Мой бедный Цицерон

Надо судить человека,

прежде чем полюбил его,

ибо, полюбив, уже не судят.

—  Марк Туллий Цицерон

             Темное Братство содрогнулось от того, что по всему Убежищу внезапно раздался знакомый голос. Только один человек знал, как сделать подобный фокус. Везде, словно глас Ситиса, звучали слова Цицерона:       «Братья и сëстры, наша Уважаемая Госпожа велит собрать большой совет завтра вечером. Грядут великие перемены! Слава Ситису!»       — Нужно передать Бабетте, — сказал Назир, выходя в общую залу к Рун, которая читала книгу, мерно качая ножкой со стула, — скажешь ей, если увидишь.       — А ты куда?       — Не «ты», а «вы», — поправил редгард, завязывая на шее шнуры плотной накидки, — иду на разведку. Скоро вернусь.       — А я...       — Цыц, — шикнул Назир, не давая девчонке даже начать своë предложение, — со мной нельзя. К тому же ты теперь Хранительница — соответствуй. Будь благоразумнее.       — Раз Хранительница, то, значит, мой уровень не так далеко от Слышащей! Цицерону никто не мог отдавать приказы, кроме неë.       — И ничего не изменилось, — вздохнул он, после чего вдруг злобно сжал челюсть, — хотя он уже просто ассасин.       — Тогда ты мне не указ, я могу пойти с тобой и не спрашивать разрешения!       — Неверные выводы, — прорычал житель пустыни, впервые демонстрируя в разговоре излишнюю агрессию, — только Слышащий может приказать Хранителю покинуть пост. В ином случае это может быть расценено как пренебрежение своими обязанностями. Как ты видела, пока Слышащей не было, Цицерон вечно торчал возле старухи, — Назир заметно напрягся и сменил тон, будто побоялся, что некая невидимая Сила его услышит, — подле драгоценной Матери Ночи.       Рун заметно погрустнела. Ей не нравилось то, чему по долгу обучал еë Шут: учить бальзамирующие травы и рецепны экстрактов для втирания в мертвую кожу ради еë сохранения — скука смертная. К тому же повышение лишило еë возможности заниматься контрактами. А она еще была слишком слаба, совсем не успела накопить достаточно опыта, чтобы больше никого не бояться! Несправедливо. Изначально пост Хранителя радовал, но позднее пришло осознание неизбежной скуки.       — Не думал, что у тебя такая тяга к убийствам, — заметил Назир.       — Была бы рада порезать даже того сопляка, что бегает по Данстару с поручениями! — фыркнула Рун.       — Ого, — редгард вскинул брови, — да кровожадности тебе не занимать. Ну, что же, удачного тебе вечера. Как минимум один покойник тебе обеспечен, — он вдруг спохватился и, приложив руку к сердцу, вскинул голову, — со всем Уважением к Матери Ночи.       Мужчина направился к выходу.       — Такое уважение к Матери, — с долей ехидства заметила девушка.       — Времена меняются, — ответил Назир, не оглядываясь, — лучше уважать своë руководство.

***

      Цицерон не проявлял своей стандартной степени зашуганности и раболепствия в дар за случившееся. Более того, он как будто был горд и радостен, словно сам поцелуй был лишь поводом позлить Назира и доставлял ему небывалую рáдость лишь в этом смысле. Шут кривил брови и делал виноватое лицо, но эти чувства не были правдой. И как только он понимал, что в его извинения не верят, имперец замолкал и отворачивался в сторону. Скорее, он заботился исключительно о переживаниях девушки, чем думал о появлении нежелательных слухов. Девушку это раздражало, она не могла понять, влияет ли всë произошедшее на искренность действий Цицерона или же всë являлось лишь игрой. Отсутствие здравого диалога так же подливало масла в огонь.       Размышляя о произошедшем, Трина вдруг даже подумала, не сменить ли ей помощника. Но она по-прежнему чувствовала к Цицерону больше нежных чувств, чем негативных — всë же не просто так он украл ее поцелуй. Она злилась на ситуацию, но не хотела избавляться от Шута в своем ближайшем окружении. И всë осталось как было. Никто ничего не говорил, будто ничего не было. Цицерон занимался со Слышащей упражнениями, которые помогли бы поставить ее обратно на ноги, Бабетта, вернувшаяся после долгого отсутствия, провела дополнительный осмотр.       По словам вечного ребенка, некоторые проблемы с мышцами могут остаться до конца жизни, к тому же в зависимости от стабильности эмоционáльного состояния, могут проявляться новые боли. Это было честное, но безрадостное заявление. Хорошим решением было бы прогреть мышцы. Похоже, что походами в баню будет занят весь скромный досуг Слышащей. Но даже здесь у Шута появились идеи: он предложил источники с минеральной водой. И, не смотря на то, что идти туда требовалось довольно долго, Цицерон, естественно, вызвался помощником-добровольцем. В груди Трины что-то завыло, думая о предстоящем путешествии и о том, что Шут снова старается угодить своей госпоже. Бабетта ответила, что минеральные воды были бы отличным выходом. И после ее слов имперец начал планировать поездку.       Следующую ночь Трина тяжело засыпала: она осталась совершенно одна, попросив Цицерона закрыть дверь с другой стороны. Вместе с ним ушло и тепло, которое раньше грело душу перед сном. Всë же ее не покидало странное чувство, что ее влюбленность — лишь повод для Шута отыграться на Назире, или же попросту повеселиться. Боясь, что ее чувства будут использовать, девушка приостановила проявления нежностей к вечному компаньону. Тот не выглядел особо опечаленным, что еще больше расстраивало Слышащую. Мысли о том, что Цицерон умеет лишь манипулировать, вселяли в ее сердце боль похлеще той, что поселилась в ее ослабевшем от отравления теле.       Перед поездкой к теплым источникам, нужно было составить план перемещения, поскольку Братство уже активно готовилось к тому, чтобы покидать насиженное гнездо.       

***

      Наступил день большого собрания. На нëм присутствовали почти все, за исключением Лонха. Эльф-пироман запропастился на каком-то сложном задании и всë, на что надечлась Трина — это на то, что им удастся передать новичку весточку о переезде. А еще о том, чтобы полу-альтмер вообще вернулся живым. Его не видели в Братстве по меньшей мере пару месяцев, а это не звучало как хороший знак. Без связи со своими мальчишка будет полностью отрезан от нового Убежища, поскольку не сможет разузнать ни его местоположения, ни пароля Черной Двери. Ох, лишь бы он не попался Мораг Тонг! У тех опыта в убийствах будет побольше, чем у новобранца Темного Братства. Талантливого, но всë же новобранца!       Погрузившись в свои мысли, Слышащая потеряла нить разговора.       — Тогда Мать поедет со мной и Рун, — заключил Назир.       — Стоп, — Цицерон поднял руку вверх перед тем как продолжить, — Слышащая должна поехать вместе с Матерью. Если Мать будет что-то говорить, рядом должна быть душа, что ее услышит!       — Тогда так и сделаем: поедем втроем, точно так же, но еще и с Триной. Просто переделаем историю!       — Нет, — Рун была глубоко недовольна, но все же ее голос прозвучал слегка растерянно.       Бабетта тихо хохотнула в углу. Она прекрасно понимала, с чем же связано беспокойство бретонки. Получалось «трое в одной лодке». Делить Назира с кем-то еще, а уж тем более с той, к кому он уже ни раз косвенно проявлял интерес, не входило в планы путешествия девушки. Такая молодая, а уже такая хитрая! Будь она слышащей, то Братство превратилось бы в свору собак, дерущихся за кусок хлеба. Глава Семьи всегда определяет, что же будет в душе у всего Темного Братства. Вампирша ни раз подмечала, что Трина местный коллектив слегка... Смягчала. Они ссорились, мирились, но никогда не проклинали друг друга всерьëз. Из двух беспризорников только Дж'Теннур понял, что же такое настоящая Семья. Рун, похоже, никогда не осознает подобного откровения.       — Нет. Мы… Слишком разные! — наконец, сказала Рун, казалось, что она буквально только что выдумала прекрасную идею для того, чтобы обосновать свое негодование. — Норд, бретонец, редгард… Трудно будет обосновать такие различия. Мы выглядим как кучка беглецов, согнанных с разных уголков мира. Неужели не подозрительно?       — Она права, — нашлась Слышащая, породив своим согласием бурную радость на лице девчонки, — мы будем выглядеть как компания из плохого анекдота.       — Отправлять двух девушек без сопровождения — сущая глупость, — заверил Назир. — Пусть уж лучше странно, зато все доедут в сохранности! — он вздохнул. — Ладно, тогда мы отправимся вдвоем с Триной, Рун поедет с Цицероном…       — Нет! — Рун категорично хлопнула руками по столу, она была крайне недовольна тем, что Слышащая окажется на длительное время в непосредственной близости с Информатором Братства. — Я не доверяю Шуту!       Цицерон, выражая немой протест, громко воткнул кинжал в столешницу. Имперец немигающим взглядом прожигал Назира, но тот и бровью не повëл. За время болезни Слышащей рергард попривык к более грозной версии ассасина, а его опасная подготовка, позволяющая драться одновременно с тремя нападаюшими, перестала быть секретом ещë со времëн главенствования Астрид.       — Перетерпишь, — фыркнул редгард, отворачиваясь.       — Нет! Я тогда вообще не поеду! — взвизгнула Рун, взмахнув руками.       Цицерон закатил глаза, слушая девчачьи выходки новой Хранительницы Матери Ночи.       — Ну и не едь, — спокойно ответил Назир, — одной проблемой меньше.       — Ты дурак? — Слышащая покрутила пальцем у виска. — Нет, — Трина уже твердо понимала, что не сможет допустить, чтобы гроб Матери Ночи везли без ее надзора, однако нужно было грамотно выстроить план передвижения, — вы поедете вдвоем. Я решила. Тогда мы с Цицероном соберем всё, что останется. А Назир и Рун отправятся к новому убежищу заранее.       Шут положил кинжал на стол и с наивной улыбочкой захлопал в ладоши, поддерживая идею Слышащей.       — Что? Нянчиться с ней еще и в дороге? — редгард поморщил нос и нахмурился, но вдруг столкнулся с холодностью со стороны Главы Братства.       — Не спорь. Последнее слово за мной! — железно отчеканила она, совсем не походя на свою прежнюю манеру общения, от чего Информатор даже растерялся.       На смуглом лице пробежало открытое раздражение.       — Конечно, Слышащая, — не без недовольства ответил редгард, — что угодно ради тебя.       Рун, сидящая поодаль от него, заметно напрягла плечи. Ей не нравились слова, которые произнес в конце Назир. Потаенное чувство собственничества било тревогу в ее груди.       — По возвращению из путешествия, мы с Цицероном заберем гроб Матери и отправимся к нашему новому дому, — заключила Трина.       — Одни? Вас должен кто-то проводить! Хоть часть пути, когда закончатся окрестные деревни! — Назир ткнул на карту. — Хоть бы у гор, за Пиком Древних… Позволь сопроводить дальше!       Его голос звучал заботливо, почти лелейно, это было абсолютно не похоже на того Назира, которого Трина знала всё это время. Когда в дело вступали личные отношения, то ей становилось неудобно. Если она согласится с его предложением, то, возможно, аликрец расценит это как согласие на его более близкую поддержку и защиту. Он предлагает не столько свои услуги, сколько самого себя. Трина не хотела внушать кому бы то ни было лживую надежду. А так и будет, учитывая животрепещущий тон вечно спокойного жителя пустыни. Но отказавшись уже от второго предложения, Трина ранит авторитет Информатора. Тогда следовало бы согласиться, но изменить условия.       — Не плохая идея. Через два дня с момента отбытия мы доберемся до этих гор. Там нас встретит Бабетта, она как раз отправится одна и никого не задержит, да? — Слышащая повернулась к вампирше.       — Что?! — красноглазая сестра Братства выглядела как кошка, которую внезапно отвлекли от тщательного ухода за собой. — Я не бунтую, но проясни свою позицию, Слышащая.       — Ты сможешь находиться вне тепла и света довольно долго, тебе не страшны нападки людей, а к тому же холод и усталость от отсутствия дома. Ты идеальный кандидат!       Вздохнув, Бабетта отмахнулась:       — Ну, разве имею я право отказаться?       — Вот и хорошо, значит, решено!       Назир угрюмо просверлил взглядом Слышащую, однако вслух больше ничего не сказал. А беловолосая Глава Братства больше не удостоила Информатора даже взглядом. Это было весьма неприятно. Радовало только то, что Цицерон стоял с не более радостным выражением лица. Если Шут и улыбался, то, скорее, из принципа, чтобы побесить народ. На противоположных сторонах стола они выглядели как две хищные птицы, что делят добычу, которая активно игнорирует их борьбу. Остальные члены Братства были слишком заняты переживаниями о скором переезде, заказами, или же попросту переключались на что-то совершенно иное в своей голове. За немым конфликтом дележа добычи с улыбкой следила только Бабетта. Она понятия не имела, от чего мужчины так активизировались, но подозревала, что совсем скоро узнает историю в достаточных подробностях. Да и вообще — подробности не так важны, как разъяренные глаза двух противников, которые готовы подраться из-за женщины. Подобные драмы всегда развлекали бессмертное создание Ночи. А Назир видел, что Бабетта хитро, едко улыбается, и это ее ехидство раздражало еще сильнее, чем рожа Цицерона!

***

      После информационной части собрания Слышащая настояла на том, что все должны почтить память Дж'Теннура. Всë же этот каджит отдал жизнь за интересы Братства.       — Знаешь, у нас так не принято, — попытался возразить Назир, но он вдруг встретился со злыми глазами Главы Братства.       — Я сказала, чтобы никто не уходил. И никто не уйдëт, — всем присутствующим Трина показалась уже менее привычной персоной.       Раньше она была больше похожа на смешную девчонку, но теперь боль и раздражение выковали из неë настоящую Главу Тëмного Братства. От таких перемен у Цицерона перехватывало дыхание: было что-то красивое в том как Слышащая укрощает окружающих. Шут сидел, боясь шелохнуться, и какая-то странная волна волнения пробежала по его телу. Властная Глава была ещë лучше, чем заботливая. Ему казалось, что можно часами смотреть за еë серьëзным взглядом и рассматривать гневно покрасневшие щëки! Шуту невероятно хотелось упасть перед ней на колени, чтобы такой необычный властный взгляд пригвоздил его к полу... Цицерон огляделся и одернул себя. Последнее время обстановка в его голове была далека от порядка. Странные мысли закрадывались в голову после пробуждения Слышащей. Кажется, минувшее отравление изменило их обоих. Ему было неизвестно как отреагирует Трина на молчаливого Цицерона-асассина, но лично он на новую властную Главу реагировал до безумия положительно.       — Я сказала: никто не уйдëт, — повторила Слышащая тоном рычащей кошки.       Цицерон выровнялся, показывая своим примером полное послушание.       Последний оставшийся каджит в Братстве вдруг сел, хотя ещë минуту назад был уверен, что никакие уговоры не заставят его потратить лишние пять минут на ненужный фарс. Но вдруг Ма‘акмай понял, что уговоров не будет. Только прямые приказы.       Глава Братства поднялась, тяжело оперевшись на столешницу.       — Цицерон, принеси кувшин с вином, — махнула Трина и Шут, вдруг поклонившись, поспешил исполнить приказ, — Назир, на тебе стаканы для всех.       — А мне кто-нибудь поможет? У меня не десять рук! — пожаловался редгард.       — Да, — с места поднялась новая Хранительница Матери Ночи.       Конечно, кто ещë, если не Рун!       Слышащая молчаливо позволила им удалиться, после чего села на своë место.       — А мы будем выжидать минуту молчания в знак уважения к собрату, — она смотрела в стол, но в этих глазах плескалась ненависть и множество иных, довольно интересных эмоций.       Эту тишину никто не смел прерывать.       Никто не знал, что их Трина выросла, что она вспомнила всë, что так долго трепало еë душу. Она познала страх смерти дважды и теперь сидела перед Темным Братством как живой призрак мщения. Девушка хотела добить тех, кто лишил еë здоровых ног, а затем — явиться перед Мишей, нынешним Азатотом. Если он помнил свою страшную трусливую тайну, то должен поплатиться за своë малодушие, а если он забыл, то девушка-из-прошлого ему напомнит. Внезапно у Трины появилось много сил. Еë вела большая цель, на которую не жалко положить месяц, а то и год своего времени. Никто не знает, сколько ей осталось, но она не сможет спать спокойно, пока те, кто ответственен за еë боль, ходят по земле. А там ходили всякие: отравители, убийцы, предатели... Дел непочатый край. Самое время брать себя в руки!       Назир с Рун распределили стаканы на столе, Цицерон поставил бутыль с вином, чье горлышко было обплетено веревкой.       — Налей вот так, — Трина показала сбоку стакана примерное количество напитка и Шут с удовольствием выполнил еë просьбу, — и другим так же, — закончила Слышащая, окончательно превратив Цицерона в виночерпия.       Бывший Хранитель повиновался, он без труда начал обходить стол по кругу, наливая всем членам Батства напиток из одной бутылки.       — Пусть наш друг спит спокойно, — сказала Слышащая, поднимая своë вино на вытянутой руке, — и Пустота примет его в место, где нет ни боли, ни страха. Его не назовут героем светлые головы Скайрима, ему не поставят памятник. Но он, как и все мы, часть дела Ситиса. Того, кто выше всех нас. За Дж'Теннура.       — Воистину, Слышащая, — поддержала Бабетта, поднимая свой стакан еще выше, — за Дж'Теннура!       — Я не фанат кошачьих, но он был настоящим братом, — дополнил Назир, вставая следом за вампиршей.       — И моим братом, — добавила Рун, поднимаясь и еле сдерживая слëзы.       — Он там, где все мы будем, — отозвался Ма‘акмай, присоединяясь к мнению большинства.       — За Пустоту, — вдруг закончил Цицерон, вставая со своего места, — и во славу...       Все разом, не договариваясь закончили фразу:       — Во славу Ситиса!       Трина улыбнулась, выпила содержимое своего стакана, а затем наполнила его вновь.       — Спи спокойно, котëнок, — сказала она, положив кусочек хлеба сверху на края стакана.

***

      Через пять часов Трина и Цицерон отправились в путешествие к источникам. Девушка уже могла ходить, оперевшись на чужие плечи, и до повозки дошла подобным образом. Лошадь тронулась, увозя Трину с бывшим Хранителем.       Было холодно. Не только из-за снега под ногами, нет, чувствовалось небывалое равнодушие со стороны Цицерона. По крайней мере так казалось Трине. И такое поведение скребло по сердцу железными когтями. От переживаний больные нервы начинало сводить, и чем больше мыслей накапливалось в голове, тем сильнее боль расходилась по ногам и животу. По-видимому, Слышащая все же издала болезненный спертый стон. Имперец, управляющий повозкой, остановил движение, и уже через миг перед Слышащей появился Шут. Он порылся в котомке и достал один из флаконов, врученных Бабеттой.       — Ты почти не разговариваешь, — начала Трина, когда Цицерон жестом предложил лекарство.       — У Цицерона раздражающий голос, — ответил имперец, потупив взгляд и, на всякий случай, неуверенно улыбнувшись.       — Сколько прошло? Неделя?       Они оба знали, о чем идëт речь.       Он повернул голову в сторону, подумал, а затем посмотрел на Слышащую. Она знала этот взгляд побитой, зашуганной, но преданной собаки. И, вдруг, ей стало легче. Просто от осознания, что Цицерон что-то чувствует, а не просто играет на публику. Ему не всë равно, он готов остановить повозку, едва заслышав как Слышащая за его спиной скулит от боли! А ей было очень больно, но не только от отравления — ее снидала неопрëделенность после той ночи в лесу, после неожиданно нахлынувших чувств и поцелуя… Это было слишком лично и очень важно для нее, но чем это было для самого Цицерона? Было ли ему плевать? Вздрогнув, Трина вдруг заплакала. Крупные слëзы градом побежали по ее щекам и всë, что она могла сделать — это слегка отвернуться и прикрыть лицо.       — Слышащая, — Шут замер, не понимая, что ему нужно делать.        Он никогда не был в такой ситуации, но оставаться безучастным было нельзя. Имперец сел рядом, прислонившись к деревянному борту повозки так же как и Трина, после чего аккуратно притянул девушку к себе. Это всë, что он мог сделать, и Слышащая понимала его растерянность, от чего даже не думала вырываться. В отличие от еë отца, Цицерон не будет ловить страдающую дурочку в попытке оказать помощь. Папа знал, что делает, а Цуцик — нет. Спугнуть Шута — это несложная задача.       — Я не понимаю, — прорыдала Слышащая, утыкаясь лицом в чужую грудь, — я не понимаю…       Цицерон медленно прижался щекой к ее голове и замер. Это было приятно, но где-то внутри скрëб душу дискомфорт. По ночам девушка временами вскакивала встревоженная и полностью мокрая от пота, будто ее чем-то облили, пока она спала. Хорошо вымыться в убежище не получалось, а каждый раз набирать в своей комнате большой таз, заменявший ванну, было неловко. Не хотелось, чтобы Цицерон мотался туда-сюда, рассматривая как Слышащая отмывает свою пропитавшуюся запахом лекарств кожу. В таких условиях еë саму по себе смущал личный уровень гигиены. Трина стала тише всхлипывать, постепенно набираясь смелости смущëнно выдохнуть:       — Прости, у меня голова грязная.       Шут хохотнул и, словно в доказательство того, что Слышащая сморозила глупость, чмокнул ее в макушку.       — Дурак…       — Конечно.       На душе, глубоко в груди, вдруг разлилось подозрительное тепло. Впереди повозки нервно перетаптывались копыта, но имперец не торопился возвращаться к управлению.       — Ты хотел просто по-злорадствовать. Я знала, что Назир тебя ненавидит, но не думала, что у вас настолько всë взаимно, — вдруг сказала Слышащая.       — Дело не только в жителе пустыни, — ответил Цицерон со своей прежней любовью не называть имена собственные.       — Но ты же не хотел… В смысле, ты делал всë только ему на зло!       Шут убрал свою руку с ее плеча и девушке вдруг снова стало непередаваемо холодно. Через мгновение его лицо застыло напротив, так близко, что по спине пробежали мурашки. Цицерон смотрел в глаза, пристально, будто зверь, но Трина не ощущала себя добычей. Она смотрела на Шута без страха и тот вдруг радостно улыбнулся, впервые за долгое время искренне.       — Ида… Такая смешная!       Сердце замерло, услышав до боли знакомое имя. Она уже практически забыла, что той ночью рассказала Шуту еще и о нëм.       — Глупый Цицерон не хотел обидеть Слышащую! Если это загладит его вину, то он готов к наказанию!       — Опять ты за своë, — она несильно стукнула бывшего Хранителя по макушке слабым кулаком.       — Ха-ха! — он улыбнулся еще шире, потирая якобы назревающий ушиб, — Слышащая всë такая же. Но немного другая.       — О чëм ты?       Шут взял ее руки и приложил к своим щекам.       — Лишь о том, что время не уходит даром. Скоро Слышащая станет еще крепче, чем раньше. В таком огне закалялась сталь, Цицерон знает.       — Цуцик, — она отпустила его щеки, но лишь для того, чтобы одновременно хлопнуть по ним ладонями с двух сторон, — кончай болтать, как полоумный!       — Я такой глупый, — он потерся лицом о тыльную сторону чужой ладони и встал, — пора продолжать путь. К вечеру доберемся до места ночлега.       Она хотела, чтобы Цицерон никуда не уходил, но всë же незаметно между ними что-то изменилось. Шут начал звонко насвистывать себе под нос и Трина заметно повеселела. Над ней больше не нависало то тяжелое чувство, что ранее сгибало еë пополам. Больше ничто не давило как прежде, Цицерон всë же любит еë. По-своему.              Повозка двигалась медленно, Шут умышленно не гнал еë больше, чем нужно: всë же лишняя тряска Слышащей не поможет, да и с транспортом следовало обращаться осторожней. На нем еще ехать обратно, чтобы перевозить Мать Ночи. Трина была рада тому, что между ними с Цицероном исчезла эта тонкая обида с лицом Назира. В какой-то момент девушка даже задумалась о том, что же больше ее задело: то, что редгард посчитает ее форменной идиоткой, которая влюбилась в Шута, или же сама мысль о том, что Цицерон мог создать ситуацию с поцелуем ради кого-то, кроме нее. Может, он в тот момент и в самом деле не хотел с ней сближаться? Размышляя обо всём этом, она трижды пожалела, что предоставлена сама себе. От потока сознания её не мог отвлечь даже Цицерон.       К вечеру они в самом деле добрались до какой-то ночлежки. Бывший Хранитель самостоятельно договорился о комнате, а так же о месте для повозки и лошади. Видя такую самостоятельность, Трину тронула гордость. Ведь вчерашний псих был вежлив, ни на кого не орал и даже никого не убил. Цицерон был прав: время не уходит даром.       Доковыляв до своей комнаты, Трина тяжело вздохнула. Устала, так ничего за день и не сделав. Если старость представляла из себя что-то подобное, то сейчас она ощутила её в полной мере. Старость в двадцать. Это уже не звучало как начало долгой и счастливой жизни.       — Нужна помощь? — Цицерон возник несколько неожиданно, но девушка не вздрогнула.       — Всë хорошо, Цуцик, отдыхаю от того, что ничего не сделала.       Он поднял ее левую руку и перекинул через свое плечо. Слегка отведя Слышащую от порога, Шут закрыл дверь комнаты.       — Неправда. Ты выжила, — его голос был нежным, настолько заботливым, что девушка начинала чувствовать, как краснеют еë щëки.       Доведя до кровати, Цицерон помог ей сесть, а затем наклонился, чтобы развязать чужую обувь.       — Не надо… — она уже не могла скрывать краску на своëм лице, поэтому когда Цицерон поднял голову, лишь смущëнно отвернулась, — я сама смогу…       — Поздно, — он стянул левый сапог, — я уже всë сделал.       Это было неправдой, но таким образом Шут в который раз умудрился доказать, что для него нет дурной работы.       Закончив со второй шнуровкой, он мягко обхватил ногу под коленом и аккуратно начал стягивать сапог, будто работал с возможной бомбой. Цицерон смотрел на Слышащую, уже теряя интерес к обуви и концентрируя внимание на том, где сейчас его вторая рука и насколько это вводит леди в краску. Она была не в силах что-то сказать, всë внутри съежилось, дыхание вдруг стало неимоверно горячим. Словами не передать, как она хотела, чтобы эти сильные руки пошли дальше, выше, чтобы они всë так же мягко гладили еë кожу. От одних только мыслей об этом, внизу живота едва ощутимо защекотало.       Вдруг имперец отвëл взгляд, собрал сапоги и, встав, поставил их к стене.       — Цицерон возьмëт еще одеяло, будет спать на полу, — сказал он, явно пытаясь выглядеть как ни в чем не бывало.       — Неправда, — она от чего-то боялась смотреть ему в глаза, но у них обоих это было взаимно, — ночью холодно.       Ей не ответили. Шут не двинулся с места.       Они раньше уже лежали в обнимку, почему только теперь у нее появилось чувство, будто она подпускает к себе огромного зверя? Неужели, она вдруг посчитала Цицерона опасным?       Они встретились взглядами и Трина растерялась.       — Ты… Заболеешь, — мягко сказала она и Шут натянуто улыбнулся.       — Конечно, Слышащая, как пожелаешь, — он кивнул и вышел за одеялом.       Едва он скрылся из виду, драконорожденная хлопнула себя по голове. Что она делает? Конечно, Цицерон не откажется, воспринимая ее просьбы как приказы, но вдруг он чувствует что-то другое? Она не хочет никого и ни к чему принуждать! А если он ее неправильно понял?       Взвыв от разрывающих голову мыслей, она повалилась на кровать. В голове шумело, левая нога в своëм основании уже давно онемела от спазма. Повернувшись на бок и поджав под себя ноги, Слышащая с трудом начала успокаиваться. К ноге медленно возвращалась чувствительность. На фоне тихо вошел Цицерон, сомнений в том, что это он, у Трины не было. Положив одеяло на вторую сторону кровати, Шут начал обходить ее, приближаясь к противоположному краю.       — Что-то болит? — тихо спросил он, склонившись над хрупкой Главой Братства.       Она покачала головой, практически пропищав в ответ. Цицерон улыбнулся, мягко приподнял Слышащую и переложил повыше, чтобы у той была возможность вытянуть ноги. Девушка притворялась более сонной, чем по факту была после прикосновений Шута, а тот старался не нарушать ее мнимый тонкий покой.       Со стороны казалось, что всë более-менее устаканилось. В комнате погас свет, где-то за спиной Трины лëг Цицерон, его руки медленно укрыли Слышащую, и после непродолжительной возни повисла тишина. На улице завывал ветер, но даже мысли о нëм не смогли надолго отвлечь драконорожденную от реальности. После очередного свиста за стенами, Слышащая поняла, что в щели всë же временами пробирается уличный мороз.       — Цуцик, — тихо подала голос Трина, — мне холодно…       Имперец пододвинулся ближе, аккуратно, будто спрашивая у спутницы разрешения. Та медленно повернулась к нему, занимая место в объятиях. Ей в лоб застучала неспокойная жилка на его шее, напряженный вдох вдруг снова разгорячил кровь. Она позволила его рукам остаться на своей талии и Цицерон громко сглотнул. Девушка щекотала своим дыханием кожу, но он боялся пошевелиться.       — Так… теплее, — она сжала ладонями его рубашку, чувствуя, как гулко колотится чужое сердце.       Шуту уже становилось жарко, он нервно сжал пальцы и вдруг почувствовал, как вздрогнула в его руках Слышащая. Она пододвинулась ближе и уткнулась в его плечо. Но боялась делать что-либо еще. Цицерон зарылся носом в ее волосы, его рука скользнула ниже талии, обхватила бедро. Внизу уже больно сводило от возбуждения, он инстинктивно подался бедрами вперед и Трина почувствовала как ей в живот сквозь ткань уперся налитый силой член.       Эмоции смешались, порождая в общей палитре обширную грязь. Дыхание перекрыло.       Где-то глубоко в подсознании вспомнились все те нехорошие моменты, что преследовали еë в предыдущей жизни. Некий потаëнный страх дал о себе знать.       Сомнение взяло верх, и именно тогда девушка вытянула вперед руку, ограждаясь от напора Цицерона. Ей нужно было отдышаться, совсем немного отойти от дрожи, которая поглотила каждую клеточку ее тела. Цицерон же по-другому воспринял ее жест. Трина не сразу поняла, что произошло, пока не услышала как хлопнула дверь комнаты.       Она точно не знала, что чувствовал имперец в тот момент, разозлился ли он, или же испугался того, что происходит, но догонять его она не осмелилась. Сердце бешено колотилось, даже в темноте Трина понимала, что у нее кружится голова. Рухнув лицом в подушку, девушка постаралась успокоиться. Она прислушивалась к каждому шороху, но Цицерон всë никак не возвращался. Постепенно под свист ветра за окном, Слышащая не заметила, как уснула.              Утром она проснулась со вздохом, будто сильно испугавшись того, что ей приснилось. Однако, она не помнила, чтобы ей вообще что-либо снилось. Рядом никого не было. Прокручивая в голове сей тревожный факт, Слышащая всë больше волновалась о том, как чувствует себя Цицерон после вчерашнего конфуза. Что с ним было? Не хотелось снова видеть его печальным и задумчивым, это не предвещает ничего хорошего. Когда Шут переставал вести себя как дурак, это заставляло напрячься. Наверное, всë дело лишь в том, что Слышащая четко знала — бывший Хранитель не будет вести себя спокойно без явной необходимости, если же он это делает по доброй воле, то он явно обеспокоен внутри. А Трина не могла смотреть за его тревогами. Пусть он и не говорит, но ведь всем нужна помощь в чем-либо!       Шнуруя сапоги, перед глазами девушки невольно пронеслись некоторые подробности минувшего вечера и она тяжело вздохнула. Стоило объясниться с Цицероном. Дохромав до двери и выйдя в общий холл, Трина столкнулась с хозяином ночлежки. Он что-то пролепетал, в общих чертах давая понять, что девушке следует остаться на месте. Через некоторое время норд появился уже с костылем в руке, путанно рассказывая о том, что из-за памяти об отце не мог выбросить хорошую вещь, но теперь нашел того, кому она пригодится.       — Оу, — Трина осмотрела старый костыль, думая лишь о том, что это не совсем тот подарок судьбы, который могла бы оценить молодая леди. Однако, из-за обстоятельств, в предлагаемой вещи в самом деле был смысл, — и… Сколько вы хотите получить?       — Что вы… Просто возьмите, мне показалось, что это вам нужно.       Она поблагодарила доброго норда. Приноровиться к костылю было нелегко — всë же это не вшито в подкорку сознания так же хорошо, как умение собирать неприятности. Уже более уверенно подходя к выходу на улицу, Слышащая почувствовала себя настоящим пиратом, который выстукивает деревянной ногой незатейливый ритм. На странную путешественницу с костылем покосилась компания, сидящая за столом в самом углу, все они были молодыми людьми без явных недочëтов и Трина неожиданно почувствовала злой укор судьбы. Жизнь проходит, еще недавно Слышащая была молодой, здоровой и красивой девушкой, но не успела она и осознать своë перемещение в новый мир, как вдруг лишилась былого здоровья. Точно так же может пропасть что угодно: красота, молодость, жизнь. Всë это утекает со временем, пока Трина топчется на месте в нерешительности рассказать кому-то о своих чувствах. Хотя, по-хорошему, ей следовало думать не о том, как страшно то, что с ней происходит, а о том, как страшно то, что с ней могло не произойти. В конце-концов, Слышащая в самом деле смогла выжить, выбравшись из смертельной передряги, но расплатившись идеальным здоровьем. А могла ведь и не очнуться вовсе. А что будет, когда у нее заберут всë, что осталось? Что в конечном счете останется от нее потом? Она зашла в амбар, наполненная тоской, однако, заметив Цицерона, на удивление приободрилась. Теперь она точно знáла, что больше не упустит его. Это всë, что ей нужно было — только шанс разобраться со своими мыслями и страхами. Момент, чтобы задать себе вопрос: хочет ли она, чтобы они в самом деле были вместе? Да. Хочет ли она, чтобы вместо Цицерона был кто-нибудь другой? Нет, конечно, нет. И проблемы из другого мира, те страхи, что догоняли еë, пришло время отпустить. Мистер Слон и ему подобные будут отправляться в Пустоту — туда, где никто не услышит их грязных слов. А живые должны жить без страха. Разве они не достойны этого?       Имперец прервал паузу перед разговором, посмотрев в сторону выхода.       — Оу, добрая госпожа проснулась, — Шут выглядел бодрым и счастливым, он не подавал вида, что прошлой ночью произошло что-то тревожное, — как же спалось юной госпоже?       От мыслей о том, что спутник все еще считает ее прекасной, вдруг на душе стало радостно. Походка, непривычная к костылю, выдавала себя. Но Трина уверенно пошла вперед. Она потянулась к Шуту и повисла на его шее, едва придерживая второй рукой громоздкий костыль.       — Откуда это? — Цицерон обнял ее в ответ и было непонятно, спрашивает ли он про из ниоткуда появившуюся деревянную опору, или же про странное поведение Слышащей.       — Ох, Цуцик, — она хотела поцеловать его в щеку, но просто еще сильнее прижалась, — лучше расскажи, что ты делал этой ночью?       — Цицерон сладко спал, конечно! Какой странный вопрос!       Его рука прошлась по ее спине вверх-вниз, подобным жестом обычно поглаживают лошадь. Как будто имперец хотел этим специально подчеркнуть невинность своих действий по отношению к Слышащей.       — Что же, — он отстранился, — скромный Цицерон просит еще времени на подготовку, и мы отправимся дальше!       Трина поджала губы, наблюдая за тем, как Шут застегивает на боках скакуна необходимые крепления. Ассасин чувствовал чужой взгляд, но не делал на нем акцента, предпочитая глуповато улыбаться и не замечать чего-либо извне. Занимаясь своим делом, он выглядел приятным человеком. Его натура по-прежнему казалась Трине сложной, однако положительная сторона его личности всë еще была достаточно привлекательной. Они уже пережили вместе достаточно, чтобы Слышащая могла сказать, что готова доверить Цицерону свою жизнь. Он множество раз доказывал свою преданность, особенно после того, как перестал быть Хранителем Матери Ночи. Он сам отказался, в этом сомнений быть не могло. Могли ли его заставить обстоятельства? Сложный вопрос. Любое из решений Братство не осудило бы, в конце-концов, в задачи Шута, касающиеся мумии, никто в здравом уме лезть бы не стал. Но Цицерон решил упасть вниз по карьерной лестнице, заплатив тем самым за благополучие Слышащей. Он это сделал сам, без давления окружающих. Было ли это его решение показателем сокрытых чувств? Определенно. Имперец не был бы собой, если бы променял второе место в Братстве на случайное знакомство. Возможно, он даже сам себе боится признаться в том, что определенный человек стал для него слишком важен. Конечно, можно подумать, что Трина вновь повелась на удочку дурака, который пытается ей внушить определенные мысли, как об этом говорил Назир, однако, злого умысла перед собой она не видела. Только запутавшегося человека. И, в некотором смысле, это она его запутала.       Цицерон дрогнул, когда почувствовал как Слышащая прошлась пальцами по его криво обрезанным рыжим прядям. Она еще не могла привыкнуть к новому образу Шута, который помог тому затеряться в рядах имперской армии. Он еще не рассказал ей эту историю, и, возможно, ему следовало бы в будущем получше обдумать некоторые формулировки, чтобы не сгущать краски для впечатлительной Главы.       Трина села в повозку, она была готова ехать, ожидая когда же Цицерон закончит со своими делами и принесëт из комнаты собранные ею вещи. Имперец был расторопным и аккуратным, доделывая мелкие детали. В последний момент он поблагодарил хозяина ночлежки за костыль, после чего сел за вожжи и отправился в путь.