Сборник драбблов с Саймоном Райли

Руки крепче сжимают винтовку, но когда она заговорила, ее голос звучал ровно и твердо, как всегда. - Разбомбите мое местоположение. Слова обжигают ее язык, но они приятны ее сердцу. Мысли в голове путаются, пытаясь собрать воедино любое другое решение, при котором она не окажется мертвой под килограммами обломков, но в глубине души она знает, что другого выхода нет. Целая вражеская организация уничтожена за счет одного солдата. В выигрыше все, кроме нее. И в этом нет ничего страшного. Она смирилась с этим, смирилась в тот момент, когда подписала свое имя на документах, отдав свою жизнь под привкус крови и запах дыма. - Выровнить здание, - она продолжает, морщась от очередного града огня, который обрушивается на нее. Вокруг нее раздаются тяжелые шаги и приказы на русском языке. Окружение неуклонно нарастало, и надежды на то, что удастся выбраться или сбежать, было мало, - Пусть «Соуп» подорвет заряды, капитан. Затем отправьте авиацию и сравняйте эту дыру с землей. - Черта с два мы это сделаем, - голос Газа доносится до нее по связи, он недоволен, - Мы не оставим ее, Прайс, - видимо, их встреча прошла успешно, потому что Газ не говорит по связи, а скорее звучит так, будто он отворачивает голову, чтобы поговорить с человеком напрямую. Несмотря на обстоятельства, на ее лице появляется небольшая улыбка. Ее мальчики, по крайней мере, выберутся отсюда. Саймон. Мысленно она вспоминает Саймона и благодарит того, кто был над ней, за то, что они расстались до того, как все пошло прахом. Поначалу все было хорошо. Она устанавливала заряды, необходимые для обрушения здания, пока он добывал информацию из другого места, и, действительно, ей следовало бы насторожиться, когда все прошло гладко. Она установила последний заряд перед тем, как враг начал приближаться. Словно крысы, они появлялись из ниоткуда, сбивая ее с ног и прижимая к себе, пока ей не оставалось ничего другого, как ускользнуть и забаррикадироваться в одной из соседних комнат. Вход и выход, скорее всего, были забиты людьми, а она сидела здесь, в самом центре. Недосягаемая, неприкасаемая. Она отключилась от приглушенного разговора на другом конце, позволив звону в своей голове взять верх. Громкие гневные ругательства, крики на чистом шотландском, резкий голос капитана, приказывающего всем успокоиться… все это проносится у нее в голове. Все, кроме Гоуста. Она не слышала его голоса… но ведь он был жив, правда? Она видела, как он выскользнул из здания через окно перед ней, и поэтому знает, что он должен был выбраться. Эта мысль заставляет ее внутренности скрутиться, возвращает ее в настоящее. - Отказываюсь, сержант, - голос Прайса пробивается сквозь ее мысли, намного громче, чем остальные, - Мы прокладываем маршрут, чтобы забрать тебя… - Прайс, это самоубийство, - возможно, дело в том, как смягчается и затихает ее голос, как мягко она говорит, совсем не так, как раньше. Как будто она смирилась с этим, довольствуется тем, что лежит и позволяет поглотить себя грязи, из которой она пришла, - Я - всего лишь один солдат. Не стоит заставлять себя посещать больше одного гроба. - Я собираюсь… - Заряжай заряды. Наступает тишина, тягостная тишина, в которой никто не говорит. Даже стрельба за пределами комнаты, в которой она забаррикадировалась, кажется, на мгновение затихает. - Принято. Это смертный приговор, прозвучавший из уст человека, которого она считала семьей. Его слова вызывают у нее улыбку. Она закрывает глаза и прижимается головой к забрызганной кровью стене позади себя. - Позаботься о том, чтобы моя замена была для тебя такой же занозой в заднице, хорошо? - если и заметили, как ломается ее голос в конце последнего предложения, то не стали поднимать этот вопрос, - Саймону нужно кем-то помыкать, да? - Тебя не заменишь. Начинаются разборки. Соуп и Газ кричат, и это удивительно, потому что она никогда не слышала, чтобы они кричали так, как сейчас, на своего капитана. Приятно осознавать, что о ней заботятся, даже если она вот-вот умрет. Внезапный стук в дверь заставляет ее подпрыгнуть. Сквозь старое дерево доносится приглушенный русский язык. Кто-то чем-то бьет по двери, пытаясь ее сломать. Но это уже неважно, ведь так? Она выйдет на своих условиях, даже если они найдут ее сейчас. Гоуст... Саймон. Где он был? Если бы хоть что-то могло успокоить ее, она бы услышала этот хриплый голос, даже если бы он просто кричал на нее, рассказывая, как глупо предполагать о ее намерениях. В глубине ее души зашевелилось отчаяние. Она хочет Саймона, хочет снова провести ночь в его постели, хочет обнять его, почувствовать его кожу, хочет еще раз увидеть его редкие улыбки. Хотя бы раз. Еще один раз, прежде чем она... - Заряды отправляются через 5. Как же жесток этот мир! Она надеется, что Саймон знает, что она не хотела его бросать. Она хотела, чтобы он продолжил жить без нее, чтобы он не погружался в пустоту "что...если". Это не его вина. Глаза горят, но она не позволяет себе выпустить беспомощный всхлип, подбирающийся к горлу. Она хочет... она так много хочет. Хочет сделать гораздо больше, хочет жить, и дышать, и улыбаться, и смеяться, и переживать, и жить. Саймон. Она хочет рассказать ему гораздо больше. Если бы она могла вернуться в прошлое и заполнить их молчание всеми словами, которые она хочет, чтобы он знал прямо сейчас, она бы сделала это в одно мгновение. Это импульсивное решение заставляет ее руку судорожно схватиться за рацию. Переключив ее на частную линию, предназначенную только для них двоих, она прижимает металл к губам и бормочет последние слова, надеясь, что, хотя он и не говорил, но услышит. - Я люблю тебя, Саймон. Земля рушится под ней, мир становится черным.

***

Выскользнув из небольшого сарая, он сунул бумаги в жилет. Для многонациональной организации они были ужасно тупы, скрывая свои данные. Просканировав территорию на предмет любого движения, Гоуст продвигается, держась в тени, пока не достигает края поля, переходящего в лес дальше по склону. - Информация получена, выдвигаюсь к месту встречи, - говорит он по связи. Не получив ответа, он хмурится, берет рацию и снова говорит, бросая взгляд на листву вдалеке, где, как он знает, остальные расположились, чтобы действовать. Прайс, Газ и Соуп действовали дистанционно, имея дело с дронами и устройствами дистанционного взрыва, в то время как двое других проникли в здание по отдельности. Установить заряды и добыть данные. Простые задачи усложнились, когда оба поняли, что информация находится не в здании, а в сарае, пристроенном к боковой стенке комплекса. Разделиться было самым логичным решением, несмотря на то что Гоуст поначалу отказывался. - Все будет отлично. Быстро и легко, правда? - сказала она ему с ухмылкой, - добудь эти данные до того, как я выйду из здания, и, возможно, я угощу тебя по возвращении, - Гоуст закатил глаза от ее подмигивания. - Кто-нибудь слышит? - спросил он, обращаясь к объекту. В ответ он слышит лишь приглушенное потрескивание и неразборчивую речь. Гоуст хмуро смотрит на аппарат, срывает его с жилета и переворачивает. Он трещит и пищит, издавая всплески звуков, но ничего связного, что можно было бы разобрать. - Я... л... Саймон. - Гребаная вещь сломалась, - он бормочет про себя, запихивая предмет обратно в жилет, а его рука задевает папку с информацией, которую он успешно добыл в сарае, пристроенном к главному зданию. Он замечает одну из машин конвоя на опушке леса, но не теряет бдительности, даже когда пересекает поле в его сторону. Гоуст едва успевает сделать шаг по мертвой траве, как здание позади него взрывается взрывом, от которого даже он сам теряет равновесие. Пламя охватило восточную сторону массивного строения, и Гоуст секунду смотрел, как оно рушится, поднимая тучи пыли и обломков. Ну вот и все. Ему не терпится поскорее убраться отсюда, как только он встретится со всеми остальными. Задание затянулось куда дольше, чем должно было, и неуловимые ублюдки то и дело ускользали от них с помощью грязных, подлых тактик. Листва стала гуще, когда он шагнул в лес, держа винтовку наготове. Щелчок предохранителя заставляет его поднять оружие и немедленно обернуться. Однако, увидев очень знакомый ирокез, он тут же опускает оружие, - Синий! - громко произносит он, поднимая руку с полусогнутыми пальцами, - Только я, Джонни. Соуп следует его примеру и опускает оружие, его плечи заметно расслабляются, - С возвращением! - говорит он, но что-то в его голосе заставляет Гоуста насторожиться, - Прайс и... и остальные готовятся к эвакуации, - он показывает жестом в сторону поляны. - Все остальные вернулись? - спрашивает он, когда они пробираются сквозь скудные деревья на открытое пространство, где солдаты спешат закончить дела. - Да, - выдохнул Соуп. Гоуст хотел бы задать ему вопрос, но он слишком занят тем, что прочесывает поляну, припоминая имена и лица. Прайс и Газ были там, о чем-то переговаривались. Ему показалось немного странным, что Газ выглядит в ярости, а Прайс - покорным, но он отмахнулся от этой мысли, желая взглянуть на человека, которого ему больше хотелось бы заметить. - Мы пытались сделать все, что могли, но ее зажали, - Соуп нарушает молчание, неправильно истолковав причину его молчаливого взгляда на Газа и Прайса, - Мы не... Ласвелл настаивает на немедленной эвакуации, но Газ хочет хотя бы найти тело, чтобы похоронить, - горький смех, от которого желудок Гоуста опускается как камень. - Что? Соуп проводит окровавленной рукой по волосам, качает головой и продолжает, словно пребывая в каком-то шоке, - Я этого не хочу. Думаю, она предпочла бы, чтобы мы оставили ее там похороненной, а не выкапывали по кусочкам и не хоронили снова, - его голос дрожит. Похоронить...? В их команде только одна женщина. Есть только один человек, которого он не нашел на поляне. Есть только один человек, с которым он не успел связаться по связи до того, как она оборвалась. Мир закружился, его разум закричал и затих, превратившись в крещендо шума и отрицания. Земля под ногами ходит ходуном, и ему кажется, что он ходит по ниточке. - Мактавиш, - его слова звучат так спокойно и ровно, что становится жутко, - Моя девочка все еще в здании? - он словно отрешен от самого себя, возможно, это способ отвлечься от боли, которую он испытывает. Соуп долго смотрит на него, а затем произносит одно единственное слово. - Была. И все рушится. Он уже проходил через пытки. У него была изуродована кожа, содраны ногти, его подвешивали за ребра, но ничто, ничто никогда не могло сравниться с тем, как скручивается его сердце. Ничто и никогда не заставляло его паниковать так, что горло сжимается. - Господи! - вздохнул Джонни, и этот звук вернул его с грани чего-то ужасного. Глаза Соупа с ужасом смотрят на пустое место на его жилете, где обычно держится рация, - Ты, черт возьми, не знал, - заявляет он. Тратить время на ответ бесполезно. Говорить, затаив дыхание, бесполезно, потому что не прошло и минуты, как Гоуст уже мчится к обломкам. К обломкам, на которые он только что смотрел. К зданию, которое он стоял и смотрел, как оно рушится, и испытывал гордость и облегчение при виде этого. Его снаряжение мешает ему, воздух густеет от дыма и пыли, но он не останавливается. Смутно слышит, как люди кричат ему вслед, слышит Прайса, Газа, Соупа и всех остальных ублюдков, которые стояли в стороне и подрывали заряды. Друг или враг - сейчас это не имело для него никакого значения. Если кто-то осмелится встать у него на пути, он всех перебьет, сотрет в порошок и пойдет дальше. Они взорвали заряды. Авиация будет здесь с минуты на минуту, чтобы закончить работу. Нет, к тому времени он доберется до нее. Гоуст врезается в землю где-то рядом с тем местом, где они разделились. Он найдет ее к тому времени, вернет, доставит в больницу, и через неделю-другую она будет в порядке. Других вариантов не было. Обломки сдирают ткань его перчаток, режут кожу на кончиках пальцев, пока он тащит, толкает, тянет, копается в камне, металле и дереве, оставляя после себя свидетельства своих усилий в виде собственной крови. С ней все должно было быть в порядке. Только не она. Не как с его мамой, не как с его братом, не как с его племянником. Только не она. Он роет, зовет ее по имени до хрипоты в голосе, отрывает кусок за куском, пока пальцы не раздираются в клочья. Как раз в тот момент, когда он слышит звуки приближающегося самолета, он замечает нечто такое, от чего узел в его груди захлестывает грудную клетку чистым и абсолютным ужасом. Давно Саймон не испытывал такого чистого страха. Знакомые волосы, пряди, за которые он хватался и нежно успокаивал пальцы, выглядывают из-под куска металла, который он только что поднял. Невозможно дышать, и его попытки сдвинуть землю усиливаются в десятки раз. Он отрывает камень за камнем, кирпич за кирпичом, пока не обнаруживает все большую часть ее тела. Неподвижное, неживое, истекающее кровью. Освободив верхнюю половину ее тела, он на мгновение задумывается, а что, если он посмотрит вниз и увидит неподвижную грудь? Взяв себя в руки, он обхватывает ее за талию и вытаскивает из-под обломков. Облегчение, нахлынувшее на него, когда он почувствовал ее неглубокое дыхание на своей ладони, едва не заставило его упасть на колени. - Я держу тебя, любимая, - бормочет он, как бы про себя, подхватывая ее на руки. Она лежит мертвым грузом, пульс едва заметен, но присутствует. Порезы и синяки, Гоуст может назвать по меньшей мере пять рваных ран и бесчисленное множество других мест, из которых течет кровь, сломанная рука, нога и кто знает, что за внутреннее кровотечение. Жива. Всё ещё жива. И этого было достаточно, так как, будь он проклят, Гоуст не собирался больше позволять единственной хорошей вещи в своей жизни ускользать из его рук. Он приведет к ней на помощь кого угодно, отправится в ад и обратно, лишь бы она снова открыла глаза. С хромотой и тяжелым сердцем он быстро вытащил их из-под обломков, как раз вовремя, чтобы увидеть два самолета, кружащие над их местом. Они еще не сбросили взрывчатку, и в далекой части мозга Саймона мелькнула мысль, что это дело рук Прайса. Не обращая внимания на то, кто за ними наблюдает, ибо, честно говоря, все могут сейчас идти на хрен, что было бы желательно, Гоуст прижимается губами к ее волосам, выходя с ней на поляну. - Медик! - кричит он, - Немедленно, блядь! Он не обращает внимания на сдавленный вздох Газа, не обращает внимания на то, как вся команда подходит к ним и пытается помочь. Гоуст слегка опасается, что если он даст волю адреналину, бьющему по венам, то и сам может упасть, а это в данный момент непозволительно. Слабая рука хватается за переднюю часть его жилета, и его глаза тут же устремляются на нее. - С...мон? - она заговорила так слабо, что он едва расслышал ее слова. - Я здесь, - он подтверждает, сильнее прижимаясь лицом к ее волосам. "Я держу тебя, дорогая". шепчет он, - Я держу тебя. Это успокаивает ее, и она кивает ему, позволяя себе расслабиться. Только тогда Саймон замечает, что она держит что-то в своей доброй руке в смертельно крепкой хватке. При внимательном взгляде оказывается, что это рация. - Я... л... Саймон. Твою мать. Его хватка на ней усилилась. Она пыталась связаться с ним, думая, что это ее последние минуты, а он никогда бы не узнал, из-за его гребаной сломанной рации. Неважно, говорит он себе, повторяя это снова и снова. Она снова у него, и, черт возьми, он никогда ее не отпустит. Когда медики выносят носилки, Прайсу приходится уговаривать его отпустить ее туда, практически приказывая ему позволить чертовым медикам делать свою работу. Однако он не отходит далеко, постоянно держа ее за руку. Он сидит рядом в вертолете, где с ней занимаются, и ни разу не отрывает глаз от ее тела, находящегося без сознания. Раз или два она просыпается, хнычет и борется с руками медика, находясь в панической дымке. Каждый раз Саймон оказывается рядом, держит ее за руку, грубо бормочет, успокаивающие похвалы и заверения. Это сразу же ее успокаивает, а доверие в этих далеких, полных боли глазах, когда они встречаются с его глазами, заставляет его сердце замирать. Саймон остается с ней все это время, а затем занимает место рядом с ее больничной койкой на базе, готовый к тому, что она очнется. Саймон не допустит, чтобы они снова оказались порознь. Если это делает его эгоистом, то так тому и быть.