Мой бедный Цицерон

«Нет лекарства, которое способно вылечить то,

что может вылечить счастье»

— Габриэль Гарсиа Маркес

      В Скайриме были распространены бани, но горячие источники — это уже место более штучное. Базы, расположившиеся через гору Северный Ветер от Рифтена, были в основном построены впопыхах, пока конкуренты не заняли территорию. Всë же гейзеров много, но недостаточно на всех желающих. Самой красивой Трина считала базу «Паровой туман». Многие здания там были выстроены из белого кирпича, на имперский манер. В ином мире такое место назвали бы «элитным» на фоне конкурентов. Если и предстояло праздновать возвращение к жизни, то в приличных условиях. Цицерона такой выбор ни коим образом не удивлял. Можно даже сказать, он бы был шокирован обратным исходом — если бы Слышащая не выбрала что-нибудь по-красивее и по-богаче.       Денег было достаточно, в ход пошли и сбережения Слышащей и то, что собрали другие члены Братства по собственной инициативе. В целом, этого хватит на безбедное существование, где найдется место хорошей еде, покупкам и приличной комнате. Хотя, почему только комнате? Может, даже отдельный домик, подальше от других отдыхающих. Внезапно Трина поняла, что не особо жаждала пересечений с туристами.              Оптимальным вариантом Слышащая выбрала отличный дом на два хозяина, поскольку остальное жильë было либо занято, либо слишком близко к людным местам. Вокруг главного центра с купльнями было отстроено несколько жилых зон: красная, песчаная и выездная. В красной зоне распологались отдельные домики, там селились те, у кого были деньги: крупные торговцы, военные генералы, таны и прочий люд со звонкой монетой в кармане. К тому же аренда подобного жилья давала преимущество в виде посещения закрытых мест, где отдыхала только местная «элита». Песчаная зона была предназначена уже для менее избирательного постояльца: оттуда приходилось довольно долго шагать в сторону купален, а большая часть людей селилась в однокомнатные муравейники без личной кухни. Из выездной зоны приходили все те, кто прибыл издалека и не мог позволить себе остаться в съемном жилье. Такие люди предпочитали возводить палатки и каждый день ходить по километру, чтобы искупаться в бурлящей водичке. Как правило, они ненадолго задерживались в целом.       Домик Слышащей понравился: светлый, просторный, скорее походящий не на унылое бревенчатое сооружение, а на неплохую дачу. Возле входа даже клумба имелась. А вокруг дома — каменный заборчик.       — Цивильненько здесь, — не без удовольствия выдохнула Трина, осматриваясь.       Она покосилась на вторую дверь, что чернела на углу практически идеального домика. А ведь там тоже кто-то живëт. Лишь бы соседи нормальные были. Никто не способен бояться этого больше, чем тот, кто познал тяжесть шансона в чужих колонках — именно в такие моменты теряется вера в человечность, и за это Глава гильдии убийц могла ручаться.       Цицерон стеснительно замер в дверном проëме на переходе из кухни в гостевую комнату. Пожалуй, те две комнаты, которые им предоставлялись, можно разделить на господскую и служебную. На кухне, к примеру, стоял квадратный диван, на котором вполне можно выспаться и он абсолютно не походил на танкетку, стоящую в спальне поодаль от двуспальной кровати. В коридорчике, соединяющим эти две комнаты и выход, была закрытая плотная дверь, которая вела к соседям и была доказательством того, что хозяин попросту разделил один дом на два для возможности сдавать его польшему количеству людей. Но, по словам управляющего, часто господа снимают обе половины, чтобы получить отдельностоящий уголок удобства. Тогда эту дверь между половинками открывают, до этого ключ от двери хранится только у управляющего.       Осмотрев дом, Трина, стуча костылем, вышла на улицу. Она была весьма довольна этим местом, а управляющий был более, чем доволен оплатой на две недели вперëд.       Их домик был довольно неприметным, так как распологался в укромном уголке, возле длинной каменной стены, огораживающей всю территорию купален от великанов и нахлебников, что норовят пройти, не расплатившись.       Внимание Слышащей привлекла гора. Именно вокруг неë расположилась земля с геотермальными источниками. И почему-то Трине казалось, что грузное неподвижное нечто следит за ней. Казалось, завяжи девушке глаза и покрути на месте, она чëтко сможет указать, откуда еë жжёт неприятный взгляд.       — Вы желаете что-нибудь ещë? — услужливо поинтересовался помощник управителя, это был худой мужчина средних лет, который с ребяческой энергией сгибал спину перед каждым клиентом из Красной зоны.       — Да. Куда мне обратиться, чтобы составить расписание посещения?       — Если желаете, наш человек вам всë предоставит, а вы сможете выбрать то, что вам подходит больше, — он вынул из нагрудного кармана кожанную папочку и протянул извлеченную оттуда брошюру девушке, — какого рода уход вы предпочитаете?       Вау, вот это сервис. Помощник будто из ниоткуда достал перо и походную чернильницу — по всей видимости, многие гости брезговали писать пачкающим углëм. Пробежавшись по предоставленному списку, Трина выбрала необходимое. И, по всей видимости, она была готова к экспериментам, ведь среди отмеченного были и грязевые обертывания, и баня, и несколько видов массажа. Хотя, это логично, ведь Бабетта сказала, что Слышащей необходимо хорошенько отпариться и взбодрить мышщы. Через поры яд начнет покидать тело, а массаж сможет привести в чувства мышечную систему, страдающую после всего случившегося.       Приняв листок обратно, помощник управителя с небольшим поклоном удалился. Он сделает всë как можно скорее, ведь по септиму с каждой процедуры будет отходить ему как промоушену. Или как там это промывание ушей в средневековье называлось…       — Слышащая довольна? — тихо спросил Цицерон, высовываясь из дверей.       Он уже давно там стоял, просто не привлекал внимания. Для имперца подобные места и общество были весьма смущающими: он понятия не имел, как нужно себя вести, чтобы не привлекать излишнего внимания к своей персоне. Трина посмотрела на бывшего Хранителя и улыбнулась:       — Цуцик, чего бы ты желал на ужин?       Он опешил. Как будто отвык, что Слышащая к нему добра. Как будто уверовал, что сильная женщина, отдающая указы управляющему и его помощникам, является всë той же некогда неопытной Главой, которую он учил владеть мечом и луком.       — Чего бы хотела Слышащая?       — Я не об этом спросила. Говори: чего бы хотел ты?       Некая нотка раздраженности от чего-то нравилась ему, она делала Трину более властной, абсолютно уверенной в своих словах и действиях. Неожиданно Слышащая стала меняться, но Цицерону с каждым разом это нравилось всë больше. Как будто впервые девушка стала более… Цельной? Неизвестно, какие думы заполонили еë разум в бессознательном бреду отравления, но это явно взростило в ней что-то прекрасное.       — Жаренную курицу, госпожа, — ответил Цицерон, не отводя взгляда от глаз Слышащей.       А она смотрела на него. Без тени былого содрагания перед прошлыми убийствами, которыми промышляли его руки всю свою жизнь. Да, в ней явно что-то изменилось.       — В течение получаса к нам придут за нашим заказом. Так пообещал управляющий, — девушка развернулась, громко стукнув неудобным костылëм, — я хочу съесть краба. Любого краба, главное убитого и сваренного до красна! — она вздохнула, — а ещë я устала. Дорога меня доканала.       Цицерон улыбнулся, вновь услышав привычную непонятную речь госпожи, и подошел ближе.       — Тогда нужно отдохнуть, — он взял у нее из рук костыль, повешал опорой на плечо, а затем подхватил Слышащую на руки.       Она засмеялась, прижимаясь к его груди и удобно обхватив шею руками.       — Пусть они и дальше думают, что я умерла, — тихо сказала Трина, когда Цицерон занëс еë в дом, — пусть не ждут подвоха, пока он не наступит. Моë появление будет для них таким киндер-сорпризом, что им и не снился!       — Конечно, моя госпожа, — он уложил ее на кровать и поставил костыль в сторону, недалеко от изголовья, чтобы Глава могла дотянуться.       — Цуцик, ты не обязан вести себя так, когда никто не смотрит!       — Почему? — он замер, смотря на неë странным взглядом, от которого Трина покраснела.       — Потому что ты свободный…       — Пожалуйста, — он наклонился вперед, медленно взяв еë руку, — скромный Цицерон… — губы мягко опустились на кожу тыльной стороны ладони, — Цицерон хочет служить…       Мурашки пробежали по всему телу от этих слов, сказанных с таким придыханием и скрытым вожделением, что у Слышащей закружилась голова.       — Тогда… Поможешь мне разуться?       Он сделал пару шагов назад и принялся за дело: разшнуровывать сапоги у Шута получалось быстро. Затем он аккуратно, будто страшась причинить вред, взялся за голень и потянул обувь вниз. Подошва сапога хлопнула, упав на пол. Затем вторая. Цицерон не торопился, он всегда снимал еë сапоги медленно, словно наслаждаясь процессом. Да и Трине нравилось чувствовать прикосновения Шута с внутренней части голени и колена.       Закончив, он поставил лекарство Слышащей на тумбу, затем укрыл свою госпожу и удалился. Она покосилась на обезболивающее с непонятной для себя ненавистью. Конечно, она не была зла на лекарство. Это было бессилие перед недугом, что навалился на неë внезапно как вихрь. Хорошо, что Цицерон не придавал этому особого значения. Он просто делал всë, что от него требовалось, и даже больше.       На тумбе так же стояла маленькая баночка с бальзамом. Трина быстро потянулась вперед и освежила губы — да, так гораздо лучше, когда их не подсушивает воздух Скайрима. На самом деле, ей так понравилось это средство, что при появлении лишних денег, она как-то выкупила у старухи из Солитьюда все запасы на год вперëд. Поэтому одна маленькая баночка всегда лежала в любой сумке. Вот настолько девушка не терпела трещин на губах. В ином мире она тоже любила гигиеническую помаду: постоянно ей пользовалась, всеми возможными видами и размерами! Даже забрала эту маленькую особенность с собой в другую реальность. Вот она — сила привычки!              

***

      Темный эльф поморщил нос, втягивая металлический запах крови. Его вороной конь застучал копытом в нетерпении скорой битвы. Вот только битву они пропустили. Замок Хлаал стоял пустой и безжизненный, у его ворот лежали заметные, будто флаги войны, тела.       — Хозяин, никого нет, — с поклоном сказал подбежавший пеший слуга, который успел обследовать территорию.       — Стража?       — Убита.       — Комердинер моего отца?       — Он вонзил себе кинжал в сердце задолго до нашего приезда.       Эльф взвыл от злости, спрыгивая с коня. Он прекрасно понимал, что это лишь первый знак, предшествующий финальному аккорду.       — Не уследил, значит, — эльф шел ко входу, но вдруг обернулся, чтобы, схватив слугу за грудки, громко крикнуть, — взять этого мëртвого ублюдка и вывесить на стену! Как главного предателя! Живее!       Слуга поклонился, убегая к помощникам, с которыми приехал молодой граф Хлаал.       — В коридоре истëк кровью каджит, — сказал из ниоткуда появившийся Детектив, — здесь было Темное Братство.       — Ты можешь меня утешить хорошими новостями? — спросил данмер, не оборачиваясь к собеседнику.       — Вы теперь глава Дома, — он поклонился, не взирая на то, что граф смотрел в другую сторону, — Вы можете вернуться на родину, чтобы принять соответствующие полномочия и...       Эльф резко пошел вперед, игнорируя начавшиеся речи.       — Мы должны добить этот пятак ничтожеств! — члены отряда замерли, отложив все свои дела и последующие переговоры. — И мне без разницы как, но все, кто имеет отношение к Тëмному Братству, должны отправиться к Мефале!       Детектив медленно вздохнул. Его кошачьи глаза сверкнули в сторону пажа и тот поторопился исполнить немое поручение.       — Ты поедешь со мной, — приказал граф Детективу, взбираясь на коня, — и ты не умрëшь, пока наша миссия не будет окончена!       Верный слуга сел на свою лошадь. Он махнул головой, завязывая в хвост свои чëрные волосы.       — Клянусь, хозяин.              

***

      Проснулась Трина от боли в ноге, трижды пожалев, что не выпила обезболивающее заранее, до того как спазмы скрутят еë в позу эмбриона. Наскоро отхлебнув из пузырька Бабетты и нервно вздохнув, девушка села на месте. Так ей становилось хоть отчасти легче.       Цицерон аккуратно приоткрыл дверь и постучал, прежде чем заглянуть или же войти. Он рассказал, что приходил человек с расписанием и Слышащая может уже начать посещать бани и массажные комнаты. Это была хорошая новость. Когда бы им не принесли ужин, она бы с большим удовольстивем им насладилась без тянущей боли по всему телу.       Трина решила уйти на массаж, а имперец дал ей слово, что со следующего утра тоже начнет куда-нибудь ходить. На самом деле он не хотел пересекаться с другими посетителями, а потому выбрал самое подходящее время для того, чтобы начать посещать парилку: утро. Мало кто хотел бы на отдыхе просыпаться в такую рань, в какую постоянно встаëт Цицерон. Для Шута это было уже так же естественно как дыхание, поскольку первая молитва Матери начиналась всегда около пяти-шести утра. Затем шло обеднее омовение и вечернее служение, снова с молитвой. В целом, такой ритуал можно было проводить с интервалом в пять дней, однако Шут, в период своего вынужденного одиночества, возвëл свои обязанности в абсолют. Теперь никто, наверняка, не будет так делать.              До того как лечь на деревянную кушетку для массажа, Трина была уверена, что она отлично проведëт время. Как-то… по-девчачьи, что-ли? Все эти спа-крема-массажики, места для расслабления, масочки… Разве это не называется в обычной жизни «отдыхом»?       Вот только девушке предстояло долгое восстановление, а еë тело точно знало, что оно не в самой лучшей форме. Массаж казался каким-то изощренным видом пытки: от нажимов всë болело, после долгих экзекуций начало подташнивать. Мастер сказала, что нужно снимать зажимы и, вероятно, отдыхать от бытовых обязанностей, но Трина не особо вслушивалась. Она думала только о том, что вскоре предстоит возвращаться и повторять для закрепления результата столь неприятный процесс. Отдых обещал быть и не отдыхом вовсе, а лишь новым местом для боли.       Когда девушка возвращалась в домик, она не знала, что еë угрюмость как рукой снимет при виде скучающего Цицерона, который был рад возвращению Слышащей. Ужин уже остыл, но Шут и не притронулся к нему без своей госпожи. Пожурив имперца за то, что ходит голодный, Трина села за стол. И вроде бы всë как обычно: Шут аккуратно стрекотал стишки, еда казалась неимоверно вкусной, однако что-то поменялось и пути назад уже не было.       Цицерон предложил Слышащей кусочек курочки, протянув его на вилке. Удивительно, но Шут всë больше старался практиковаться со столовыми приборами и за время отсутствия Трины он, кажется, чуть больше поднатарел в этом вопросе. Раньше его движения выглядели куда более варварскими.       Трина спокойно наклонилась вперед и приняла мясо своего спутника.       — Хочешь краба? — спросила она, вынимая содержимое ноги ракообразного.       — В своë время Цицерону пришлось есть их слишком часто, в Чайдинхоле временами случались наплывы этих тварей и их было так легко поймать, — он повернулся и, едва увидев, что Слышащая собирается убрать вилку с крабовым мясом, вдруг потянулся вперед и выхватил зубами кусок краба.       Смеясь, Шут ткнул девушку пальцем в нос, а та, ошарашено хлопнув ресницами, усмехнулась.       — А разговоров-то было! — с игривым возмущением протянула она.       Цицерону нравилось наблюдать за улыбкой Слышащей. Наконец-то, у них всë хорошо и гнетущая тишина в ожидании дурного исхода осталась лишь отголоском прошлого. Трина восстановится. Никто не будет искать их здесь. Ночь была добра к ним.       После ужина Трина выпила микстуру Бабетты и легла спать. А Цицерон еще долго сидел на улице и смотрел в небо. Луна Массер переливалась, частично прикрывая вид на малую Секуду рядом, будто защищая еë от кого-то. Даже небесные светила, похоже, оберегают друг друга. Никогда такого в голову не приходило, но в тот вечер мир вокруг будто стал в сотню раз более живым, каждое деревце, каждая звезда дышали и шептались подле Шута. И до чего же это было красиво! Удивительно. Цицерон редко смотрел в небо. По ночам он либо спал, либо сосредотачивался на работе. Но вдруг, после всего пережитого, воздух наполнился сладостью момента и уже знакомые небеса заиграли всеми возможными цветами вселенной, искрясь огнями звëзд.       Сердце трепетало, гулко тарабаня за рëбрами. Цицерон положил руку на грудь и глубоко вдохнул: странное ощущение не походило на страх. Наверное это... Счастье? Очень необычная радость. Разве можно быть счастливым до боли? Постепенно новое чувство сбавило концентрацию в груди и разошлось по телу теплой волной. Всë же это скорее приятно, чем больно. Просто Цицерону казалось чем-то неестественным ощущение такой радости. А она даже больше, чем в тот раз...       — Ида... — имя само сорвалось с его губ и Шут тут же обернулся, испугавшись, что Слышащая услышит шепот и выйдет к нему на улицу.       Но Слышащая не вышла, она спала как и прежде. Конечно, ей нужно восстанавливаться...       Цицерон с силой сжал пальцы, напрягая вены. В нем плескалась энергия, будто природа решила сделать его ночным зверем и отправить на охоту. Хотелось бежать, прыгать, отжиматься, лишь бы прекратить безумное томление плоти.       Сердце вновь гулко стукнуло о ребра и щëки Цицерона заметно покраснели.       Он вдруг вспомнил, что произошло чуть больше суток назад. И выдохнул, переводя дух от сладких воспоминаний о последней ночи, когда Слышащая лежала с ним бок о бок... Она была такой тëплой... Так близко!       Цицерон прикоснулся к своим губам, представляя, что это делает Слышащая. И внутри всë всколыхнулось, пробуждая природу к действию. Имперец горячо выдохнул и вдруг хлопнул себя по щеке. Трина бы не одобрила, но Шут никак не мог с собой совладать. Ему казалось, что подобные наваждения сойдут со временем на нет, но они становились всë заметнее.       Он не хотел своими глупыми выходками мешать кому-то жить... Ну, вот, что это? Зачем? Цицерон считал, что ему чужда концентрация на таких вещах! В конце-концов, такого с ним не происходило даже в период, который у других людей принято называть «сложным»! От чего такая напасть? Всë было так хорошо до этого!       Шут согнулся, облокотившись на перила крыльца. Да. Да, они с Триной были такими замечательными друзьями... У Цицерона никогда не было таких друзей! И он боялся всë испортить... Оттолкнуть Слышащую, сделать что-то, чего она не хочет... А он мог. И ему не привыкать рушить что-то, держащееся на чистом чуде. Всю жизнь ему говорили быть осторожнее. Какая ирония... Все, кто произносил эту фразу, были уже мертвы. А он остался. Он всегда оставался, когда рушилось всë остальное! Теплилась лишь надежда, что в этом новом Темном Братстве, наконец, всë будет иначе. Даже Слышащая очнулась, это определëнно хороший знак! Если только судьба не подшутит над рыжим имперцем, снова использовав старые приëмы. Человек по-глупее мог бы предположить, что с подобным опытом потерь можно уже и привыкнуть. Но это неправда. Единственное, к чему привыкал Цицерон — это при знакомстве прогонять мысль о том, как ему будет жалко потерять такого темного брата или сестру. На короткий промежуток времени Шут избавился от этой привычки, общаясь с Триной. Но после похищения Слышащей и тяжелого отравления... Да. Судьба явно шутит над ним. И что будет, если Иды не станет?       От такого напряжения уже начинало тошнить.       Имперец запустил пальцы в остриженные рыжие волосы и хорошенько потрепал себя, возвращая кровь к голове. Еще раз глубоко вдохнув, он отправился на пробежку.