоже знала его запах, но не из-за того, что так беспардонно тыкалась лицом в его голову, а потому что за долгий период их скитаний просто привыкла к нему. И подушка, как ей показалось, совсем не пропиталась его запахом. Однако, немного посильнее уткнувшись, Трина поняла, что ошибалась, почувствовав остаточный след прибывания Цицерона. Ощутив какую-то странную, глупую радость, девушка прижала чужую подушку к себе и, если бы она могла замурчать, то определенно сделала бы это, блаженно улыбнувшись.       

***

             Цицерон старался бегать, когда его мысли спутывались, словно подсознательно желал убежать от той тревоги, что таилась у него в голове. А физической активностью он занимался лишь тогда, когда его никто не видит. На территории купален мало кто поднимался рано утром, а потому, проснувшись до зари, Шут чувствовал себя в относительной безопасности. Всë же он не привык к людям и взгляды со стороны кололи его, словно тысяча шипов.       От физической нагрузки в голове либо прояснялось, либо туча голосов из прошлого выхватылала какой-то момент его жизни и обсасывала его, как немощный старик вареный костный мозг рогатого скота. Как повезëт: Цицерон либо вернется отдохнувшим и с проясненным сознанием, либо зашуганным и морально избитым. И в этот раз Шуту не повезло. И вся вина полностью была на предсказании от старой ведьмы.       Размытое предсказание, как и следовало ожидать. Всë, как и его собственная жизнь. Однако, была там строчка, которая вертелась у Шута в голове: «Я вижу белые цветы и белые одежды, за здравие поднятые вверх чаши». Есть ли случай, который подошел бы для их объяснения? Где носят белые одежды? Да еще и цветы… Цицерон закрыл лицо руками, всю дорогу ему мерещились странные образы, пока Шут не остановился и не прижался спиной к каменной кладке чужого забора. Ответ казался таким же простым и очевидным, как и неправильным: это свадьба. Но может ли служащий Ситису скреплять себя какими-либо иными обетами? Когда-то в сердцах он сказал, что никогда не увлечется чем-то за пределами служения Темному Братству. Да, он был ещë мальчишкой, но рáзве не таким образом появляются подобные клятвы? Нельзя принадлежать сразу всем, это невозможно! Пусть нутром он и хочет быть со Слышащей, но его душа навеки в руках иных сил, более могущественных, более страшных. И после смерти покой ему обеспечен не бýдет, поскольку куда бы не приказали явиться, он должен быть там. Как дух, охранающий черную дверь, убежище, или же что-либо еще… Он — вещь в руках древнейшего создания. И дело вовсе не в том, что Цицерону хотелось бы, а просто в судьбе. Это уже не изменить, это обещено, записано и скреплено кровью. Страшнейшая кара настигнет того, кто отступится от своих клятв к Отцу Ужаса… О, такой изменник будет страдать! И доля предателей Ситиса будет страшнее смерти или времени в обычной пыточной для смертных, даже сознание не до конца способно постичь то, что будет там, на той стороне, где безграничная власть сильнейших ограничена лишь фантазией.       Цицерон знал, о чем идëт речь. Такое он уже видел и чувствовал, но лишь отчасти… Да, да, познавший край сознания никогда такого не забудет. И за порогом смерти будет ждать нечто подобное тому, что можно пережить в припадке: боль, страх, непонимание того, что происходит с твоей памятью… Жар, холод, всë будто происходит разом… Сердце колотилось и Цицерон вдруг остро ощутил панику. Ого, он и не думал, что может так сходить с ума, отталкиваясь от изначально светлого образа, к которому стремятся все другие люди… Но он не один из них. Его удел — не расти, а падать, его судьба — страдать за то, что сделала с ним месть. Месть, месть, месть! Какое сладкое слово! Первый и, пожалуй, последний триумф для такого грязного ублюдка! Возмездие за страдания, боль, лишения, шрамы, за плотное знакомство с госпожой Смертью… И вот его расплата. Это то, на что Цицерон был согласен изначально.       Шут повернулся, перекатившись по кладке как по холодному полу. Прикоснувшись лбом к камню, он тяжело перевел неспокойное дыхание.       Да, это цена, кара за гнилую душу, жаждущую отмщения, смерти недостойных, чьи грехи могли быть омыты только кровью и страхом. Повторил бы Цицерон вновь этот путь, зная, как всë повернëтся позже?       Имперец сжал кулаки и с силой заторабанил по камням, сбивая костяшки на руках и ненавидя даже их за свою слабость и боль. Но что же он мог еще ответить?       Если он отступится от своих обещаний Отцу ужаса, то будет страдать, если нет — то провидица видела бýдущее лишь Слышащей. Будущее без Цицерона. Ах, взял бы он слова обратно, если бы знал, что судьба в шутку покажет ему беловолосую Драконорожденную, поманив, словно лакомством, перед самым носом?       Какой же глупый вопрос! Что толку думать о прошлом, когда его невозможно изменить? Будет ли прок от сожалений у того, кто лишен ног или рук? Будет ли избавление у того, кто поддался искушению и пропитался горестной болезнью? Резонно ли спрашивать у жертв судьбы, что было бы для них приятнее, знай они дороги впереди? Какая глупость! Какой фарс! Но почему тогда дрожь так пробирает плечи? Почему горечь пробирается в язык при мыслях о невообразимом будущем? Это неправильно. И предсказание — враньë. Оно касалось их двоих…       Цицерон вдруг распахнул глаза, срывая в полëт крупные слëзы. Его дыхание застряло в горле, которое крепко сжала случайная мысль. Просипев, Шут рухнул на колени и, царапая кадык, старательно пытался вновь хлебнуть сладкий воздух. Временами это даже удавалось.       Всë верно. Старуха говорила про их совместную судьбу, но ведь она и слова не сказала о том, что это будет их общая свадьба. «Она идëт, а ты ступаешь следом» — так ведь сказала трухлявая ведьма? Неужели Слышащая, смотрящая на него столь добрым, нежным взглядом, вдруг отвернется? Считает ли она клятвы, связанные с Марой, противоречащим клятвам Ситису? Решится ли она искать такой любви у кого-нибудь… другого?       Голова раскалывалась.       Полный вдох дался тяжело, в глазах потемнело. Тело дрожало так, будто его только что пробило молнией от темечка до пят. Подняться на ноги не представлялось возможным, удивительно, насколько измождëнным можно быть, не пробежав и ярда. Вокруг было тихо, отсутствие свидетелей поблизости успокаивало. Шут рухнул на бок, абсолютно не думая о будущих следах сырой земли на своей одежде. Он хотел вновь обрести силы для дальнейшего пути.       Сама мысль о том, что он может потерять Слышащую, убивала его. Это сводило с ума. Он оказался между страхом к Ситису и страхом вновь остаться в пугающей тишине, вновь остаться одному. Он плакал. Постыдно, с прихлюпыванием, как маленький ребëнок. Он дал себе слово больше так не делать, но всë же не сдержал его. И остался таким же слабаком, как и был. Чувствовать себя лучше позволяла лишь Слышащая. Да. Она еще с ним… Она поможет. Наверное? Почему такие явные чувства обычно не обманывали Шута? Он всегда хвалился своей интуицией, но либо она решила пошутить над ним и спряталась, либо впереди его ждало что-то весьма отвратительное.       Сил в руках практически не было, однако имперца подгоняла единственная мысль — вернуться к Слышащей.       — Ида, — шептал он как мантру.       Да, он один знает ее истинное имя, он единственный, кому она доверилась. Он продолжит быть ее щитом, что бы не произошло, ведь… Она Слы́шащая, правда? Последняя Глава, которой он будет служить. Потому что другой верхушки Братства он не застанет. Не сможет застать. Не сможет получать приказы от кого-то другого… Если Ида исчезнет, то он лишится кислорода.       Горло сдавило так, будто невидимая сущность сжала костлявую ладонь вокруг его шеи.       — Пожалуйста… — Цицерон пытался отодвинуть несуществующую руку и вдохнуть, — я хочу… Ещë… Немного времени… Ещë немного…       Такие приступы с ним случались не так часто. Но каждый раз имперец боялся, что на этот раз уж точно умрëт. Всë из-за жесткого ощýщения, что Смерть сделала несколько шагов вперед и оказалась слишком близко. Цицерон убегал от нее всю жизнь, но со временем он стал терять над собой контроль, если чувствовал, что костлявая догоняет. Он не видел и не слышал еë, просто спина вдруг ощущала холод дыхания потустороннего мира и имперцу становилось страшно. И, кажется, это позволяло Смерти приблизиться ещë на один шаг.       Сквозь расползающиеся пятна в глазах, показалось знакомое лицо норда, с которым Шут невольно познакомился в бане. Мужчина склонился, его губы шевелились, но речи было не разобрать.       Поняв, что толку от слов никакого, норд склонился ниже.       Что, обворовать захотел? Ограбить дурного Цицерона, пока он не в состоянии себя защитить? Ничего, ещë немного и дрянному мужичонке мало не покажется!       Бубнеж и шорох сквозь шум в ушах изводили имперца. Настырный норд совсем страх потерял!       Уйди.       Уйди!       Как только Цицерон сможет вдохнуть, то он обязательно дотянется до ножа в своëм сапоге! И все заплатят!       Будь ты проклят, деревенщина!       Цицерон разрежет твоë горло и ты не сможешь вдохнуть так же, как он!       Ты умрëшь!       Ты…       — Так легче?       Шут, наконец, смог вдохнуть и тëмные пятна в новом ритме заплясали у него перед глазами.       Ему что… Помогли?       Крепкой рукой деревенщина перевернул имперца лицом вниз и от чего-то дышать из такого положения стало куда легче.       — Не торопись, если становится дурно, то лучше уткнуться в землю, а не лежать на боку — на будущее знай, — он одернул руки, когда Цицерон резко отмахнулся.       Зачем этому норду вмешиваться? Так, позыв доброго саморитянина?       — Ты не умеешь принимать помощь — вот твоя проблема, — заключил добряк, но всë же от Шута не отошëл.       Наверное, так могла бы выглядеть дружба, вот только Цицерон прекрасно знал, что они друг другу никто, а уже на следующий день вся история их знакомства выветрится как следы благовоний в заброшенном святилище. Они не вспомнят друг друга. Так почему же кого-то должна заботить судьба случайного прохожего?       Сев на месте, имперец едва смог угомонить галоп собственного сердца. Он старался не выглядеть таким жалким на глазах у норда. Не из-за того, что его заботило мнение какого-то работяги, а просто из-за тех крох самоуважения, которые у Шута остались. На какое-то время Цицерона даже посетила мысль, что мужик, стоящий рядом, смеется над ним, однако на проверку тот был разве что слегка взволнован — ни грама намека на внутреннюю ухмылку в размышлениях о слабости Цицерона.       — Тебе помочь встать?       Шут отвернулся. Ему не нужна была помощь! Самым лучшим решением для случайного человека было бы развернуться и уйти. Зачем хлопотать над дураком? Он даже не просил этого!       Но норд стоял на месте. Гадство, Цицерон даже не запомнил его имени! А ведь они столько раз пересекались в этих треклятых купальнях!       — Ты несчастный, — сказал вдруг норд, сев рядом на землю.       Цицерон молчал, сжимая кулак на своей груди в попытке проследить ритм биения сердца. Да и он не знал, что именно так хочет сказать. Определëнно, что-то настырно просилось наружу, вот только облочить эмоции в слова не давала дурная голова.       На небе едва пошевеливались тучи, нехотя пропуская первые намëки на рассвет. Но самого солнца ещë не было видно. Интересно, почему это деревенский мужик вставал в такую рань? По привычке? У Цицерона тоже имелись привычки… Но из-за Матери Ночи. Матушке требовался особый ýход и к своим обязанностям Хранитель приступал с утра: молитва, смесь трав и масел, уход за безжизненным телом Нечистивой Матроны, затем непродолжинельная беседа в тишине. Когда-то ему попросту больше было не с кем болтать.       — Ты очень несчастный, — повторил норд, — такие как ты живут в лишениях.       О, не стоит лезть в душу Цицерона, умник! Если бы не его помощь с приступом, то Шут бы уже давно оставил надоедливого работягу с перерезанным горлом возле каменной стены!       Стоило что-то ответить.       Какие-то слова застряли в горле и Цицерон не мог осознать их смысл до конца прежде, чем произнесëт вслух.       — Прости…       Вот, что это за слово. Оно просилось наружу с самого начала, но Шут не знал почему.       — За что?       Цицерон молчал. Ему было стыдно за мысли, невысказанные вслух, а так же за свой безосновательный гнев на человека, который совершенно непричастен к его проблемам. Такое всегда случалось, когда Шут напуган: он не знал, кого винить за всë то, что с ним происходит. Он шипел и извивался, обращая свой гнев на всех окружающих как раненая кобра, что жалит любого несчастного, оказавшегося поблизости.       — Ни за что, — Цицерон встал и его тут же поймали за руку.       — Э, ты чего? Тебе же ещë плохо! В глазах-то хоть прояснилось?       В них темнело, но появление норда было весьмá отрезвляющим. Холод со спины изчез, будто Смерть испугалась присутствия других живых людей. Следовало вернуться к Слышащей. Рядом с ней становилось так спокойно, будто все проблемы разом лишались веса. Она была «своей». Цицерон чувствовал себя счастливым, утыкаясь носом в еë белые волосы и вдыхая перемежающиеся запахи каких-то неизвестных уходовых средств.       — Мм… угу, — имперец отвернулся, конечно, он бы мог вырвать зяпаястье из хватки норда, но почему-то накалять ситуацию ему не хотелось, а потому Шут с неким покорством ждал, когда же его отпустят.       — Береги себя, малóй, — норд, наконец, разжал свои пальцы.       Цицерон шагнул вперед, почувствовав свободу, но вдруг остановился и что-то спросил.       — Чего? — переспросил белобрысый фермер, не расслышав вопроса.       — Я не знаю твоего имени, — признался имперец.       Не удивительно. Возможно, он даже ни разу напрямýю не представился, отвлекаясь на болтовню своих приятелей в бане. Или же не хотел представляться, подсознательно видя в юноше не незнакомца, а давнего приятеля, которого потерял много лет назад. Удивительно, до чего же нас может пронизать ностальгия из-за людей, которые лишь похожи на тех, кого мы знали очень давно.       — Снор, — представился мужчина.       Цицерону не понравилось это имя. Вечно у нордов были какие-то обрубки вместо настоящих имëн! Но Цицерон запомнил, что ему сказали. Кивнув, имперец поспешил вернуться в домик к Слышащей, оставив мужика в легком негодовании, поскольку, возможно, даже не подумал, что никогда не назывался в его присутствии. Мужская компания даже посчитала Цицерона немым, посколько тот молча стушевался и сел, не споря со странными нордами. Высокий блондин усмехнулся.       Норд вздохнул и потëр лицо. Ох, и странный же рыжий парнишка им попался в парилке. Но в его поведении Снор видел очертания чего-то знакомого. Почему-то первым делом, заметив в самом углу у стены молодого имперца, мужчина подумал: беспризорник. Война создавала таких десятками. И со временем их число увеличивалось. В детстве Снор играл с таким же мальчонкой, у которого не было крыши над головой. И каким-то образом, людей, подобных своему другу, норд видел издалека. И рыжий парень был не исключением. Такие как он не ждут от жизни ничего, не умеют напрашиваться, с настороженностью относятся к чужакам. Но их эмоции самые искренние. Остановив юношу до того, как он успел улизнуть из парилки, Снор будто бы вновь прикоснулся к старому другу. Пусть тот ещë недостаточно раскрылся, но мужчина желал ему всего самого хорошего. Потому что он знал, что самое незначительное добро, брошенное в его сторону, будет ощущаться таким человеком как самое настоящее сокровище. А зло, наоборот, не возымеет какого-либо эффекта, поскольку та грязь, в которой варятся никому не нужные люди, по-сути, и являлась их обыденностью. Они живут, будто неприякаянные души, мечтающие о любви и цели. Если, разумеется, кто-то из них осознавал, что же значило слово «любовь». Некоторые обходились только призрачной целью.       Снор видел, что рыжий имперец не интересуется женщинами в привычном понимании. Ступая по женской бане он не загля́дывался на других, а лишь шел вперед к той, кого хотел вынести на воздух. Такой выдержке можно было бы́ позавидовать. Сам норд, к примеру, не отличился подобным холоднокровием, но он же, всë-таки не оскопленный, чтобы холодно смотреть на едва прикрытых дам!       А вот эта мысль хорошо прозвучала у него в голове. Ни один здоровый мужчина не будет так невозмутимо стоять в рассаднике женских прелестей. Так, в чем же заключался его недуг? Что именно в нем сломалось? Даже будучи верным своей даме сердца, в голове человека остается обычный интерес, но не у этого парня. Ох!       От всех этих размышлений о женских банях, у норда разыгрался аппетит. Можно было продолжить филосовствовать, попивая стаканчик мëда и заедая доброй похлебкой с горячим мясом. Всë же в этом месте прекрасная кухня.

***

      Стук в дверь разбудил Слышащую. Ах! Она так прекрасно устроилась, что ещë могло стрястись? Цицерон не стал бы топтаться на пороге. Может, это что-то вроде «обслуживания номеров»? Они днем уезжают в конце-концов, чëрт ногу сломит, разбирая какие там у них в Скайриме правила сдачи комнат!       Открыв дверь, Трина не обрадовалась. На пороге стояла знакомая фигура, но девушка была бы в сто раз счастливее, если бы такие гости не посещали еë скромное обиталище.       — Чо надо? — без тени скромности спросила Трина, она не хотела очередного скандала из-за каких-то пустяков, но дамочка уже сама напрашивалась на пару ласковых словестных оборотов.       — Хотела поговорить, — так звучат слова человека, который готовится вдохнуть партию воздуха только для того, чтобы начать качать права.       — Начинай, только подожди, я закрою дверь.       Она без особого смущения вошла в дом, опытным путëм доказав, что, как минимум, к вампирам она не имеет никакого отношения. При чем, для того, чтобы протиснуться в зазор между дверью и косяком, женщина даже не постеснялась толкнуть Слышащую слегка вбок. Ещë одним махом гостья́ доказала, что не является и человеком, поскольку у Трины точно сложилось ощущение, что это иного рода Божья тварь.       — Я всë понимаю, — спокойно и даже как-то вымученно наигранно пролепетала женщина, путая Трину своими сигналами как компас в ураган, — ты могла забы́ться, поверить, постесняться. Но для меня это весьма ценная вещь и я хотела бы еë вернуть.       По-Цицероновски выразительно хлопнув ресницами, Слышащая закрыла дверь и повернула голову на бок:       — А конкретика будет?       — Мне нужен мой крем, — с долей раздражения сказала гостья, уже заметно теряя маску «хорошей подруги».       В прошлый раз, говоря об этом, на Трину кинулись с кулаками. В этот раз она будет готова.       — Иди, купи, в чем проблема, — наигранно пролепетала Ида, чувствуя в своëм голосе тональность Шута.       — Это не смешно. Мне даже муж не верит!       — Похоже, это тема для сеанса психотерапии, — Слышащая приоткрыла дверь, показывая, что путь из такого неприятного разговора всë ещë у гостьи перед глазами, — прости, не могу дать ссылку на психолога: в Скайриме ещë не установили вышки пять-Джи.       Даже не собираясь вникать в поток неизвестных слов, женщина отмахнулась, возвращаясь к предмету спора:       — Где моя банка?       — Их две, и они обе трясутся у тебя на рëбрах! В чем проблема? Других у тебя не было до того момента, как я грохнулась в обморок, оставив корзинку с вещами!       — Которые я благородно сложила!       — Оставив процент за работу, да?       Женщина цокнула языком и Трина крепко вцепилась в железный подсвечник за своей спиной. Она делала это так, чтобы никто не заподозрил. Если эта хищница ещë хоть раз дëрнется — Слышащая сможет отбиться. Конечно, между ними была разительная разница в росте: все прелести чужой груди Трина могла рассмотреть лишь потому, что та была на уровне еë лица. Большие люди сильные, а маленькая девушка с белыми волосами не могла похвастать проворностью Шута. От нервного напряжения бедро заранее начинало ныть, но Трина делала вид, что ничего не чувствовала. Так поступают люди еë ремесла: игнорируют боль.

***

      По дороге к домику, Цицерон встретил управителя, а тот предупредил, что проверит сохранность вещей в двенадцать часов. Немного времени оставалось, чтобы расшевелить Слышащую. Но устраивать игры Шут не собирался, чувство, что кто-то в любой момент может оказаться возле их дверей, неприятно покалывало изнутри.       Дернув за ручку, Цицерон напрягся: войти в дом он не мог. Оглядевшись в поисках посторонних глаз, ассассин сделал несколько шагов в сторону, а затем исчез за углом, где был вход во вторую половину дома. Простучав особый ритм, Шут состроил игривую мордашку в окно и услышал как щëлкнул ключ изнутри. Он вошел быстро, не привлекая к себе лишнего внимания.       — Что случилось? — он хотел звучать спокойно, но напряжение в его голосе улавливалось.       — Я испугалась…       — Кого? — Цицерон прошел в коридор и замер, понимая основную загвоздку, которая их ожидала при сборах.       — Я испугалась, когда она пришла… В прошлый раз она не побоялась накинуться на меня даже на людной ярмарке, что можно вообще тогда сделать в доме? Я… Запаниковала.       Поперек коридора в неестественной позе лежала женщина, которую Шут сразу узнал. Сев на корточки, ассасин аккуратно прижал два пальца к еë шее и замер. Неизвестно, сколько проблем было бы от живой барышни, но перед Цицероном определенно был труп. Ещë теплый, рассматривая его, имперец не удивлялся, от чего Слышащая была в таком смятении. Всë же женщина была сильной и высокой, если бы она решила вступить в борьбу с хрупкой хромой девушкой, то за ней было бы явное преимущество. Шут бы, конечно, смог перебороть еë и со своим скудным ростом, но это лишь потому, что он крепкий и здоровый мужчина, силы в нем было больше, чем казалось на первый взгляд. Но Иде было, о чем переживать — бесконечно уворачиваться от такой барышни не получалось бы.       — Мы ругались. Она двинулась на меня и мне стало очень страшно, — продолжала свою историю девушка, взволнованная не столько убийством, сколько тем, что это случилось так не вовремя.       Трина в целом не была хороша в ближнем бою. Она предпочитала либо стрелять из лука, либо отравлять жертв. Бить кого-то мечем или ножом — это в корне не еë метод. И даже то тому факту, что главное орудие убийства валялось на полу, чувствовалась вся неопытность состоявшегося нападения.       — Хорошо, — говорил Цицерон каким-то своим мыслям, ведь в ходе рассказа Трины он больше концентрировался на деталях вокруг, — тогда Слышащая моет это, — Шут поднял окровавленный подсвечник и вручил девушке, затем подхватил труп и потащил по полу — всë же женщина была гораздо выше его самого, — а мы поехали кататься!       Глядя на его скорченную рожицу, тяжело было бы поверить, что в руках Цицерона окровавленный труп. Но, всë же, с чем-чем, а с мертвецами бывший Хринитель обращаться умел. Иногда даже лучше, чем с живыми.       Ненужную гостью требовалось спрятать. Причем, желательно так, чтобы при осмотре дома еë было бы невозможно найти. Или хотя бы проблематично. Выносить тело из дома нельзя — это бы точно заметили все. Спрятать во дворе тоже было бы рискованно — не только из-за лишних глаз, но и из-за того, что некоторые постояльцы отдыхали вместе с собаками. А эти звери крайне непредсказуемы, если ты не являешься их владельцем. Поэтому — только дом.       Закончив с подсвечником, Трина принялась убирать кровавое пятно на полу.       — Не тяжело? — Спросил Цицерон, сажая тело на пол в спальне рядом со шкафом.       — Терпимо, — выдохнула она, подтаскивая ноющую ногу.       — В следующий раз оружие не стоит бросать на пол, — нравоучительно произнес Шут.       — Отстань.       — Это важно.       — Цицерон! — она злобно зыркнула на бывшего Хранителя и он, словно побежденный, поднял руки и закрыл глаза. — Не до тебя сейчас!       — Хорошо. Я прячу.       — Куда собрался прятать?       — Да вот, — он покрутился на месте, — здесь не так много вариантов.       Целиком такая высокая женщина могла поместиться либо в шкаф для одежды, либо же под кроватью. Однако, второй вариант будет заметен издалека, поскольку ножки кровати были довольно высокими. На второй половине дома всë было ещë хуже, поскольку там даже шкафа не было — лишь короткие комоды. А туда тëтенька ростом метр-девяносто могла влесть разве что в разобранном виде.       — Нужно придумать что-то ещë, — сказала Слышащая, но они с Цицероном были в равном и весьма дерьмовом положении.       — Цицерон думает, — спокойно ответил ей Шут, задумчиво кивая чужой головой.       — Не раздражай меня! — она показала на кивающую мëртвую голову и взмахнула руками, удаляясь вместе с кровавой тряпкой в кухню.       — Не раздражай еë, — передразнил Слышащую бывший Хранитель, отворачивая голову женщины к зашторенному окну.       — Цицерон, пожалуйста, — Трина вошла и устало облокотилась на стену, — скажи мне, что мы не идиоты и у нас есть план.       — У нас есть где-то час до того, как придëт управитель проверять дом.       — Он придëт в одиннадцать?!       — В двенадцать.       — И ты молчал?!       Шут показал пальцем на мертвеца, сидящего на полу.       — Молчит здесь только она, — со знанием дела протянул Шут.       — Я тебя сейчас ударю, — рыкнула Слышащая, испепеляя имперца взглядом. Она явно была не настроена шутить.       — Только прошу, — Цицерон вновь поднял ладони вверх, сдаваясь, — не так же сильно как еë, — он указал на труп.

***

      Управитель хотел закончить на высокой ноте. Всë же незнакомцы, прибывшие издалека, потратили под его присмотром неплохое состояние. А с каждого потраченного септима ему падала часть в карман — и было бы неплохо, если подобные гости решат повторить свой отдых позже. Ему не хотелось лезть в их дела, все же велика вероятность, что в своë рабочее время они промышляют грабежом или контрабандой — однако, деньги не пахнут. Он поправил волосы и постучал в нужную дверь. В доме послышалось некое копошение. Не отчетливо, но управитель смог разобрать слова: «давай, этот Джонни-Гудмэн уже за дверью». Кажется, это сказала девушка. И мужчина был без малейшего понятия, о чëм она говорила. Наверное, сравнила с каким-то знакомым или дальним родственником — людям это свойственно.       Когда дверь открылась, на пороге действительно стояла беловолосая девушка, за время пребывания в купальнях она похорошела: выпрямилась и избавилась от какой-то мертвецкой бледности.       — Здравствуйте, — управитель показал ей одну из самых обаятельных своих улыбок, — позволите войти?       — Конечно, мы вас ждали, — она как-то напряженно закрыла за ним дверь.       — Проветриваете? Надеюсь, я не наткнусь на осколки духов?       — Нет, мы ничего не разбили, — уверила Трина, — просто хотели добавить кислорода, а то душно как-то.       — Конечно, — он прошел по идеально вымытому коридору, — воздух — это то, чем мы тоже гордимся. Вот смогли бы вы так дышать, допустим, в Рифтене? — ох, зря он начал с города воров, но язык сам подвернулся. — Не обязательно там, но всë же. Любой город — довольно грязное и душное место. А у нас — простор.       Она напряженно улыбнулась. Но не похоже, что его слова проходили мимо неë.       — А знаете, что? В следующий раз, если будете отдыхать, то мы определëнно придумаем что-нибудь свежее. Просто ищите меня, а не других, и мы что-то придумаем.       Она ещë раз довольно напряженно улыбнулась.       «Мы уже тут непридумывали в ваше отсутствие», — подумал Цицерон, протирая старым платком воду со столешницы, от которой в ином случае остались неприятные бардовые следы.       — Тут, я думаю, всë впорядке, — он бегло заглянул в комод, хлопнул дверцой прикроватной тумбы и бегло осмотрел сад через окно, — я думаю даже так: вы — хорошие люди, а потому с вами не будет никаких проблем!       Играюче он прошелся возле кровати, Слышащая следила за каждым его новым шагом, затем мужчина взялся за двери шкафа, Трина подняла голову и они улыбнулись друг другу.       — Никаких проблем, — повторила она.       — Знаете, это место пошло вам на пользу. Вы стали такой по-здоровому румяной, всë же следует бывать здесь по-чаще! — протянут работник купален.       — Может быть.       — Не «может быть», а точно, — заключил мужчина, открывая шкаф.