Мой бедный Цицерон

Первая любовь требует лишь

немного глупости и

немного любопытства.

— Джош Биллингс (1818–1885)

      Цицерон не имел ни малейшего понятия о том, что же он должен делать дальше. Слышащая лежала рядом с ним, нагая и погружëнная в глубокий сон, а имперец боялся сделать что-то, что могло бы еë расстроить. Если он тихонько уйдëт, то это может быть неправильно, а если останется… То что он должен будет сказать? То, что было между ними этим утром... Что вообще говорят после такого? От каждого варианта ему становилось неловко. Именно поэтому, едва заметив шевеление со стороны девушки, Шут притворился спящим. Что ему еще оставалось сделать?       Трина подняла голову и улыбнулась. Цицерон старался как можно медленнее и расслабленнее дышать, чтобы не подать вида бордствования. Рука Слышащей аккуратно прокралась к его подбородку и маленькая красная царапина от опасной бритвы защипала.       «Она меня лечит!» — понял Шут, и то ли от интереса, то ли от неожиданности своего познания открыл глаза.       Девушка улыбнулась еще раз, потянулась вперед и смущëнно поцеловала его… Вот так, значит, следовало начинать их дальнейшие взаимоотношения? Бывший Хранитель взял эту информацию на заметку.       — Я только учусь магии, — пробубнила Трина, — залечивать маленькие раны — это пока всë, что я умею.       — Удобно, — оценил Цицерон, проверяя наощупь место, где еще недавно была царапина.       — Когда-нибудь я научусь исцелять более серьëзные раны, — отчеканила она, — может, даже возвращать к жизни…       Цицерон усмехнулся, прижимая еë к себе.       — Зачем? Слышащая уже это умеет, — он поцеловал девушку в висок, — ведь она вернула к жизни одного дурака.       — Ой, перестань, — Трина захихикала, но когда имперец, наконец, отстранился, она с нетерпением вытянулась, понятувшись к его лицу, — нет, не переставай, ещë…       — Слышащая не знает, чего она хочет! — возмутился Шут, вновь целуя Главу Братства.       — Знает, — грустно ответила та, — просто боится в этом признаться…       

***

      Слышащая была очень чистоплотной, Цицерон не раз отмечал этот факт и в былые времена, но именно в месте, которое распологает к уходу за собой, Шут познал весь абсолют еë подхода. Она стала мыться каждый день! Буквально, каждый! Иногда даже по два раза: утром и вечером, между непыльными делами. Доставляет ли это ей удовольствие? Или она верит в то, что вода способна смыть скверный недуг? Неизвестно. Может быть, это даже отпечаток старого общества, в котором росла девушка. Однако Цицерон старался повторять за ней. Поэтому, как только Трина ушла в женскую парилку, имперец собрался в мужское крыло.       На самом деле, его снидала странная мысль о том, что Слышащая может потерять к нему интерес. Всë же запах пота не делает человека привлекательным, ведь так? Странные мысли. Шут никогда не задумывался о том, чтобы кого-то интересовать. И внезапное осознание того, что же он делает, заставило его по-дурацки хихикнуть прямо в купальне.       — Опа, малóй, а я-то тебя не узнал, — позади прозвучал вполне знакомый, не молодой голос и Цицерон замер, напрягаясь от внезапной паники. Он боялся, что это будет знакомое лицо из имперской армии, но после легкого кашля Цицерон вспомнил, что слышал подобный от одного из трех мужчин, что пытáлись подружиться в бане.       Обернувшись, Шýт убедился в том, что это был Скýли — самый старший из троицы, что устроила ему на днях интересную беседу о женщинах.       — Пришел похвастаться, а? Да тут на тебя как будто кошку бросили, — мужик показал пальцем на поцарапанную спину Цицерона.       — Ой, — имперец в самом деле забыл, что Слышащая оставила несколько неглубоких отметин на нëм, скорее всего, от волнения. По крайней мере, было не похоже, что ее терзала какая-либо боль.       — Ого, ты умеешь балакать, мы уже думали, что ты немой, — сказал мужик и Шут шокированно вскинул брови: неужели он в самом деле ни разу не выронил и слова при них? За Цицероном водилось две беды: полное безмолвие и говорливость. От первого, казалось, ему посчастливилось избавиться незадолго до приезда в Скайрим. Рыжий дурак надеялся, что больше никогда не столкнется с былой проблемой. Но странный звонок постучался весьма неожиданно, похоже, что жизнь буквально соткана из случайных перемен.       Усатый усмехнулся.       — Надо будет ребятам рассказать, то-то они обрадуются…       — Эм… — Цицерон неловко перетаптывался с ноги на ногу, боясь озвучить вопрос, — а… у вас было такое, что... Ну, — он обернулся, чтобы удостовериться, что их никто не подслушивает, — первый... Она... Э-э... Что делать?       Мужик состроил сложное лицо.       — Алчешь знаний — изволь баять подробней, — усач фыркнул, — чтож. Она что? Была первой?       Цицерон покраснел и странно поморщился, не зная каким образом ему стоит выразить свою мысль, но более опытный мужчина понял его без слов.       — Она?! О-о! Она. Ну, молодец, — норд хлопнул имперца по плечу, — внимая мелочам, хорошим знаком является то, что у тебя после такого перецарапана спина, а не морда. Значит всë хорошо.       — А что делать? — наконец, смог спросить Цицерон.       Он понятия не имел, чего ждëт в дальнейшем от него Слышащая. Как это происходит у... Ну, более нормальных людей? Кому это известно? Или гораздо лучшим вариантом было бы притвориться, что ничего не было?       — Вроде уже понял, что там и как делается, — без тени смущения пролепетал мужик.       — Не так! — Цицерон нервно одернул руки, от чего усатый мастер даже замер, — Что дальше?       — Будь по-смелее и по-напористей, женщины любят такое. И чтоб... Красивые жесты были, — он слегка наклонился вперед, — а она там, шо, — усатый руками изобразил очертание песочных часов, — красивая?       — Ну, — Цицерон развел руками в стороны, — вот так!       Норд не понял каким образом ему нужно перевести показанный объем в поня́тие красоты, но всë же переспрашивать не стал.       — Смекнул. Тогда это, — он подтолкнул юнца к выходу, — ну, стоит повторить. Аккурат ещë раза два, покуда свыкнитесь.       Цицерона неприятно кольнуло изнутри. Такой ответ не приблизил его к разгадке на дне огромной пропасти познания человеческих отношений. И, кажется, мужик его совсем не понял.       Выйдя в коридор, где было принято одеваться, Цицерон погрузился в тяжкие раздумья, занимаясь своими делами. Последним элементом его одежды был плащ, который когда-то подарила ему Слышащая. Ей вообще претила мысль о том, что имперцу следовало мучить себя, борясь со Скайримскими ветрами. Она всегда старалась свести возможность простуды к минимуму. Возможно, увидь это учитель Цицерона, то лишь посмеялся, мол, организм должен привыкать к изменениям температур для того, чтобы крепнуть. Но Слышащая была иного мнения.       Все эти мысли про противостояние Слышащей и учителя заставили Цицерона тосковать, прижав плащ к себе. Он даже не заметил как какой-то мужчина, увидив подобную картину, поспешил удалиться подальше от странного рыжего имперца.       — Точно, — вдруг воскликнул вслух Шут, заставляя мужика, уходящего в противоположном направлении, ускорить шаг, — подарок!       Слышащая всегда дарила подарки, она никогда не была скупа на внимание к другим! Скорее всего, лучшим решением было бы оказать ей ответный жест внимания! Конечно, бывший Хранитель раньше дарил ей цветы и всякие мелкие вещички для путешествий, у которых больше не было хозяев... Но Ида заслуживала что-то личное. Нечто, приобретенное специально для неë. Осталось только придумать, что же это будет.       Выходя из мужского крыла купален в общий двор, Цицерон поспешил осмотреться: может, усдастся запреметить место, где расположились торговые палатки. Конечно, вечером они могут не работать, однако днëм-то они обязательно откроются!       Такое место в самом деле было и бывший Хранитель запомнил его точное местонахождение. Уже уходя оттуда, он почувствовал на своей спине странный, знакомый взгляд. Обернувшись, Цицерон точно понял: ему не показалось. Без тени сомнения он подошел к кустам, откуда, как оказалось, на него и смотрела пара красных глаз.       — Надо же, — Шут усмехнулся, — неожиданно... Очень неожиданно.       

***

      Трина вновь пошла сидеть в бурлящих минеральных водах. Думая обо всëм, что случилось с ней и Цицероном минувшим утром, она понимала, что у нее совершенно нет плана. И у Цицерона, похоже, тоже. Кто они друг другу? Он ведь даже ни разу не сказал, что любит еë… Хотя, может, это мелочь и она придирается? Имеет ли это значение?       Когда Слышащая закончила свои процедуры, на улице уже было темно. Она укуталась в длинный халат и, ковыляя на одной слабо чувствующей ноге, направилась к дому. Трина уже не первый раз оставляла у порога уродливый костыль. Когда она шла с ним, то его вид создавал ощущение, что девушка — калека. Конечно, ходить с костылëм было не так больно, но зато морально при его присутствии она страдала куда больше.       Цицерон встретил Трину возле входа, словно радостная собака. Увидев, что у нее вновь нет костыля, Шут предложил девушке держаться за его локоть.       — Почему…       — Отстань, — зло зашипела Глава, опираясь на чужое плечо.       Если бы у Цицерона были звериные уши, он бы, безусловно, их прижал к голове. Но он лишь плаксивым взглядом прожигал Слышащую. Трина тяжело вздохнула.       — Прости, Цуцик, — она чмокнула бывшего Хранителя в щëку, — я просто ненавижу вид костылей. И когда беру их в руки… Я как будто ненавижу себя, понимаешь?       Цицерон не понимал, но принял информацию, махая головой. Его спокойствие радовало Трину. По крайней мере, на короткий промежуток времени, они решили вести себя как взрослые люди.       — Еда? Напитки? Ночь благоволит не спать!       Это было правдой, учитывая, что по своей глупости они и так проспали большую часть дня. Именно поэтому спать в столь поздний час совершенно не хотелось.       — Спасибо, Цуцик, — она опустилась на мягкий стул со спинкой.       — Откуда грусть? — Цицерон присел на корточки и облокотился на женские колени, преданно заглядывая Главе Братства в глаза.       — Я подумала о том, что тебе это тяжело даëтся — не подавать вида. Тебе ведь тоже не так весело, как ты хочешь показать, — она поджала губы.       — Ерунда!       Она ткнула пальцем ему в нос, будто пыталась отключить у Шута режим вранья. Имперец улыбнулся, ему было ничего сказать, поэтому он по старой памяти лишь тихо, аккуратно запел:

Пусть горноцветы засохнут в саду,

Разум живущих утонет в бреду,

Но никогда пусть не кончится век

Тех, кто так дорог тебе, человек...

             Этот мотив Трина никогда не слышала, но всë же поспешила остановить неизвестные лирические нотки. Это была не та песня, которая близка Шуту по духу.       — Спой мне про котят. Как тогда, в Рифтене, — попросила она и Цицерон повиновался:

Я маленьких котят люблю,

Крысиным ядом их кормлю,

Котята с рук моих едят,

Они похожи на ребят.

Все знают, как с детьми нам быть:

Ведь их положено топить.

Не спрятать маленьких котят

От тех законов, что царят,

Не спрятать нас от жизни той,

Что не зовëтся красотой.

Ля-ля, ля-ля, ля-ля, ля-ля…

Не далеки мы от зверья.

      Трина поцеловала Шута в лоб и тот вдруг замолчал.       — Откуда Ида знает, что это так важно для Цицерона? — спросил он, предательски дрогнувшим голосом.       — Я это всегда знала, — ответила она, погладив имперца по рыжим волосам.       — Душа дурака перед Слышащей нараспашку как освежованная лошадь, — вздохнул бывший Хранитель, — но чего Слышащая хочет?       — Правды, — оня вздохнула, — ты ведь очень близко к сердцу воспринимаешь эту песенку.       — Когда-то это было колыбельной.       — Ох, — она игриво поморщилась, — у кого-то были жуткие сказки на ночь.       Цицерон вновь улыбнулся.       — Мы можем этой ночью не спать? Слышащая непротив?       — Да, — она с трепетом смотрела за тем, как Цицерон встает в полный рост перед ней.       — И мы можем провести это время вместе до утра?       — Да, — Слышащая залилиась краской, смотря на имперца снизу-вверх.       — Хорошо! — неожиданно радостно воскликнул он, хлопнув в ладоши, — тогда Цицерон побежал за накидками!       Через мгновение он выбежал из комнаты, оставив Трину в замешательстве.        Какие накидки? Куда он собрался? К чему были все эти вопросы? Он что, издевается?       Глубоко вдохнув и очень медленно выдохнув, девушка собралась с мыслями: всë же Цицерон не повезëт еë невесть-куда. Стало быть, это был какой-то сюрприз. В конце-концов, Шут не сделает ничего, что могло бы навредить Глашатай Матери. Тогда... Что же он задумал?       

***

      Когда Цицерон со Слышащей вышли за пределы территории купален, огороженных забором, уже была глубокая ночь, однако безоблачное небо Скайрима освещало им путь с особым рвением. Обе луны замерли над землëй, а вокруг них, в блестящих цветом космических пятнах, сияли звëзды. Будто над их головами работала огромная лампа, расположившаяся до самого горизонта. Трина выпустила руку Цицерона, засмотревшись на великолепие мира вокруг. Жаль, что в еë родной стороне никогда не было таких видов. Какая же массивная, страшная луна у них в Тамриэле!       Шут вытащил из-за пазухи кусок окрававленного мяса и, протянув его в темноту, начал мерно посвистывать, кого-то подзывая.       — Что ты делаешь? — не понимала Слышащая, поровнявшись с бывшим Хранителем.       — Кто-то очень скучал по вам, моя госпожа, — ответил имперец, — настолько, что даже пришел по вашему следу сюда, прямо к порогу!       Вдали засветились глаза и казалось, будто они парили в воздухе на фоне чëрной земли. Из темноты с характерным фырканьем показался Тенегрив, который потянулся к предложенному мясу.       — Папа был прав — это в самом деле не конь, а какая-то лютая тварь, — заключила Глава, наблюдая за тем, с каким аппетитом нечто, похожее на безобидную лошадь, рвëт мясо на куски.       Она уже и забыла про этого спутника Братства. Всë же он всегда был непрочь сбежать из оплаченного в Данстаре стойла. Раньше ей казалось, что это из-за тяги к свободе, однако теперь это существо с горящими красными глазами само пришло к ней.       — То есть, теперь ты от меня не убегаешь? — с издëвкой спросила Трина, скрестив руки на груди.       — Что-то поменялось в юной Слышащей, — ответил ей Цицерон, — и Тенегрив это почувствовал. Теперь он больше верит в то, что у него есть хозяин.       Конь фыркнул на Цицерона, отгоняя того на шаг назад.       — Так, Слышащая позволит?       — А? Конечно, — она с уверенным видом зыркнула на Тенегрива, — ты его не тронешь!       Животное было не в восторге, но оно быстро успокоилось, когда Слышащая повторила свою просьбу, пропитанную угрозой. Конь встал смирно и Цицерон схватил поводья, потянув вперëд.       — Теперь можно посадить Слышащую, — с улыбкой сказал Шут, явно довольный тем, как сложилась ситуация.       — Куда мы едем? — поинтересовалась Трина, однако бывший хранитель ничего не ответил, лишь подхватил еë на уровне бëдер и подтянул вверх, помогая дотянуться до седла.       Оседлав Тенегрива, девушка отодвинулась назад, подволив Цицерону занять ведущее место на спине животного. Тенегрив неспокойно затоптался и запыхтел, всë ещë выражая своë недовольство. Глава погладила горячую шкуру, потрепав гриву, а затем сцепила руки замком на талии Цицерона. Шут довольно улыбнулся и взмахнул поводьями. Раздался лошадиный рев, на мгновение Тенегрив встал на дыбы, после чего они рванули с места под бойкий топот копыт.       

***

      Трина замерла, прижавшись щекой к мужской спине. Кажется, Цицерон впервые еë куда-то вëл. Не просто бежал вперëд, надеясь, что она догонит, а буквально старательно перевозил из точки А в пункт Б. К тому же на постоялых дворах он впервые проявил себя как переговорщик. В былые времена заставить его договариваться с людьми было задачей под звëздочкой: Шут вечно вспыхивал как свечка и, казалось, если бы не вмешательство Слышащей, то каждый случай заканчивался бы дракой. И что-то подсказывало Трине, что в этом направлении у Цицерона был обширный опыт и замарать руки он не боялся.       Тенегрив фыркнул, откидывая копытом мелкие камни. Животному не нравилось место, куда его направляли. Цицерон же упорно не прислушивался к красноглазому чудовищу и они постепенно подбирались всë ближе к горе Северный Ветер.       — Цуцик, ты объяснишь, наконец, хоть что-нибудь? — обратилась к бывшему Хранителю молодая Глава Темного Братства.       — Разве это не то, чего хотела Слышащая? Неужели она ещë не поняла, куда мы направляемся?       Если Цицерон так говорит, то ответ должен бы́ть на поверхности. И, судя по тому, что они едут в гору...       — Камень Силы? Мы едем посмотреть на него?       Шут поморщился, но не из-за того, что ответ был неправильным. Просто от него были далеки вещи, не касающиеся Темного Братства, а потому даже самых незамысловатых названий, связанных с чем-то другим, он не запоминал.       — Драконьи штучки, — пробурчал асассин, говоря о месте прибытия.       Да, они в самом деле поехали туда! Причем без экскурсии для них это будет абсолютно бесплатно! Интересно. И куда это делся вредный, недовольный подобным времяпровождением Цицерон? «Вот, что с мужчиной делают отношения, — подумала Слышащая, но неудержалась и сказала свои мысли вслух, — а, ой».       — Смешная шутка, — одобрил Шут, повернув голову вбок, чтобы увидеть Главу, — так вот, почему у Цицерона так разболелась голова! Ах, так это ему на лоб каблук давит!       Видя его привычные театральные мотивы, Слышащая хлопнула бывшего Хранителя по плечу. Цицерон дернулся, изображая, что ему очень больно от слабого шлепка.       — Дурак, — с улыбкой сказала Трина, утыкаясь носом в мужскую спину.       — А ты только заметила? — он фыркнул, пришпоривая Тенегрива, но вдруг напрягся и Слышащая чëтко почувствовала как отвердели его плечи. — Кто-то караулит, — тихо ввел в курс дела Цицерон, почти не поворачивая головы, но девушка его услышала.       — Кто бы это мог быть?       — Не знаю, — ответил Шут сквозь зубы, чтобы не шевелить губами, — но он смотрит на нас.       — И как ты заметил это? Вокруг темно, словно у негра в... кармане.       — Цицерон никогда не ошибается, — загадочно сказал имперец, продолжая идти прямо в заподню.       К путешественникам вышел мужик в легких доспехах и побитом шлеме стражника, который, возможно, был даже старше своего владельца. Но о том, что этот человек имеет отношение к рядам городской стражи и думать не приходилось: как минимум потому, что никаких других частей солдатского обмундирования у него не было. Ну, а ещë стража редко попадается ночью, да еще и держа оружие наготове.       — Стоять, дальше проезд платный, — сказал он, скрестив руки на груди, устрашающе запачканной чужой засохшей кровью.       — Опа, — вырвалось у Слышащей, которая уже чувствовала начинающийся развод.       — А если у дурака нет денег? — с наигранным испугом пискнул Шут.       — Тогда разворачивайся и гуляй, — зло прорычал недо-стражник, — найдëте в Скайриме и другие руины, на которые можно бесплатно посмотреть. А отсюда топайте — это чужая собственность.       — А тебя сюда дракон поставил или чо? — возмутилась Трина, но Цицерон аккуратно спрятал еë обратно за свою спину.       — Ахаха, нет-нет, — привычно засуетился имперец, изображая дурака, — мы спорить не станем! Искать... Это так долго! Да. И... и так сложно!       Цицерон спрыгнул с коня и зашуршал по карманам.       — Так... Денег... Сколько нужно?       — Две сотни септимов, — загнул ценник лже-стражник, от чего даже у Слышащей брови поползли на лоб — не иначе, как шутник решил неплохо навариться за новую смену, на которую его поставил человек, что промышляет экскурсиями к драконьему камню.       — Ах, как много! — испугался Цицерон, натурально вздрогнув.       — А ты что, хочешь, чтобы я их из тебя руками выбил или как? А? — мужик потянулся к Шуту, но имперец ловко вывернулся, ускользнув от чужих рук.       — Конечно-конечно нет! Ах, это было бы ужасно! Мы обязаны заплатить столь терпеливому господину, чтобы он не трогал нас!       Цицерон протянул громиле кошель и тот, жадно выхватив деньги из чужих рук, прикусил зубом золотистый септим.       — Ладно, проходи, — буркнул мужик, незаинтересованно отстраняясь.       Наверняка, посмотрев на путников, у него не закралось и мысли о том, что у тех есть с собой что-то ещë.       — Это что сейчас такое было? — спросила Трина, когда Цицерон в самом деле миролюбиво развернулся и сел в седло.       — А что ни так? Никто не подрался, все довольны, — Шут направил Тенегрива вперëд, мило улыбнувшись.       — А где же подстава?       — А она должна быть?       — Цуцик, не пугай меня, пожалуйста, — удивилась Слышащая и в еë взгляде имперец прочитал, что ему нужно сделать.       — Ах, это... Подстава, — Цицерон аккуратно потянулся к своему сапогу, — совсем забыл!       В следующее мгновение громила, стоящий к ним спиной, неожиданно для себя стал мишенью для кинжала. Взвыв, он потянулся к спине, однако до торчащей рукояти предательски недоставал.       Цицерон покосился на Слышащую, но в еë глазах не было и намека на попытки остановить расправу над громилой. Сняв с седла верëвку, Шут с цирковой ловкостью сделал на конце затягивающуюся петлю. Всë это время Тенегрив не переставал шустро водить раненного и озлобленного караульщика кругами.       — Покатаемся! — радостно завизжал Цицерон, поймав тýловище громилы умелым ковбойским манëвром.       После этого он пришпорил Тенегрива и под ужасающие крики двое представителей Темного Братства рванули вперëд. Наконец, Трина узнала легкий подчерк Цицерона с нотками показного безумства. Он веселился так, словно избавился от векового проклятия и обрëл свободу. А она ему позволяла это делать.       — Осторожно — бревно! — крикнул Шут человеку позади, когда Тенегрив перепрыгнул лежащее поперëк дороги дерево.       Трину вдруг кольнуло неприятное чувство. Да, она знала, что разбойникам нет прощения и у них не было понятия чести, но почему-то злость, таившаяся на задворках еë души, отступила.       — Всë, заканчивая балаган, — попросила она, толкнув в плечо Цицерона.       — Слышащей не весело? — Шут обернулся и грустно посмотрел на госпожу.       — Я устала, — она потëрла переносицу, — просто возвращаем деньги и отвязываем его.       Тенегрив остановился. Цицерон спрыгнул на землю и, насвистывая, направился к громиле, чтобы перерезать кинжалом веревку, которая уже порядочно съехала на пояс. Шлем был потерян по дороге и теперь имперец рассматривал страх, застывший в блестящих глазах.       — Если толстяк выживет, — Шут вытянул из его кармана свой кошель, — а будем на это очень-очень надеяться, — на проверку железный кинжал, ранее торчащий из брони, вырвало трением об землю, — тогда мы будем внимательно следить за тем, чтобы ни одна живая душа не прознала, кто же здесь был. А, — Цицерон ткнул пальцем в его щëку, — мы умеем мстить, веришь? — ор дождался, когда грамила закивает головой в ответ. — Мы можем ждать от тебя тишины?       Он продолжил кивать, нервно трясясь.       — Хорошо, — Шут потрепал разбойника за щеку, будто маленького мальчика, после чего обернулся к Слышáщей, собирая верëвку на руку, — я решил проблему! А? Госпожа довольна?       — Сойдëт, — буркнула Трина, когда Цицерон начал крепить веревку обратно к седлу.       — Охх, вечно так! Ухх, женщины, — он сел на Тенегрива и показное недовольство резвеялось, едва девушка обняла его за талию, — ну, и что здесь поделаешь? Что есть, то есть!              Поплутав вокруг да около, они, наконец, смогли найти нужное место. Слышащая заметила массивную стену, украшенную древними письменами на драконьем языке. Вообще, путешествуя по Скайриму, она каким-то образом ещë не находила подобных камней. Возможно, потому что все они находились в подземельях с драуграми, а Трина предпочитала выбирать себе помпанию по-живее. Всë же ходить в длительные походы с героями больше нравилось Азатоту, наверняка он видел таких камней куда больше.       Внезапные мысли про собрата из другого мира расстроили Слышащую. Всë же тот был далеко не прославленным героем Скайрима, а трусом, виновным в еë смерти. В то же время рядом с ней находился убийца, который помог ей выжить. Вот уж ирония в действии.       Цицерон помог Трине спуститься с коня.       — По идее, на этом камне должны быть слова Силы, изучив которые я могла бы кричать что-то помимо «фус»...       Шут пошатнулся от несильного толчка, получившегося от слабого произнесения девушкой первого слова Силы.       — Прости, — спохватилась она, испуганно взяв имперца за руку.       — Вот контра, — фыркнул Шут, выравниваясь.       Слышащая, краснея, поцеловáла его в щëку.       — Не ругайся, — пожурила она, отпуская Цицерона и подходя ближе к камню.       Стена, испещренная драконьими словами, не спешила выдавать свои секреты. Она молчала. И, в отличие от игры, на ней не было светящихся моментов. Ничего. Просто древняя загадка.       — Говорили, что камень поëт на рассвете, — напомнил Цицерон, присаживаясь поодаль на высушенное временем бревно.       — Может быть, но... — Трина вглядывалась в буквы, в еë сознании мелькали какие-то странные проблески понимания текста, будто лишь на одну секунду ей открывалась тайна смысла какого-то слова и тотчас всë пропадало, — агр! Меня бесит, что у этой штуки нет инструкции! Это как те раздражающие стерео-картинки в конце журнала! Только создалось ощущение что ты понял — аз, нет! Показалось!       — Слышащей не стоит злиться, — Цицерон встал и подошел вплотную к раздосадованной Главе Братства, — может, на дело нужно взглянуть под другим углом? К примеру, здесь красиво! И славно-славно пахнет свежим воздухом! Это, определëнно, хорошо, разве не так?       Девушка призадумалась.       «Под определëнным углом» — прокручивала она в голове слова Шута, будто они бы́ли ключем к решению еë проблемы.       — Ну, конечно, — она вырвалась из едва ощутимых объятий Цицерона, чтобы отсчитать десять шагов назад, — конечно, издалека картинка может поменяться!       Цицерон хлопнул себя по лбу, слегка огорченный выводами, которые сделала Глава.       — Пожалуйста, отойди, — попросила она своего спутника, после чего слегка скосила глаза: царапины драконьей письменности, похожие на следы от когтей, едва дрогнули, — в этом что-то есть...       Совершенно потеряв надежду на создание особой атмосферы, Шут просто сел обратно на бревно. Тенегрив вдалеке игриво фыркнул, словно посмеявшись над всем увиденным, после чего пошел пастись подальше от членов Братства. Разумеется, он не ел траву. Красноглазое существо интересовали драконьи кости, которые были разбросаны по земле. Ему нравилось то забавное покалывание, которое чувствовалось, если укусить такую кость: будто необычные вибрации впивались в язык. Возможно, на такие фокусы провоцировало именно место, а не происхождение костей. Но Тенегрив не задумывался о таких мелочах, он просто хотел кусать кости.       — Блин, — Трина взвыла, потирая лицо, — уже глаза болят!       Ей казалось, что она упустила нечто очевидное из виду. Настолько простое, что даже смешно!       Вернувшись к попытке рассмотреть на камне необычную стерео-картинку, она создала из пальцев рамочку, будто хотела запечатлеть слова на несуществующий фотоаппарат.       — Ида...       — Цуцик, помолчи, мой мозг думает.       — Ида.       — Помолчи, мой мозг думает!       — Ида!       Она взмахнула руками, поворачиваясь к Шуту:       — Да что?! Что тебе нужно? Не видишь, что я занята?       Цицерон молча показал пальцем вперед и девушка даже не сразу поняла, что он показывал на еë ногу.       — Ты перестала хромать.       Она замерла. После чего тут же обратила внимание туда, куда указывал асассин: и правда. Нога не подгибалась, удерживая еë вес. Но до чудесного излечения было ещë далеко: эффект работал из-за какой-то странной вибрации, исходящей от земли.       —Действительно. Хмммм... — боковым зрением Трина заметила, что в стене промелькнули голубые искры.       Она повторила своë мычание и на мгновение искра вернулась. Постепенно беспорядочное перебирание различных тембров превратилось в напев, а затем девушка вспомнила самый подходящий мотив для напевания с закрытым ртом — это песнь о Довакине. В правом углу появилась горстка чëрточек, которая начала едва заметно очерчиваться голубыми огоньками. Трина продолжила петь, подходя ближе к камню Силы. Слова, похожие на перелив волшебных кристаллов, манили еë как сорóку блëстки. Наконец, дотронувшись до очертания слов, она почувствовала странный прилив настольгии о чем-то давно забытом. Из-под пальцев пахнул холодный голубой огонь и девушка даже испугалась, но не отступила.       Цицерон же не видел ни светящихся слов, ни холодного пламени. Единственное, что было ему видно — это то, как Слышащая подошла к камню, прикоснулась к нему и, испуганно вздохнув, потеряла сознание.       Шут подскочил и успел придержать девушку до того, как еë голова коснëтся земли. Благо, он был совсем близко.       — Ида! — асассин поправил еë растрепавшиеся белые волосы, но лицо Главы оставалось спокойным, будто у покойницы, — ИДА!!!       Он прижал еë к себе, оглядываясь по сторонам, но поблизости не было никого и ничего, кроме шумящих на ветру кустов можжевельника.              Трина удивлëнно хлопнула ресницами. Перед ней вновь стоял бородатый старик, которого она видела во сне.       — Дрэм йол лок. Мы снова встретились, Дова. Нам предстоит многое обсудить. Мне нужно предостеречь тебя. Пологаю, ты не ожидаешь услышать то, что я тебе скажу.       — Возможно, я вообще ничегó не ожидаю, — пожала плечами девушка, беспечно улыбнувшись.       Но еë несерьëзность исчезла, едва старец произнëс следующую фразу:       — Что же, руз ру, Дова, будешь готова обсудить всë то, что касается... Матери Ночи.