Третья Луна Тамриэля (часть вторая).

Я совсем позабыла тот день, когда впервые встретила Гиельса. Я помнила, что он нашёл меня на улицах Альд’руна, я к тому времени уже несколько дней ошивалась там, как беспризорница. А как я из Маар Гана в одиночку дошла до города я и вовсе не помню. Наверное, уже тогда я была довольно решительна, ну или, наоборот, уже на столько было всё равно, что я просто пошла, куда глаза глядят. Дойдя до крупного города, не чита нашей шахтёрской деревушке, я пыталась выжить, как могла: где-то что-то с прилавка своровала, съела, где-то дали монетку, хватило на то, чтобы купить тоже самое, что украла вчера. Страже я старалась не попадаться. Да и вообще избегала людей. Со мной могли сделать что угодно: отправить в приют, отдать рабовладельцам, чего я очень боялась, а то и родителям вернуть, что на тот момент для меня казалось самым страшным. Новое воспоминание, проявившееся в облаке, показало мне тот день, который моя память старательно вымарывала. В Альд’руне у храма меня поймал за руку бритоголовый данмер в костяной броне. Его красные глазища смотрели на меня с призрением — взгляд, который на долгое время станет для меня кошмаром. — Назови имя, — строго сказал он сквозь стиснутые зубы, — откуда ты? — Отпустите, — только и смогла вымолвить я, — пожалуйста. Мне было страшно, один только взгляд стражника чего стоил, но я не могла и представить, что будет дальше. — Именем Дома Редоран, мне велено отлавливать таких, как ты, — сказал серьёзно данмер, всё ещё сжимая мою руку, — беспризорников и бродяг. Говори, откуда ты, или отправлю в шахты! — Ребёнка оставь, — послышался голос со стороны, — ни в какие шахты ты её не отправишь. Я обернулась и увидела невысокого, немолодого эльфа с очень тёмной кожей, белыми волосами, спускающимися на плечи, одетого в тёмную и ничем не примечательную одёжу. Не-то бродяга, не то мещанин. Но взгляд его был решителен и серьёзен. Он смотрел на редоранского стражника с долей опаски, но всё же смело. — А твоё какое дело, — фыркнул стражник, — или, может, ты знаешь, кто она? — Знаю, — ответил эльф, — моя дочь. Стражник немного помолчал, недоумённо и недоверчиво смотря на осмелевшего бродягу. — У тебя есть дети, Седарис? — Стражник надменно усмехнулся. — Надо же… — А это уже не твоё дело, Шэнд. Девочку отпусти, ты её пугаешь. — Следить надо за своими ублюдками, чтобы по улицам без присмотра не шатались. Стражник швырнул меня в сторону беловолосого эльфа, тот осторожно подхватил меня, не дав мне свалиться наземь. Смотря на стражника, мой спаситель приобнял меня и тихо сказал на ухо: «Всё хорошо, не бойся, сейчас мы уйдём.» Мне всё ещё было страшно, быть может, именно из-за ступора я и не стала никак возражать ему. Ещё раз фыркнув, бритый данмер с надменным взглядом ушёл восвояси. Воспоминание закончилось, и я поймала на себе взгляд Винсента. Он не был удивлённым, скорее просто выглядел, как вопрос: «Всё ли нормально?» — Я и забыла, как впервые в жизни встретила Авуса Шэнда, — усмехнулась я, — выходит, Гиельс спас меня не только от голодной смерти, но и от чего-то похуже. В который раз поражаюсь, как мне повезло. — Повезло? — Винсент пожал плечами и хмыкнул. — Если сравнивать с обстоятельствами… Наверное, повезло. — Могло быть куда хуже. А попав к Гиельсу я нашла место, которое можно было назвать домом. Мне почему-то забылся этот эпизод. Я помню лишь следующий день, когда я уже начала жить у него. Хм… Он просто взял с улицы девочку, назвавшись ей отцом. И всё. Так вообще бывает? — Видимо бывает. — Винсент умилённо улыбнулся, беря меня за руку. — Потому я и говорю о везении. Мне везёт. Всю жизнь. Там, где любой сломается, свихнётся, погибнет — я выхожу сухой их воды. Что это, если не везение. Во мне как будто борются два проклятья: Великая неудача, благодаря которой я попадаю во все переделки, происходящие в мире, и Великая удача, благодаря которой я до сих пор жива и в своём уме. — Может, это и есть причина, по которой Защитница Сиродила именно ты? Я задумалась, пожала плечами и опустила взгляд. «Не лишено смысла, — подумала я, — возможно, меня просто вечно кто-то спасает… кто-то извне, кого я не вижу и не знаю… Или всё и правда упирается в одну только удачу.» Тем временем в облаке стало проявляться следующее воспоминание. Я сидела за бочкой, в углу комнаты небольшой лачуги, куда меня привёл Гиельс. Я вспомнила эти деревянные стены, которые выглядели ничуть не лучше моего дома в портовых бараках. Слышался шум пепельной бури и запах… знакомый сухой и горячий запах, от которого пересыхали и рот, и горло, и даже глаза. Гиельс сидел у очага, поглядывая периодически на меня. Рядом он поставил ковш, полный воды, не трогал его, ждал, пока я сама его возьму. Но я, похоже, была напугана и не решалась подойти. До меня донёсся запах из воспоминаний: какая-то похлёбка, которую варил Гиельс. Голод не тётка, от того я и вышла из своего укрытия, надеясь, видимо, на чарку со съестным варевом, но ближе подходить не хотела и уставилась на ковш. — А, всё-таки есть захотела. — Сказал Гиельс с улыбкой. — Или пить? — Дай воды. — Тихо промямлила я, опуская взгляд. — Дам и не только воды, если подойдешь и назовешь имя. Он пытался расположить меня, но я не поддавалась, отвернувшись, я сделала шаг назад, давая понять, что не доверяю ему и боюсь. Гиельс пожал плечами: «Ну, не хочешь, как хочешь.» — проворчал он и отвернулся, продолжив помешивать еду, запах которой становился всё сильнее. Даже сейчас я вдруг ощутила тот голод, который мучил меня тогда. Отдалённое чувство, но всё же дающее понять, как долго я не ела. — Мира. — Сказала вдруг я, сделав шаг вперёд. — Так, уже прогресс. — Гиельс повернулся, улыбнулся. — Подойдешь? — Нет. — Как же я дам тебе поесть, если ты не хочешь подойти ближе? Я сделала ещё шаг вперёд, эльф указал на скамью рядом. Борясь с сомнениями, я всё же подошла и села, тут ж получив в руки ковш с водой. Так я смогла получше рассмотреть его лицо. Он не был старым, но явно не был молодым. Худым и слегка квелым, будто не спал несколько дней и чувствовал себя плохо. «Наверное, он тогда уже был болен, — тихо произнесла я вслух, вглядываясь в это лицо, — но никогда мне ничего не говорил, даже не намекал… Я и не думала, что он так быстро потухнет…» — Мира, значит. Гиельс Седарис. — Представился он с приятной улыбкой. — Будем знакомы. А как твоя фамилия? — Никак, — сказала я, ставя рядом пустой ковш, - просто Мира. — Что ж, просто Мира, можешь здесь оставаться. Тебе ведь некуда идти? Ну вот. Значит живи тут. — У меня нет денег. — Ещё бы они были. Заплатишь по-другому… Я вдруг дёрнулась, да так сильно, что свалилась со скамьи, но подниматься не стала, наоборот поползла по полу, отдаляясь от нового знакомого, чьи слова меня испугали. — Что? Ты чего так шарохаешься, — изумился Гиельс, — я ж тебя не съем! — Не надо, пожалуйста… — взмолилась я, — можно не так? Я могу что угодно делать! Убираться, готовить, работать в огороде! Что угодно, только не… Данмер ошарашено смотрел на меня круглыми тёмно-красными глазами, явно не понимая, чего я так испугалась. Я крепко сдвинула ноги, натягивая на колени сильно поношенную, серую от пепла, рубаху. И этот жест мужчине уже стал понятен. — Да ты в своём уме, девочка?! — От возмущения он сам чуть не свалился с места, где сидел. — Спаси меня Азура! Скажешь тоже… — Значит Вы не будете… — Да с чего бы?! Святые Предтечи… И в мыслях не было. Он обижено отвернулся к котелку с супом и стал нервно его помешивать. Я, осознав, что зря паникую, и никакая опасность мне не грозит, медленно поднялась, слегка ещё побаиваясь, скромно села на то же место. Мы молчали недолго. Гиельс вздохнул и, продолжая заниматься едой, спокойно спросил: — Кто-то пытался к тебе приставать из взрослых, не так ли? — Дядя. — Родной дядя?! — Он вновь взбеленился, глянул на меня округлёнными глазами. — Едрить… бедный ребёнок… что за уб… ур… упырь… — Снова вздохнув, он вроде подуспокоил свои возмущения. — Не волнуйся, — сказал Гиельс, посмотрев мне в глаза, — я не причиню тебе вреда. Обещаю. — Спасибо. — А вот помощь с огородом мне нужна. — Эльф взял в руки чашку, начав наливать в неё похлёбку. — Да и не только с ним. — И протянул эту чашку мне. — В общем, найду я тебе применение, Мира. Даже когда воспоминание размылось, смыв окончательно лицо данмера, я продолжала смотреть в это облако. Винсент наблюдал за мной, он приобнял меня, погладив по голове. Тут я обняла его, положив голову ему на плечо. — Обжегшись на молоке, на воду дуешь, — тихо сказал Винсент, — так бывает, особенно в юности. — Н-да, даже стыдно, что я тогда так подумала. — В твоём случае, это нормально. Один раз с тобой уже пытались так поступить. Для тонкой душевной организации отроков достаточно и одного случая, чтобы начать подозревать весь мир. Тем более Гиельса ты ещё не знала. — Да. А дядю своего знала всю жизнь. Моё детство и так было не сахарным. Я думала, что хотя бы Брандил меня любит по-настоящему. А в итоге… — Я раздражённо вздохнула и съёжилась. — Не хочу жаловаться на своё детство. Оно было отвратительным. Когда родилась Ида, мне было около семи. Конечно, меня заставляли с ней нянчится. Это было не слишком просто, но мать ещё пока не спихивала её на меня целиком. Через пару лет родился Валс. И тогда я и вовсе стала нянькой. А Дравен Сарети даже на руки никого из своих детей ни разу не взял. Всё было на матери. Которая всяко была не в восторге от своей жизни. И меня ненавидела. — Почему ты так думаешь? Она же была твоей матерью. — Да, и что дальше. Ей это не мешало колотить меня… как будто тумаков отца мне было мало. Я услышала вдруг знакомый голосок. Из нового открывшегося в облаке воспоминания доносился детский смех, который принадлежал моей младшей сестре — Иде. Я обернулась и вгляделась в образы. Ида — маленькая девочка, лет пяти, такая же тёмная, как её родители, сидела у дома на большой бочке, а я была рядом, чистила какой-то кувшин, видимо это была какая-то работа по дому, которой меня озаботила мать. Сестра болтала ногами и наблюдала, как я работаю. Маленькая девочка собирала какую-то нелепицу, сама же над этим смеясь. Вдруг она замолкла. Через минуту задумчивого молчания Ида серьёзно спросила: — Что такое н’вах? — Где ты это слышала? — Спросила я недоумённо. Я услышала свой же собственный голос, который был… детским. Непривычно писклявым, как будто не моим. — Так папа говорит, когда видит имперских солдат. — Ответила девочка. — Не повторяй это, особенно при нём, — строго, как может ребёнок, сказала я, продолжая работу, — иначе можешь получить. — Н’вах! — Повторила Ида. — Смешное слово! — Она заметила моё недовольство и коварно усмехнулась. — Н’вах! Н’вах! — Не надо. Я попыталась не дать сестре навлекать на меня проблемы, но она и слушать не хотела, всё повторяя одно и то же слово много раз. Из дома вышла мать. Невысокая данмерка с усталым лицом и тёмно-синими волосами. Она очень строго посмотрела на младшую дочь, которая ещё не заметила присутствие матери и продолжала повторять плохое слово. Зато мать заметила я, и отошла в сторону. — Что ты сказала? — Недовольно произнесла мать, обращая на себя внимание ребёнка. — Повтори! — Н’вах. — Повторила Ида, обернувшись. — Это ты её научила? — Мать посмотрела на меня, очень злобно, гневно, сжимая в руках полотенце. — Нет, — ответила я, пятясь назад, — она просто услышала… — Значит услышала от тебя! — Нет… от папы… — Не смей врать! — В эту секунду меня огрели полотенцем, скрученным в жгут. — Вот я тебя сейчас, отродье! Я не понимала этого тогда, не понимаю и сейчас. Зачем нужно было обязательно бить? Это никак не укладывалось в моей голове. Мне было столь неприятно это видеть, что я отвернулась, вновь обняв Винсента. Воспоминание исчезло. В груди у меня сердце дико колотилось, как двемерский заводной механизм. Винсент ничего не говорил и ничего не спрашивал. Ему и так всё было ясно. А мне достаточно было его присутствия, я знала, что одной это вспоминать мне было бы тяжелее. Новое вспоминание показало мне знакомую местность, недалеко от нашего поселения, где я проводила время с целью побыть одной. Там меня иногда находил Брандил. Через вопросы обо мне он ловко выяснял о настроении в доме, о том спокоен ли отец, есть ли у него выпивка. А я и в ус не дула, была уверенна, что он интересуется мной. Просто рассказывала всё, что со мной происходило. — Он опять закрыл меня в сарае, — жаловалась я, — на всю ночь. Так было холодно. — За что на этот раз? — Поинтересовался Брандил. — За то, что я ведро уронила в колодец. — И только? — А ему нужен ещё повод, чтобы выместить злость на мне? — Не поспоришь. — Он согласно кивнул, затем улыбнулся. — Не грусти, малышка. Иди ко мне. Он раскрыл руки в объятиях, я совершенно спокойно, даже радостно, его обняла. Внешне данмер оказался таким же, каким я видела его в Имперском Городе годами позже. Не изменился. Вероятно, в глазах любящего его ребёнка, Брандил выглядел лучше, чем был на самом деле. Во всех смыслах. — Иногда мне кажется, что только ты меня любишь. — Грустно сказала я, утыкаясь в этот шарф, который в детстве мне нравился, но сейчас я его видеть не хотела. — Я очень тебя люблю, моя сладкая, — ласково сказал Брандил, поглаживая меня по рукам, — ты всегда будешь моим нежным цветочком. Такая маленькая, такая прелестная. — Я тебя тоже люблю. — Когда ты подрастёшь, — сказал он почти мурлыкая, — я заберу тебя с собой в путешествие. Мы вместе поедем в Хаммерфел. — Было бы здорово, — мечтательно ответила я, — но отец меня никогда не отпустит. — Плевать на него. Я тебя заберу. Ты будешь со мной. Когда-нибудь обязательно. Только ни папе, ни маме об этом говорить не нужно, они ведь не поймут. Да же? Я так разозлилась, что резко с места махнула кулаком в дымку, которая показывала мне лицо этого мера. Дымка расформировалась, воспоминание исчезло, затем она снова стала медленно собираться в одно, а я, всё ещё в ярости от увиденного, снова была наготове ударить туда же. Меня остановил Винсент. Он взял меня за локти, не резко, но настойчиво отвёл подальше. Внутри у меня всё клокотало и кипело, вампир не мог этого не чувствовать. Он приобнял меня и шепнул на ухо: «Он уже мёртв. Всё давно закончилось. Воспоминание не может навредить тебе.» Эта фраза меня действительно успокоила. «А ведь и правда, — подумала я, хватаясь за тёмную ткань дублета Винсента, — он уже мёртв… И давно, лично для меня. Мертвы они все. И садист Дравен, которому доставляло, похоже, удовольствие меня избивать. И мать… Которая никогда меня не защищала… Ненавидела меня. Только за что? Не понимаю.» Никаких последствий от удара не случилось. И облако, похоже, «не обиделось» на меня за такое… Оно лишь продолжило деформироваться и накручивать следующее воспоминание. Теперь уже последнее. Я сидела на бочке, судя по тому, каким всё вокруг казалось большим, я была очень мала. Мать рядом выжимала постиранное бельё в деревянный ушат, стоящий на скамейке, и развешивала постиранное рядом. Она молчала, лицо её было очень озабоченным, от чего казалось злым. Вдруг я увидела, как к нашему дому приближается какой-то человек. Одет он был в имперские латы, что говорило о его принадлежности к Легиону. Я испугалась, слезла с бочки и спряталась за неё, наблюдая за тем, как имперский солдат приближается к моей матери. Это был не высокий мужчина, может даже на дюйм пониже матери, но довольно крепкий, похож был на бретона. Приятное круглое лицо обрамлялось плотно прилегающими нащёчниками шлема. Он, не замечая меня, осторожно и тихо подходил к моей матери. Не решившись подойти слишком близко, и окликнул её по имени: «Адури.» Женщина вздрогнула и обернулась. Она ошарашено округлила глаза, разглядывая стоящего перед ним солдата, который начал ей несмело улыбаться. Мать вдруг нахмурилась, разозлилась, и гневно воскликнула: — Зачем ты вернулся?! Я не ждала тебя! Убирайся! — Я надеялся вновь увидеть тебя, — растерянно ответил мужчина, сделав шаг назад, — надеялся всё тебе объяснить. Взгляд солдата упал на меня, выглядывающую из-за бочки. Он задержал на мне удивлённый взгляд и неуверенно спросил: — Это она? — Что? — Мать глянула на меня, а затем снова перевела на мужчину рассерженный взгляд. — Считаешь, она твоя?! Даже не думай об этом! Я замужем и это моя дочь! К тебе она не имеет никакого отношения! — Ну почему ты так, Адури, — удручённо вздохнул солдат, — за что? — Ты ещё спрашиваешь?! — Она резко шагнула вперёд, сжимая в руке что-то мокрое, что только что выжимала. — Ты бросил меня, как только узнал, что я… ты сбежал! — Нет! Меня перевели! Я не мог противится приказу. И я не знал, что ты… — Брандил должен был тебе сказать! — С каждой фразой мать всё больше срывалась на крик. — Он и сказал. Сейчас. Когда я вернулся, чтоб найти тебя, я первым делом пошёл к нему. — Солдат пытался быть спокойным, чтобы не распалять женщину ещё больше. — Он сказал, где ты живешь теперь. Рассказал, что твой отец выгнал тебя из дома, когда узнал о том, что ты понесла от меня. — Да – выгнал, — сказала мать, тише, но не менее гневно, — и да — из-за тебя. Потому что он не хотел мириться с тем, что его дочь спала с кем-то до брака! Но ребёнок не твой. Так что тебе нечего больше тут делать, предатель. — Я не предавал тебя Адури, клянусь. Я хотел жениться на тебе, как обещал! Я люблю тебя! Я вернулся ради тебя! — Не смей мне говорить это! Замолчи! Она схватила ушат, стоящий рядом и облила солдата этой серой водой, в которой только что стирала бельё. — Убирайся отсюда, Демари, — кричала мать, — чтобы духу твоего тут не было, н’вах! Не желаю тебя видеть, не желаю тебя знать, ничтожество! — Адури… прости, — удручённо произнёс солдат, обтекая, — я не хотел, чтобы так вышло… Я надеялся, что смогу наконец забрать тебя в Имперский Город… Но ты, похоже, меня теперь ненавидишь… Понимаю. Наверное, я это заслужил. Я должен был тебе хотя бы написать… Но… Я говорил с Брандилом, он обещал всё тебе передать, сказать тебе, что меня перевели, что я вернусь, как только смогу… Он обещал… — Не надо скидывать на моего брата свой скотский поступок, Демари. Он рассказал, как ты просил его не говорить мне, что уезжаешь. Ты хотел сбежать в тихую! — Но такого не.. Он не договорил, ибо слушать его явно не желали. Мужчина вздохнул, видя непреклонный взгляд моей матери, обтряхиваясь от воды, он собрался уходить, но вдруг обернулся и глянул разок на меня. Я запомнила его желтоватые, как янтарь, глаза, круглое лицо, большие губы и нос… как мой. Его черты… они были так похожи на мои. Затем он снова посмотрел на Адури. — Если когда-нибудь ты всё же захочешь меня видеть, спроси обо мне в гарнизоне. Третьего дня я уезжаю обратно в Сиродил, там и останусь… Если ты всё же захочешь… — Не захочу, — сказала она холодно, — поверь. Убирайся, пока не пришёл мой муж. Я наблюдала за тем, как солдат уходит. Он ещё пару раз обернулся, смотря на меня, вышедшую из-за бочки, пока мать не увела меня в дом. На этом воспоминание размылось и облако стало просто сгустком белого тумана, перестав хоть как-то двигаться и меняться. Увиденное повергло меня в шок. Я продолжала смотреть на облако, даже когда оно уже перестало двигаться. — Я не помню этого… — растерянно сказала я, — это и есть он? Мой… отец? — Судя по всему, так и есть, — отозвался Винсент, — я ведь уже говорил, ты бретонка наполовину. В этом я уверен, как ни в чём другом. Да и он похож на тебя, как ни странно. — Брандил знал его. Он был с ним знаком! А мне сказал, что не знает о том, с кем была моя мать! — Меня снова охватила злость. — Пропитанный ложью урод. — Этого следовало ожидать от такого, как он. — Мягкий и певучий голос Винсента старался меня успокоить. — Как я понимаю произошедшее, твоя мама хотела, чтобы её брат сообщил твоему отцу о беременности. Брандил, конечно, пошёл к нему, но ничего не сказал, зато узнал, что солдата переводят. И вывернул всё так, как хотел, убедив твою мать в том, что твой отец просто сбежал. — Как он вообще мог так сделать… Это же подло. На это Винсент ничего не ответил, а я пыталась успокоиться, мечась между состоянием дикой злости и глубокой печали о том, что так всё несправедливо сложилось. «Пожалуй, если бы Дравен увидел его, — размышляла я, — он бы не колеблясь его избил… Попытался бы точно. Ему ничего не оставалось делать, кроме, как уехать… А я была слишком мала, чтобы вообще это запомнить. Никогда от матери ничего такого не слышала. Она просто забыла это. Просто смирилась со своей жизнью и…» — Она ненавидела меня из-за него, — сказала я вслух, — просто считала, что он бросил её из-за беременности… Он сказал, что обещал жениться. Он и вернулся потому, что надеялся быть с ней. И Брандил… этот мерзкий скот, сказал ему о том, что его сестра родила только тогда, когда она уже точно никуда бы с тем солдатом не уехала… И он знал это. И сделала это нарочно… Этот ублюдок никогда не думал ни о ком, кроме себя. Уж не знаю, за что их родители выгнали его из дома, но это было задолго до того, как они выгнали и мою мать. Значит, было за что. Брандил всегда только пил, транжиря все те гроши, что умудрялся заработать. Да ему даже на воровство не хватало духу! Я рада, что он мёртв… Как его только земля носила?.. Наступило молчание, которое мне нарушить было нечем, а Винсент… может не хотел меня дёргать, чувствуя, что мне и так паршиво, а может и сам не знал, что сказать.