Наследство

Эта надпись бесила Сатору похуже всех тех наставлений, которые он частенько получал в детстве от своей многочисленной команды нянь, когда те стремились запихнуть в него во время обеда не только сладкое, но и что-то, что содержало бы в себе хотя бы немного полезного овоща. Моей капризной принцессе. Это были очень красивые буквы. Их сделали так, чтобы было не особо видно, если предмет стоит, — а стоять он мог как раз только на той площади, где была надпись, — вывели идеальным почерком Сугуру, ровно и так педантично, что было не подкопаться. Моей капризной принцессе. «Какой, нахер, принцессе?» — раздражённо пялился на сей предмет Сатору. Лежавший, а не стоявший, тот привлекал ещё больше внимания, чем прежде, потому что на фиолетовом (под цвет своих глаз, сука, выбирал) эти буковки золотые сверкали. Моей капризной принцессе. Сатору бесился. Он смотрел на предмет, предмет смотрел на него; его мысли лихорадочно перебирали всех Сугуровских шлюх («секретарей, Сатору!» — рассмеялась однажды Сёко), останавливаясь на одной, которую он видел на фото. Фигуристая. В красном обтягивающем платье. Вечно ходит за Гето, как утёнок, на этих своих шпильках-каблуках или как их там, виляя тощей задницей. Со светлыми волосами, падла. Сразу ясно — шлюха. Откровенно пялясь, Годжо на мгновение даже подумал найти эту заразу и вызвать на разговор. Узнать — не этой ли прошмандовке предназначался сей предмет из Сугуровского завещания? Потом опомнился; семья Сугуру после его смерти разбежалась, попряталась, а тело самого Сугуру ему, между прочим, пришлось этой семье отдать. У него после Сугуру, в принципе, вещей не осталось. Только то, что было в общежитии техникума, когда они ещё, совсем подростки, там жили, и когда Гето ушёл после совершения серийного убийства. Было несколько стареньких фотографий, где он ещё в очках мог ходить, а сам Сугуру был молодым и улыбался. Было несколько новых фото, где Гето — в крови или без, рядом с трупами или с трупами за кадром, улыбается этой своей улыбкой маньяка, в этих своих новых кимоно, которые у Сатору руки так и тянулись развязать за ниточки, чтобы получить доступ к телу этого мужчины. Так что, по сути, у Сатору из вещей остались только давнишние свитера, которые на собственное тело уже лет пять-восемь как не налазят. Ну, штаны-носки-трусы (последнее, кстати, вообще в дефиците), да и, собственно, теперь вот это. «Это» — это резиновая хренотень с провокационной надписью, которая бесит Сатору так, как не бесило ничто другое. «Это» — это то, что он нашёл, заглянув с последовавшим после смерти маньяка обыском в ранее занятые храмы. Вообще он сначала не хотел туда идти, но старейшины настояли — мало ли что проклятого за свою жизнь насобирал Гето Сугуру? А что, если это попадёт в руки обычных людей? Потом же всё равно Сатору с этим разбираться, ибо кто, если не он? Ну и, в общем, пришлось идти. Семейка Сугуру к тому моменту уже давным-давно разбежалась по стране, так что импровизированному обыску ничто не мешало. До того момента, пока Сатору не открыл Сугуровский шкаф, испытывая лёгкую надежду найти что-то из одежды. Ибо не было в храме ни книг, ни вообще чего-либо Сугуровского. А всё потому, что всё его семейка забрала! Как и тело! Да и вообще, ну заберёт он пару кимоно у Сугуру, что, тот против будет, что ли? Всё равно человек уже умер! А если против — пусть приходит и во сне Сатору все свои претензии высказывает! Он-то уж точно против не будет! Вот только в шкафу вместо ожидаемых сексуальных трусов или пикантных семейных труселей оказался тайник. А в тайнике — резиновый хер. Ну, не хер. Член. Большой, сука. С выпуклыми венами, слегка напитанный проклятой энергией; большими, упругими, полными яйцами на конце и такой охуенной головкой, что Сатору только и мог в тот момент, что пялиться на внезапный сюрприз. Сначала он от шока подумал: «Это вот этим вот себя Сугуру лет десять развлекал, пока сам он сох по культовому маньяку?». А потом он взял этот член в руки. А потом стал рассматривать со всех сторон. Ну, интереса ради. А потом оказалось, что вот здесь внизу есть надпись. «Моей капризной принцессе». Тьфу! «Какой шалаве ты это сделал, Сугуру?» — мрачно спросил Сатору. Вопрос был совершенно не риторическим. Но Гето, мёртвый лучший друг, совершенно не спешил ни отвечать, ни сниться ему во снах, чтобы оправдаться за этот фиолетовый хуй с золотыми буковками. А уж оправдания Сатору послушал бы с большим удовольствием. Ох, с каким большим! Больше, чем даже эта… эта хуйня! Хуйня — этот хуй — был толстым, широким, почти десять сантиметров в диаметре и тридцать в высоту, не считая толстых яиц. Хуже того. Он был напитан проклятой энергией Сугуру — и он был тёплым. Тёплый резиновый хуй. Для какой-то шлюхи. Не для Сатору! Для какой-то ёбанной бабы! Ему так и хотелось спросить у Сугуру: «А я тогда кто?» Не то чтобы они хоть раз с друг другом спали. Или хотя бы раз друг другу дрочили. Или — хотя бы целовались. Нет. Но это было делом принципа: какой-то суке достался резиновый хуй в наследство от Сугуру, а Сатору досталось целое ёбанное ничего. У него ведь даже Гетовской могилки не было, чтобы прийти и возложить цветы! Он отдал тело, семья Сугуру попряталась, и его на похороны, понятное дело, приглашать никто не стал! Все вещи забрали! Остался только хуй, про который семья явно не знала. А если кто-то и знал, то в суматохе не вспомнил — если вообще знал, где конкретно тот лежит. «Моей капризной принцессе» — переливались красивые буквы, выведенные элегантным почерком Сугуру. У Сатору от них так подгорало, что он не моргал в течение десяти минут, не меньше, пялясь на сие чудо. — Да пошёл ты на хуй! — эмоционально послал он Гето, взмахнув руками. Отвёл глаза в сторону. А потом всё равно в какой-то момент снова прикипел взглядом на этот фиолетовый хуй. Не сильно тёмный, скорее даже светлый, но всё же не слишком светлый. В тон глаз Сугуру. С большими яйцами. С этими выпуклыми венами. С этой вот головкой — внутри которой была щель! Бёдра Сатору дрогнули. Он облизнул пересохшие губы и поменял позу, втягивая свои длиннющие ноги с низкого столика до дивана, на котором и расположился. Ну, в самом деле, не нести же эту хрень в свою комнату на кровать! И надо же сей проклятый предмет осмотреть! Проклятой энергией от него не то чтобы фонило, но она чувствовалась. И видно её было, лично для Сатору, достаточно хорошо, потому что прятаться внутри было бесполезно. Было также немного проклятой энергии снаружи, что ясно доказывало — сделал эту хрень Сугуру лично, своими, блядь, руками. Для кого ты это делал, падла такая? Кому ты завещал этот хуй, скажи на милость, а? «Вот же тва-арь», — протянуло сознание. Сатору сощурился, пристально смотря на хуй. На надпись. И что ему теперь с этим хуем делать? Найти того, кому это предназначалось, что ли? Он потёр уставшие веки, потом снова посмотрел на фаллоимитатор. Поразмыслив, Сатору пришёл к выводу, что хуй он что кому от Сугуру отдаст — у него и без того мало что осталось от лучшего друга и даже если вот этот, собственно, хуй, предназначался кому-то (кого Сатору медленно, очень медленно и очень долго будет подвергать разного рода пыткам в виде многочисленных уточняющих вопросов, конечно же, ибо это будет явно важная информация), то теперь он оставит его себе. Потому что, ну, а что ещё делать? Не в газету же объявление давать, в самом деле! Хотя идея хорошая, конечно. Сатору уже даже мог представить себе заголовок:

«Потеряли большой хуй?

Не беда! Годжо Сатору доставит его вам бесплатно и в кратчайшие сроки!

Если это вам предназначался тридцатисантиметровый член ручного изготовления от недавно почившего геноцидника Гето Сугуру, звоните по номеру…»

Но, как бы то ни было, член был ему слишком дорог, что бы кому-то отдавать, так что, пожалуй, оставит он его себе. Всё же это весьма проклятый предмет! Люди могут пострадать! «Или порваться» — судорожно подумалось ему и он даже поёжился. Твою же ж мать, какой этот хуй толстый. Он, поди, ни в одну дыру не влезет. Несколько долгих секунду Сатору просто пялился на этот хуй без единой мысли в голове. «Моей капризной принцессе», — гласила надпись. «Это что же получается», — подумал Сатору, — «какая-то шмара в себя вот это может впихнуть?» А он, получается, нет? От подобной мысли он даже немного выпрямился, внимательно смотря на резиновую игрушку. Игрушку! Которую он, Годжо Сатору, побоялся в себя вставить! Но ведь кто-то в себя это пихает! Его зубы громко скрипнули от внезапной мысли, что не «кто-то в себя пихает», а кто-то — и даже не кто-то, а Гето Сугуру, — «в кого-то это пихает». Нет, Сатору точно найдёт эту шлюху. Но первым делом он должен доказать, — в первую очередь самому Гето Сугуру! — что он может всё. И что никакой игрушки, он, Годжо Сатору, совершенно не боится! Выпрямившись, Сатору принял весьма однозначное решение. Ведь, в самом деле, если никому другому он эту резинку отдавать не собирается, то почему бы не воспользоваться самому? Было бы глупым упущением этого не сделать!

***

Махина была тяжёлой в руке, а ещё внушала трепет не только весом и длиной, но и шириной. Десять ёбаных сантиметров. В принципе, это как кулак. В принципе, весь этот хуй как рука по локоть. Мужская рука, прошу заметить! Так что к подготовке Сатору подошёл основательно: достал из закромов самую большую банку смазки, специально без запаха и вкуса, а после первым же делом намазал хуй. Ну, чтоб подготавливался. А после, с лёгким предвкушающим страхом, приступил к себе: нужно было хорошенько растянуться, чтобы такую огромную махину в себя впихнуть. Ну, то есть, чтобы эту махину взять. Втянуть? Короче, чтобы ею насладиться — да, потому что этим он, Годжо Сатору, и собирается заняться! — Да я получше любой твоей шлюхи буду, — немного агрессивно приступил он к выполнению задачи, впихивая в себя сразу весь указательный палец. — Слышишь, Сугуру? Не то чтобы они с Сугуру встречались. И не то чтобы они о чём-то таком когда-либо говорили. Но ведь всё и без того понятно же было, верно?! А эта тварь пошла с другими трахаться; Сатору, когда в следующий раз с ним встретится, всё выскажет — мало не покажется! Никакой приятной дрочки не было; в Сатору горела злость, раздражение и решимость во что бы то ни стало показать какой-то шмаре, что он гораздо лучше принимает что угодно, что было сделано Сугуру, так что гораздо больше внимания он уделял не удовольствию, а именно что подготовке, хотя обычно на последнее ему было плевать с высокой колокольни. Но этот случай был особенным — если он не… втянет? эту хрень в себя с первого раза, то мысленно перед какой-то сукой проиграет. А этого Сатору ни в коем случае допустить не мог. Очень скоро внутри оказалось два пальца; ушедшие внутрь до костяшек, те растягивали тугой анус, как могли. Делать это, как и всегда, было очень неудобно; из-за высокого роста и телосложения у Сатору вообще-то и простата была дальше, до неё ещё попробуй дотянись собственными длинными пальцами. Щеки слегка обожгло огнём — вот уж этот член точно мог не переживать за подобное, он был, пожалуй, даже слишком огромен. Сатору положил вторую руку на член, слегка поглаживая себя. В задницу вошёл третий палец; они расходились в стороны, собираясь растянуть его как можно скорее, когда именно в этот момент внезапно зазвонил телефон. Годжо чертыхнулся; до чего же не вовремя! Но трубку пришлось взять. Он был, чёрт возьми, сильнейшим магом — мало ли что у них там случилось? А вдруг ситуация срочная и все там дохнут, пока он пытается скользкими пальцами по сенсорному экрану сдвинуть трубку? — Да? — слегка запыхавшись, спросил он. — Куда вы делись?! — тут же раздался громкий голос одной из помощник. — Вы ведь должны были обследовать храм, где жил Гето Сугуру! Вас уже полчаса не могут найти, Годжо-сан! — Я занят! — весёлым тоном сказал Сатору, а потом сбросил трубку. И поставил на вибрацию, убирая подальше; он был действительно очень, очень занят. Ведь целых полчаса назад он нашёл этот хуй! Узнал, что одна поганая тварь с кем-то трахалась без его ведома все эти десять лет! И всё ещё не запихнул в себя сие чудовище. Когда в заднице оказалось четыре пальца, стало туговато, но вполне терпимо и даже хорошо. Нужно было только добавить смазки, но что с ней, что без неё — охуенно. Сатору тяжело задышал, невольно весьма тщательно анализируя эти ощущения, потому что обычно дальше трёх он не особо заходит — гораздо важнее раньше было не края растянуть, а поглубже сунуть собственные пальцы. Но в конечном итоге это тоже оказалось весьма приятно, правда, нужно было добавить немного смазки. Всё же, следующим шагом было впихивать — ну, то есть, втягивать, — в себя эту хрень. Моей капризной принцессе. Вот тварь же, а. Назло, чисто назло Сатору никогда этой неизвестной шмаре не отдаст этот хуй. Ни-ког-да. Удовлетворившись этой мыслью, он достал из себя четыре пальца и внезапно остановился, невольно сравнивая. — Твою мать, — сорвалось со рта. Пальцы-то, по ширине, почти в два раза меньше! Грязной рукой он зачесал волосы назад, призадумавшись — а как, сука, растягивать себя для этой хрени? И вроде глупо это как-то, думать о таком. Но, с другой стороны, не пихать же вот так, без подготовки. Так любого нахрен разорвёт! Сатору даже против проклятий так долго планы не придумывает, но здесь Сугуру задал хорошую задачку, так что пришлось немного притормозить. — Ну, раз уж одной руки мало, — медленно сказал он, постепенно одаряемый гениальной идеей, — то воспользуемся двумя! Приободрённый собственной гениальностью, Сатору собрал снизу члена немного смазки — уже разогретой, член ведь был тёплым, — случайно капнул пару капель на эти упругие яйца; во рту на мгновение стало сухо, стоило лишь представить, что эту хрень можно пихать не только в зад, но и в рот. И с гораздо большим энтузиазмом он полез к себе в задницу, на сей раз уже двумя руками. Нет, при хорошем стечении обстоятельств Сатору мог бы воспользоваться игрушками. Если бы только те у него были. Ведь, в конце концов, он был слишком известен — пусть даже исключительно в магическом мире — и прекрасно осознавал, что, стоит только ему что-то купить в секс-шопе, как об этом тут же станет известно даже в Америке, а не только каждому магу в Японии. Даже смазку достать было иногда проблемой! Приходилось ухитряться! Вот они, проблемы ограниченного общества. И как только Сугуру свою суку спрятал, а? Непонятно. Ну, ничего. Вскоре Сатору и её найдет; не может же та прятаться вечно. От него вообще, ничто не ускользнёт. А вот этот хер — в первую очередь. Впихнуть в себя пятый палец получилось, даже если поза стала очень неудобной. Но на что только не пойдёшь, когда на кону собственная честь и доблесть! Шестой палец растягивать пришлось очень, очень долго. Пришлось ещё раз добавить смазки, да побольше. Сатору весь запыхался от прилагаемых усилий, вспотел, а потом откинулся назад на подушку, глубоко дыша и вставляя ещё один палец, чувствуя, как растяжение становится критическим. Казалось, что ещё чуть-чуть, и он порвётся. Но на подобное ему было плевать с высокой колокольни. Как только внутрь вошёл восьмой палец, он немного позорно подумал — «не могу больше». Руки затекли, а ещё ужасно хотелось подрочить самому себе, потому что член слишком долго оставался без внимания; со злости Сатору подумал, что он тоже найдёт себе какую-нибудь шлюху, потому что сохнуть по мёртвому лучшему другу, а потом пихать в себя огромный член, будучи самым чистым и невинным девствеником, как-то странновато. И вообще, он не гей, чтобы пихать себе что-то в задницу. Он ещё раз добавил смазки. Её, как говорится, много не бывает. После девятого пальца Сатору пришлось остановиться, глубоко и ошеломлённо дыша, чтобы немного прийти в себя. Задница приятно горела от растяжения. Он посмотрел на свой хуй. Потом на фиолетовый хуй, что был почти на два размера больше. Сатору сделал глубокий вдох. Потом — выдох, собираясь с мыслями. Слегка подумав, он схватил фаллос за яйца и потащился с ним на пол, собираясь садиться сверху вниз, потому что впихнуть в себя вот это вот лёжа точно не получится. Хоть он лопнет, хоть он треснет — всё равно ведь запихнет! Яйца в руках прогинались под силой. Они были почти как настоящими, отличаясь только по текстуре и, совсем немного, по плотности, а когда Сатору поставил эту громадину, чтобы головка смотрела в потолок, то они слегка покачнулись, будто бы волнами. Сатору схватился за край кровати, вставая на колени и придвигаясь к резиновому хую. Он ещё раз добавил смазки, но на этот раз внутрь себя, морщась от холода. Головка ткнулась в поджавшуюся от страха и предвкушения дырку. Он подогнул ноги, медленно опускаясь вниз. Чёрт возьми. Чёрт возьми! — Блять, Сугуру! — вздохнул Сатору, закрывая глаза и полностью отдаваясь ощущениям. Потому что, твою налево, как же этот хуй растягивал — одна его головка была такой большой, что сошла бы сразу за несколько пальцев. Сатору даже не пропихнул её внутрь полностью, но этого более чем хватило, чтобы заставить его заскулить — в его заднице ещё никогда и ничего, кроме собственных пальцев, не было, а тут этот хуй, громадный, такой раздражающий, от Сугуру — но такой здоровый, что по окончанию чего бы то ни было здоровым, ну или хотя бы целым, Сатору точно не быть! Инстинктивно у него всё напряглось и пришлось снова сделать несколько вдохов и выдохов — не столько для успокоения, сколько в надежде, что там всё само собой расслабиться, как в некоторых порно, которые он видел. Что-то помогло, ну, или ноги устали, потому что тело Сатору стало медленно опускаться вниз. А ниже этот член был ещё толще. Он начинал медленно распирать его на две части, был таким большим, таким широким — а ещё он просто не заканчивался, сколько бы Сатору не делал перерывов, медленно дыша, чтобы после снова начать проталкивать в себя это огромное чудовище. Сатору чувствовал себе немного подавленным — этот член действительно что-то делал с его мозгом, просто напросто подавляя, заставляя жмуриться от чувства наполненности. А уж когда тот внезапно проехался по простате, то Сатору просто не смог сдержать громкого пошлого стона: — Ммг! Ноги у него дрожали. Он опустил одну руку вниз и чуть не заплакал, когда оказалось, что внутри него даже не половина! Даже не половина! Дыхание было спутанным, рваным; вся его спина вспотела, а тело, от усталости и напряжения, начинало само опускаться вниз, пропихивая внутрь ебанного монстра; тот проходился по всем чувствительным стеночкам, словно отмечая этой крупной головкой территорию, а потом елозил венами, словно издеваясь. Хуже всего было то, что он был таким большим и толстым, что ехал прямо по простате. Его даже сдвинуть было некуда — он шёл прямо через донельзя чувствительный, напряжённый комок нервов, пихаясь ещё дальше! — Ч-чёрт, — прошипел он, закрывал заслезившиеся глаза. Как же Сатору было хорошо и ужасно одновременно, словами не передать! Прямо сейчас он не смог бы остановиться, даже если бы снова зазвонил телефон! — Сугуру, тварь! Нахрена было делать его таким огромным, скажите-ка на милость, а?! Гето — тупица! Тварь! Сука! — был мёртв и не отвечал, а задница Сатору тем временем опускалась всё ниже и ниже, попеременно делая перерывы. Дрожащая рука вытерла пот со лба, а в следующую секунду он не удержался. Смазка, на всякий случай налитая с запасом и от того стекающая вниз по ногам, ушла под колено. А то и радо подвести в один важный момент, чтобы уехать в сторону! И тело Сатору внезапно, одним резким рывком село до этих упругих яиц, заставляя себя задохнуться. Он широко раскрыл рот и громко, неприлично, беспомощно, очень пошло застонал, впервые за всю жизнь куда-то слепо уставившись и даже дыша с огромным промедлением, тихо-тихо, совсем чуть-чуть, потому что член занял всё место в органах, попросту, по ощущениям, сдвинув мешающиеся. В том числе и так необходимые для дыхания лёгких. Господи. Господи, как же он всё там распирал. Сатору почувствовал себя совершенно переполненным. Не то что дышать, даже думать было слишком подавляюще и все мысли просто выскочили из головы напрочь; сдвинуться в сторону в этот момент он не смог бы, даже если бы земля развёрзлась под ногами. Его тело дрожало. Собственный член был мокрым и стоял; как будто он один раз кончил, но этого явно было маловато. Годжо медленно опустил руку, боясь двигаться, вот только опустил её случайно на живот. — С-суг-уру, — просипел он, чувствуя, как по щеке бежит слеза. Этот хуй отчётливо проступал через пресс. Он был слишком большим, чтобы не проступать, и пальцы Сатору почти что чувствовали все эти вены, из-за чего дышать становилось всё тяжелее и тяжелее. Он весь сжался, чувствуя, как оно всё ощущается внутри. Первая слеза не стала последней; дрожащее тело Сатору двинулось, раз, другой, от наслаждения влага собиралась под веками, а когда тело стало медленно двигаться, то остановиться уже не было никакой возможности. Головка члена ощущалась отдельным узлом. Вены тёрлись о стенки. Яйца гладили чувствительную кожу ягодиц. И всё проходило через простату. Сатору опустил руку вниз, запоздало собираясь проверить, не порвал ли он себя. От растяжения была лёгкая боль, но именно что лёгкая; на пальцах не оказалось никакой крови, а ещё всё было слишком хорошо, чтобы проверять тщательнее, так что вместо этого он полностью отдался наслаждению. Слишком быстро двигаться не получалось; вытащить из себя член, чтобы вставить обратно, было слишком рискованно и немного страшно. Но двигаться на нём вперёд и назад, массируя всего себя изнутри — это было хорошо, благо тот не ездил по полу, стоя, словно бы на присоске. Наслаждение приходило медленными, но прямо-таки огромными волнами. Сатору в один момент просто сделал глубокий вдох, а потом с тихим, подавленным стоном кончил, замирая. «Нужно вытянуть» — слабо проскочила мысль. Потому что с членом внутри было неудобно; нельзя было согнуться и положить голову на кровать, нельзя было выпрямить затёкшие ноги; а ещё это по какой-то причине, пусть и приятно подавляло, но этого тоже становилось слишком много, из-за чего он и плакал. Сатору весь сжался, немного воя — всего было много и всё было чувствительным, два оргазма его измотали, причём психологически намного сильнее, чем физически. Он поёрзал, снова сжался, осторожно придвинул ноги обратно, рукой хватаясь за яйца и начиная тянуть те вниз; потом остановился, потому что не всё сразу, а потом понял, что хуй сам лезет обратно. Втягивается в задницу. Сам. «Твою мать», — проскочила мысль. Кое-как Сатору залез грудью на кровать, слабые ноги широко раскинулись в стороны, рука потянулась за яйца и снова потянула вниз, понадеявшись, что всё это показалось. Оказалось, что нет, не показалось. Проклятая энергия вспыхнула — чуть-чуть, совсем слегка. Но хуй полез обратно в его задницу, снова проталкиваясь по чувствительным после оргазма простате и всем стенкам; почти что оцарапал гладкими выступающими венками. — Твою мать, Сугуру, — лицо Сатору пошло красными пятнами от стыда, смущения, а ещё всех тех чувств, что буквально переполнили его. Проклятый, чёрт его дери, предмет. Стало ясно — надо вытягивать рывком. Сатору крепко схватился за яйца, потому что ничего другого не оставалось, потянул те вниз; стенки задницы невольно сжались, словно не хотели выпускать из себя член, и отчасти так и было. Он вытащил член почти наполовину, прежде чем остановился, чтобы сделать вдох и продолжить. Но продолжить не получилось — проклятая энергия мигом вспыхнула и член сам потянулся обратно. — Миг-Ах! Из-за длины, ширины, структуры — руки Сатору тут же ослабли и яйца, скользкие от смазки, ускользнули наверх, чтобы в очередной раз шлёпнуться о ягодицы. Словами не передать всё то унижение, которое внезапно испытал Сатору, осознав, что его член снова стоит колом. Он решил сделать перерыв и медленно опустился задницей на пол; слегка «чпонькнула» резина о пол, видимо, из-за смазки, которую потом фиг уберёшь тряпкой. Зажал рукой яйца в пол, стал поднимать задницу, потом снова остановился где-о на половине. А член, внезапно, остался в полу. Едва работающее сознание Сатору сделало логичный вывод — в настройках сего устройства была программа, при которой, если яйца стоят на полу, член остаётся на месте. Видимо, это для позы «наездника». Желая проверить внезапно соблазнительную догадку, он схватился двумя руками за кровать. Сел обратно на член, застонал от вновь переполняющих чувств, а после стал осторожно приподниматься. Член оставался приклеен к полу. Но доставать его из себя прямо сейчас Сатору передумал. Вместо этого он снова опустился вниз, слегка покрутил своей задницей. Сжался, выдыхая, а после снова медленно приподнялся, чувствуя, как ноги болят из-за непривычного, но приятного напряжения. Он повторил это, слегка вытаскивая из себя игрушку, а потом снова медленно опускаясь обратно и сжимаясь. С каждым разом его движения становились быстрее и быстрее, всё более отчаянными. Сатору хотел подрочить себе, но не мог отпустить кровать, за которую держался и с помощью которой мог так двигаться, поэтому приходилось гнаться за удовольствием, которое уже вот-вот, уже сейчас! А в следующий момент он широко раскрыл рот, чувствуя, как внутри него выплёскивается жидкость — и именно это стало для него спусковым крючком, чтобы кончить самому, в очередной раз за вечер, нетронутым. Несколько минут он тяжело дышал, а потом напряг ноги и медленно приподнялся с пола. В этот раз у него получилось убрать член из задницы, оставляя тот на полу; колечко мышц чувствовалось широко раскрытым и не закрывалось даже когда сам Сатору сильно, непроизвольно сжимался. Сатору развернулся. С щели фаллоса медленно стекала белая жидкость. Из его задницы тоже… текло. — Охуеть, — с дрожащими ногами Сатору упал на пол, рядом с эти членом; и снова уставился на резиновую игрушку, шокированный. — Сугуру, это — просто охуеть. Он сделал глубокий вдох и взял этого монстра в руки. Снизу сверкнула бесячая надпись — «Моей капризной принцессе». И Сатору, мысленно немного разрываясь между тем, чтобы найти неизвестную суку, и тем, чтобы попровать эту белую фигню на вкус, выбрал последнее. Смущенно, он высунул кончик языка и быстро лизнул. Она оказалась сладкой. А сам внезапно понял, что сделает с этим монстром в следующий раз.