Третья Луна Тамриэля (часть вторая).

Я не выходила из дверей ведущих из общежития, а воспользовалась щелью, которую ненароком оставил Уведомитель, когда выходил. Чтобы не привлекать внимания и чтоб меня вдруг не разглядели в этой щели, я использовала невидимость и стала слушать и наблюдать за тем, что происходит. Люсьен рявкнул на Очиву и та мгновенно смылась. Антуанетта Мари сидела на стуле у книжного шкафа, обхватив себя руками, и, смотря в одну точку, слегка покачивалась. Лицо её ещё было красным, а глаза всё ещё мокрыми. Девушка не смотрела на мужчину, испытывая к нему заметную неприязнь. Уведомитель стоял у неё над душой, молча сверля Мари взглядом. Тишина продлилась не долго, у Люсьена в принципе не хватало на такое терпения. — То, что ты устроила сейчас, — недовольно произнёс он, — меня глубоко разочаровало. — Говорил Люсьен хрипло, негромко, но строго, на грани гнева. — Ты уже порядком надоела мне с жалобами на Миру, но сейчас это перешло все границы. А жива ты сейчас только благодаря ей. Ты хоть это понимаешь? Лашанс вновь замолчал, в ожидании хоть какой-то реплики от Мари. Сама же она ничего не отвечала, лишь еле заметно дёрнулась при упоминании моего имени. У него снова кончилось терпение, и он продолжил: — Ты же прекрасно знаешь, что за нарушение любого Догмата следует смерть! Чего ты ожидала от меня после такого?! А убей ты её, чего бы ты добилась? — Справедливости. — Наконец отозвалась Мари тихим и безразличным голосом. — Какой к бесам справедливости?! — Люсьен гневно рявкнул и всплеснул руками. — Ты же этим самым сама себе яму отрыла! Надеюсь, ты отдаёшь отчёт тому, что я больше не стану доверять тебе? — Мне уже всё равно. Я могла бы сказать, что ты предаёшь меня, но нет, ты предал меня давно. С тех самых пор, как повысил её в обход меня. — Да что тебе до этого?! — Уведомитель стал уже порядком гневаться. — Тем более, ты тоже получила повышение… — Только после неё, — воскликнула Мари, посмотрев на Лашанса, — когда я сама пришла к тебе и заявила о своих правах на это! Я работала дольше неё, больше неё! Но тебя почему-то это мало волновало. — Не смей кричать, — угрожающе прохрипел Уведомитель, — отныне ты тут на птичьих правах. Я повышаю того, кого считаю нужным и тогда, когда считаю нужным… — Признавайся, ты спал с ней?! Мари резко вскочила со стула, казалось, она хотела бы вцепиться ногтями Лашансу в глаза, но слишком боялась его, чтобы хоть что-то сделать. Она лишь злостно пыхтела, стиснув зубы, смотря на него снизу вверх. — Как ты смеешь? — Прорычал Уведомитель. — А так и смею! Для тебя ведь нет разницы, кого в постель тащить! Тебе главное, чтобы тебя слушались, чтобы перед тобой падали ниц! Ну разве не так? Ведь ты намеренно это делаешь, считая, что сможешь управлять подчинённым гораздо лучше и проще, если он будет эмоционально к тебе привязан! А Банус, ты разве станешь отрицать, что он… В помещении раздался громкий и гулкий звук удара, Лашанс с силой и большим размахом ударил Мари тыльной стороной ладони, от каменных стен отдалось эхо громкого возгласа девушки. От этого звука у меня всё внутри сжалось, меня словно саму ударили, какой-то ступор охватил моё тело, и я не посмела даже шевельнуться. Она упала на пол, держась рукой за место удара, и стала негромко всхлипывать. — Ты зарвалась, Антуанетта, — холодно сказал Лашанс, — ты окончательно зарвалась. Советую тебе более не говорить ни слова, иначе смерть тебе покажется лучшим, что с тобой могло произойти. Уведомитель махнул плащом и стремительно вышел из убежища. Как только я поняла, что Лашанса точно нет и он не вернётся, вышла из своего укрытия, медленно и тихо подходя к Мари. Она плакала, держась ладонью за лицо. На пол рядом с ней упала пара капель крови, тогда я поняла, что Люсьен перестарался с ударом. В сумке у меня довольно давно были припасены бинты и платки. Достав один, я медленно приблизилась к Мари и опустилась с ней рядом. Мягко коснувшись её руки, я открыла лицо девушки, убирая её ладонь. Своим ударом Лашанс разбил Антуанетте губу. Хорошо хоть зуб не выбил. Мари смотрела на меня очень зло, но не отпихивала, а когда я стала платком вытирать с её лица кровь, она застыла в удивлении. — Зря ты так, — сказала я спокойно, — у меня никогда не стояло никаких карьерных целей в Тёмном Братстве. Мне вообще всё это не нужно. И, будь уверена, с Люсьеном у меня ничего не было. Даже близко. Даже предложений с его стороны подобных не поступало. — Я также вынула из сумки бутылёк с лечащей микстурой и протянула ей. — Видишь, до чего ты себя довела? Видишь, что он сделал с тобой? — Почему ты такая? — Мари ошарашено смотрела на меня, её губы затряслись, а покрасневшие глаза снова наполнились слезами. — Ты должна была меня ненавидеть. А ты мне помогаешь. Зачем? — Затем, что мне тебя жаль. Люсьен растоптал тебя окончательно, но ты сама приблизила это. Хотя, это бы произошло так или иначе, рано или поздно он показал бы тебе своё лицо полностью. Но ты ведь видела достаточно. — Видела. — Она удручённо кивнула и сникла. — Ты должна понять… Я люблю его. — Любишь? Даже после такого? Ты в своём уме? Он чуть не убил тебя. Ты удивляешься тому, что я помогаю тебе после попытки убийства, но при этом сама никак не можешь понять одного: между вами никогда никакой любви не было. И быть не могло. — Я не знаю. Я могла понять её отчаяние, её замешательство, крах всего, во что она хотела верить. Но никак не могла понять этого упорства, она не хотела верить в то, что происходит. Я была уверена, что, если бы Люсьен Лашанс сию же секунду вернулся и стал перед Мари извиняться, она бы всенепременно повелась и поверила. И он мог бы, но правда состояла в том, что она больше не была ему нужна. И, может быть, он держал бы её при себе и дальше, как собственность, но по его меркам она предала его. Люсьен с удовольствием придушил бы Мари, если б ему не помешали. Но для неё самой это, похоже, не было очевидно. — Не знаю, чего ты добиваешься, — сказала Антуанетта, стиснув зубы, — но я тебе не верю. Ты лицемерная обманщица. Всё делаешь ради собственной выгоды. А притворяешься кроткой и невинной. Я с самого начала поняла, кто ты и что. Я хотела держать тебя поближе, чтобы иметь возможность заранее предугадывать твои действия. — Она подняла на меня ненавидящий взгляд. — Друзей держи близко, а врагов ещё ближе, ведь так говорят? Но я просчиталась. Ты оказалась куда хитрее и изворотливее, чем я предполагала. Сразу стала искать тут удобное положение, дабы покрепче уцепиться. Оно и понятно, охмурить распределителя контрактов — многого стоит, так ведь? Он же выбирал для тебя лучшие контракты! По твоей просьбе. Я это знаю. Видела, как он работает, откладывая особые конверты в сторонку, дабы потом вручить их тебе. От слов её мне стало не просто обидно, а по-настоящему больно. В какой-то момент я считала её подругой, даже с честной мыслью звала сестрой. А она с самого начала восприняла меня не иначе, как врага. — И кто после этого ещё лицемерный? — Я с досадой смотрела на неё в полном непонимании. — Не имею представления, почему ты пришла к таким выводам. И какое вообще твоё дело до моих отношений? — Мне до тебя вообще больше дела нет. — Мари сплюнула кровь на пол и поднялась на ноги. — Больше не хочу тебя видеть. И говорить с тобой. Ты для меня больше не существуешь. Антуанетта, не глядя на меня, спешно ушла в общежитие. От обиды я сначала впала в ступор, но тут ощутила, как начало резать глаза, не в силах подняться с пола, опёрлась спиной на рядом стоящий стул. В руках я держала белый платок, испачканный кровью и флакон с целебным зельем. По щеке всё же невольно прокатилась слеза. Вдруг я поймала себя на мысли о том, что мне трудно удержать эти слёзы в себе. «В другой раз я бы на такое лишь фыркнула и молча ушла, — подумала я, рассматривая пятна крови на платке, — а сейчас… как будто не контролирую свои эмоции. Я заступилась за неё. После её попытки убить меня. Всерьёз. А получила что? Всё это уже ни в какие рамки… ни в какие…» С чувством безысходности я, борясь со слезами, уткнула голову в колени, съёжившись прямо на полу. Сколько я так просидела, не знаю, но вдруг меня мягко коснулись чьи-то руки. Я встрепенулась и увидела рядом с собой Телиндрил, которая очень обеспокоенно глядела на меня. — Сестра, что с тобой случилось? — Она взволнованно осматривала меня. — Это не твоя кровь на полу? — Нет, — сказала я, как-то безразлично, — это кровь Мари. — Мари?! О, Ситис, что случилось-то? Внутри у меня возникло странное чувство — желание рассказать, возможно даже пожаловаться. Знаю, что Винсент, если б был рядом, не оставил бы меня в этом, но его рядом не было. Зато была Телиндрил, которой мне очень сильно хотелось всё рассказать. Где-то в глубине души прокралась мысль о том, что раз Антуанетта Мари меня разочаровала, то не может ли Телиндрил быть такой же? Но я не могла подозревать в нечестности каждого, кто ко мне подходил. Тем более она точно ни разу не давала мне повода усомниться в ней. Долго не думая, я выложила Телиндрил всю ситуацию с Мари, как на духу, от начала и до конца. Эльфийка долго молчала, гладя меня по плечу, вздыхала и явно не знала, что сказать. — Не ожидала я такого от Мари, — наконец произнесла босмерка, — как теперь вообще после такого её можно считать сестрой? Если она решилась нарушить Догмат, страшно представить, что у неё вообще в голове. — Я не знаю… Я уже ничего не знаю. Поделившись с Телиндрил, я, вроде как, ощутила долю облегчения, во всяком случае от неё я не чувствовала угрозы. Она предложила мне отвлечься — выпить с ней и Гогроном в таверне. Я решила, что хуже уже не будет и приняла приглашение. Но для начала хотела зайти к Очиве, вспомнив о том, что не получила жалование. Очива была в своей комнате, как оказалось, вместе с Тейнавой. Дверь была приоткрыта, и я видела, как аргонианка ходит взад и вперёд, нервно потряхивая руками. — Теперь он будет рвать и метать, — бормотала Очива, рассказывая всё Тейнаве, — слышал крики? Надеюсь, он её там не покалечил… — А хоть бы и покалечил, — безразлично отозвался Тейнава, — как она вообще посмела так поступить. Я бы убил её. — Бесчувственный! Тебе совсем её не жаль?! — А чего её жалеть? Она сама виновата. Говоришь, она напала на Миру? Как это ещё назвать, если не предательством? Пускай радуется, что живая. — Бессовестный… — Это я бессовестный?! Это ты размякла до состояния сдобной булки! Ты Хозяйка убежища, или мамушка в приюте?! Совсем уже вместо мозгов сладкий рулет! Какого чёрта ты нянчишься со всеми?! Кончай разводить сантименты и сопли по жабрам размазывать! Это Тёмное Братство, сестрёнка, и тут нет места прощению, если нарушены Догматы! Ты не хуже меня это знаешь! — Знаю и получше! — Послышался странный звук, будто в Тейнаву прилетело что-то мягкое и небольшое. — Убирайся! — Ну и бес с тобой! Из-за двери выскочил Тейнава, как ошпаренный, и шипя сквозь стиснутые зубы, вдруг наткнулся на меня, чуть не сбив с ног. Он выпучил глаза, глядя на меня, слегка потерявшись. — Сестра? Прости. Я… эм… — Что происходит? — Я недоумённо уставилась на ящера. — А это ты у Очивы спроси! — Аргонианин явно злился и снова зашипел щурясь. — Совсем с ума сошла. Я думал, мы помирились, а эта дура капюшонами кидается! Ну и пожалуйста! Больно надо мне с тобой примиряться! — Тише, Тейнава, — успокаивала его я, — зачем так ругаться? — А вот иди сама к ней и посмотри на неё! — Он отпихнул меня и направился прочь. — Неслыханно… Что вообще с ней происходит?! Проводив Тейнаву взглядом, я неуверенно подошла к открытой двери. «Надеюсь, в меня сейчас не полетит капюшон, — взволновалась я, — как-то неловко сейчас к ней приставать с вопросами.» Но всё же я решилась постучать. Очива сидела за столом, насупившись, и дёрнулась от моего стука. — Чего тебе? — Грубо и дёргано спросила она. — Я лишь хотела взять жалование, — сказала я скромно, — за Саммитмист. И контракт… — Жалование. Саммитмист. В Скинграде. Точно. — Она подскочила со стула, подбежала к своему сундуку, вынула оттуда увесистый кошель и отдала его мне. — Шесть сотен. Ровно. По сотне за каждого гостя и сотня сверху, как премия. Бери и уходи. — Спасибо, но… — Что ещё?! — Очива была зла, в глаза не смотрела, дёргалась и рычала. — Говори быстрее, у меня дела! — Контракт?.. — Контракт… А где Винсент? — Ушёл по делу. Я думала, ты знаешь. — Опять он ничего не говорит… Провались ты в Обливион, старый… Ладно… Нет у меня контракта. Отдыхай пока. Приходи завтра… Послезавтра… Или когда там вернётся Вальтиери? Не знаю. Но сейчас уходи. Очива буквально вытолкала меня, выпроваживая из своей комнаты, после чего закрыла за мной дверь. «Что вообще с ней происходит, — недоумённо подумала я, — неужто и правда надоело изображать добренькую мамочку? Н-да… Тут действительно все сходят с ума. Медленно, но верно все теряют рассудок. Мари уже на отлёте. Эти двое ссорятся непойми с чего, хотя всегда были дружны. Кошак куда-то потерялся. А ведь я и правда давно его не видела. Ох… не хочу об этом думать. Не знаю. Я, чёрт возьми, очень надеюсь, что Телиндрил и Гогрон останутся в адеквате. Хотя, это явно не про Гогрона, учитывая, какой он психованный. Но к этому я хотя-бы привыкла. Это предсказуемо. А Телиндрил… Да она всегда разговаривала так, будто ей плевать на всё и ничто её не удивляет. Она улыбается, даже когда сердится. А сердится она раз в сто лет. Не знаю… Я уже ничего не знаю. Кому вообще верить. Но я точно знаю, что можно верить Винсенту. Вот ему я всецело доверяю. Надеюсь, он скоро вернётся.» В любом случае, плату я получила и могла спокойно пойти с Телиндрил и Гогроном в таверну. Сестра любезно дожидалась меня, вопросительно выпучив глазки. Я решила, что не хочу портить ей настроение негативными темами и постаралась настроиться на что-то положительное. Пить мы отправились в таверну «Чейдинхольский мост», Гогрон нас там уже ждал. Вернее, ждал он Телидрил, я боялась, что испорчу им свидание, так как они наверняка хотел побыть одни. Но Гогрон, кажется, был рад моему присутствию. Возможно, случившееся сегодня меня слишком потрясло, и я не смогла сдержать в себе досады, когда рассказывала Гогрону о произошедшем. Орк громко возмущался, рассыпая ругань так, что на нас оборачивались люди, сидящие поодаль. Но меня это даже позабавило. Непосредственная эмоциональность была частью его личности и шла ему, хотя эксцентричность слегка пугала. — Вообще больше не буду разговаривать с этой предательницей! — Орк утвердительно хлопнул по столу. — Я согласна, Гогроша, — кивнула Телиндрил, — но, может быть, она ещё опомнится? Отец Ужаса да направит её на путь истинный. — Да какой там путь?! Эта балда навсегда запятнала себя для семьи! Люсьен никогда её не простит! Не переживай, Мира! — Гогрон потряс меня за плечо. — Мы на твоей стороне! — Я знаю, — сказала я, мягко улыбнувшись, — спасибо. — А где Винсент, — поинтересовалась Телиндрил, — почему его не было с тобой? — Не может же он всё время быть со мной. — Я пожала плечами. — Он же мне не нянька. Ушёл по своим делам. Когда вернётся, не знаю. — А он хоть расскажет, где был? — Думаю, да. — Ты доверяешь ему? — Телиндрил говорила серьёзно и даже слегка настороженно. — Конечно доверяю! Не была бы я с ним, если бы не верила ему. — Это правильно, — улыбнулась босмерка, — в отношениях должно быть доверие! А у вас, я погляжу, отношения вполне спокойные. — Отношения? — Гогрон выпучил глаза и переводил взгляд то на Телиндрил, то на меня. — Какие ещё отношения? С Винсентом? — Да, любовь моя, — отозвалась эльфийка, — Винсент и Мира дружат также, как мы с тобой. Разве ты не замечал, милый? Они всё время вместе. Орк слегка завис, поводил глазами по сторонам и приторможенно закивал. «Неужели, они не обсуждали это? — Думала я. — Как странно. Все жители убежища между собой уже раз сто мне кости перемыли, да и Винсенту тоже. А Гогрон впервые слышит эту всем известную новость? Или он на столько не сообразительный? Хах… Что ж. Может, так даже лучше.» Телиндрил обмолвилась о том, что частенько слышала разговоры Очивы и Тейнавы и они переодически обсуждали меня, также Мари, в промежутках между разговорами о Люсьене, упоминала меня и Винсента, да и М’Радж-Дар почему-то интересовался именно у Телиндрил о том, правда ли то, что Винсент купил мне дом. — Вот ещё! — Я возмущённо негодовала. — Что значит «Винсент купил»?! Дом купила я! Винсент мне только помог его найти, а также свёл с тем, кто помог с обстановкой! И я, конечно же, безмерно ему благодарна, но на этом всё! Откуда вообще такие нелепые сплетни?! — Не обращай внимания, сестра, — махнула рукой Телиндрил, — М’Радж-Дар часто собирает про всех небылицы, и Антуанетта Мари никогда не была примером тактичности. Ну а что до меня? Я слушаю разговоры, и только. Дальше передавать я не стану, а уж тем более додумывать самой. Мне никогда особо не нравилось то, что члены нашей семьи обсуждают других за спиной. Это ведь значит, что и меня они обсуждают и не стесняются. — Она недовольно фыркнула. — Однажды Очива мне высказывала то, что я должна быть осторожнее с Гогроном… мол он «неуравновешенный». Я, конечно, смолчала, но до сих пор искренне не понимаю, какое вообще её дело. Это во-первых. — По голосу эльфийки была слышна обида. — А во-вторых, что значит «неуравновешенный»?! Она пришла к таким выводам только потому, что он лупит М’Радж-Дара за его злые насмешки? Ха… Лучше бы научила этого вредного каджита вести себя. «Да уж, я не забыла, как Очива стала гнать на Винсента, — размышляла я, — намекая на то, что мне не нужно доверять ему. Похоже, Очива стремиться контролировать вообще всё, вплоть до личных отношений каждого члена семьи.» — Не бери в голову, — успокаивал её Гогрон, — не стоит это твоих переживаний. — Это ещё что, — продолжила Телиндрил, — она и брата своего постоянно накручивает, чтобы тот делал только то, что ей надо. Но что меня пугает больше всего, так это тишина по новостям о неизвестном предателе. — Да закончилось уже всё, убийств же больше не было… — А вот и не закончилось, мой милый! — Телиндрил возмущённо помотала головой. — Убийства просто так не закончатся! Я больше, чем уверена, нам просто ничего не говорят! А почему, спросишь ты? А я отвечу: нам не доверяют! «А она мыслит относительно верно, — думала я, — но дело тут главным образом не в доверии, а скорее в том, что Чёрная Рука боится бунта и возмущений. Они хотят себя обезопасить и не уронить при этом свой авторитет, поэтому пытаются замалчивать эту ситуацию.» — По-моему, милая, — сказал недоумённо Гогрон, — ты преувеличиваешь. Сомневаюсь, что всё так плохо. Чёрная Рука в любом случае ищет предателя. Они заботятся о нас, как и полагается. — Ты прав, Гогроша, — согласилась Телиндрил, — как бы они не поступали, им в любом случае виднее, как нас защищать. И всё же, это недоверие меня настораживает. А ещё больше смущает поведение Очивы и Тейнавы, которые непойми с чего грызутся. — Ну это проблемы ящериц, — хмыкнул орк, — пускай грызутся сколько влезет, мне-то до этого что? — А из-за чего они ссорятся, — спросила я у босмерки, — ты не знаешь? — Понятия не имею. — Она пожала плечами. — Я не подслушиваю разговоров, в которых не участвую. Не то, что Мари, кстати. Вот она, я заметила, в каждой бочке затычка. При любом удобном случае пытается влиться в чьи-нибудь беседы, а когда этого не выходит, просто греет уши. Но высшим, как я считаю, проявлением бестактности, с её стороны, было буквально прикладываться к двери комнаты Очивы, когда она была там с Уведомителем. Неслыханно! Я понимающе закивала: «Н-да, ситуация в семье ещё хуже, чем думал Винсент. Никаких утешающих прогнозов, абсолютно. Всё действительно становится только хуже. А ведь это началось ещё задолго до моего появления здесь. Похоже, не жить этой семье вечно. Если не предатель всех поубивает, так потом все сами перегрызутся, когда начнётся настоящий раскол.» — Мари всяко ведёт себя подозрительно, — продолжала негодовать Телиндрил, — но она перешла все мыслимые границы. Больше я не хочу с ней разговаривать, пока она не одумается. Кто знает, может, девочка ещё покается за свой грех… Напасть на сестру! Подвергнуть опасности Уведомителя! — Эльфийка возмущённо закатила глаза. — До чего мы дожили?! Но до тех пор, она мне не сестра более! — Ну, тут я с тобой солидарен, милая, — отозвался Гогрон, — ей повезло, что Люсьен благородно пощадил её. Не понимаю, Мира, зачем ты за неё вступилась, но, знаешь, наверное, даже уважаю. Простить врага — это надо уметь. — Да не считала я её врагом, — сказала я, тяжело вздыхая, — и не считаю, скорее я очень ей сочувствую. Ей хватило ума скрывать настоящее ко мне отношение, но не хватает ума понять, что на зависти и ревности далеко не уедешь. Телиндрил и Гогрон со мной согласились. Мы постарались сменить тему и поговорить о чём-то более приятном. Я заметила, как им обоим хотелось остаться наедине, поэтому решила долго им не мешать. Пить много мне не хотелось, меня хватило всего на пару бокалов вина. Я заказала немного еды, неплохо поужинав, и, не задерживаясь, оставила влюблённых. Они, конечно, уверяли меня, что я им не мешаю, но, ставя себя на их место, я понимала, что не стоит злоупотреблять радушием. Кроме того, мне очень сильно хотелось побыть одной. До вечера я шаталась по городу, просто гуляла, размышляла, в надежде на то, что Винсент вернётся этой ночью. Придя домой, прождала его почти до утра, но заснула. Проснувшись и обнаружив, что в доме одна, я не стала расстраиваться, зная, что моя надежда на скорое возвращение Винсента скорее продиктована волнением и переживаниями после случившегося. Я понимала, что Винсент вряд ли бы вернулся так быстро. У меня не было никакого желания идти в убежище, получать контракт, как и не хотелось никого там видеть. Какая-то апатия на меня напала. Пол дня я провалялась в кровати, не думая почти не о чём. Несколько раз проваливалась в сон, а сны, скажем так, были не самыми приятными. Мне снилось, как несколько вампиров одновременно кусают меня, я пытаюсь кричать от боли, но почему-то не могу. По пробуждению, ещё долго не могла понять, сон это был или нет, я отчётливо ощущала на своём теле чьи-то зубы. Следом было видение, где я видела Тейнаву и Очиву мёртвыми, но было не ясно, что их убило. Потом приснилось, словно я иду к какой-то ферме, зайдя в которую вижу много крови на полу, но не понимаю откуда она. Проснувшись от этого сна, я попыталась встать, но меня просто одолела эта странная убийственная сонливость. Последней каплей стало вновь убийство мною Винсента, после чего я окончательно проснулась, с громким криком и жуткой головной болью. В руках и в теле в целом была слабость, я не понимала, что вообще со мной происходит, но, похоже, от эмоционального перенапряжения заплакала. Уткнувшись в подушку, накрывшись с головой одеялом, я думала только о том, что очень хочу обнять Винсента. Успокоившись, я всё же поднялась с кровати и, кутаясь в одеяло, спустилась на первый этаж. Есть мне вовсе не хотелось, никакого настроения не было, ощущала себя тряпочкой, которой протёрли всё, что только можно, а потом ещё и вытерли об неё ноги. Решив затопить камин, я уселась на медвежью шкуру в гостиной, смотря в разгорающийся огонь и стараясь не думать не о чём плохом. Мне вдруг захотелось вспомнить хоть что-то хорошее из моей жизни. В памяти стали вспышками возникать события двухлетней давности.