Сборник драбблов с Саймоном Райли

- Я устал пользоваться этими штуками. Саймон редко шепчет, почти никогда не бормочет и никогда не воркует. Но в этот раз его голос намеренно мягок. Ты вздыхаешь и кладешь упаковку с презервативами на стол. Этот вечер был приятной сменой, баловством для твоих бедных, измученных нервов. Он делал все возможное, чтобы отвлечь тебя от работы, с тех пор как вернулся домой: пригласил тебя на ужин из трех блюд, который напомнил тебе о первых днях вашего знакомства, и все это должно было закончиться хорошей разрядкой стресса в виде секса. Все утро ты посылала ему заманчивые сообщения, зная, что он сегодня вернется домой. Эти сообщения были особенно пикантными, потому что у тебя была овуляция, ты была сочной и чертовски возбужденной. И ты знаешь, что он тоже ждал этого момента. Именно поэтому ты не понимаешь, почему он хочет поднять тему использования других методов контрацепции прямо перед тем, как вы собираетесь заняться сексом. Почему он вдруг начал жаловаться, когда вы оба уже раздеты - почти за секунду до того, как ты собираешься надеть на него презерватив? - Ты же знаешь, я пыталась, Саймон, - снова вздыхаешь ты, даже не пытаясь скрыть раздражение в своем голосе. Ведь ты перепробовала практически все, чтобы вам было приятнее заниматься любовью без риска залететь. Ты ненавидишь резину между вами так же, как и он, если не больше. Похоже, тебе нужно напомнить ему, как прошла последняя попытка с таблетками. - Я превратилась в раздувшееся чудовище, - говоришь ты, осознавая, что дуешься только тогда, когда он смеется. Ты просто обожаешь, когда он смеется: это редкость, даже с тобой. Даже после всех этих лет любви и преданности теплое, хриплое посмеивание в глубине его горла заставляет твое сердце трепетать, а голову кружиться. - Я не это имел в виду. - Тогда что...? В глазах мужчины появляется крошечный блеск, и трепет в твоем сердце перерастает в нечто более серьезное. Он оглядывает тебя с ног до головы, словно оценивая, готова ли ты воспринять то, что он собирается сказать. - Как насчет того, чтобы просто выбросить эти чертовы штуки? Твое сердце сегодня и впрямь не выдерживает: оно пропускает пару ударов от его слов. От того, на что он намекает. - Но ты..., - шепчешь ты, все еще не понимая, действительно ли вы обсуждаете одно и то же., - Ты сказал, что дети плохая идея. - Так и есть. Блеск в его глазах превращается в веселый блеск, а уголок рта слегка приподнимается при виде того, что ты так шокирована. И Саймон никогда не говорил, что не хочет детей. Просто он избегал этой темы, как будто это сезонный грипп, которым он не хочет заразиться. Он был бы идеальным отцом: ты просто знаешь это. Грустно говорить, но это была одна из главных причин, по которой ты влюбилась в этого мужчину. Это глупо, но это правда: женщины ищут такие вещи. Они могут определить, будет ли парень хорошим выбором для отца. Они замечают надежность, безопасность, готовность поддержать и обеспечить. К черту биологию и инстинкты, нельзя отрицать, что Саймон первый мужчина, который заставил тебя задуматься о том, каково это иметь детей. И, конечно, идеальный кандидат в отцы считал, что дети - плохая идея... Казалось, это была злая шутка то, как он отмахнулся от тебя, когда ты впервые обратилась к нему со своей робкой просьбой. Ты обходила эту тему стороной, была настолько деликатна, насколько это вообще возможно, зная, что ему может быть неприятно. И это так. Более чем. Он перепугался до чертиков, пошел на работу и изнурил себя почти до смерти: буквально чуть не убился, и ты поняла, что это серьезно. Его детство, его прошлое, опасность его работы и конечно, он считал себя неподходящим для этой роли. Но, как ни странно, это только еще больше убеждало тебя в том, что он - идеальный выбор. Этот человек был просто чертовски ответственным. После этого ты держала рот на замке. Чутьё подсказывало тебе, что Саймон может просто уйти, если ты продолжишь разговор о детях. Не потому, что он не выдержит, а потому, что захочет дать тебе шанс найти кого-то, с кем можно создать семью, пока не стало слишком поздно. Таково было его представление о безусловной любви: он был готов отпустить тебя, если потребуется. Он освободил бы тебя, если бы подозревал, что это сделает тебя счастливой. Но потом ты видела, как он смотрел на крошечных детей, обычно на тех, кто только учился ходить с мимолетной тоской во взгляде. Затем он становился отстраненным, словно смирившись с судьбой. Казалось, он неравнодушен к маленьким девочкам, особенно когда они смеялись, хихикали или были неугомонными сорванцами, и иногда вздрагивал, когда в магазине начинал плакать ребенок. На секунду он немного расстраивался, но не из-за шума, а потому что не мог найти его прямой источник и пойти успокоить ребенка. В этот момент ты поняла, что он действительно хочет детей. Биологические часы этого мужчины тикали так же яростно, как и твои. Прошли годы, и ты молча похоронила свои мечты о совместном воспитании маленькой семьи. Его было достаточно для тебя, более чем достаточно: ты не собиралась расставаться из-за этого. Ни один мужчина не сможет заменить Саймона. Но все равно было больно. Словно незаживающая рана. До этой ночи... Этой ночью, казалось, он не только вылечит ее, но и залечит так хорошо, что даже шрама не останется. Внезапно ты оказываешься под ним, его движения так быстры, что ты словно телепортируешься туда. Он иногда так делает: позволяет тебе немного поиграть с ним, порезвиться на вершине, прежде чем напомнить, кто здесь хозяин. А в этот раз он даже не дает тебе поиграть. - Саймон, что ты делаешь, - вздыхаешь ты с едва скрываемым восторгом. Как будто не знаешь, что именно он собирается сделать. Он смотрит на тебя тем собственническим взглядом, который бывает у него, когда вы слишком долго не виделись. Но за этим взглядом кроется нечто большее. Он говорит о том, что все серьезно, все по делу. Упаковка, которую ты положила на тумбочку, остается нераспечатанной и, судя по всему, станет свидетелем его сегодняшней миссии. Черт побери, так и должно быть... Ты вглядываешься в абсолютно мускулистую фигуру этого мужчины: объемные грудные мышцы над тобой, широкая, твердая середина, которая почти проглатывает тебя каждый раз, когда ты оказываешься под ним. Ты почти исчезаешь между ним и матрасом, когда вы двое занимаетесь миссионерской позой, и это одно из лучших ощущений в мире. Ты уже бог знает сколько раз хотела впиться зубами в эти огромные, твердые плечи. Один или два раза ты действительно слегка прикусывала его, правда, только кончик, во время хорошего толчка и хихикала от последовавшего за этим задыхающегося "Эй". Шлейф волос, более темный по сравнению с волосами на голове, тянется по его брюшному прессу, покрытому тонким слоем жира. Счастливый след, как ты его называешь, тянется вниз, пока не встречается с тяжелым членом, который всегда заставляет твой рот наполняться водой, словно это твое любимое блюдо. Его рука весомая, обожаемая, когда ложится на твою талию, мозоли на его ладонях ощущаются именно так, как нужно, когда он нежно сжимает и ласкает тебя. Должно быть, он знает по тем развратным взглядам, которые ты бросала на него весь вечер, что он может просто войти. Наверняка из этих сообщений он уже понял, что ты была мокрой весь день. Ты пытаешься раздвинуть ноги шире, чем они могут, когда он прижимается к твоему входу. Его толстый кончик тяжело ложится на твои складочки, когда он лениво скользит вверх и вниз по твоей щели, дразня отверстие, но не проникая внутрь. Ощущать его, всего себя, когда между вами нет ничего. Никакой безжизненной резины: только его плотный бархат, встречающий твою влажность и шёлк. Этот чертов мужчина даже не отвечает на твой вопрос... Наверное, он знает, что это не вопрос, а просто удивленный вздох любви. - Это... небезопасно, - откидываешь ты голову назад, когда он вводит первые несколько дюймов: дразня тебя, не давая полностью войти в тебя. - Я устал от безопасности, - тихо произносит он над тобой, вводя еще больше себя, и ты сжимаешься вокруг его члена, принимая его с неистовой любовью и тоской. Он стонет от этих ощущений, должно быть для него это божественное чувство. Словно так и должно быть. Сейчас и навсегда. Ты вздыхаешь, когда он начинает двигаться, медленно и интенсивно, именно так, как он знает, как тебе нравится, когда было слишком много стресса и жизнь была сукой. Он всегда заставляет тебя чувствовать себя лучше, всегда заставляет тебя таять в его объятиях, когда ты бежишь к нему из несправедливого, поганого мира. У него тоже бывают плохие дни, и тогда ты взъерошиваешь его волосы, моешь ему спину в душе, делаешь ему небрежный минет или готовишь его любимое блюдо, все, что угодно, лишь бы напряжение в этих горах плеч исчезло. Вы двое поклоняетесь друг другу, в этом нет никаких сомнений. - Саймон ах... Правда, ты серьезно...? - Да, черт возьми. Мысль о том, что он кончит в тебя, достаточно волнующая, но дело не только в этом. У тебя овуляция, а он - мужчина в самом расцвете сил. Он напоминает горных львов и снежных барсов, проживающих свою жизнь в суровых условиях и в скитаниях в одиночестве, пока... Пока не появится идеальный спутник. Он просто самый мужественный мужчина на свете: широкий, широкий и тяжелый, всегда готовый к тебе. Такой мужчина, как Саймон, просто не может быть бесплодным. Его глаза уже полуприкрыты, а эти бледные ресницы заставляют тебя прикусить губу и схватить его за задницу, словно это будет ситуация жизни и смерти, если он решит отстраниться. И ты знаешь, что ему нравится, когда ты ласкаешь его задницу и пытаешься помочь ему с толчками. Его маленький помощник, действительно... - Черт побери, как же тебе хорошо... Его голова откидывается назад, обнажая сухожилия на шее, толстые, как и все остальное. Все в этом человеке толстое, широкое и хорошее и черт возьми, он скользит внутрь и наружу, словно сон. Каким-то образом дополнительный слой резины убрал основную часть его толщины, но теперь ты чувствуешь его, всего его, и за это можно умереть. Он хрипло дышит и делает толчки, затем ненадолго замирает, задыхаясь... - Это будет чертовски интересное шоу, милая. Он говорит о том, что будет потом. О том, как все будет, когда появится новое пополнение и команда уже не будет состоять из двух человек. На глаза наворачиваются слезы, когда видишь, как он уже думает о будущем и как он делает это с улыбкой и довольной усмешкой. - Я привык к бессонным ночам, - мягко напоминает он тебе, - А ты нет. Он думает о твоем благополучии, в то время как ты могла бы стать самой счастливой женщиной на земле, заботясь о его детях. О ваших детях. - Я справлюсь, - шепчешь ты. - Я знаю, что справишься. Слезы уже так близко, он просто единственный в этом мире человек, любовь к которому безгранична. Она бесконечна, переполнена. Он немного отстраняется, поднимает твои ноги, чтобы они лежали на его плечах, а затем подается вперед, он собирается войти глубоко, и непристойная, но безумно сладкая поза заставляет тебя поначалу вздрагивать от него. Это просто слишком неожиданно. - Подожди... - Парни сказали, что так будет лучше, - объясняет он, ожидая, пока ты приспособишься под ним и вокруг него. - Парни? Он обсуждал это со своими товарищами...? Обсуждал, какая поза лучше всего помогает зачать ребенка? - Да. Хочу сделать это как следует. Возможно, этот мужчина действительно серьезен... Он действительно серьезен, а ты все еще не можешь этого понять. - Не могу поверить, что ты хочешь этого, - шепчешь ты, все еще пытаясь перевести дух от происходящего. - Веришь или нет, но это произойдет сейчас. Маленькая слезинка вырывается наружу, и ты сжимаешь губы, чтобы не дать вырваться маленькому рыданию. - Я всегда хотела тебя, Саймон, - вдыхаешь ты воздух между вами, когда он начинает заниматься с тобой любовью, насыщая тебя с намерением, - Только тебя, все эти годы... Он редко шепчет, но в этот раз в его голосе звучит тишина. - Я тоже, дорогая. - Я... я хочу подарить тебе... хочу твоих детей, - хнычешь ты, обливаясь слезами, пока он продолжает пытку, а вас обоих окружает сладкая, крепкая любовь. - Я хочу семью, Саймон, - слабо, почти жалобно произносишь ты. Так настойчиво, отчаянно, словно рана еще не затянулась. Ты никогда раньше не говорила ему этих слов, потому что боялась, что он уйдет. - Любимая... твою мать. Ему приходится остановиться, чтобы перевести дыхание и осознать правду. Конечно, он знал это все время, без твоих слов, потому что у него просто инстинкты дикого животного. Но слова обладают силой... Они - магия. И эта магия хочет, чтобы ее произносили. - Я подарю их тебе, - обещает он, - Все до последнего. Клянусь. Глаза закрываются от его клятвы. Эта миссия очень важна, одна из самых важных для него. Он обожает вызовы, ему нравится, когда ты повышаешь ставки. Возможно, в этом все дело: он не хочет быть трусом в том, чего вы оба хотите. Черепа, латунь и смерть, которые всегда окружают его, не могут отменить того факта, что он - жизнедатель. Что бы кто ни говорил, мужчины тоже могут дарить жизнь. Он уже подарил тебе многое, а теперь подарит тебе детей. Еще несколько слезинок наворачиваются на глаза, и это одна из самых приятных вещей в твоей жизни: получить от него столь хороший секс, пока ты плачешь от радости. - Любимая. Ты доверяешь мне? Ты снова открываешь глаза, и его вид прорывается сквозь слезы. Это самая прекрасная вещь. - Я доверяю тебе, - отвечаешь ты с дрожащим дыханием. Кажется, твое доверие одурманивает его даже больше, чем тугость твоей пизды. Уголок его глаза дергается, брови сходятся вместе, и в его взгляде появляется боль: но это сладкая боль, как и твоя. - Так хорошо, - шепчешь ты, глядя на него с преданностью, - Так, так хорошо... - Ты чертовски права, - вздыхает он, задыхаясь от напряженных, коротких вдохов, - Никогда не чувствовал себя так хорошо. Он покачивает тебя, как будто ты под водой, на дне океана, где волны мягкие, а дно из мягчайшего песка. Ты крепко зажата между его руками, он прижимает тебя к кровати своим телом. Трепет бледных ресниц при каждом толчке незаконно сладок. Твои губы зажаты от нахлынувших ощущений, но когда наконец вырывается звук, он делает это с силой. Ты знаешь, что его дико возбуждает, когда ты плачешь и умоляешь его. Ты знаешь, что это также доводит его до предела: когда ты стонешь и сжимаешься вокруг его члена, раздвигая себя, чтобы он уничтожил тебя, пока ты впиваешься когтями в его спину. Тебе было так стыдно, когда ты впервые заметила красные следы на его коже после ваших маленьких сессий, но он был только рад и сказал, что ты никогда не должна извиняться за это. Его тело полно прошлой боли и пыток, и все равно, все равно он позволяет, даже хочет, чтобы ты разрушила его еще больше. - Быстрее, Саймон, пожалуйста... - Да, вот так. Умоляй... Умоляй меня, любимая... И, черт возьми, он пожирает твое разрушенное состояние, словно наступило время рождественского ужина, а на столе полно его любимой еды. Ты уже близка, так близка, что если он остановится, это будет пыткой, опустошением. - Хочешь, чтобы я дал тебе его? - его голос стал более грубым, более властным. Боже, он тоже близок. - Да, дай мне его, пожалуйста... Только не останавливайся, что бы ты ни делал, не останавливайся... Ты умоляешь еще, но невнятно. Как раз так, как ему нравится. Саймон, блядь... В этом нет никакого смысла, только "ах", " блядь" и "любовь", и все это сплетается в сладкую, пьянящую кашу, когда ты кончаешь... Блядь! ...оргазм настолько силен, что сводит пальцы на ногах, заставляет тебя обхватить его середину всеми силами, какие только есть в твоих руках, пальцах и этих крошечных коготках. Твои ногти вонзаются куда-то между лопаток: он такой широкий, что ты не можешь дотянуться до него, чтобы обнять, но тем не менее ты цепляешься за него, как утопающий. - О-о-о, блядь, боже...! Он кончает, сразу после этого, зарывается так глубоко, что тебе немного больно, но ты никогда, никогда не будешь жаловаться. Он накачивает тебя по полной, даже не шевелясь, только выгибает спину, чтобы войти еще глубже, хотя он уже зарылся в тебя по самую рукоять. И никогда еще за все годы вашей совместной жизни он не звучал так уязвимо. Обычно он только ворчит и пыхтит, когда кончает, но сейчас ты слышишь целую череду слов и хрупкую, прерывистую речь. Он говорит так, будто вот-вот разрыдается. Должно быть, это божественное ощущение - кончить в тебя вместо презерватива, да еще и с намерением выполнить миссию этим выстрелом. Подарить жизнь. Если ты не забеременеешь от этого, то... вряд ли когда-нибудь забеременеешь. Он лежит на тебе, тяжело дыша, и звучит так, будто только что сделал десять повторений подъема штанги подряд. Задыхаясь, ты смеешься и ласкаешь его, пока он сходит с кайфа. - Теперь ты можешь меня отпустить, - проводишь кончиками пальцев по его спине, когда он все еще не двигается. Не то чтобы ты хотела, чтобы он тебя отпустил, просто он слишком тяжелый, чтобы вот так лежать на тебе долгое время. - Нет, пока нет. Надо убедиться... Он думает, ты хочешь, чтобы он вытащил себя, и ты хихикаешь еще. - Ты меня раздавишь, - смеешься ты, - И мы можем заниматься этим все выходные, глупышка. Если хочешь убедиться. Его середина тоже разражается тихим смехом. - Это точно, милая. Наконец он отпускает тебя. Он отстраняется - это не совсем то, чего ты хотела, но когда он берет тебя в свои объятия, ты не жалуешься. - Это было... так приятно, - говоришь ты, внезапно застеснявшись. Как будто он впервые обнимает тебя после полового акта. - Это было лучше всего. Он такой теплый, а рука, обнимающая тебя, тяжелая, даже когда расслаблена. Особенно когда она расслаблена. Ты чувствуешь себя мягкой и сладкой в его объятиях, созданных из чистой силы. - Я бы удивилась, если бы это было не так. Ты был очень решителен. - Думаешь, это помогло...? Он вдруг тоже застеснялся. Ты могла поклясться, что он никогда не задавал такого хрупкого вопроса ни во время, ни после миссии. - Никакого провала с моим возлюбленным. Пожалуй, можно сказать, что он действительно использовал всю свою задницу в этом деле. И ты это знаешь, потому что именно ты подстегнула его слабыми, но жаждущими руками. - ...но я думаю, что будет лучше попробовать завтра. На всякий случай, - предлагает он, и ты слышишь его улыбку. Боже, как ты его любишь. - Я бы не отказалась. Ты представляешь, как он просыпается от крика твоего ребенка, вздыхает и зевает, разжимая челюсть, и укладывает тебя спать, говоря, что теперь его очередь уходить. В итоге он найдет источник плача и сделает все, чтобы уложить маленького кроху спать. Иногда Саймон засыпал на диване, когда ребенок все еще был у него на руках, и засыпал так же, как его отец. А еще знаешь, что ребенок будет смешить его еще больше. Ему было бы очень приятно услышать все те глупые (не говоря об умных) вещи, которые ребенок придумает, как только начнет говорить. Сначала Саймон слушал бы с прямым лицом, в знак уважения, но потом подошел бы к тебе с неудержимой улыбкой и сказал: "Ты слышала, что только что сказал малыш? Невероятно..." Всякий раз, когда у ребенка возникал сложный вопрос, ты отправляла его к Саймону. Все уже решено. Ты представляешь, как он объясняет ребенку все своим ровным и спокойным голосом, а ты пытаешься сдержать хихиканье. А когда малыш уже достаточно вырос, чтобы бегать вокруг и хватать вещи с полок, Саймон обнимает тебя сзади, пока ты наливаешь утренний чай, и говорит: "Может, сделаем еще одного, а?". В конце концов, вашему маленькому нарушителю спокойствия тоже нужен друг для игр... На твоем лице расплывается огромная спокойная улыбка, и Саймон уже должен был бы захрапеть... Но он все еще не спит, и рука, обнимающая тебя, притягивает ближе. Он даже частично просунул руку между твоим телом и матрасом. Это самая сладкая тюрьма, из которой никогда не захочется сбежать. - А что если... Что если я стану сварливой во время беременности? - ты начинаешь болтать о всякой ерунде, пока он прижимает тебя к твердой груди. Ты знаешь, что он скоро заснет, и хочешь высказать свои хрупкие опасения до того, как он заснет. - Принесу тебе мороженое, чтобы ты была спокойна, - пробормотал он тебе в шею, уже засыпая. - А если мороженое не поможет? - Принесу тебе шоколад. Ты улыбаешься тому, что у него есть решение для любой проблемы, какой бы незначительной она ни была. - Ты правда не боишься...? - Что ты будешь сварливой? Нет, не думаю. - Нет, - смеешься ты над его шуткой, - Перемен... - После всего, что мы пережили? Нет, - он проводит губами по твоей шее, и ты немного поворачиваешься, чтобы посмотреть на него. - Саймон... Что заставило тебя передумать? Он думает над ответом добрых десять секунд. Ты знаешь этот взгляд вглубь себя, который одновременно является и взглядом в прошлое, и дрожащим, полным надежды взглядом в будущее. - Не хочу умирать, не зная, как будет выглядеть наш ребенок. Какими они будут. Ты сглатываешь печаль это так красиво сказано, что на мгновение перехватывает дыхание. Затем ты кладешь свою руку на его руку, которая держит тебя рядом с ним. - Видимо, я устал жить в страхе, - подводит он итоги перемены в своем сердце, и тебе приходится смахнуть еще больше слез. - Я тоже устала жить в страхе, - шепчешь ты, и он переплетает ваши пальцы. Последующий поцелуй словно печать на изменившихся планах. Это чистая надежда. - Не мог бы ты... Ты мог бы сказать, что у нас все будет хорошо? - говоришь ты ему в губы так мягко, как только можешь. Иногда ты беспокоишься, что его раздражает твоя постоянная потребность в заверениях, но он говорит так твердо, как только может говорить солдат. - У нас все будет хорошо, как всегда. Обещаю тебе. Он, кажется, не возражает: ты готова поклясться, что от его поддержки у него лишь слегка раздувается грудь. Он получает удовольствие от того, что ты так нуждаешься в его присутствии в своей жизни. - Не волнуйся. Я позабочусь о нас. Ты полностью погружаешься в его объятия. Он уже много раз говорил, что позаботится о тебе, но теперь твой мир меняется. Он уже изменился, ты просто знаешь это. Больше не будет тебя и его, команды из двух человек. Будет еще и крошечная кроха.