Сборник драбблов с Саймоном Райли

Она сидела с трехмесячной девочкой. Каждый раз, когда она смотрела на нее, она видела его глаза, глаза отца ее ребенка, который даже не подозревал о ее существовании. В ней идеально сочетались оба, но, как и у ее отца, самой узнаваемой чертой были ее глаза. Мягкие и женственные черты матери и взгляд отца. Она стояла на кухне своей трехкомнатной квартиры и готовилась накачать свою полную, пухлую грудь, пока ее дочь крепко спала в манеже неподалеку. С того момента, как она узнала о своей беременности, мысли о дочери стали для нее второй натурой, а значит, все ее мысли крутились только вокруг нее. Хотя ей приходилось нелегко в роли матери-одиночки, она не держала зла на Саймона. В конце концов, он даже не подозревал о существовании их дочери. Саймон был вынужден уехать по своим рабочим обязанностям. Он знал, что его не будет долгое время, и не сомневался, что они пойдут каждый своей дорогой. Когда ее мысли не были заняты дочерью, они были заняты им. Она жаждала поддержки или утешения, которые, как она знала, он мог ей дать. Ее прервали. Ее мысли прервал легкий стук в дверь. Ее защитная сущность взяла верх, и она пошла к входной двери, держа в правой руке бутылку. Ее сердце упало, как только она посмотрела в глазок. "Что он здесь делает?" - подумала она и медленно распахнула дверь. Его взгляд сразу же упал на розовую бутылку в ее руке, - Почему ты мне не сказала? - произнес он, его голос был мягким, но в нем все же слышалась легкая враждебность. У него был заметен акцент, что, как она заметила, случалось всякий раз, когда он был эмоционален. Его глаза выглядели осунувшимися, усталыми и растерянными, но физически он выглядел как всегда. Его высокий рост и широкая фигура отбрасывали тень на ее значительно меньшее телосложение. - Сказать тебе что? - сказала она, ее лицо покраснело, а сердце заколотилось в ушах. Ее уши тоже горели. Саймон вошел в ее квартиру, закрыв за собой дверь, - Ты никогда не была хорошей лгуньей, - вот он, тот самый взгляд, который она видела в своей дочери и который вернулся к ней в его теле. Тот же взгляд был обращен на его спящую дочь в розовом манеже, заваленном мягкими игрушками и розовыми акцентами. Она не могла сказать, о чем он думает или что чувствует. Гнев, разочарование, радость, печаль - было очевидно, что он находится на американских горках. - Почему ты мне не сказала? - вздохнул он, проводя рукой по густым светлым волосам. Она была ошеломлена, но не знала, потому ли, что он действительно появился, или потому, что они впервые стояли в одной комнате как семья, - Кто тебе сказал? - голос ее прозвучал мягко, почти робко. - Прайс, но это не важно, - он сделал паузу, чтобы взглянуть на дочь, - Почему ты не связалась со мной? Я дал тебе свой телефон для экстренных случаев... это подходящая причина, чтобы связаться со мной, - теперь в его голосе звучало разочарование. Она все еще сжимала в руке бутылку, не в силах расслабиться и отпустить ее. Злился ли он? Нет. Он подошел к ней и осторожно взял бутылку из ее руки - он знал ее лучше, чем кто-либо другой, а значит, знал, что она плохо реагирует на конфронтацию, - С тобой все в порядке, любимая, - мягко проговорил он, беря ее маленькие руки в свои, - Поговори со мной, пожалуйста, - умолял он, направляя их к стоящему рядом дивану и заставляя ее сесть. В его словах чувствовалась новая нежность. Теперь он был нацелен на защиту матери своего ребенка во всех отношениях. Его большие пальцы нежно массировали ее запястья, пока он ждал, когда она подберет слова. Саймон всегда был терпелив, и это его качество ей нравилось. Несколько минут они просидели в тишине, слышно было только тихое посапывание их дочери, - Как только ты будешь готова, любимая. Я здесь, чтобы остаться, - сказал он, не отпуская ее теплых рук.

***

Она рассказала ему обо всем, а он лишь успокаивал ее, держа ее маленькие ручки в своих, пока ее мягкий голос звучал в их ушах. Только сейчас она поняла, насколько нелепо было нервничать, рассказывая ему историю своей беременности без сопровождения и своего вступления в материнство. Как и она сама, он не испытывал ни обиды, ни неприязни к тайне зачатия и рождения их прекрасной дочери. Саймон стремился понять ее и ее решение сохранить их ребенка в тайне от него, но в разгар ее воспоминаний он не мог не чувствовать себя отчужденным, виноватым и испытывал множество других эмоций, связанных с ней и его дочерью. Его обычно жесткий и стоический взгляд смягчился - что не было для него редкостью, когда речь шла о ней, матери его ребенка, - Эй, с тобой все в порядке, - успокаивал он, заметив, как по ее нежной щеке скатилась шальная слеза. Его большой палец инстинктивно поднялся, чтобы остановить соленую каплю эмоций, и точно так же она инстинктивно прильнула к его большой руке, обхватившей ее лицо. Этот момент был нежным, интимным, утешительным все, чего она жаждала от него с того момента, как узнала, что носит их ребенка. Их малышка, казалось, была эмоционально связана с матерью. Из манежа, куда ее положили отдохнуть, доносились звуки ее суеты и хныканья. И она, и Саймон обратили внимание на младенца в тот момент, когда ее спокойное посапывание сменилось звуками дискомфорта. Мать знала, что она, скорее всего, голодна, но ее отца, Саймона, казалось, встревожил только внезапный плач. Было очевидно, что его защитная натура взяла верх - качество, которое невозможно укротить или когда-либо утихомирить. - Она просто голодна, Си, - проговорила она, нарушив молчание между ними. Меланхоличная аура в комнате сразу же развеялась, и она тихонько захихикала над его поведением, которое напоминало ей о первых нескольких ночах, когда она была дома с дочерью после больницы. Как обычно, она осторожно взяла их дочь на руки, не забыв при этом положить руку на ее шею, чтобы поддержать. Ее материнская натура проявилась в полной мере, когда она говорила малышке ласковые и нежные слова. Ее плач успокаивался, а ее простой ум отвлекался на вид и звук матери. Саймон наблюдал, как все это разворачивается перед ним. Он не знал, болит ли его сердце оттого, что он пропустил сотни подобных моментов, или же он испытывает такую печаль, потому что не разделяет той связи с крошечным существом, которое он помог создать. Он позволил своим мыслям и бесконечным "что, если" поглотить его разум, пока она готовила бутылочку с младенцем, все еще лежащим у нее на руках. Она была маленькой, длиной с предплечье матери. Обычно она делала бутылочку с легкостью, но со временем, когда девочка подросла, процесс замедлился. Она была осторожна и расчетлива, следя за тем, чтобы малышка всегда была в безопасности на ее руках. - Я могу взять ее, если ты не против, - произнес Саймон слегка нервным тоном, - Так тебе будет легче приготовить ей бутылочку, да? - снова заговорил он, используя время кормления как повод наконец-то подержать дочь на руках. Но он нервничал? Саймон не нервничает. Он всегда был невероятно спокойным и собранным, вплоть до стоицизма. Он не нервничал, держа младенца на руках, это его волновало меньше всего. За время отсутствия он пропустил столько особенных событий. Главные воспоминания, которых у него нет ни с ней, ни с ее матерью. Он пропустил беременность, первые толчки, рождение, первые сильные крики из ее маленьких легких, первое кормление из полной и кормящей груди матери, первый контакт кожа к коже, который, как он читал, необходим для формирования связи у новорожденных, выход отца из больницы после выписки всей семьей, тот случай, когда, как он знал, его чрезмерная защитная натура автоматически возьмет верх. На нервы действовало так много факторов, но был один, который держал его в напряжении больше всего. Саймон переживал, что не сможет сблизиться с маленьким и хрупким существом, которое разделяло половину его ДНК. Отсутствие на стольких важных событиях заставляло его сомневаться в своей способности быть настоящим отцом. Все его нервы были на пределе, и он полагался только на этот момент. Но все это не имело значения. Пессимистические мысли, засевшие в его мозгу, практически распались. Как будто тепло маленького тела его дочери уничтожило все сомнения в нем самом. Теперь она была не просто его биологической дочерью, а частью его самого. Его душа была связана с ней, его эмоции были связаны с ней, его дыхание было для нее. Все его существо было поглощено ею. Малышка пристроилась в его широкой, татуированной и мускулистой руке, прислонив свое маленькое личико к его груди, как будто почувствовала в нем какую-то родную душу. Как мать и дочь. Она с любопытством наблюдала за их общением. Она видела, как его жесткая внешность разрушилась в тот момент, когда детское тело их дочери легло в его руку, словно кусочек головоломки. Это было очевидно. Как она чувствовала, что ее дочь создана для нее, так и она была создана для него. Мгновенная связь между отцом и дочерью была электрической. Это было все, чего она хотела, и даже больше. Она всегда знала, что Саймон будет отличным отцом, ведь он был замечательным парнем: внимательным, заботливым, вежливым, мужественным и многим другим, но она никогда не предполагала, что это будет так сильно, как она чувствовала. Саймон перевел взгляд на нее, и она готова была поклясться, что в его глазах блестели слезы, грозящие пролиться. Они не обменялись ни единым словом, но она точно знала, что он чувствует и думает. Будучи матерью их дочери, она тоже испытывала подобные эмоции. Затем ее окутал его запах. Его руки обнимали двух самых важных девочек в его жизни, но это были не обычные объятия радости, они были крепкими, страстными и наполненными настоятельной необходимостью. Он нуждался в них. Свободной рукой он убрал прядь волос с ее лица, а затем крепко прижал к себе их дочь. Мягкий поцелуй приземлился на ее лоб. Он прижался лбом к ее лбу и тихо выдохнул, прежде чем нарушить тишину, - Я так горжусь тобой, - сказал он с густым английским акцентом, что соответствовало его эмоциональному состоянию. - Я так горжусь тобой, - повторил он снова, - Но ты никогда не сделаешь ничего подобного в одиночку. Мы сделаем это вместе. Как семья.