Третья Луна Тамриэля (часть вторая).

Было бы, наверное, неплохо, если бы, после всех тяжёлых и опасных происшествий, мне бы ещё снилось что-то приятное. Однако, нет, судьба надо мной подшутила очень жестоко, одарив меня видениями, не дающими мне покоя вот уже сколько лет. Но и к этому привыкнуть можно, особенно когда мало-помалу начинает получаться толковать эти сны. А вот появлению в моих снах Матери Ночи я вовсе не обрадовалась. Не помню, что мне снилось, кажется, убежище, куда она просто пришла и села напротив меня, смотря так пристально, будто видит насквозь. Она ухмылялась, будто знала о чём я думаю, слегка покачивая головой. Темноволосая худая данмерка в сорочке, как и в предыдущих видениях, сидела так, будто она королева, а глядела так, будто я челядь перед ней. Но челядь, судя по всему, не простая, раз уж само Её Темнейшиство снизошло до встречи со мной, уже в третий раз. Подобно графине, она не начинала разговор первой, словно я сама обязана была обратиться к ней. — И что тебе нужно опять от меня, — спросила я, без доли какого-либо уважения, — если пришла, так говори, чего хочешь? — Нет, ну вы посмотрите, — усмехнулась женщина, — она совершенно меня не боится. Более того, ни во что не ставит. — Во что тебя ставить? Твоих детей режут направо и налево, а ты ничего не делаешь. Твоя Чёрная Рука нарушает традиции, а тебе как будто побоку. Твой самый преданный последователь, служивший тебе не одну сотню лет, разочаровывается в тебе, а тебя, как будто, это вообще не волнует! Что ты делаешь, чтобы спасти свою семью?! Ничего. Сидишь тут и лыбу давишь. Я понимала, что мои претензии смотрятся для неё нелепо. Я перед ней, как собачонка перед мамонтом. Но мне это было безразлично. — Ах, какой пылкий нрав! — Мать Ночи громко расхохоталась, точно радуясь моим словам. — Это прекрасно! Хочешь, открою тебе маленький секрет? — Её голос стал тише, но лицо оставалось насмешливым. — Винсент ошиба-ается. Я слышу всё, о чём говорят мои дети. Всегда и всюду. И мне не нужно для этого убежище. Он наивно полагает, что я, каким-то образом, использую места силы, но мне это ни к чему. Вы все со мной повязаны, с самого первого своего убийства во имя моё. Я слышу мольбы тех, кто взывает к моему имени. Мать Ночи — вот ключевое воззвание ко мне, чтобы я услышала, увидела, узнала. Все разговоры, ведущиеся обо мне, мне известны. Я вижу на твоём лице удивление, и даже страх. Вот оно твоё истинное лицо, девочка. — Если ты всё слышишь, — сказала я с опаской, — выходит, ты знаешь и то, кто на самом деле предатель в семье? — Конечно, — она издала издевательский смешок, — это не была бы я, если б не знала! — Тогда какого Обливиона ты молчишь?! — Я разозлилась и вскрикнула, да, я была удивлена, но больше обескуражена. — Ты могла бы давно рассказать всё своему Слышащему! Почему ты нечего не делаешь?! — А вот это хороший вопрос. Я тебе на него отвечу. Позже. Я по-прежнему не скажу ему ничего. Кроме того, пока ты не найдёшь настоящего предателя, он не узнает ни о каких ваших планах. — То есть мы должны это делать сами?! — Я поручаю это тебе. — Она снисходительно кивнула. — Я позволяю тебе и вампиру воплотить ваш план. Вы будете выполнять мою волю, а потом, быть может, измените решение. — Изменим решение? У тебя явно что-то не так с совестью, раз ты пытаешься выдать наши планы за свой собственный приказ! Мы сделаем то, что собирались. Будь уверена. Но не «во имя твоё», не обольщайся. Я это делаю только ради Винсента. Остальное меня мало волнует. — Тверда и непреклонна. Мать Ночи смотрела на меня очень серьёзно. С её лица ушла насмешка, казалось, она глубоко задумалась. Её надменность сменилась каким-то замешательством. Вдруг Нечестивая Матрона посмотрела на меня, словно на равную. Поднялась на ноги и вновь усмехнулась. — Из тебя могла бы получиться Мать Ночи, — подметила она, — с твоим характером, упорством и способностями, ты бы и даэдрической владычицей смогла бы стать. — Меня такое не интересует. И собственных детей я бы не смогла укокошить во имя какого-то странного бога, который почему-то требует смерти. К чёрту таких богов. И тебя туда же. А способности мои уже в конец меня замучили! С радостью бы от них избавилась. — Подобно тому, как крабу не избавится от своего панциря, медиуму не избавится от своих способностей. Лицо моё вытянулось от удивления после её слов. Мать Ночи продолжала смотреть на меня так, будто понимает, о чём я думаю, и знает всё, что знаю я. Смотря ей в глаза, я несмело спросила: — Не понимаю, о чём ты вообще? — Ты — медиум, дитя моё. — Голос Матери Ночи был вкрадчив, а речь медленной, словно она объясняет всё это ребёнку. — Разные люди называют это по-разному. Провидец, предвестник, авгур. Тот, чьё сознание способно заглядывать за завесу между мирами. Таковым был Великий Император Уриэль Септим. И таких, не слишком много. Они все различны по своим восприятиям и по силе способностей. Одни не могут годами отличить сны от видений и очень многое не могут правильно истолковать, что и было с Уриэлем. Он знал всё с самого начала, но не совладал со своим даром. Его жизнь была полна мук и, в большей степени, из-за этого. Некоторые медиумы вообще не имеют видений, ибо слишком слабы, хотя и обладают широким сознанием и гибким разумом. У них развита интуиция, но зачастую такие медиумы не могут развить свои таланты дальше банального мистицизма. Но ты, пожалуй, действительно редкая жемчужина. Как и я. Я видела такое, что ни одному медиуму и не снилось! Я смогла связать свой разум с самим Отцом Ужаса! И такой любви, всепоглощающей, великой, безудержной и тёмной не было, нет и не будет ни у одного смертного в Нирне! Ситис подарил мне детей, а я вернула ему его дар, став Матерью Ночи — наместницей Его для смертных! Понимаешь, на сколько я сильна? — Она медленно подошла ко мне, глядя прямо в глаза. — Понимаешь, почему бесполезно от меня прятаться? Ты тоже можешь стать такой. Ты сильнее любого медиума, что я встречала за всю эту вечность. Не стоит пренебрегать своим даром. Твои видения буквальны, твои чувства обострены, и становятся сильнее с каждым новым видением. Тебе стоит об этом подумать. — Даже, если так, какое отношение к моему дару имеют убийства? — Не стоит говорить так пренебрежительно. Ты точно не из тех, кто боится пачкать руки. А ради цели, которую ты себе поставила, испачкать руки придётся. Прекрати думать о том, что ты совершаешь. Думай о том, ради чего ты это делаешь. — Голос данмерки стал тише. — Дам тебе маленький совет, дитя. Тебе доведётся совершить убийства тех, кого ты не сможешь счесть виноватыми. Но не поддавайся сомнениям. Ибо невинность — величайшая иллюзия жизни. Не говоря более ничего, Мать Ночи ушла, а пространство вокруг потемнело и размылось. Я проснулась, всё ещё ощущая замешательство. Находясь в своей спальне, в постели я была одна, Винсента рядом не было. Из окна светил дневной свет, я сразу поняла, что он ушёл ещё до рассвета. Я легла на спину, уставившись в потолок, и задумалась: «Медиум… Пф. И что дальше? Видала я это в гробу. К чёрту эти способности. И Мать Ночи… Она сама признала, что ничего не хочет делать. Пытается сделать вид, что поручает дело мне. То есть, она сама уже не доверяет своей Чёрной Руке? Почему тогда она их не свергнет и не выберет себе новых лизоблюдов? Ничего не понимаю. Она «наместница» Ситиса, но при этом ничего не может. Полная глупость. — Я поднялась с подушки и села на кровати. — Шут с ней. Мы сделаем за неё её работу, а потом она пойдёт лесом, вместе со своим выводком маньяков.» Уверенная в правильности своего решения, я поднялась с кровати и стала собираться в убежище. Пока нет Винсента, я вынула зеркало из комода, чтобы хотя-бы узнать, как я выгляжу. «А коса крепкая получилась, — подумала я, — и очень красивая. Кто бы знал, что Винни умеет их плести. Это так приятно. Надеюсь, мы скоро увидимся.» Собрав высушенные вещи, одевшись и взяв сумку, я вышла из дома, направляясь в убежище. По дороге туда, у меня не выходила из головы мысль о том, что я встречу сегодня Люсьена. Пятой точкой я чуяла, что змей подколодный уже ждёт меня. И я не ошиблась. В прихожей находилась Хозяйка убежища и господин Уведомитель, рядом вертелась Антуанетта Мари, которая, увидев меня, с каменным лицом отвернулась и ушла в сторонку. Люсьен Лашанс, завидев меня, довольно оскалился, тёмные глаза его уставились на меня в ожидании отчёта. — Контракт выполнен, — спокойно сказала я, кивнув Уведомителю, — все гости Саммитмиста мертвы и ни один из них до самого конца не понял, что я убийца. — Мне всё это известно, дитя моё. Это потрясающе! — Провозгласил Люсьен. — Воистину незаменимый ассасин! Сработано великолепно. Ты достойна премии, Палач. — Как Вам будет угодно, господин Уведомитель, но Вы знали, что один из гостей был вервольфом? — Нет, мне это не было известно. — Он вскинул брови, изображая удивление. — Но ты же справилась, не так ли? А значит, не о чем тут судачить. Ты проявила небывалое мастерство. И я должен выдать тебе премию, которую я для тебя приготовил. Будь любезна, проследуй за мной. Меня всё это насторожило безумно. Я не могла понять, глумиться он, или говорит серьёзно: «Но ведь ты же знал. Ты не мог не знать.» Поведение Очивы мне тоже не нравилось: глаза её бегали по сторонам, она нервно потирала руки и переминалась с ноги на ногу, на меня не смотрела и вообще отошла, как только Уведомитель потребовал пойти за ним. Тут я заметила, что нигде не вижу Антуанетту Мари. Всё это настораживало, а глубоко внутри появилось неприятное ощущение надвигающийся проблемы. Но я сделала так, как сказал Лашанс, послушно и молча пошла за ним. Уведомитель повёл меня к общежитию, следом за нами пошла Очива, на расстоянии пары шагов. Войдя в коридор, ведущий в спальни, я вдруг ощутила лёгкое головокружение, это не сулило мне ничего хорошего. Уведомитель не шёл спереди, а рядом, довольно косясь на меня, что мне не было особо приятно, но я не обращала внимания. Почти подойдя к углу стены коридора, до края моего уха донёсся очень отдалённый звук, похожий на скрип: «Странно. Словно кто-то пытается аккуратно и тихо натянуть…» В эту секунду я всё поняла. Я успела лишь показаться в проходе. За долю секунды сделала пол шага назад, по инерции, не задумываясь, преградив рукой путь Уведомителя, заставив его остановиться. Он было возмущённо глянул на меня, как вдруг, в то же мгновение, мимо нас пролетела стрела, которая крепко воткнулась в щель стены, между кладкой камней. Доля секунды. А стрела пролетела так близко, что нельзя было не понять: она попала бы мне в шею, не сделай я шаг назад. Если бы я не остановила Люсьена, то он стал бы мишенью вместо меня. Глядя на стрелу, воткнутую в стену, мне совершенно не хотелось оглядываться на того, кто стрелял. Я и так это знала. В ужасе прокручивая в голове своё видение, вновь вспомнила то ощущение, что испытала во сне, когда почувствовала стрелу в своей шее. Внутри всё съёжилось, не то от ужаса, не то от растерянности. Из состояния шока и ступора меня вывел гневный возглас Лашанса: — Да как ты посмела?! Ты напала на Уведомителя! — Нет-нет, — послышался жалобный всхлип Мари, — я не хотела! Я стреляла не в тебя… — Ах, не в меня?! — Голос Лашанса с каждым возгласом становился всё страшнее. — Значит в тёмную сестру?! Ты понимаешь, что ты сделала?! Ты хотела нарушить Догмат! Я обернулась на происходящее. Антуанетта Мари прижалась к стене спиной, медленно сползя вниз, лук выпал из её рук, рядом лежал колчан. Её голубые глаза в ужасе смотрели на Уведомителя, грозно над ней нависающего. Лица Люсьена видно не было, но звук его голоса, это рычание, этот грозный рёв, ясно давал представить эти злющие глаза. Он буквально уничтожал девушку взглядом, а та стала истерично рыдать, повторяя: «Я не хотела. Я не хотела. Я не хотела.» — Чего ты не хотела, — продолжал рычать Люсьен, угрожающе приближаясь к девушке, — или ты думала, что она будет одна? А что бы ты делала потом?! Ты хоть соображаешь, что бы я тогда с тобой сделал?! Что ты смотришь на меня щенячьими глазами, змея? Что ты скажешь в своё оправдание, ты в шаге от казни за предательство! — Я тебя не предавала! — Мари, рыдая, упала на пол. — Меня? Ты собиралась убить сестру! — К чёрту это! Почему ты так со мной жесток?! — Мари отчаянно кричала сквозь слёзы. — За что? Я всегда была верна тебе! Делала всё, что ты велел! Старалась угодить тебе! Я люблю тебя! А ты выбираешь её! Повышаешь её! Даёшь лучшие задания ей! Чем она лучше меня? Ну чем?! Что в ней есть такого, чего нет у меня?! — Как минимум терпение, — грубо ответил Лашанс, — тебе всегда не хватало именно его. А я не люблю нетерпеливых, своевольных и упрямых. — Голос его вроде слегка стих, но был таким же суровым. — Ты переступила черту. И за это поплатишься. Тебя ждёт суровое наказание, чтобы ты впредь несколько раз подумала прежде, чем совершить хоть что-то подобное. — Неужели моя преданность тебе — пустой звук для тебя, Люсьен? — Мари жалостливо смотрела на Уведомителя, с её круглых красных щёк ручьями стекали слёзы. — Почему ты вступаешься за неё? Почему так её превозносишь? Почему я не достойна того же? То, что было между нами… — Более значения не имеет! — Но ведь… Но Люсьен, как так? Я ведь тебя… люблю… — Она всхлипывала и слёзы мешали ей говорить. — Н-не поступ-ай так… со м-мной… — Прекрати это, — строго сказал Уведомитель, — и прими наказание за проступок достойно. Ты понижена в звании, а также лишена жалованья на то время, которое я сочту приемлемым. Если ты реабилитируешься, то, быть может, я верну тебе твой ранг, а до тех пор всё твоё жалование будет идти в счёт погашения твоего штрафа! Ты не получишь ни септима с выдаваемых тебе контрактов, а задания ты будешь получать наименее оплачиваемые. Это, я считаю, милосердно, по отношению к тебе, ассасин. Впредь это научит тебя соблюдать Догматы. А если нет… — Люсьен опустился ниже, поближе к Мари и перешёл на угрожающий полушёпот. — Тогда пеняй на себя. Это последнее предупреждение. Иного не будет. Одна малейшая провинность и ты даже не заметишь, как я перережу тебе горло. Надеюсь, я выразился ясно. Спектор эмоций Антуанетты менялся довольно быстро: от горького страдальческого рыдания, до полного ужаса в глазах, и наконец жгучей ненависти во взгляде. Она смотрела на Уведомителя и краснела от злости. — Раз так, тогда режь меня прямо здесь, — прорычала девушка сквозь зубы, — режь меня на куски, как хочешь режь! Но я не буду просто стоять и смотреть, как она, — Мари указала пальцем на меня, — отбирает у меня мою жизнь! С тех самых пор, как эта высокомерная пиявка появилась здесь, всё идёт не так! Она уже заняла моё место, обещанное мне, она уже стала отбирать у меня твоё внимание! А теперь ты ещё в её пользу бросаешь меня и наказываешь! И я после этого не должна пытаться устранить конкурентку?! Так я уж лучше сама удавлюсь, если не убью её! А попыток убить эту тварь я не оставлю! — Ну раз так. Люсьен резко схватил Мари за грудки и, выпрямившись, поднял её маленькое хрупкое тельце над полом, прижав к стене, она аж вскрикнула от неожиданности и страха, после чего мужчина крепко схватил её за горло и начал давить. Я поняла, что если не помешать ему, то Люсьен задушит её, а то и свернёт шею. Очива стояла в стороне, выпучив глаза, явно не собираясь ничего предпринимать. Я кинулась к Уведомителю, пытаясь не допустить убийства. — Люсьен, прошу тебя, не надо! — Я схватила его за рукав мантии. — Умоляю, отпусти, ты же убьёшь её! — Пускай все знают, что Уведомители не прощают дерзости, — рычал Лашанс, — я не потерплю такого неподчинения! Мари уже стала хрипеть и дёргаться, а лицо её начало синеть. Я вцепилась в чёрную ткань плаща Уведомителя, пытаясь хоть как-то прекратить это. Люсьен разжал пальцы, всё ещё держа девушку над полом, и гневно зыркнул на меня. Антуанетта стала кашлять сквозь хрипы. — Почему ты оказываешь непокорность? — Недовольно спросил Люсьен. — Я прошу, господин Уведомитель, — взмолилась я, — нет, я умоляю, пожалуйста, не надо убивать её! Вы достаточно наказали Мари. Теперь, я думаю, у неё не будет повода перечить Вам. Но прошу, только не убивайте. В ответ на мои мольбы Люсьен прищурился, очень внимательно на меня посмотрел, после чего ухмыльнулся и отпустил Мари. Она упала на пол, громко шлёпнувшись, скорее всего, сильно ударилась, хрипя и продолжая кашлять, попыталась взглянуть на меня. Руки Мари тряслись, глаза налились кровью, лицо было целиком красным, а по щекам текли слёзы. Уведомитель глянул на неё и издал издевательский смешок. — Посмотри, Антуанетта, — произнёс он, ухмыляясь, — она даже сейчас тебя защищает. Не знаю, глупость это, или пресловутая доброта. Как по мне, одно и то же. Но не стоит забывать об этом. Слышишь? Она спасла твою жалкую жизнь. А теперь убирайся отсюда и жди меня у выхода. Поговорим позже. И только посмей уйти. Очива! — Да, Люсьен. — Отозвалась вдруг аргонианка, встрепенувшись от ступора. — Уведи эту несчастную отсюда, — повелел Лашанс, — у меня серьёзный разговор с Палачом. — Слушаюсь. Очива подскочила к Антуанетте Мари и, подняв на ноги, стала уводить её из общежития. Мари не сопротивлялась, лишь кинула в мою сторону неоднозначный взгляд. «Она винит в своих бедах только меня, — думала я, глядя ей след, — при этом совершенно не понимая, что её возлюбленный всему виной. Будешь ты его любить после такого? Надеюсь, что нет. Может, Мари придёт в себя позже и ещё одумается.» Мне было безмерно жаль её, сердце кровью обливалось при мысли о том, в каком отчаянии нужно быть, чтобы пойти на такое. Я не знала, что теперь делать с этой ситуацией. — И зачем ты защищаешь её, — спросил Уведомитель, глядя на меня сверху вниз, — она хотела убить тебя, что это за жалкие жалостливые сантименты? — Хотела, — кивнула я, — но не убила. У неё есть причины. И Вам известно, какие. — Тебя это в любом случае не касается. — Люсьен фыркнул и скрестил руки на груди. — Она могла убить и меня. А такое я не прощаю. Но я должен благодарить тебя. Признавайся, как ты поняла, что она стреляет? — Я услышала тетиву. — Вот как. — Он задумчиво хмыкнул. — Отменный у тебя слух, надо сказать. Я знал, что у эльфов он обострён, но у тебя… что-то исключительное. Ты вся исключительна. Особенна. Незаменима. Он уже второй раз произнёс это, и у меня внутри всё съёжилось от неприязни. «Это как балансировать на лезвии ножа, — думала я, — одно неверное движение и пиши пропало. Как говорить с гадюкой, обвивающей твою ногу. Ты не знаешь, чего ожидать. И знать не хочешь.» — Незаменимых не бывает, — учтиво сказала я, опустив взгляд, — господин Уведомитель. Особенно в Тёмном Братстве. — Скромность тоже хорошая черта, — усмехнулся Лашанс, — ничуть не хуже честолюбия. Главное, чтобы скромностью не маскировалась спесь. Но хватит уже разводить полемику. Я должен тебе премию. Оплату получишь у Очивы, тебе дана хорошая сумма. А вот от меня ты получишь это. Люсьен Лашанс вынул из кармана мантии маленький мешочек и вручил его мне. В нём оказался небольшой серебряный медальон, с синим камнем, на золотой цепочке. Предмет явно был зачарован, но природу зачарования я понять не могла. На медальоне были неизвестные мне символы. Озадачено я взглянула на Люсьена, который смотрел на меня очень довольно, словно долго ждал этого момента и, наконец, дождался. — Это особенная вещица, — сказал Лашанс в ответ на моё удивлённое молчание, — слушай, медальон зачарован хамелеоном, а ты, я знаю, сведущая в невидимости. С хамелеоном всё почти также, разница лишь в том, что тебя видно, когда ты двигаешься. Но это может позволить тебе не тратить ману лишний раз. Ах да, вот ещё что… — Порывшись в кармане, Уведомитель достал малюсенький бутылёк. — Тебе может это понадобится. Это очень крепкий яд, в чистой концентрации убивает мгновенно. Хорошо работает при смешении с другими зельями, например, с зельем лечения. — Он злобно ухмыльнулся. — Представь ситуацию, когда тебе нужно кого-то отравить, при этом, чтобы человек тебе точно доверился. Подливаешь яд в бутылёк с лечащей микстурой, достаточно одной капли, и человек умрёт в течении нескольких часов, не понимая, что с ним происходит. Яд не имеет ни вкуса, ни запаха, ни цвета. — Ни тем ли ядом Вы обрабатываете яблоки, — поинтересовалась я, — могу я узнать? — Можно сказать и так. — Лашанс недовольно поджал губы. — Я не думаю, что хочу раскрывать тебе всю свою кухню. Хотя… Меня поражает твоя догадливость. Кажется, Винсент очень сильно влияет на тебя. Он уже научил тебя своим фокусам. — А это плохо? — Нет. Это вполне предсказуемо и не вызывает, лично у меня, недовольства. Однако, я попросил бы тебя быть с ним поаккуратнее. — Что Вы имеете ввиду? — Как тебе сказать. — Люсьен задумчиво отвёл взгляд. — Какая бы крепкая не была иллюзия дружбы с ним, это всё же иллюзия. У вампира, живущего несколько сотен лет, всегда есть свои мысли, свои планы и цели, которыми он не станет делиться. Ни с кем. Как бы он не втёрся в доверие к тебе, он всё ещё остаётся нежитью. Не забывай об этом. — Кто ж мне даст забыть… «Ещё один умник, — подумала я, закипая внутри, но сохраняя совершенно спокойное лицо, — снова кто-то пытается дискредитировать Винсента в моих глазах. Так и норовят стервятники расклевать того, кто слишком для них благороден. Но не по силам вам Винсент, он крепче всех вас, а вы только клювы покоцаете. И уж кому, а тебе, Лашанс, я никогда не поверю. Я скорее Мерунесу Дагоду бы поверила, чем тебе… Овца в волчьей шкуре. Но кровожаднее хищников… Да уж. В кровожадности и изворотливости тебе не откажешь. Глумливая ты скотина.» — Ты отнюдь не глупа, — снисходительно произнёс Уведомитель, — и понимаешь, к чему я клоню. Может, спать с ним и приятно, но не советую подпускать его близко. — Он пренебрежительно хмыкнул. — Хотя, что приятного в том, чтобы рядом с тобой в постели лежал труп? — Это, пожалуй, — сказала я, изо всех сил пряча злость под маской безразличия, — слишком личное, чтобы я с кем-то это обсуждала. — Тоже верно. Не могу осуждать человека за склонности. Даже если они странные. Но, надеюсь, ты услышала меня. — Всенепременно. Дав свои очень важные и нужные наставления, Уведомитель направился к выходу. «Ух как бы я надавала-то тебе по роже, — продолжала думать я, глядя ему в след, — будет ещё тут… советы давать… Как заманали уже советчики. Всё-то вы знаете. Только вот Винсент вам никому ничего не сделал дурного, чтобы вы так о нём отзывались.» Посмотрев на премию, я скинула её в сумку. Возникла мысль, что яд стоит отдать Винсенту потому, что тот будет знать, что с ним делать. Я пошла вслед за Уведомителем, надеясь услышать его разговор с Мари.