Сборник драбблов с Саймоном Райли

Холодно. Нет, не так. Чертовски холодно. Боже, как же ты ненавидишь холод. Учитывая, как сильно ты его презираешь, тебя веселит мысль о том, что в другой жизни ты могла быть обитателем пустыни. Может быть, ящерицей. Из тех, что очень быстро бегают и целый день питаются мелкими насекомыми. Вот это жизнь! Ты погружаешься в свои размышления, но тут тебе кажется, что несколько очень слабых голосов зовут тебя. Откуда они доносятся? Сверху? Похоже на то. Сначала ты слышишь их голоса все отчетливее и узнаешь одно слово. Твой позывной, значит, это голоса твоих товарищей по команде. Но почему они звучат так тревожно? Затем чувствуешь боль. Быстро нарастающую, обжигающе горячую боль в животе. О, точно. В тебя стреляли. Крик отдается эхом повсюду, где бы ты ни находилась, и только позже ты узнаешь в нем свой собственный, в тот же миг ты узнаешь рокочущий голос Гоуста, яростно зовущего тебя, и тяжесть огромных рук Соупа, прижимающих тебя, чтобы ты не так сильно тряслась. Как ни странно, миссия прошла гладко, 99 % ее было выполнено без заминок, но как раз в тот момент, когда ты собирался праздновать успех, какой-то ублюдок, которого никто из вас раньше не видел, решил пустить в тебя пулю. В любого из вас. Слепую. И так получилось, что она попала в тебя. Преступник был уже далеко, метательный нож вонзился в его череп в ту же секунду, что и выстрел, но ущерб уже был нанесен. За несколько секунд до того, как это случилось, ты простонала, что не сможешь дождаться, когда наступит эвакуация, чтобы принять горячий душ и поспать, поскольку у тебя болят кости, а Газ рассмеялся и назвал тебя старой дурой. Вот тебе и душ, подумала она, разглядывая обстановку заброшенного убежища со своего места на заляпанном кровью столе. Больно было думать о том, что раньше этот же стол был местом воссоединения семьи или сбора людей для получения хороших новостей, пока ад и война не разорвали людей на части, так что ты не стала об этом думать. Гоуст снова произнес твой позывной, и ты перевела взгляд на него: от страха в его глазах у тебя по позвоночнику пробежал холодок. - Эй! Говори со мной, не смей закрывать глаза! Ты вскрикнула, когда он извлекал снаряд из твоей плоти. Это было не первое твое родео и от этой мысли захотелось горько рассмеяться, но сама мысль о смехе заставила тебя поморщиться от боли. Его руки сейчас пытались остановить кровотечение, и, взглянув на рану, ты вдруг почувствовала спокойствие. Дерьмово, что ты собираешься умереть в таком же дерьмовом убежище, но такова жизнь, которую ты выбрала. Поэтому, вопреки здравому смыслу, ты сдержанно хихикаешь и решаешь выполнить приказ своего начальника. - Продолжай говорить, а? Хорошо, - ты снова застонала, когда он сильнее надавил на твою рану, - Лейтенант, помнишь, я говорила тебе... что хочу уйти на пенсию пораньше и…блядь…уехать в деревню и завести большую собаку? Он бросил на тебя короткий взгляд, радуясь, что ты заговорила, но явно недоумевая, к чему ты клонишь. Ты знала, что он ненавидит, когда говоришь о будущем так, будто собираешься умереть, а сейчас ты была уверена, что в этот раз это действительно произойдет, но ничего не могла с собой поделать. Конечно, он помнит тот разговор, это было в самом начале ваших тайных-не очень тайных-отношений. Тогда ты спросила его, что бы он делал, если бы не был солдатом, и он дал тебе очень загадочный и расплывчатый ответ, не похожий ни на что. В свою очередь, ты рассказала ему о своих желаниях вполголоса, как будто мысль о том, чтобы прожить еще 10 лет, была очень далекой мечтой. Отношения между лейтенантом 141-го и одним из его сержантов были чем-то вроде городской легенды. Люди знали, что это происходит, но не осмеливались говорить об этом, и никто никогда не видел никаких доказательств, так что лучше было не лезть в личные дела Гоуста, чтобы не навлечь на себя его раздражение, и вы оба, в свою очередь, находили утешение в том, что о чем-то знаете только вы двое. Это никогда не мешало твоему профессионализму и продолжалось уже несколько лет, так что через некоторое время это стало в какой-то степени привычным для людей, сосуществующих в одном пространстве с тобой и Саймоном. Однако это никогда не мешало любопытству некоторых людей а именно, твоих товарищей, которые всегда знали, что что-то происходит, поскольку ты буквально с замиранием сердца смотрела на своего начальника, поэтому тебе приходилось игнорировать выжидающие взгляды Газа и Соупа, когда ты так нежно говорила, интенсивность свидетельства о начале, казалось бы, очень интимного разговора на мгновение разделялась с беспокойством, которое они испытывали за тебя. - Да. Помню. Он никогда не забывает о том, что ты говоришь, даже если в тот момент тебе кажется, что это неважно. Ты хмыкнула, не обращая внимания на боль, которая пришла вместе с этим. - Большие собаки мне никогда не нравились. Я просто... - из горла вырвался кашель, и не надо было смотреть, чтобы понять, что в нем была кровь, - Я просто подумала, что ты хотел бы такую собаку. Большие собаки тебе подходят. Когда я добавила тебя в уравнение, думать об отставке стало не так страшно. Ты говорила невнятно и знала это. Когда ты восстановила дыхание, то увидела, как Прайс с расширенными глазами и сердитым видом ругается в свой коммуникатор, спрашивая, где, черт возьми, этот чертов вертолет. Когда твой позывной был произнесен вместе со словом W.I.A* в адрес бедного солдата на другом конце линии связи, у тебя во рту остался неприятный привкус. Ты ненавидишь то, как напуганным выглядел Гоуст, твой большой, страшный, непоколебимый Гоуст, и не можешь не чувствовать себя эгоисткой из-за того, что бросила его, даже если то, что в тебя стреляли, не было твоей виной и не входило в твои планы, когда ты покидала базу тем утром. - Перестань говорить так, будто ты блядь у... - Мы могли бы это устроить, понимаешь? - твой смех снова стал горьким, и ты отчетливо осознаешь, что по твоему лицу текут слезы. Смерть никогда не пугала тебя, но теперь, когда у тебя появилась причина остаться, ты в ужасе, - Могли бы пристроиться где-нибудь в хорошем месте. Не могу представить тебя в костюме. Боль не прекращается, но становится все тупее, когда чувствуешь, что сознание ускользает, и никогда в жизни ты так сильно не боролась за то, чтобы не заснуть. Саймон что-то кричит Соупу, что-то вроде того, что ему нужно что-то достать, чтобы он мог продолжить попытки помочь тебе, но ты не улавливаешь его слов. Его тон смягчается, когда он снова смотрит на тебя. - Я бы надел костюм, если бы ты попросила, милая. - Я знаю. Но я бы не попросила. Не обращая внимания на присутствие в комнате других людей, ты улыбаешься ему, прекрасно понимая, что это должно быть необычно видеть, как Гоуст так нежно относится к кому-то, но, опять же, ты была счастливицей, которая видела это каждый раз, когда вы были вдвоем, так что со временем ты привыкла к этому. Зрение начинает вращаться все сильнее, и глаза закрываются в тот момент, когда слышится знакомый слабый звук приближающегося вертолета, а большие руки Саймона внезапно оказываются на твоем лице, пытаясь удержать тебя на земле, и он звучит еще более раздраженно, чем раньше. Он зовет тебя по имени и не по кодовому имени, как раньше. - Оставайся в живых, ты слышишь меня?! Ты должна остаться в живых, чтобы я мог отвезти тебя в эту чертову сельскую местность и там, черт побери, устроить... - Ты просишь меня выйти за тебя замуж на смертном одре, сэр? - улыбка растет, невзирая на панику, которую нет сил выразить, и глаза Саймона еще больше расширяются под маской. - Да, так что оставайся со мной, это гребаный приказ... Ты хихикаешь, закрывая глаза, когда бешеные звуки вокруг тебя сливаются в беспорядочную кашу. Слабо ощущаешь, как твое тело передвигают, как сильный ветер треплет твои волосы, покрытые кровью и грязью, слышишь еще какие-то крики, но потом… Тишина.

***

Ощущение, что ты просыпаешься уже в тысячный раз, а ощущение возвращения в сознание и выхода из него в лучшем случае невыносимо. В первый раз или во второй, ты не помнишь, над тобой был яркий свет, но у тебя не было сил открыть глаза, и это длилось ничтожную секунду, прежде чем ты снова отключилась. Позднее ты услышала незнакомый голос, который говорил что-то о наведении комы на несколько дней для лучшего восстановления. Ты подумала, не о тебе ли они говорят (скорее всего, так и было). Такое происходит еще несколько раз, прежде чем почувствовать, что сознание возвращается навсегда, и еще не открыв глаза, первое, что замечаешь, как тепло, и, если бы могла, улыбнулась бы. Весенний воздух приятно пахнет, и кажется, что ты улавливаешь запах чистящих средств, когда вдыхаешь, внезапно осознавая, насколько пусты твои легкие. Третье, что замечаешь - это тяжесть на руке, и, открыв глаза, обнаруживаешь знакомый вид скелетных рук в перчатках поверх своих собственных. Несколько лет назад ты со смехом сказала ему, что принт очень похож на 2000-е, а он лишь хмуро отмахнулся, но никогда еще ты не была так рада, что увидела эту безвкусную вещь. Его большой палец ласкает твою кожу, пока он терпеливо ждет, когда ты начнешь лучше понимать окружающую обстановку, и ты мгновенно улыбаешься, когда наконец встречаешь его взгляд, который выглядит полным облегчения. - Привет, - в горле у тебя пересохло, голос напрягся, как будто ты проглотила килограмм песка, но Саймон думает, что твой голос никогда не звучал так сладко для его ушей. - Привет. Двигаться больно, но все равно ты делаешь это, медленно садясь, несмотря на протесты Саймона, только чтобы лучше видеть его и лучше держать его руку. Пока ты корчишься от тупой боли в животе из-за швов, он протягивает тебе стакан воды, который ты сразу же хватаешь и глотаешь, утоляя жажду и глядя на своего партнера с такой благодарностью, что посторонний человек мог бы подумать, что он в прямом смысле слова посланник богов. - Насколько все плохо? - твой голос все еще звучал грубовато, но по крайней мере, он звучал более знакомо для твоих ушей. - Довольно плохо, - он не стал беспокоить тебя подробностями: он знает, что ты никогда не любила рассказывать о своих ранах в деталях, - Но ты всегда была крепкой. Ты ухмыляешься, и он молча поражается тому, как ты красива и как быстро ты восстанавливаешься после почти смертельной травмы. Внезапно ты вспоминаешь свои последние слова перед тем, как потерять сознание, и твоя улыбка становится застенчивой, когда ты опускаешь взгляд туда, где соприкасаются ваши руки. - Ты это серьезно? Саймон всегда был очень наблюдательным и умным, он сразу же понял, о чем ты говоришь, и тебе хочется думать, что он улыбается под маской, когда он снова осторожно поглаживает большим пальцем верхнюю часть твоей маленькой руки. - Да, милая, - у него низкий голос, и каждый раз, когда он называет тебя ласковым именем, твое сердце делает кувырок, - Прости, что у меня пока нет кольца, и не знаю, когда у нас будет свободное время, чтобы провести церемонию, но я хочу жениться на тебе. Если ты согласишься. Чувствуя, что улыбка вот-вот станет такой огромной, что разорвет лицо, ты сияла, прекрасно понимая, что выглядишь, должно быть, неважно с головой в больничной постели и уставшими глазами, но ты надеялась, что он заметит в твоих глазах сердечки так же явно, как ты их чувствовала. С Гоустом все всегда вставало на свои места, не было необходимости в экстравагантности или огромных поступках, и факт, что предложение руки и сердца было именно таким, заставил тебя влюбиться в него еще сильнее. С любовью наблюдая за тем, как он поднимает твою руку, чтобы поцеловать ее в маску, ты покачала головой и тихонько рассмеялась. - Конечно, я выйду за тебя замуж, Саймон.