Сборник драбблов с Саймоном Райли

- Если он отправит нас до следующей недели, я уволюсь, - Соуп простонал, его спина хрустнула, когда он опустился на барную стойку, - Три задания за неделю? Я что, машина? Газ хмыкает, поднимая за это свой бокал, - В данный момент, возможно, так оно и есть. Она прячет улыбку за своим бокалом, откинувшись на спинку стула. За неделю они провели три операции, задание за заданием. Как сказал Соуп, это было довольно тяжело, и она была более чем готова завалиться спать на три дня подряд, но отказ от традиции выпивать в этом баре по субботам - это не то, что никто из 141-го не хотел нарушать. - Просто радуйся, что у нас есть выходные, - говорит Гоуст, сидя рядом с ней. Она тепло улыбается ему, но в ответ получает немного пустой взгляд. Мелькнувшую было улыбку она прячет за очередным глотком. - Спорим, ты собираешься воспользоваться этим, а? - Соуп подталкивает ее, пристально глядя между ней и Гоустом. Тот закатывает глаза и ничего не говорит. - Единственное, чего я с нетерпением жду, так это настоящего матраса, - она опрокидывает в себя последний стакан и встает, пожимая руку Газа, перекинутую через плечо, - Кстати говоря, думаю, нам пора заканчивать с этим, - бросив взгляд на своего парня, который лишь кивнул в подтверждение и отодвинул табурет, она кивает остальным, - Не создавайте слишком много проблем, парни. Напишите нам, когда вернетесь домой в целости и сохранности, хорошо? - В нас только что стреляли целую неделю, не думаю, что поездка на машине домой станет для нас концом, - Соуп фыркнул. - Никогда не знаешь, - это все, что она говорит, прежде чем выйти из бара вместе с Гоустом, который предлагает ей надеть пальто. - Адская неделя, - комментирует она, с благодарностью глядя на него, когда натягивает теплую ткань. - Рад, что все закончилось, - просто отвечает Саймон. Идя обратно к машине, она бросает на него тихие взгляды. Она знает, что Гоуст замечает их, но предпочитает смотреть вперед и хранить молчание. По правде говоря, ей очень хочется прикоснуться к нему. Почувствовать его кожу на своей, ощутить мозоли его рук на своих. Его тепло, всегда охватывающее ее, заставляет ее чувствовать себя в безопасности так, как никогда не сможет сделать пуленепробиваемый жилет. - Думаю, я могу попросить Прайса назначить меня на некоторое время работать за столом, - она шутит, нежно сталкивая их плечи. Для неподготовленного глаза, для того, кто, возможно, не знает, что именно делает Саймона Саймоном, это было бы незаметно, но он незаметно отстраняется, чтобы они больше не соприкасались. Она не говорит об этом, но на сердце становится тяжело. В этом нет ничего нового. Она уже не знает, почему удивляется. Попытавшись еще раз, ее рука повисает рядом, намеренно задевая его перчатки. Когда он засовывает руки в карманы, ее лицо еще больше хмурится. Может быть, дело в изматывающей неделе, но это задевает ее, заражает ее сердце, разум и душу неуверенностью, которую она держит запертой за трещиной в двери своего сознания. Если быть честной, это больно. Он не самый... общительный человек. Замкнутый и закрытый, но обнажать душу перед тем, кого она любит, и получать так мало взамен... На публике ее держат на расстоянии вытянутой руки, хотя их отношения не являются секретом. Большинство людей знают об этом, поэтому она не понимает, почему он так... холоден и отстранен, когда они не одни. Поездка на машине домой проходит в тишине, но не в той, которую обычно разделяет их спокойствие. Саймон, кажется, уловил это, потому что он слишком сильно сжимает руль, напряжение в его плечах слишком чуждо. Газу нетрудно было прикоснуться к ней. Дружеский толчок в руку, рука на плече. Соуп по натуре был тактичным человеком, подталкивал ее и ерошил ей волосы. Так почему же Саймон всегда отстранялся? Человек, который должен любить ее больше всех, который должен с гордостью любить ее... почему он отстраняется и делает вид, что между ними ничего не существует. Она не понимала этого, не понимала на протяжении последних двух лет их совместной жизни. Учитывая его упрямство и замкнутость, она не задумывалась о том, чтобы оттолкнуть его, но невозможно отрицать, что она всегда чувствовала боль, когда он игнорировал ее на публике. Ему было... стыдно? За нее? Он не хотел, чтобы его видели с ней? Эта мысль зацепилась за нее, высасывая из нее обычную уверенность в себе и превращая ее в нервный беспорядок. Ее тошнит. Не успевает она оглянуться, как они возвращаются домой, но она не может заставить себя пройти дальше входной двери, которая захлопывается за ней. Он никак не комментирует это, только бросает на нее любопытный взгляд, после чего направляется на кухню. Саймон всегда любил выпить чашку чая перед сном. - Саймон? - вышло немного невнятно, в нерешительности, и слово превратилось в нечто приглушенное. Он слышит его, конечно же, слышит, и хмыкает. Не поднимает глаз от шкафа, где роется в поисках чайника. Воздух холодный для ее легких, нервы леденеют, и все это так нелепо. Глупо, и она не должна так себя чувствовать, но она чувствует, поскольку так оно и есть. Доверие было драгоценным камнем, бриллиантом, который давали только тем, кому доверяли настолько, чтобы сохранить его в целости и сохранности. Ожерелья, серьги, браслеты, ей кажется, что она могла бы сделать миллионы замысловатых изделий из кусочков доверия, которые она отдала Саймону, чтобы он взял их и оставил себе. Саймон знает, что она любит, что ненавидит, как относится ко всему и ко всем. Рифмы и причины, то, как она реагирует и что выбивает ее из колеи. Он знает все это, и она с готовностью и нетерпением отдалась мужчине, который забрал ее сердце тем грубым поведением на взлетной полосе два года назад. Она отдала ему все свои драгоценные камни, самые блестящие и самые тусклые, но он ни разу не потрудился уделить ей даже кусочек угля. Когда она замолчала, он приостановил свои движения и со звоном поставил чайник на стойку, - В чем дело, милая? - он выпрямляется. - Ты хочешь быть со мной? - выпаливает она, не в силах оставить этот разговор на другой день. Не сейчас, когда она так расстроена, обижена и переживает. Его лицо остается безучастным, а когда он отвечает, кажется, что он делает это осторожно, - Что ты имеешь в виду? - Я имею в виду то, что я спросила, - бока ее пальто сжаты до белых костяшек, тошнота заставляет ее быть в дюйме от того, чтобы испортить прекрасный ковер, который они вместе выбирали, когда только переехали. Саймон нахмурил брови, - Я здесь, не так ли? - Я не об этом, - в ее внутренностях зародилась тревога, - Я тебе нравлюсь, Саймон? - Конечно, ты мне чертовски нравишься, о чем ты говоришь? - Ты не ведешь себя так. Ну вот. Теперь все открыто. Саймон смотрит на нее с минуту, шокированный или оглушенный, или еще какая-нибудь эмоция, которая заставляет его на мгновение замолчать. Он никогда не был хорош в этой части их отношений, но это... это было жизненно важно. Это было важно, потому что она отказывается позволить этой проблеме разрушить то, что у них есть вместе. - Ты не прикасаешься ко мне, когда мы не одни, - она начинает, - Ты ведешь себя так, будто я просто никто, когда вместе. Ты не признаешь меня больше, чем кого-либо еще, отстраняешься, когда я пытаюсь прикоснуться к тебе, - ей приятно выплеснуть все это наружу. Месяцы и месяцы попыток понять, что происходит, - Скажи мне, почему. Я просто хочу знать, почему. - Я закрытый человек... - Нет, Саймон, дело не в этом, - она качает головой, эмоции поднимаются внутри нее, - Ты просто... ты заставляешь меня чувствовать, что я нужна тебе только тогда, когда никто не смотрит. Как будто я... как будто ты хочешь сохранить меня в тайне. Ее глаза слезятся, потому что говорить это чертовски больно, но это нужно сказать. Это нужно озвучить, он должен выслушать и признать... - Ты знаешь, что это неправда, так что это не должно быть проблемой, черт возьми... - Правда? - у нее вырвался смех, неожиданный и короткий. Достаточно, чтобы прервать его и заставить сузить глаза, - Ты никогда не говорил и не указывал мне на это. Ни разу. Ни разу за два года. - Это здравый смысл. Я бы не был с тобой, если бы не хотел тебя, - она видит, что он старается держаться ровно, идти ей навстречу, но вся осторожность отбрасывается на ветер, так как он и правда пытается поспорить с ней по этому поводу? - Нет, это не так, - она настаивает на своем, стараясь не повышать голос, так как внутри нее бурлит гнев. Неужели он не понимает? Не понимает, что это причиняет ей боль? Что он причиняет ей боль? - Иногда я... - она сглатывает, - Иногда я прекрасно провожу время, как сегодня. Я смеюсь и наслаждаюсь собой, а потом бросаю на тебя взгляд или пытаюсь сделать что-то простое - погладить по плечу и вижу, как ты отталкиваешь меня. Или отстраняешься, - ее голос дрожит, но она пытается сохранить его ровным, - И от этого я чувствую себя несчастной, ибо что во мне такого, что мой собственный парень отказывается от моих прикосновений? - Почему ты не сказала мне раньше? - говорит он, нахмурившись от того, что его так ставят в тупик. Гоуст не хочет этого делать, но все это так необычно для него, и единственное, что он умеет делать в таких быстро меняющихся ситуациях - это быть резким, отрывистым и напряженным, - Если ты такая несчастная, почему ты все еще здесь? - Потому что я люблю тебя! - восклицает она, - И не могу отделаться от мысли, что, возможно, никогда не получу от тебя того же, - она крепче сжимает пальто. Наступает тишина. - Я никогда не просил тебя об этом. Ты знала, во что ввязываешься. Его слова рассекают тишину, такие же острые, как лезвия, которые он держит пристегнутыми к бедру. - Да пошел ты, - шепчет она, - Не неси мне чушь. Это не повод не пытаться... - Не пытаться? - его голос становится чуть громче, - Я стараюсь каждый день. Я стараюсь быть тем, кого ты заслуживаешь, но ты, черт возьми, усложняешь ситуацию, когда... - Стоп! - кричит она ему вслед, - Хватит. Я не прошу того, чего ты не можешь дать. Я просто прошу объяснений. - Я не могу... - Можешь! - к ее ужасу, ее глаза горят от слез, которые должны упасть через несколько секунд, но она слишком далеко зашла, чтобы отвернуться, - Прошло два гребаных года, Саймон. Два года. Я никогда не давила на тебя, я слушала тебя, сидела здесь и пыталась быть той, к кому ты можешь прийти, но ты так и не пришел, - она всхлипывает, грубо вытирая слезы. Он молчит, заметно раздраженный, но позволяя ей говорить. - Знаешь, что говорят на базе? - она выплевывает, - Обо мне? Они говорят, что я заставила тебя быть со мной, - пустой смех, - Что у меня есть на тебя компромат, который заставляет тебя молчать, или что я просто человек, с которым ты проводишь время по ночам, поскольку все думают, что днем ты не хочешь иметь со мной ничего общего. Они говорят о том, почему мы все еще вместе, почему ты все еще со мной, когда у тебя явно нет никакого интереса, - ее слезы давно забыты, они так и стекают по щекам реками обиды, - Они говорят... они говорят, что я на 141-м только из-за наших отношений. И это было больнее всего. Ее собственные навыки были унижены подобным образом. Это настолько поразило его, что он в замешательстве нахмурил брови, - Я не знал... - Конечно, не знал, зачем им говорить об этом в присутствии человека, который выглядит так, будто может переломить им хребет пополам? Она ждет, когда он заговорит. Что-нибудь скажет, что угодно, но он лишь смотрит на нее полупустыми глазами, которые она никак не может расшифровать, и это взбесило ее, как будто он просто не слушал, что она ему говорила. - Знаешь что, забудь об этом, - выдохнула она, - С меня хватит. Я, блядь, сыта этим по горло, - она жестом указывает на них обоих, смутно наблюдая, как его глаза расширяются от немой паники. Если бы ее засунули в садовый измельчитель, это было бы менее болезненно, чем та боль, которая разрывает ее грудь, заставляя сглатывать рыдания. - Подожди... - Я не могу быть единственной, кто поддерживает нас обоих на плаву, - она потянулась к дверной ручке, - Я не хочу этого. Я люблю тебя, Саймон. Правда люблю, но мне больно, когда ты ведешь себя так, будто я одноразовая, будто тебе стыдно видеть меня рядом. Саймон грубо захлопнул дверь, потянув ее на себя. Он двигается быстрее, чем она успевает заметить: в один момент он стоит за стойкой, а в другой - прямо перед ней. Его рука остается на двери, не давая ей закрыться, и он наклоняется, чтобы поймать ее взгляд. - Стыд - это последнее, что я могу сказать о тебе, - говорит он быстро, неуклюже, - Я... твою мать, это совсем не так, любимая. Саймон... запаниковал. Эта мысль сразу же поражает ее по тому, как быстро поднимается и опускается его грудь, по отсутствию холодного отрывистого тембра в его голосе. - Мне все равно, - подавив рыдание, она упирается руками ему в грудь, чтобы оттолкнуть его. Это все равно что толкать кирпичную стену. Мужчина стоит неподвижно, их тела так близко, что кажется, будто они делятся теплом, - Я устала, а ты делаешь только хуже, так что отпусти меня, - он хватает ее за запястья и прижимает их к себе, чтобы удержать на месте. Его руки теплые, без перчаток, которые он обычно надевает. Она встретилась взглядом с каждым дюймом его покрытого шрамами лица. Она не заметила, но он сбросил маску, когда спешил обойти стойку, чтобы добраться до нее. - Послушай меня, - вздохнул он, пытаясь привести мысли в порядок и удержать ее рядом с собой. Он не может потерять ее, не может позволить ей выйти за дверь, потому что боится, что она может никогда не вернуться, - Пожалуйста. Это последнее слово приостановило ее борьбу. Саймон... он был человеком, который действовал по приказу и требованию, и поэтому отчаянной и безмолвной мольбы, вложенной в это слово, оказалось достаточно, чтобы она на мгновение замерла. А мгновение это все, что ему нужно. - Я никогда... - он на мгновение задумался. Никогда еще она не видела его таким взволнованным. Он пытается снова, - Все, кого я когда-либо любил, были убиты, - ее глаза расширяются от такого заявления, - Моя семья. Мои друзья... все, - его дыхание обдувает ее лицо: он наклонился к ней, горячий, очень горячий, - Думаю, я боюсь, что если я покажу миру, что люблю тебя, он попытается забрать тебя у меня, - голос Саймона срывается на полуслове, как будто он озвучивает что-то из своих кошмаров, и, несмотря на боль, которую она испытывает, звук пронзает ее насквозь, - И я не могу... не могу жить, потеряв и тебя. Затаив дыхание, он ждет, что она ответит. Часть его души не может смотреть ей в глаза после такого признания, но он все равно пристально вглядывается в ее лицо, впитывая любой признак надежды. Надежды. Как давно он не ощущал теплых лучей этого чувства? Медленно, так медленно, что у него перехватывает дыхание, она освобождает свою руку от его. На мгновение Саймон думает, что она снова оттолкнет его, и его сердце замирает, как камень, но тут кончики ее пальцев касаются его лица, ее руки обхватывают его щеки и внезапно смыкаются за его головой, притягивая его к себе. Саймон вжимает ее в себя, укладывая ее голову себе под подбородок со вздохом облегчения. Он не потерял ее, не совсем. Надежда. В конце концов, для такого мужчины, как он, она еще существует. - Я никуда не уйду, - прошептала она, прижимаясь к его шее, и от прикосновения его губ к своей коже по позвоночнику пробежала дрожь, - Мне жаль, Саймон. Если бы ты рассказал мне об этом раньше, я бы попыталась помочь... Саймон тут же покачал головой, крепко обхватив ее руками, - Я решил не говорить тебе. Мысль о том, что я приду домой и увижу тебя на земле... окровавленную... как они, - он сглатывает, преодолевая комок в горле, - Блядь, прости, что сделал тебе больно, милая. Саймон не часто извинялся, и когда он это делал, значит, знал, что облажался. Она не говорит ему, что все в порядке, что она простила его или что он в порядке. Поскольку это не так. Его извинения, его честность не избавляют ее от многомесячной боли. Ей все еще больно, как и раньше, но на этот раз у боли есть смысл. У этой боли есть причина. Они на мгновение прижимаются друг к другу, прижимаясь к двери, два человека, по колено погруженные в проблему, которая назревала неделями и неделями переливалась через край самым отвратительным образом. - Мне нужно, чтобы ты попытался, - спустя мгновение она шепчет, и едва заметная улыбка появляется на ее лице, когда он медленно кивает. - Знаю, - просто говорит он, гладя ее по волосам. Нежно покачиваясь в объятиях друг друга, оба довольны тем, что остаются там на некоторое время, чтобы успокоить свои колотящиеся сердца знанием того, что другой все еще здесь, настоящий и твердый под их руками. И этого достаточно.

***

Перемены - это медленный путь к постоянно расширяющейся финишной черте. Саймон держит свое слово. Если он в чем-то и хорош, так это в стойкости. И хотя его мучает паранойя и, пожалуй, слегка нервничает от того, что он снова открывает кому-то такую часть себя, он пытается. Он попытался, потому что скорее отпилит себе руку, чем станет тем, кто даст ей повод уйти. Не она. Не лучшее, что случилось с ним за последние годы, не человек, который сумел разбудить Саймона после многих лет пребывания в роли Гоуста. Незаметное касание рук во время прогулки. Рука на ее плече, пока они пьют. Прижатые друг к другу бедра и бока, когда они занимают свои места в вертолете. Сжатие ее колена под столом. Все это нарастает и нарастает, превращаясь в нечто теплое, новое и свежее, в чувство, которое затмевает все его опасения по поводу того, что Вселенная может отомстить ему, потому что если и было что-то хорошее, что Саймон Райли хотел сохранить, так это она. Их выходные наполнены разговорами, настоящими разговорами о том, что они держали при себе, тревогами и опасениями, а также моментами нерешительности. Он старается изо всех сил, хотя некоторые слова замирают на языке, так и не успев вырваться наружу. Она подталкивает его, но никогда не делает большего, чем он может выдержать. Сердцем, телом и душой она знает его как свои пять пальцев, но лишь он один может по-настоящему впустить ее в свой разум. При этом Саймону предстоит решить еще одну, более личную задачу, как только закончатся их выходные. Нанеся несколько не слишком приятных визитов более чем дюжине людей (к его абсолютной злости), она больше никогда не услышит ни одного отвратительного слуха.