Мой бедный Цицерон

Какая-то часть тебя уходит с тем,

кого ты потерял,

ведь дружба — это как любовь.

Лучше ни к кому не привязываться,

слишком это рискованно.

— Марк Леви, «Похититель теней»

             Лагерь — это место посреди чужого мира, где пахнет дымом и где можно чуть менее осторожно дышать. Но Рун не питала надежд к таким местам: она прекрасно знала, что пара горящих поленьев и палатка из листьев не сделают какое-то место более безопасным, чем лес вокруг. Девушка лишь хотела сделать видимость того, что опасность целого мира еë нисколько не заботит. Чтобы выглядеть сильной. Возможно, чтобы так же вызвать чуть больше раздражения у окружающих. Жаль, что рядом с ней был лишь один человек — Назир, сильное раздражение которого было бы нежелательно. Мужчина находился в пределах досягаемости, прямо напротив нее. И он не шибко был рад атмосфере вокруг. Смуглый редгард поломал хрупкие ветки и кинул кучкой в разгарающееся пламя — он отлично поддерживал тепло в недоброй Скайримской ночи.       Рун села более смирно, поскольку еë расхлябанная поза, похоже, раздражала Назира больше задуманного. Девушка же пыталась нащупать ту грань, где мужчина ещë не морщит нос, но уже не отводит взгляд так, словно его спутница являлась багажом с не самым необходимым содержимым.       — Скажи что-нибудь, — она хотела прозвучать расслабленно, но от чего-то фраза получилась капризной.       Чëрные глаза Назира блеснули на неë, тьма разглаживала очертания его смуглого лица, от чего казалось, будто только глаза парят в воздухе, прожигая компаньонку.       — Слишком тихо вокруг, — ответил редгард и его фраза подразумевала, что неначавшийся диалог исчерпан.       Рун повозилась на месте: ей хотелось привлечь к себе внимание, однако мужчина напротив сидел с непоколебимой уверенностью, что от него, в целом, больше ничего не требуется, а значит он имеет право не тратить силы на ненужные вещи, такие как танцы, песни и разговоры по душам с новой Хранительницей гроба Матери Ночи.       — Где ты был до Братства? — в этот раз еë голос прозвучал более приятно, но почти лилейно, от чего редгард поморщился, словно у него свело зубы от чужой сахарности.       — В месте более скверном, — коротко кинул мужчина, не поднимая взгляда от огня.       — Где именно?       На этот раз он внимательно посмотрел на Хранительницу, кинул в огонь охапку мелких прутьев и вновь молчаливо уставился в пламень.       — Тебе об этом знать необязательно, — наконец, изрек редгард.       Девушка потерла озябшие плечи.       — Тут холодно, — пожаловалась она, но не зацепила своими словами никакой интересной реакции союзника.       — Тогда иди в палатку. И спи.       Она остановила себя от радостного принятия предложения, поняв, что Назир не шелохнулся. И верно: кто-то из них должен охранять лагерь, пока второй будет отдыхать. И, похоже, мужчина взял роль охранника на себя.       — Мне не то, чтобы хочется спать, — она выдержала паузу, надеясь, что ей хоть что-нибудь ответят, однако Назир молчал, — если что, то я могу проследить за лагерем ночью.       — Если мы будем оба сидеть здесь, то я сразу заявляю, что не намерен с тобой вести разговоры, — заявил мужчина и Рун даже опешила: почему? Что не так?       — За нами следят? — испуганно поинтересовалась она, больше вынуждая редгарда проявить хоть какую-нибудь эмоцию.       — Кто знает, — холодно ответили с другой стороны костра.       — Но ночью в Скайриме очень холодно.       — Тогда тебе не повезло. Кто знает, сколько ты будешь обязана мотаться по склепам, ухаживая за Матерью Ночи. Скажи спасибо Цицерону.       — «Спасибо», — скривилась она пламени, будто представляя в теплых языках рыжие пряди Шута.       — Я бы на твоëм месте постарался звучать более искренне, — с неожиданным осуждением сказал Назир, на секунду нахмурив брови, — всë же, если бы не его отказ, то гнить бы тебе под стенами крепости того тëмного эльфа. Как Дж’Теннуру.       — Прекрати! — она спохватилась, напомнив себе о том, что не стоило давать волю своим эмоциям. — Не напоминай.       — Конечно, мне тоже жаль котика, но что поделаешь: у нас опасная жизнь. И не каждый будет бросаться на верную смерть, как это всегда делает Цицерон, к примеру. Только он у нас такой псих.       Редгард достал из наплечной сумки тонкую лепешку, сложенную несколько раз и, смачно откусив, вздохнул, поднимая взгляд вверх. Какая-то мысль, связанная с Шутом, зацепила его.       — Как думаешь, Слышащая разомлеет от его песенок? — гаденько спросила Рун, словно лиса, надеющаяся на то, что при правильных славах ей упадëт кусочек сыра.       Назир не спросил «о чем ты?» Хотя ему очень хотелось по началу. И вдруг он стал хмурый, словно грозовая туча, почти злой — всë из-за прозвучавших слов.       — Ей же он явно нравится, — продолжала подначивать Хранительница, — и ходит она вечно с ним… Не от большой ли любви?       — Помолчала бы.       — А что? Мне кажется, что это весьма очевидно.       — Меня раздражает наш разговор, — рыкнул мужчина, хотя его злость едва ли не делала из рычания крик, — вечно ты пытаешься в чужом белье копаться! Мне плевать, что там и у кого! А ты малолетняя дрязгунья — вот поэтому тебя в Братстве никто и не любит! Теперь и Дж’Теннура нет, чтобы тебя терпеть! И ты решила мне мозги изводить?       Девушка встала, гордо завернулась в накидку и пошла в палатку. Назир тяжело вздохнул и потëр лицо: он всегда не умел сохранять баланс между шепотом и криком. Да и слова девчонки сильно оцарапали его изнутри, воспаляя скудное воображение.       Глупости всë это. Трина относилась к Цицерону, скорее, как к скудоумному ребëнку. Ей нравилось его защищать, возможно, даже своеобразно забавляли раздражающие стишки. Но он ничуть не выглядел как мужчина, способный защищать. Подумав об этом, Назир осëкся. Как же. Ведь перед глазами возник не тот Цицерон, над которым они с Арнбьоном смеялись, а молчаливый ассасин, который пришел к Назиру после отравления Слышащей. Ужасная перемена. Стоило ему заткнуться — и уже будто кто-то другой завладевал его рассудком. Некто более опасный.       Первый раз такой фокус Шут продемонстрировал, когда напал на Астрид: страшное перевоплощение из идиота в профессионала, способного одновременно уклоняться от нескольких убийц, да ещë и выжить после нападения вервольфа. Уж что-что, а выживать Шут умел. И драться тоже. И никто не знает, каким же себя покажет имперец, спрятавшись от чужих глаз. Что он говорит, когда их со Слышащей никто не видит? Что делает?       Назир поморщился. Нет, Трина слишком большая недотрога. Да к тому же и весьма брезгливая. А Цицерон часто в грязи, так что не годится он за лакомый кусок.       Мужчина потëр переносицу, вспомнив, что эти двое уехали туда, где принято мыться. Какова вероятность, что в таком виде Шут ей вдруг приглянется? От обиды Назир сжал челюсть. Нужно было протестовать, когда эти двое разругались в Убежище и напрашиваться в сопроводители Слышащей. Почему он не продумал такой план? Что же, осталось лишь надеяться, что Цицерон с Триной продолжат ругаться.       Ветер сменил направление и редгард решил пересесть в другое место, чтобы не надышаться дыма. Внезапно ему вспомнился один маленький эпизод, что произошел на холме возле Убежища. Тогда Шут поцеловал Слышащую. И, кажется, после этого он хитро блеснул глазами в сторону Назира, от чего редгард поспешил испариться с места. Словно испугался.       От чего же? Он выше, сильнее и… И абсолютно точно знает, что в схватке с Цицероном проиграет. Потому что Шут непонятен, его тактика боя хаотична и безжалостна как пустынная буря. Он способен перекидывать орудие из руки в руку как игрушку, доставать ножи из ниоткуда… Цицерон — это хаос. Пугающий, уничтожающий всë вокруг смерч. Мог ли он защитить Слышащую? Определëнно. И справился бы с этим пугающе хорошо.

***

      Цицерон выглядел очень задумчивым, когда тянул вожжи в сторону, чтобы лошадь повернула к главному выходу. Осталось преодолеть последний рубеж, прежде чем они со Слышащей могли бы почувствовать, что вышли на свободу. Трина сидела впереди, рядом с Шутом, стараясь поддерживать максимально непринужденное выражение лица. Вокруг бурлила толпа. Как только они выехали из «золотого круга», им пришлось столкнутся с тем потоком что не может оплатить постоянное проживание, но тоже жаждет искупаться в горячей минеральной воде. Этот сброд напомнил Цицерону о том, что помимо его крохотного мирка со Слышащей, вокруг них существует огромный и грязный реальный мир. И это осознание вдруг легло таким контрастом на недавние воспоминания. Шут думал не только о перемене их отношений со Слышащей, но и о тех простых, добродушных мужиках, что беззлобно приняли его в свой круг. И, кажется, это был единственный раз в жизни, когда Цицерону было не нужно притворяться. Он думал о человеке, благодаря которому в его сердце появилась надежда на человечество. И о том, что произошло в последний день. Положив руку на сердце, Цицерон бы сказал, что никогда не хотел бы причинить боль Снору. Но жизнь бывает несправедлива и жестока. И Шут уже давно привык воспринимать данность как она есть, а потому не винил ни Слышащую, ни погибшую жену Снора, которую они оставили позади.       Трина не выглядела паникующей, но все же она была напряжена. Кажется, она впервые убила кого-то, кто не был заказан Темному Братству и не являлся откровенным варваром. Шут помнил, что воины называют это «кодексом чести» — это когда определенное действие должно находить закономерное наказание. А жену Снора было не за что наказывать настолько жестоко. И теперь Цицерон лучше понимал, что же имела ввиду Трина, говоря о «сострадании». Человечность, в целом, не была такой часто поднимаемой темой в его голове, но чем больше ассасин общался со Слышащей, тем лучше понимал как та видит окружающий мир. Она жалела других порой больше, чем жизнь жалела еë. Такие люди редко появлялись в Тëмном Братстве, однако Шут уже встречал Темных сестер, что не испытывали особого удовольствия от своей работы. Ими двигало что-то другое: необузданное стремление к суду над теми, на кого управу не найти. К Темному Братству обращались многие: убогие, обездоленные, обезчещенные, преданные всеми, желающие только восстановить свою справедливость через убийство. Ассасины Братства не были святыми, но на них кто-то молился. Те жители городов и деревень, у кого нет власти, но есть цель. И порой за эту цель они отдают последнее, чтобы спать спокойно.       Цицерон вспомнил свой последний заказ — того имперца, который рассматривал девиц как блуждающий скот. Точнее, даже не самого парня, а женщину, что его заказала. Всеми покинутая, но с радостью в глазах от понимания, что тот, кто причинил ей страдания, наконец, сгинул. Он больше никому не причинит вред. И это было последней мыслью, которую Цицерон хотел бы запечатлеть, прикасаясь к этой истории. Потому что, гладя на маленького мальчика имперской внешности, Шут сразу понял, что же сделал тот солдат, а, самое главное, он множество раз убеждался в его способности сотворить нечто подобное самым ужасным образом. Именно поэтому многие приходили в Тëмное Братство. Из желания убивать снова и снова тех, кого не смогли убить когда-то.       Имперец притормозил, пропуская серую толпу, что преградила путь его лошади. И сквозь поток людей он видел портрет того, кого не смог убить, когда был ребëнком. Человека, что заслуживал смерти больше всего.       Ида мягко коснулась его, но Шут не вздрогнул, а просто перевëл взгляд в сторону своей спутницы.       — Спокойнее. Что с тобой?       Скорее всего, она подумала, что Цицерон обеспокоен тем, что произошло намедне, однако больше всего его беспокоило собственное прошлое. Каждый из убийц Тëмного Братства начинал свой путь, убивая в своих жертвах лишь того, кого хотел бы убить когда-то давно. А несчастная женщина, которой не стало этим утром, была исключением. И именно этот факт начал поток мыслей, что пробудили самые скверные воспоминания.       Шут хлопнул вожжами по крýпу кобылы и та пошла вперëд. Ворота подъезжали всë ближе, затем они остались позади, однако выдохнула Слышащая лишь тогда, когда купальни потерялись за горизонтом. Шут старался не думать о своей прошлой жизни, от чего больше фокусировался на реакции девушки рядом, отслеживая малейшие изменения. И он видел как постепенно с еë плеч исчезо напряжение, однако грусть в глазах, которая больше не пряталась за показательной улыбкой, становилась всë невыносимее. Цицерон задумался о том, как будет горевать Снор, когда узнает, что его жена мертва. Она не была самым приятным или интересным человеком, порой злила и раздражала, но, похоже, он в самом деле еë любил. Наверное, так и выглядят настоящие чувства, которые живут, невзирая на недостатки дорогого человека. И, хоть его жена была той ещë занозой, Снор не заслужил такого горя, которое он испытает, узнав всю правду.       Цицерон положил руку на сидушку, чтобы незатейливо прикоснуться тыльной стороной ладони к бедру Слышащей. Он не смог заставить себя положить руку ей на ногу, но прикоснуться к девушке Шуту хотелось. Ида повернула голову, но Цицерон не шелохнулся. Она накрыла ладонью холодные костяшки и улыбнулась своему компаньону.       — Почему мы грустим? — спросил Цицерон.       — Наверное, это всë из-за того, что наши планы нарушили, — неопределенно ответила девушка рядом.       — Ухх, — Шут грозно помахал кулаком в воздухе, — глупые нарушители планов!       Трина подсела ближе и подхватила его под локоть, от чего имперец едва ощутимо стушевался.       — Когда доберëмся до нового дома, то снова будем в безопасности, — пообещал Шут, в его голосе слышилась слабая надежда на положительные изменения в ближайшем будущем.       Трина не любила, когда Цицерон не верил собственным словам. Как будто он в самом деле думал, что способен обмануть Слышащую! Хотя… Наверное, неосознанно он просто недостаточно хотел еë обманывать. Уличать кого-то в развешивании лапши по ушам Трине не очень-то и хотелось, а потому она просто отрешенно молчала после слов Шута.       — Так, что это была за банка? — вдруг бодро спросил Цицерон, пугая Слышащую такими внезапными изменениями тона.       — Что?       — Та штука, которую дамочка у тебя украла. Что это была за вещица? Покажешь?       — Да просто, — Трина потянулась к дорожной сумке, что лежала позади неë в телеге, — на самом деле мне даже немного совестно после всего случившегося. Я просто хотела назад свою вещь…       — И Слышащая имеет на это право! — Цицерон заступился за интересы своей госпожи.       — Но… Как будто в душе у меня закралось чувство, что оно того не стоило, — девушка извлекла на свет стеклянную банку, овитую узорами из серебрянных листьев, на крышке блестел крохотный осколок рубина, ещë более мелкие и менее ценные камни украшали оставшееся место.       Цицерон с интересом покрутил вещь в своей руке, второй рукой он продолжал держать вожжи, чтобы лошадь не чувствовала излишней свободы. Хотя взгляд Шута, нахмуренный и серьëзный, был отдан только врученной баночке.       — Еë мне отдала пожилая женщина, когда-то ей сделали эту вещь на заказ, но после череды несчастных случаев больше у неë ничего не осталось и она надеялась, что такую баночку у меня получится где-нибудь выгодно продать. Но мне она понравилась и я оставила еë себе. Всë равно нужно же куда-то складывать бальзамы.       — Людей убивали и за меньшее, — со знанием дела заявил Шут, отдавая банку Трине, — Слышащей не о чем волноваться. Мы уже уехали. К слову-к слову… Никогда бы не подумал, что такая идея придëт в голову к Слышащей! Куда спрятать тело! Хах! Прекрасно! Безупречно! В ком-то проснулся истинный дух члена Тëмного Братства, стоило только пробудить хлоднокровие!       — Не хочу об этом говорить, — она насупилась, точно поток лестной речи обидел еë хлеще нецензурной брани.       Они оба понимали, что ни шкаф, ни место под кроватью — ни одно из этих мест не было в достаточной степени надëжным. И вдруг Трина предложила этот план… Распороть матрас, частично выпотрошить обивку в сумку, а затем спрятать тело внутрь. Цицерон обмотал еë голову льном, чтобы кровь не пропитала оставшуюся обивку раньше времени, а затем старательно зашил матрас, перевернул и разровнял сверху, прикрыв одеялом. Так тело не найдут несколько часов. За это время им нужно сдать дом и выехать как можно дальше, желательно запутав след. Поэтому они не едут в деревню, как хотели ранее, а поворачивают к лесу. Чем меньшее количество людей их заметят — тем лучше.       — С таким характером она померла бы через неделю, — вдруг сказал Цицерон, не поворачивая головы к Слышащей, — или ограбили бы. Может и того хуже. Умереть без мучений — тоже своего рода спасение.       — Только, пожалуйста, не начинай…       — Почему же? Слышащая всë равно думает об этом. Ей жалко воровку.       — Не то, чтобы жалко…       — Жалко-жалко! — пропищал Шут.       — Жалко у пчëлки, а я думаю лишь о том, что создала нам лишние проблемы, вот и всë!       Цицерон немного помолчал, давая скрипу колëс возможность заполнить появившуюся пустоту.       — Это да, — спокойно ответил он, довольно резко притихнув.       — Никогда бы не поверила, что внезапные проблемы на ровном месте начнутся не с того, что ты кого-то прибил, а с меня.       — Слышащая тоже может быть проблемной.       — Так ты меня поддержать или осадить хочешь такими словами?       Цицерон, наконец, перевëл на неë взгляд.       — А как надо? — спросил он, заинтересованно повернув голову на бок.       Трина поджала губы.       — Ничего мне не надо! Сиди, рули, смотри за дорогой!       — Слышащая, — он положил ей руку на голову, — осторожно, не потеряй.       — Чего?       Цицерон остановил лошадь и показал пальцем вперëд.       — Кто-то очень старался, чтобы мы потеряли голову!       Девушка посмотрела вперëд. И правда: между двумя деревьями, обрамляющими протоптанную дорогу, была натянута верëвка. Скорее всего, она могла бы большой экипаж разве что притормозить, а вот невнимательного всадника из седла сбросить ей было под силу.       На дорогу выпрыгнул маленький демон в пугающей деревянной маске и самодельной броне из вязанных вместе палок.       — Стоять! — крикнул демон, доставая нож. — Бросайте на землю всë ценное!       Цицерон на секунду замер, а потом дико рассмеялся, едва не плача от своего смеха.       — Ахаха! Кажется, Цицерон чихнул и крошечный катышек перегородил нам путь! Ахаха-ахаха!       — У меня есть нож! — заявила фигурка впереди, но это лишь раззадорило ассасина смеяться ещë громче.       — Ахаха! Слышащая, у него нож! Пора сдаваться! — хихикая, Шут повернулся, чтобы спрыгнуть на землю.       — Цуцик, — Трина обеспокоенно схватила его за плечо, — это же просто ребëнок! Аккуратнее с ним!       Шут поднял ладони вверх.       — Не стоит беспокоиться! Цицерон будет внимателен к такому опасному противнику! — хихикая, имперец спрыгнул вниз и медленно пошëл к тому чуду, что преградило им путь.       — У меня нож! Я умею резать! — фигура впереди подпрыгивала и горбилась, словно большой котëнок, который старался показать себя ещë больше для устрашения врагов.       — У Цицерона есть вот это, — Шут расслабленно вытащил из кармана небольшой кошель, — если мальчик сможет поцарапать Цицерона, то всë содержимое будет принадлежать ему. Как мальчику идея?       Без колебания ребëнок ринулся в бой, но имерец шутя отразил такую атаку. Взмах вправо — Цицерон сделал ленивый шаг назад. Сложив руки за спиной, Цицерон скучающе зевнул.       — Мальчик медленный.       Рыкнув, ребëнок поспешил нанести удар странному чужеземцу, но тот снова без труда отразил атаку, схватив ребенка за руку.       — Зачем двумя руками держать нож? У мальчика что, нет сил держать маленький ножичек?       Мальчик попытался пнуть имперца, но тот схватил ногу у щиколотки.       — Подниму — и всë, мальчик вверх ногами!       Невзирая на несвободу, ребенок попытался кольнуть Цицерона остреем, от чего тот действительно поднял чужую ногу выше, лишая несмышлëныша равновесия и тут же отпуская в свободное падение.       — Так, драка будет? — смешливо пропищал Цицерон, — мальчик говорил, что умеет резать! Или не знает как нападать с ножом, а? Колоть нужно острым концом!       Ребенок поднялся, из-за маски было неясно плачет он или собирается с духом. Силы в руках совершенно не чувствовалось. Часть доспеха, закрывающая предплечье, упала.       — Ох, какой тощий. Недокормыш? — Цицерон показал на хрупкое плечико. — Куда таким драться?       Мальчик повторил свою атаку, но на этот раз он был готов к уворотам Шута. Из-за чего взмахи Недокормыша стали куда шире и резче.       — Ох, мальчик почти быстрый, — говорил Цицерон, уворачиваясь от детских нападок, сложив руки в замок за спиной, — но этого мало.       Цицерон освободил руку лишь для того, чтобы в своëм безумном вальсировании дать Недокормышу подзатыльник. А тот, развернувшись, кинул в Шута камень, от такой неожиданности Цицерон даже не успел увернуться, однако атаку, что последовала позже, он сразу же прекратил. Схватив пацана за запястье, он с силой скрутил его, обездвижив мальца и поставив на колени. Мальчик загундосил, сбоку в дорожную пыль упал его нож.       — Мне надоело, — раздраженно сказал имперец, оскалившись.       — Цицерон! — Трина, видевшая всë действие от начала и до конца, встала со своего места. — Это же просто ребëнок!       Рыжий имперец дëрнул за деревянную маску и отбросил еë в сторону. На него смотрел злой мальчик, на вид ему было лет двенадцать, однако голос у него ещë даже не начал ломаться.       — Мальчик? Мне начало казаться, что это девочка! — Цицерон скрыл былое раздражение, которое поселилось в нëм после попадания камня.       — Вы меня убьëте? — бесстрашно спросил ребëнок, понимая, что у него нет даже возможности сопротивляться происходящему.       — Нет, сначала сварим! — пошутил Цицерон, но Трина тут же присекла его юморные нападки.       — Что ты тут делаешь… один в лесу? — спросила девушка, не сходя с телеги.       — Какая разница? Убивайте и идите своей дорогой!       — Охохо! О! Какой ты у нас храбрый храбрец и смелый смельчак! — Цицерон усмехнулся. — Но, может это даже пойдëт на пользу?       — Катитесь в Обливион, сволочи! — крикнул мальчуган и тут же согнулся, получив в наказание от Цицерона боль в руке, которую профессионально завернули за спину.       — Стой! Не смей делать такое! Не причиняй ему вред! — Трина поспешила спуститься на землю, хотя и видела, что ассасин остановился, едва услышав слово «стой».       — Цицерон ничего не сломает, — заверил Шут, но Слышащая всë равно хлопнула его по макушке.       — Отпусти ребëнка, — рыкнула девушка и имперец повиновался.       Поднявшись, мальчик рванул в сторону, но Трина схватила его за плечи.       — Пожалуйста, не убегай… — когда ребëнок развернулся, то он попытался укусить девушку, от чего та тут же отпустила прохвоста.       Цицерон опередил мальца, перегородив ему путь и мальчик замялся.       — Скажи, кто заставил тебя воровать на дороге? — мило спросила девушка, но руки к ребëнку она больше тянуть не стала.       — Никто, — уверенно ответил малец, поворачиваясь к ней, — я сам захотел!       — И ты в самом деле хочешь провести всю жизнь в попытках хоть кого-нибудь ограбить? — Слышащая скрестила руки на груди.       — До вас у меня вполне получалось, — похвалился пацан.       — И кто же был настолько жалким? — поинтересовался Цицерон, открыто усмехаясь мнимой удалости парнишки.       — Вообще-то, тут силы и не нужно! Я завязывал узел, а затем ждал, пока кто-нибудь упадëт с лошади и потеряет сознание. Один даже убился. Пришлось перейти на другое место. А показываться так никому и не пришлось!       — Хах. А что же случилось сегодня? — Шут откровенно смеялся, вспоминая как же жалко выглядели попытки мальчугана выглядеть взрослым.       — Это была моя последняя верëвка. Новую у меня не скоро получится найти. Предыдущую какие-то бандиты отвязали и забрали себе. А в этот раз какая-то трухлявая повозка, женщина и хлюпик — вот я и подумал, что ничего страшного не будет.       Цицерон отвесил Недокормышу звонкий подзатыльник.       — Эй, хватит! — вмешалась Слышащая, пресекая зародыши насилия.       — Мальчик говорит обидные вещи! — пожаловался Шут, указывая на ребенка пальцем.       Она хмуро заткнула ассасина и обратилась к мальчишке:       — Так, как же тебя зовут? — спросила девушка, садясь на корточки, чтобы поровняться взглядом с молодым вором.       — Никак, — тот насупился.       — У мальчика нет имени, — пропел Цицерон, — может, у мальчика есть хоть извинения?       — Цуцик, — Трина снова жестом попросила спутника помолчать, — что же… Расскажи, хочешь ли ты уехать из этого леса?       — О, да, у нас есть эльф, который отлично разделывается с ворами, — Цицерону за эту шутку про Лонха прилетела оплеуха, ради которой Слышащая даже не поленилась встать с корточек.       — Отстаньте от меня! — паренëк, почувствовав, что от него все отвлеклись, вырвался из клещей двух путешественников и побежал прочь.       — Испугался Тëмного Братства! — воскликнул Цицерон, но было похоже, что он кричит именно Недокормышу вслед.       — А теперь ты его испугал ещë больше, — вздохнула Слышащая.       — Значит, не судьба ему быть ассасином, — Шут показал ребëнку «длинный нос», — удачи умереть на этой поляне, Мальчик Без Имени!       Паренëк убежал, сверкая пятками. Трина тяжело вздохнула.       — Ты тоже это видела, да? — спросил Цицерон, перед этим он подкрался ближе к Слышащей и улыбнулся в лучшей манере чеширского кота.       — Видела что?       — Он умеет думать, — ответил Шут, семеня за госпожой к повозке, — из мальчика получился бы хороший клинок Тëмного Братства.       — Теперь ищи-свищи, — она отмахнулась.       — Но это на так сложно! Здесь его верëвка, он наверняка вернëтся и…       — Не трогай мальчика. Пусть делает, что хочет! Отвязывай впереди этот… Шлагбаум! И отчаливаем, — она забралась на кóзлы повозки, села и скрестила руки на груди в ожидании.       Цицерон показал язык, что-то недовольно пропищал, передразнивая Главу Братства, а затем отвязал край верëвки, что перегораживала проезд. Верëвку он свернул и зацепил за сук, где был привязан второй конец. Когда Цицерон сел на своë место, он не успел и взять вожжи в руки, как услышал со стороны указ Слышащей:       — Даже и не думай возвращаться сюда за ним.       — Хах, — Цицерон всеми силами изображал непонимание, которое бы могло продемонстрировать насколько же Трина обижает своего спутника подобным полëтом мысли, — конечно же, ни в коем случае, моя Слышащая!       Вожжи хлопнули и лошадь спокойно пошла вперëд, волоча за собой телегу и пассажиров. Где-то издалека за этим следил мальчуган, который с задумчивостью философа размышлял обо всëм произошедшем, шмыгая носом и протирая над губой натянутым рукавом. Хорошо, что так легко спасся. Тот рыжий человек, что ехал с женщиной… Недокормыш не мог отделаться от мысли, до чего же он страшный человек! Может, он и не человек вовсе. Когда мальчик случайно махал руками, надеясь попасть хоть ненароком, рыжего путешественника нож не коснулся и близко, будто перед ребëнком стоял призрак. И, похоже, трюкача забавляли тщетные попытки неопытного бойца. Падая, Недокормыш злился на себя: почему этот дядька такой неуловимый? Он же совсем рядом… Подобрав камень, мальчик выжидал подходящего момента и, едва он представился, со всей силой бросил снаряд в мужчину. По глазам было видно как тот взбесился, но оно того стоило. Так хоть стало ясно, что перед мальчуганом обычный смертный. Его можно поцарапать, раздосадовать или даже вывести из себя… Недокормыш хотел уметь так же двигаться, танцуя огибать чужие атаки и чтобы всë вокруг вдруг стало таким нелепым и смешным! Тогда он станет сильным. А сильных людей никто не может обидеть.       

***

      Цицерон с ловкостью пантеры спрыгивал вниз с ветки на ветку. Впереди он не увидел ни развилки, ни края деревни, хотя, исходя из карты местности, они уже должны были выйти к озеру Глаз Мары.       — Как же сложно, — рыкнула Слышащая, едва завидев досаду на лице Шута, который ещë ровным счëтом ничего не сказал, а уже понимал, что девушка составляет новый план действий, — в игре всë было бы проще, там не так уж много лесов. В реальном же Скайриме куда ни глянь — одни деревья, да такие высокие, что шею свернешь, пока рассматривать будешь!       — Дорога идëт по той стороне, там извивается, но куда она ведëт — неизвестно, — отчитался ассасин.       Им пришлось свернуть. Цицерон не мог объяснить откуда берëт начало его паранойа, но Шут постоянно озирался и чувствовал, что кто-то дышит им в спину. Нет, это был не маленький дикарь в деревянной маске. Его погоня бывшего Хранителя не особо заботила, да и не могла впечатлить духом опасности. Это был кто-то другой. Но далеко. Очень далеко. Однако Цицерон его чувствовал.       — Прекрати суетиться, — спокойно отчеканила Слышащая и Шут тут же сел рядом, подобно послушной собаке, — как ты вообще можешь знать, что кто-то за тобой гонится, если его не видно, да и ты сам говоришь, что Он где-то далеко?       — Предчувствие, — пискнул Темный брат, жалобно посмотрев на свою госпожу.       — И ты уверен, что не выдумал это?       — Может и выдумал… — он закрылся, защищаясь от тумаков, которые должны были обрушиться на неспокойную рыжую головушку после такой фразы, однако Слышащая лишь сильно взмахнула руками, а затем и вовсе подхватила трость да спрыгнула со своего места.       — Мы сейчас просто телегу переломаем! И всë из-за необъяснимой шизы в твоей голове! — она ходила, решив, что лучше упорно тратить свой гнев на хромую ходьбу, чем на избиение и без того затюканного Шута.       — Хорошо, что с нами нет Матушки!       — Не напоминай про неë, а?       — Цицерон несчастный глупец, — заголосил рыжий имперец, — совсем-совсем глупый! Бедная Слышащая, как же она терпит все неприятности, что сыпятся от такого несчастного болвана…       — Цуцик, заткнись!       — Хорошо, — на удивление, Цицерон в момент вернул свою адекватность, выровнялся и спокойно сел на месте в ожидании иных команд.       — Где выходит нормальная тропинка, по которой мог бы проехать транспорт?       — Вон там, — компаньон вытянул руку и показал пальцем нужное направление.       — Значит, выравниваемся на дорогу, проходим этот дурацкий холм, а уже под холмом устраиваем лагерь. Здесь же можно устроить лагерь, так?       — Сейчас день. Птички поют, кролики скачут… В этом лесу мало хищников, моя Слышащая, поэтому нам можно остановиться!       — Чýдно, — она взялась одной рукой за поводья, а второй покрепче схватилась за трость, рукояткой которой зацепилась за борт повозки, организовывая себе дополнительную опору.       — Слышащей нравится подарок Цицерона? Он кажется полезным? — компаньон направишался на комплимент, с горящими глазами смотря за тем, как Трина задумчиво крутит трость в руках.       — Честно говоря… Я немного чувствую себя бабкой… — призналась она.       — Отлично, — Шут радостно хлопнул в ладоши, явно не понимая как ещë воспринимать полученную информацию, — из Слышащей получится прекрасная старушка! Кра-си-вая!       Повозка двинулась дальше, а девушка, тяжело вздохнув, хлопнула себя ладонью по лбу.       — Никогда не понимал, зачем ты так хлопаешь себя?       — Потому что ты глупости говоришь!       — Не лучше ли тогда хлопать Цицерона?       — Нет, — она повернула голову к Шуту и улыбнулась, — тебя жалко!       

***

      Мораг Тонг уверенно передвигались в сторону Данстара. Изворотливым хвостом их преследовали эльф и призрачный ассасин. Они шли в тени, тише, чем ворох убийц из противоборствующего клана. Устраивались же на ночлег, когда вокруг было безопасно, при чем там, где их бы не смогли найти, чаще всего — на деревьях. Когда Лонх спал, то его охранял Люсьен, которому не требовался сон, от чего призрак быстро стал незаменимым помощником в непростой миссии.       — Как же всë переплелось, — Лонх отрезал кусок хлеба, положил сверху сыр и протянул напарнику.       — Возможно ты не знал, но мëртвые не едят, — ответил Люсьен, сощурив посвечивающиеся в темноте голубые глаза.       — Да, я знаю, — он дёрнулся, раздраженно потянув бутерброд в рот, — просто ждал, что ты откажешься, вот и всë.       — Интересно, — бывший Уведомитель наклонил вбок невесомую голову, — ты не казался мне просто добряком. Как ты попал в Братство?       — Я убил своего брата, — ответил эльф и Люсьен не удивился, что парень не проявлял никаких чувств к факту, который многим показался бы чудовищным, — сжëг заживо на глазах у Главы.       — Стало быть, они нашли Слышащего? — только эта информация заинтересовала мëртвого ассасина, но никак не житейские рассказы о сожженных заживо. — И что, Слышащий похвалил тебя за работу?       — Если бы. Скорее я еë напугал, — эльф улыбнулся, — такая смешная. Хотя, может, это была проверка. Я не обязан знать, что же происходит в голове Главы — иногда еë действия крайне противоречивы.       — Вы с братом не были близки, ведь так?       — Я долгое время жил с отцом. Знаешь, порой áльтмеры бывают…       — Высокомерные? Надменные? Отвратительные?       — Сложные, — неопределенно ответил парень, — к тому же я не должен был рождаться. Может, он хотел увезти с собой свой грех. Но в доме я был скорее пажом, чем сыном. И, конечно, такие как я не заслуживают, чтобы у них была нормальная жизнь. Грязная кровь. Отец хотел исправить меня, но я сбежал в новую семью матери. От неë осталось не так много, но с братом мы нашли общий язык.       — Испытываешь ли ты жалость к таким как твой брат? — призрак продолжал смотреть на собеседника с интересом.       — Когда меня хотели убить, то он не сбежал. И должен был понимать, что лишь один из нас спасëтся оттуда или же погибнут оба. Оставшись, он сам вынес себе приговор. Я не боюсь смерти. Однако умирать просто так не намерен.       — Ты прирожденный Темный Брат, — подытожил Люсьен, — твоя голова чиста и холодна как острие кинжала. Не сходи с этого пути и, уверяю, тебя ждëт интригующее будущее.       — Я буду жить, пока способен играть, — его вдруг перебил призрак, показывая в сторону зарослей, где с шелестом шла чья-то тень.       Лонх присел, изогнувшись на ветке в готовности плавно прыгнуть вперëд.       — Да начнется игра, — с этими словами эльф натянул черную тканевую маску на нос и прыгнул в неизвестность.       

***

      Трина только подняла голову вверх, а Цицерон уже понял, что ему нужно делать. Когда Шут вскарабкался по веткам как можно выше, он радостно улыбнулся, гля́дя вдаль. Это означало только одно — найден пýть к спасению. Поняв, что ей уже можно успокоиться, Глава принялась разворачивать спальные мешки на телеге.       — И замечательно, — не поднимая головы ответила Слышащая счастливой мордашке, что спустилась к ней из веток, — вот по рассвету и поедем в нужном направлении.       — Цицерон теперь знает где озеро!       — Молодец, ты получаешь погоняло «почëтный навигатор». Что-нибудь ещë волнует твою беспокойную душу?       Шут подкрался к девушке со спины и уткнýлся носом на уровне еë лопаток. Руки имперца аккуратно прошлись по хрупким плечам.       — Мм, Цуцик, — она почувствовала поцелуй на своëм плече и нехотя более чëтко остановила Шута, — Цуцик. Стоп-игра.       Он убрал руки, однако полностью не отодвинулся.       — Что-то беспокоит Слышащую?       — Да, — она замерла, поджала губы, размышляя над своим ответом, — нет… Я не знаю.       Ассасин ю́рко проскользнул вперëд и улыбнулся, вглядываясь в глаза, сквозь которые он как будто пытался разглядеть душу Главы. Лицо Цицерона казалось таким просящим и милым в выражении подлинного желания помочь.       — Такое бывает, — со знанием дела ответил он, — это нормально для таких как мы. И Мораг Тонг где-то там, — Шут указал в случайном направлении, — за горизонтом…       Трина положила ладонь ему на руку и Шут оживился, будто его незримо поцеловали.       — Я и сама не знаю, что со мной.       — Кажется, Цицерон это понимает, — он натянуто улыбнулся, — наверное, он тоже чувствует это — ощущение опасности. Кто-то идëт. Хорошо, что Слышащая тоже стала это чувствовать.       Трина поморщилась, не понимая что за мысль до нее пытаются донести. И, кажется, Шут тоже старался понять еë смятение.       — Я устала, — наконец, произнесла девушка, отворачиваясь, — завтра мы уедем, наконец-то, из этого леса, а в следующий раз будем внимательнее изучать карты. Не хотелось бы остаться где-то, где обитают огромные пауки!       — Здесь нет пауков, — заверил верный проводник Слышащую, но она лишь снова поморщилась.       — А кто здесь есть?       — Кролики и, как мы выяснили, дети.       — Шутник, — она укуталась на своей лежанке.       Цицерон прилëг, пока его не видят он робко прошелся пальцами по волнистым белым волосам.       — Ида, — имперец поцеловал избранницу в плечо.       — Что?       — Что?!       — Зачем звал?       — Захотелось!       — Дурак, — она показательно нахмурилась, однако не смогла сдержать улыбки, отворачиваясь от Шута.       Цицерон поднял глаза вверх, однако обзор на небо перекрыли ветви вековых деревьев. Даже ветер стих, от чего ночь выдалась тихой и спокойной, лишь шуршание мышей и мелких лисиц раздавались время от времени. Но бывший Хранитель лишь выглядел спящим, что-то внутри ему не давало покоя. Он надеялся, что такое же чувство испытывала и Слы́шащая, когда спутанно говорила о неспокойстве у себя на душе. Цицерон привык называть такое напряжение «чуйкой». Как зверь, что чует недруга в запахах на ветру, Шут ощущал, что кто-то идëт за ним. В редкие часы имперцу удавалось хорошо поспать, не вздрагивая от ощущения погони — и ни раз такая бдительность спасала его.       Шли часы, колесо перестала точить одинокая мышь, а лиса, сидевшая в засаде, не смогла понять где же спрятался маленький грызун и убежала искать пропитание в другом месте, пока небо ещë окончательно не окрасил теплый рассвет.       Цицерон сел на месте, уверенно глядя в ту сторону, где застыл крадущийся мальчишка.       — Я не хотел красть, — он поднял руки вверх.       — Говори короче, — имперец мимоходом проверил, не разбудили ли они Слышащую, однако девушка спокойно спала, обняв свою подушку вместо человека рядом.       — Я хочу научиться драться. Возьмите меня в ученики?       — Иди на свою дорогу, Мальчик-Без-Имени, — Цицерон поморщился, — кому нужна такая малявка?       — Я могу многое делать! И ем я совсем немного!       — Оно и видно, — Шут прикрыл левый глаз, а правым подстроил угол, под которым ребенок в полный рост помещался между его большим и указательным пальзами, — мальчика дорога не кормит. Совсем козюлька маленькая.       — Вы тоже небольшого роста, — язвительно отозвался мальчишка и бывший Хранитель очень старался не показывать виду, что его это задело.       — Цицерону не нужен большой рост, у него есть другие большие достижения, всяко больше, чем у некоторых, — Шут показал язык.       — Это какие? — ребенок скрестил руки на груди.       Имперец покосился на Слышащую, обдумывая как бы она покраснела, услышав его завуалированный ответ, однако девушка продолжала мирно спать.       — Быстрый, проворный, лëгкий — таким сложно быть, если будешь ростом под великана!       — Получается, тогда и мне рост не нужен, — уверенно отчеканил мелкий воришка.       — Ах, какой тут хитрый хитрец, — Шут поморщил нос, — не сомневаюсь, ты заслужишь доверие Госпожи, если очень сильно постараешься!       — А откуда вы?       — Ничего не слышал о Тëмном Братстве? Это тайна.       — Я буду хранить еë до самой смерти!       — Ах, какие громкие слова, Мальчик-Без-Имени! Но достоин ли ты стать лучшим убийцей перед волей Ситиса?       — Да, — у мальчика перехватило дыхание, Цицерон знал это чувство. Волнение, радость, жажда перемен — вот, что на душе у ребëнка, который не повëл и глазом при разговорах об убийствах.       Трина зашевелилась, приподнимаясь со своего места.       — Что происходит, Цуцик?       — Слышащая, это очень важно, нам нужно решить, нужен ли нам ребëнок, — когда же девушка удивлëнно округлила глаза, окончательно проснувшись от поставленного вопроса, Цицерон продолжил фразу, — потому что он уже пришел и не может ждать!       Только сев и заглянув за борт, Трина тяжело выдохнула, увидев мальчишку, стоящего поодаль от повозки.       — Тьфу ты, Цицерон! — она хлопнула Шута по бедру за плохую шутку.       — Что?! Он сам пришëл!       Трина подтянула к себе сумку, немного пошебуршала в еë содержимом, а затем обратилась к ребëнку:       — Ты голодный? Иди сюда! Хочешь чего-нибудь?       — Да, если можно, — он почти сделал шаг вперëд, но замер, в нерешительности глядя на рыжего ассасина.       — Цицерон не так голоден, чтобы есть детей, — посмеялся Шут, — так, чего боишься, Мальчик-Без-Имени? Подходи, тебя Слышащая позвала!       Девушка отрезала кусок хлеба, немного пошерудив в вещах она нашла так же помидор, разрезала его попалам и хорошенько посолила. Мальчик не ждал, он уже вцепился зубами в хлеб, не ожидая, что ему дадут чего-либо ещë.       — Не подавись, — сказал Цицерон, глядя за тем как недокормыш практически не жуя засовывает цельную половинку помидора себе в рот, — самая глупая смерть — это от жадности. Не так ли, Мальчик-Без-Имени?       — Мы не можем продолжать его так называть, — заметила Слышащая.       — Почему же? Хорошо звучит, — Шýт улыбнулся, — подходит Темному Братству! Настоящий клич убийцы!       — Нет, не подходит, — отчеканила Трина, — ему нужно нормальное имя!       — Придумайте мне имя, — вмешался в разговор малец, но практически сразу же вновь набил рот хлебом.       Трина прищурилась, точно пытаясь увидеть незримое имя прямо на лбу мальчика. Пока она размышляла, Цицерон поставил перед ребенком железную кружку с водой.       — Как насчëт… Уильям? Или Маркл? Что думаешь?       — Маркл… — чавкая, мальчик запил водой ранее пережеванное, с трудом проглатывая все разом, — мне нравится, — с трудом сказал он, морщась от неприятного кома, который медленно скатывался в желудок.       — Вот так, и накорми его, и напои, и имя придумай, столько мороки! — Цицерон театрально развëл руками.       — А вы чутко спите, — заметил мальчик, обращаясь к ассасину, — наверное, вас совсем никогда не грабили?       — Глупый мальчик! Во всëм Нирне есть лишь один человек, что способен что-либо украсть у Цицерона! Ай-ай-ай! И глупый дурак даже позволяет это сделать!       — Кто это? — свой вопрос Трина обронила без задней мысли, однако Шут тотчас захихикал, показывая на неë пальцем.       — Слышащая! Как можно было не узнать себя?       — Неправда! Что это я у тебя украла?       Цицерон театрально приложил руки к груди, откинул голову назад и гаденько улыбнулся. Мол, да, Слышащая украла его сердце. Однако данный жест не был оценен по достоинству: девушка от него лишь слегка поежилась, а мальчишка рядом так вообще скорчил тошнотворную гримассу.       — Слышащая! Не ценит в Цицероне поэта!       — Меня не цепляют такие пошлые жесты, — ответила Трина, откусывая от целого помидора.       — Пошлые? Цицерон мог бы показать, что такое «пошлость»!       — Не надо! Особенно при детях.       — Отлично, — с наигранным раздражением кинул рыжий Шут, — теперь у всего будет это оправдание! Как же сильно меняют жизнь чужие дети…       Пока Цицерон не распалился новой шутовской тирадой, Слышащая заткнула его рот оставшейся половиной откусанного помидора.       — Так, вы меня заберете?       — Заберем, — согласилась Слышащая, не обращая внимание на то как Цицерон недавольно машет головой, выражая своë несогласие.       — Тогда я могу… Ну, забрать свои вещи? Я быстро! Добегу, схвачу и побегу обратно!       — Конечно, — Глава дала добро и маленький Маркл тут же развернулся и побежал, подпрыгивая на буграх, словно одинокий оленëнок.       Цицерон, наконец, вынул изо рта помидор и, откусив его, со знанием дела протянул:       — Он же не сказал в минутах сколько нам его придëтся ждать. Да и что, если он не вернется?       — Будем ждать не больше часа, — ответила Слышащая на удивление хлоднокровно, — а потом либо догонит, либо всë, поезд ушел! — она отодвинула сумку и вновь улеглась на своëм теплом спальном местечке. — Если сможешь, то разбуди меня где-то… Минут через сорок-пятьдесят.       Шут закинул в рот оставшуюся четвертинку помидора и нахмурился:       — Цицерон, что, похож на петуха?       Слышащая сделала вид, что не услышала его провокационного вопроса.       — Что же, раз так решили свыше, то придëтся кукарекать! — он пожал плечами, снова лëг поверх своего спального мешка и закрыл глаза.       Всю ночь Цицерону не удавалось уснуть — лишь лежать с ощущением приближающегося хищника. Но убежавший мальчик не изменил ситуации. Имперцу по-прежнему казалось, что кто-то идëт к нему. И, наконец, чуткое ухо заметило вдалеке странный треск ветвей, тихий топот и аккуратное фыркание лошади. Цицерон сел, встречая противника как долгожданного друга. К их повозке приближалась бурая кобыла, а на еë спине сидел понурый Снор.       — У тебя очень чуткий сон, быть может, ты совсем не спал? — спросил норд.       — Всë может быть, — ответил ему Цицерон, чувствуя как резко поднялась на месте Слышащая, услышав сквозь дремоту незнакомый голос.       — Знаешь, зачем я здесь?       — Догадываюсь, — пожал плечами Шут, будто дело велось о каком-то пустяке.       — Вы убили еë.       У Трины похолодело сердце: она вспомнила, что у той дамы, чьë тело они так старательно спрятали в матрас, был муж. Тот самый мужчина, что нашел своих обидчиков посреди леса. И, не смотря на спокойный тон и беспристрастное выражение лица, он был намерен отомстить.       — Это была случайность, — отозвалась Слышащая, но Цицерон не дал ей договорить, попросив жестом посидеть тихонько.       — Даже если так. Если бы вам было стыдно, грустно, вы могли бы сдаться и покаяться в том, что сотворили. Я бы не осудил. Вы бы пошли под суд. Но вы предпочли сбежать. И позорно спрятать еë от глаз, словно грязную половую тряпку. И тогда для вас не будет иного прощения. Лишь смерть.       Цицерон остановил чужую речь жестом, подобрал лежащий рядом короткий меч и поднял его над головой.       — А я думал, что это я болтун, — усмехнулся Шут.       — Ты совсем не болтун.       — Кому как, — имперец пожал плечами и кивнул на Слышащую, — она, вон, меня заткнуть не может!       Снор спешился, отогнав свою лошадь подальше от чужой повозки, чтобы та не мешала.       — Хотел сказать, что не желаю брать больше, нежели у меня отобрали, — честно заявил Снор, — если сегодня умрет один из вас, то второго я не трону. Конечно, если не придëтся защищаться.       На лице Цицерона показалась странная гримасса, будто нечто неосязаемое приносило ему страдания, однако он раздумывал над тем, говорить ли об этом вслух.       — Мы не обязаны этого делать, — всë же сказал Шут с заботой, некогда несвойственной по отношению к чужакам.       — Я обязан, — спокойно ответил Снор.       Несмотря на обвинения, в его глазах не было и намëка на ненависть. Там было ледяное спокойствие. И даже Цицерон не корчил жудкие гримассы, готовясь к бою. Имперцу было невпервой драться с кем-то, кто был гораздо выше, массивнее или старше, однако что-то мешало Шуту. Нечто гложило его. Слышащая понимала, что в глубине души он впервые не хотел драки.       Снор обножил свой одноручный меч, на его фоне оружие Цицерона казалось практически зубочисткой, однако черезчур массивный клинок был для ассасина втягость. Рыжий имперец окончательно принял вызов, выкинув ножны в сторону и встав в стойку с мечом наготове.       Пауза перед боем затянулась. Вероятно, из-за того, что никто всерьëз не желал этой битвы. Первым попытался занести удар Снор, однако Цицерону не было равных в защите: он часами мог бы отражать удары, изводя противника, чтобы заколоть в тот момент, когда он устанет и его реакции станут заторможенными. И, увидев прыть ассасина, Снор понял, что ему не следовало бы распаляться, тратя силы на пустое место.       — У тебя красивый меч, — вдруг сказал норд, оценивая темный металл, который никогда прежде не видел, — из Империи?       Цицерон кивнул, четко и роботизированно, будто через силу. Не в его правилах было отговаривать кого-либо от нападения, однако одного отказа Шуту было достаточно. Он понимал, что у каждого есть свои мотивы к этой битве: Снор не желал возвращаться домой, так просто отпустив подлецов, что расправились с его женой, а Цицерон не хотел подставлять Слышащую под удар. Конечно, это еë оплошность, но по сравнению с ошибками бывшего Хранителя всë произошедшее больше походило на маленькую неприятность.       — Нападай, — Снор не приказывал, просто очень чëтко и ëмко выражал свою мысль.       Конечно, у него не было ни малейшего желания устать до того, как происходящее начнëт походить на настоящий бой. И Цицерон, на удивление, откликнулся на его просьбу, скрестив ударом мечи. Это было ему несвойственно. Впервые Шут не использовал своих подколок, изхищрений, нечестных манëвров для достижения победы. Старый добрый трюк с киданием дорожной пыли в глаза начисто лишил бы его всех проблем. Снор был старше и не шел в сравнение с верткостью Шута, от чего преимущество в скорости тяжелого меча уходило на второй план.       Цицерон подолгу заглядывал норду в глаза. А тот смотрел в ответ. Можно сказать, они общались между собой без слов. И в таком общении не было и намëка на агрессию. Только на скорбь. Да, они скорбили друг по другу, не желая продолжать, но раз за разом занося новые удары и в эти моменты они немигая смотрели в чужую душу через глаза. Прощались и извинялись за всë, что делали, ведь ультиматум ситуации не давал им иного выбора.       Впервые у Цицерона был соперник в драке, который практически гордился каждым его удачным выпадом. За довольно короткий период знакомства Снор показал Цицерону как мог бы выглядеть настоящий Отец. Наверное, даже жаль, что высшие силы не дали ему детей. Во всяком случае, у норда было бы хоть какое-то утешение в желании их вырастить и он бы не поплëлся через леса за убийцами своей жены. Пожалуй, да, дети бы его спасли. Но у Снора не было детей.       — Не влезай, дитя! — шикнул Шут, когда заметил, что Маркл готовится выпрыгнуть из кустов со своей верëвкой.       Это бы могло даже сработать. Отличное преимущество внезапности, да и преданность мальчика была похвальна. Однако случай был неподходящий.       Снор отступил в сторону, чтобы проследить за тем, чтобы Маркл отошел к повозке. Мальчишка, прочитав указ во взгляде Цицерона, поспешил к Слышащей и, забравшись к ней, невольно сел так близко, будто был еë родным сыном.       Впервые в жизни Цицерон не воспользовался заминкой в драке. Даже с этими поблажками он понимал, что на его стороне иные преимущества.       Бой возобновился. И Маркл с затаенным дыханием смотрел вперëд. Ему было страшно, но он искренне восхищался тем, что видит. Конечно, было понятно, что с ребëнком такому человеку драться не льстило, однако когда он встал в пару с человеком на две головы выше и на локоть шире в плечах, то у недокормыша исчезли все вопросы касательно гения его будущего учителя. Цицерон не уворачивался, а танцевал, не отпрыгивал в сторону, а парил, словно длинноногая цапля. И весь бой был большой прелюдией к известному финалу. Только скорость чужого тяжелого меча дарила неуверенность в том будущем, что видели все остальные. Каждый взмах селил в душу гнетущее сомнение, что Шут обладает достаточными познаниями в том, что творит. Почему он не бьет в спину? За что он щадит нордского вояку?       Маркл покосился на Слышащую, однако девушка была напряжена и напуганна. Кажется, она ещë никогда не видела, чтобы имперец так долго с кем-то бился. И с каждым мгновением ей становилось страшнее. А вдруг Цицерон просчитался? Вдруг случайная неудача помешает его триумфу?       Трина вздрогнула, услышав звук с которым клинок врезается в тело. Она ещë не успела понять что же произошло, а уже была напугана пуще прежнего.       Снор отпустил свой меч и тот загремел, упав на землю. Цицерон стоял напротив и они оба достаточно устали от прошедшего боя. Норд проверил свой живот и, увидев окровавленную руку, сделал шаг назад. Споткнувшись от боли, он рухнул вниз. Имперец смотрел на него сверху-вниз бесстрастно, не испытывая и намëка на радость от победы. Если бы не зрители в лице Слышащей и Маркла, который в столь юном возрасте способен вбирать дурные примеры как губка, то Шут бы уже не выдержал и попросил бы у норда прощения за всë, чего так не хотел делать.       — Ты несчастный, — сказал Снор, принимая своë поражение как подарок, — ещë одно лишение. Мне жаль.       Цицерон был рад, что с повозки не было видно его глаза и поджатые губы. Как такое возможно, чтобы кто-то так сильно желал собственной смерти? Чтобы добро находилось в нëм даже по отношению к тем, кого он должен был ненавидеть?       «Мне тоже», — беззвучно ответил Шут, сжимая крепче оружие в своей руке.       — Я попаду в Совнгáрд сегодня.       Цицерон знал, что от такой раны в живот люди умирают долго и мучительно. Отвратительная смерть. Обычно он оставлял недругов такими, зная, что им не улизнуть от неизбежного. Однако в этот раз ассасин аккуратно поднял меч, вымеряя место, которое принесëт скорую смерть.       — Помолись своим богам, — тихо произнëс Шут, однако про себя́ он всë же страшился, что так легко отпускает этого человека.       Он убивает, не вознеся славу Ситису? Кажется, он совсем с ума сошёл! Что же, наверное, это первый раз, когда произошло нечто подобное. Ну, с людьми, пожалуй, в самом деле первый.       Последователи Темного Братства молили Ситиса принять души заблудших в Пустоту, вне зависимости от того, кому покланялись эти смертные. И, кажется, Цицерон впервые сделал исключение из этого правила, позволив Снору помолиться за свой треклятый Совнгард.       Тëмный клинок опустился вниз. И Цицерон знал, что он прощëн. Удивительным образом прощëн собственной жертвой, кто бы в такое мог поверить?       Так Снор умер без сожалений. Наверное, если он встретит свою жену на другой стороне, то ему будет не стыдно.       Однако ни восторженные возгласы Маркла, ни обьятия от Слышащей, не смогли залечить той раны, что Цицерон создал в своей душе. Ему было плохо от смерти этого человека. Но смерть приходит ко всем, не только к недостойным.       А вместе со Снором умерла и надежда на то, что у такого безумного скитальца как Цицерон могла бы быть иная жизнь. Потому что всегда, когда он появляется на людях, кто-то умирает. Даже если не должен был умереть.       Жаль. Хотелось, чтобы тот, кто был способен бескорыстно разделить с тобой твою собственную боль, жил подольше. Может быть, даже на самом краю света, но жил. Эта мысль бы согревала Цицерона холодными вечерами: размышления о том, что Снор тоже пьëт горячий чай или же ест хорошо прожáренную куриную ножку. Пусть бы он просто жил. Незачéм. Для его успокоения. Тогда можно было бы сказать, что у Цицерона есть друзья в этом мире.       У Цицерона ранее не было друзей.       У Цицерона больше не будет друзей.