Только для его глаз

      Когда Кроули посреди ночи ворвался в приемное отделение больницы, неся на руках обмякшего Азирафеля и выкрикивая просьбы о помощи, время будто ускорилось. Со всех сторон его тут же обступили медсестры, засыпая вопросами и одновременно с этим забирая друга, а он, не отставая, следовал за ними по пятам и в панике пытался что-либо выяснить, пока кто-то – то ли еще одна медсестра, то ли врач – настойчиво не затащил его в другую комнату, несмотря на протесты. У него самого, кажется, были какие-то ранения, требующие медицинского вмешательства, но Кроули сказать наверняка не мог, потому что не особо и слушал: все его мысли были сосредоточены исключительно на Азирафеле, истекающем кровью на пассажирском сиденье.       – Вы сделали все возможное для своего друга, – сказал кто-то из медперсонала, когда Кроули в третий раз отказался присесть. – Теперь позвольте нам помочь ему, а заодно и вам.       И Кроули сдался. Ему сделали томографию, наложили несколько швов, перевязали пару ран. После чего все потеряло резкость, превращаясь в одно сплошное размытое пятно бесконечного ожидания.       Адам сам позвонил на рассвете. В ходе операции в Тадфилдском поместье Джереми зафиксировал все происходящее и отправил записи Шедвеллу, который через свои связи подключил правоохранительные органы. Лишившись транспорта, преступники не смогли далеко уйти, и всех их успешно задержали, включая Майлза Габриэля.       Всех, кроме одного. Макса найти так и не удалось. Но на данный момент Кроули это мало беспокоило.       Спустя какое-то время из операционной наконец-то появился хирург и с улыбкой сообщил Кроули, что Азирафель выкарабкался. Его перевели в отдельную палату, и ему потребуется много отдыха, но через несколько недель он должен полностью восстановиться.       После долгих уговоров и клятвенных обещаний принимать все прописанные препараты, что вдобавок подкрепилось еще и самой обаятельной улыбкой, Кроули разрешили остаться. И все вокруг затихло.       Кроули, ссутулившись, сидел на неудобном стуле, наблюдая за спящим Азирафелем, за его ангельским лицом, спокойным и безмятежным в мягком утреннем свете. Все эмоции улеглись, больше не было ни страха, ни адреналина, ни ярости, что все это время держали его в напряжении – всех их смыло волной облегчения, на смену которому, в свою очередь, пришла всепоглощающая усталость.       Он медленно моргнул, начиная уже клевать носом, когда вдруг заметил, как на его лице остановилась пара голубых глаз.       – Энтони, – пробормотал Азирафель с такой нежностью в голосе, какой Кроули еще никогда прежде не слышал.       На ватных ногах агент перебрался к кровати, присаживаясь на самый край.       – Э-эй, ангел, привет, – Кроули осторожно накрыл ладонью руку друга и кивнул в сторону прикроватной тумбочки. – А я тут тебе виноград принес.       Азирафель проследил за его взглядом, а затем рассмеялся тихим, но полным жизни смехом, и хотя Кроули надеялся именно на такую реакцию, он вдруг почувствовал, как на глаза все равно навернулись слезы.       – Ох, мой дорогой, – Азирафель перевернул его руку и обхватил своей, – ты чего?       – Ничего, – ответил Кроули, всхлипывая. – Все... в полном ажуре.       Он не хотел говорить ни о Максе, ни о квартире интенданта, сгоревшей дотла, ни даже о шраме, который навсегда останется у того на плече. Главное – Азирафель сейчас здесь, жив и здоров, а все остальное не имело никакого значения.       – Если все в полном ажуре, – продолжил мягко настаивать Азирафель, – тогда почему глаза на мокром месте?       Кроули опустил взгляд на большой палец, нежно поглаживающий тыльную сторону его ладони.       За последние несколько дней в нем скопилось столько напряжения, что теперь его тело буквально умоляло о разрядке. Это чувство ему хорошо было знакомо – естественный побочный эффект шпионской работы, обычное дело, и с годами он научился справляться с ним, как правило, самостоятельно. За исключением Матеры – тогда был самый худший случай такого рода и тогда Азирафель оказался рядом с ним. Он держал его в своих объятиях, утешал и заверял, что никогда не оставит одного.       Азирафель сдержал свое слово, и за все эти годы ни разу не нарушил обещание. Теперь же настала очередь Кроули быть для него опорой, а еще – наконец-то рассказать правду.       Он был в долгу перед ним.       – Да потому что ты чуть не умер у меня на руках, вот почему, – буркнул Кроули. – А если бы не дай Бог ты... Проклятье. Я должен был сказать тебе это гораздо раньше, – он глубоко вздохнул и произнес, – Я люблю тебя, Азирафель. Я так сильно люблю тебя и, черт возьми, как же боюсь потерять.       Когда Кроули снова посмотрел на своего друга, сияющая улыбка, озарившая лицо того, была совсем не тем, что он ожидал увидеть.       – Ну вот, – сказал Азирафель, – теперь ты понимаешь, каково это.       Кроули раздраженно фыркнул, вытирая слезы.       – Очень вовремя ты решил поумничать, Фелл.       Азирафель молчал и продолжал улыбаться, и в этой звенящей тишине до затянутого пеленой сознания Кроули наконец дошел смысл его слов.       – Стоп, что ты сейчас сказал?       Азирафель мягко сжал его руку.       – Я сказал: теперь ты понимаешь, каково это – видеть, как человек, которого ты любишь, едва не умирает у тебя на глазах. Ну, за исключением того, что мне пришлось пройти через это как минимум с десяток раз больше, чем тебе.       Кроули приоткрыл рот.       – Хочешь сказать, что ты...       – Да.       – ... любишь меня?       – Разумеется, я люблю тебя, Энтони Кроули. Скрывать это все эти годы у меня, кажется, не очень хорошо получалось, разве нет?       В одно мгновение у Кроули перед глазами пронеслись все жесты, украдкой брошенные взгляды, покрасневшие щеки, все совместно проведенное время и все слова, что он слышал или читал от Азирафеля, истинный смысл которых он никогда раньше не понимал. А особенно ярко в его памяти всплыло отчаяние своего друга той ночью в его квартире после миссии в Королевском оперном театре.       – Я, конечно, догадывался, что ты ко мне неравнодушен, – наконец признался он, – но не думал, что... ну, нет. Любить меня – это уже другое дело.       – Полностью с тобой согласен, – ответил Азирафель, по-прежнему улыбаясь. – Совершенно другое.       Они молча смотрели друг на друга, пока Кроули вдруг не выпалил:       – Все, ангел, к черту. Прямо сейчас мне очень срочно нужно тебя поцеловать.       И поскольку Азирафель всегда умел удивлять его, когда Кроули решительно наклонился к нему, друг уперся рукой ему в грудь и мягко отстранил. Кроули застыл, растерянным взглядом наблюдая, как с лица Азирафеля медленно исчезает улыбка.       – Прости, мой дорогой, – пробормотал Азирафель. – Ты себе даже представить не можешь, как сильно это нужно мне. Но я не могу.       – Почему?       – По той же причине, по которой я и покинул твою квартиру после звонка Габриэля тем вечером, когда мы ходили в оперный, – Азирафель зажмурился, прерывисто выдохнул, а затем, собравшись, снова открыл глаза. – Я не хочу стать еще одной зарубкой на столбике твоей кровати.       На секунду Кроули показалось, что он ослышался.       – Чего? Азирафель, все совсем не...       Ладонь крепче прижалась к его груди.       – Пожалуйста, выслушай меня. Последние несколько дней были непростыми, мы с тобой оба находились под большим давлением, и мне бы очень не хотелось, чтобы ты сейчас на эмоциях принимал решения, о которых позже будешь жалеть.       – Я бы никогда...       – Я всего лишь прошу тебя не торопиться и немного подумать обо всем этом, о нас, – продолжил Азирафель, и в его голосе уже отчетливо слышались нотки отчаяния. – Поверь мне, Энтони, несмотря на мои чувства к тебе, я бы предпочел остаться твоим другом и жить с мечтами о большем, чем стать твоим любовником на одну ночь и потом всю жизнь мучиться, понимая, что никогда больше этого не испытаю.       Кроули нахмурился.       – Ты что, репетировал?       – Репетировал, – Азирафель отвел взгляд и убрал руку. – Я влюблен в тебя уже очень давно, Энтони. И как бы я ни хотел, чтобы этот день когда-нибудь наступил, одна только мысль о нем уже пугала меня.       – Понятно, – протянул Кроули, не сумев скрыть обиду в своем голосе. – Выходит, ты все еще мне не доверяешь.       – О, мой дорогой, – глаза Азирафеля, наполненные слезами, снова встретились с его, – я готов доверить тебе свою жизнь. Но это совсем другое. Я десять лет был твоим интендантом и примерно столько же другом. Я уже сбился со счета, сколько раз становился свидетелем твоей страсти в интрижках, смелости в драках и азарта в хождении по краю. Я знаю шпиона, как и знаю человека под маской. Именно поэтому я люблю тебя. И именно поэтому никогда не говорил тебе об этом. Потому что боюсь, что мы хотим разного. Ты человек действия, Энтони. Тебе нужны адреналин, скорость, новизна, а я... я не... я ведь просто...       Азирафель запнулся на полуслове и замолчал, а Кроули продолжал смотреть на него, ощущая, как внезапно снова накатывает усталость.       Кроули не пытался увиливать от правды, он прекрасно понимал, откуда ноги растут. Азирафель прав: так он жил с подросткового возраста, убежденный, что именно в этом заключается его истинное предназначение, считая именно этот путь подходящим для себя. И пускай в последнее время он начал сомневаться в правильности своего выбора, все еще оставались вещи, в которых агент не был уверен. Например, способен ли он вообще посвятить себя тихой и спокойной совместной жизни с кем-нибудь. Единственное серьезное обязательство, которое он когда-либо брал на себя, это служба в МИ6, но даже там частенько позволял себе вольности. А разрушать отношения с Азирафелем, дав обещания, которые не сможет выполнить, Кроули не хотел. Он и так уже наобещал на две жизни вперед.       Однако вся эта неопределенность не пошатнула его твердой уверенности в одном.       – Я сделаю, как ты просишь, и хорошенько все это обдумаю, – отбросив на мгновение ноющую боль в груди, Кроули мягко коснулся щеки Азирафеля. – Но независимо от того, каким будет мое решение, ты должен знать, что я действительно люблю тебя, Азирафель. В этом я уверен точно, потому что никогда и ни к кому не испытывал ничего подобного.       – О, Энтони...       Теперь настала очередь Азирафеля не сдерживаться, и Кроули инстинктивно раскинул руки, притягивая его к себе нежно и бережно. Азирафель спрятал слезы в изгибе его шеи, крепко обхватив за талию и вцепившись в рубашку на спине, а Кроули в ответ молча обнимал своего друга так же, как Азирафель обнимал его самого в том крошечном номере итальянского отеля много лет назад.       С любовью.       И как только можно было быть таким слепым.       Убедившись, что дыхание Азирафеля выровнялось, Кроули прижался поцелуем к его виску.       – Я поеду домой, немного посплю, – прошептал он ему на ухо. – Но я на связи, если тебе вдруг что-нибудь понадобится, договорились?       – Договорились.       – В любое время, по любому поводу. Я серьезно.       – Я знаю. Спасибо.       Кроули осторожно помог ему улечься обратно, затем натянул на свое лицо улыбку.       – И учти, Фелл, попытаешься выписаться из больницы раньше времени – пеняй на себя.       Азирафель робко улыбнулся в ответ.       – Очень сомневаюсь, что до этого дойдет. Скорее уж сам попрошу, чтобы меня подольше здесь подержали.       – А вот это правильно. Береги себя, ангел. Скоро увидимся.       – И ты береги себя, мой дорогой.       Кроули тихо прикрыл за собой дверь, затем привалился к ней спиной и глубоко вздохнул.       – Мистер Кроули!       Открыв глаза, он увидел мужчину, который чуть ранее латал его, жестом подзывающего агента к себе. Кроули послушно последовал за ним в кабинет, где на столе были разложены распечатанные результаты сканирования. Экспертом в медицине Кроули, разумеется, не был, но уже видел похожие рентгеновские снимки раньше, и мог сказать, что в этих явно ничего хорошего не было.       – Чем вы зарабатываете на жизнь, мистер Кроули? – спросил доктор, как только они сели за стол.       – Я садовник, – не раздумывая, ответил Кроули. – Борюсь с сорняками и пятнами на листьях.       Мужчина задержал внимательный взгляд на его лице, явно не купившись на ложь.       – В таком случае, я настоятельно рекомендую вам сменить профессию, мистер Кроули, – наконец сказал он, подталкивая к нему результаты. – Потому что, боюсь, ваш организм долго работы с такой обработкой не выдержит.       Кроули уставился на бумаги перед собой, рассматривая снимки своего изувеченного тела, и понял, что впервые в жизни ему нужно отнестись к этому серьезно.       Он знал, что рано или поздно это произойдет: другие врачи неоднократно предупреждали его об этом. Как и отчетливо ему вспоминались крики Азирафеля: «Эта работа – не твоя жизнь! Остановился бы ты хоть на секунду, глядишь, тогда бы до тебя дошло!»       Может, ему действительно пора завязывать, пока не стало слишком поздно. Париж и инцидент на крыше были предупредительным выстрелом, к которому он отказался прислушиваться, и отчасти из-за этого недавние события чуть не обернулись трагедией.       Может, Шедвелл был прав, и пришло время задуматься об отставке.       – Спасибо за совет, док, – сказал он, собирая результаты и вставая. – Обещаю подумать об этом на досуге.       – Сделайте больше, мистер Кроули, – крикнул ему вслед доктор, – и бросайте это садоводство!

***

      Само возвращение в свою квартиру живым и относительно невредимым уже показалось Кроули настоящим чудом. Как только он переступил порог, к нему сразу же подбежал Джеймс, довольно мурлыча и мяукая. Кроули дал ему большую ложку паштета, а затем поплелся прямиком в душ. После этого он завалился на кровать, даже не потрудившись задернуть шторы, и моментально отключился.       Последнее, о чем он подумал, был Азирафель и ощущение его тела, теплого и живого, в своих объятиях.

***

      Кроули резко проснулся, подскочив на месте и напугав Джеймса, который прижимался к его ноге. Бормоча извинения и щурясь от слепящих лучей заходящего солнца, Кроули нащупал свой телефон и выругался, увидев время. Он быстро набрал номер, который ему дали в больнице, и замер в ожидании. Азирафель ответил после третьего гудка.       – Алло?       – Ангел. Это я.       – Ох, здравствуй, мой дорогой. Как ты?       Кроули провел рукой по лицу, стараясь не обращать внимание на укоризненный взгляд Джеймса.       – Порядок. Хотел сегодня еще раз к тебе заехать, но проснулся буквально только что. Прости.       – Не нужно извиняться, дорогой. Я рад, что ты выспался. Судя по твоему виду, тебе это явно было необходимо.       – Совсем все плохо было, да?       – Ну-у, я видел тебя в состоянии и похуже. Помнишь Северную Корею?       Кроули фыркнул.       – Конечно же, я помню Северную Корею. Меня пытали в Северной Корее. А еще я помню, что, когда вернулся, ты целую неделю со мной в молчанку играл.       На другом конце линии раздалось возмущенное аханье.       – Неправда!       – Очень даже правда. Да-да, а потом в качестве извинений потащил меня в Рулс.       Между ними повисла тишина.              Теперь, когда Кроули знал о чувствах Азирафеля, он смог под другим углом взглянуть на все их совместное прошлое, смог понять истинную природу его страха потерять агента. И еще это открыло ему глаза на то, что действительно было важно.       Кем бы ты ни был, жизнь – это всего лишь игра с неопределенными шансами, но в ней, как и везде, можно найти способ сократить до минимума вероятность проигрыша, и Кроули решил, что пора сменить свою стратегию.       – Я решил уйти, – заявил он, поглаживая по голове Джеймса, который теперь разлегся у него на бедре.       Произнести эти слова вслух оказалось гораздо проще, чем он себе представлял.       Он думал об этом всю дорогу домой этим утром. Кроули по-прежнему любил свою работу, по-прежнему не имел ни малейшего понятия, чем другим ему заняться в жизни, но, возможно, в этом и был смысл – попробовать с этого момента начать жить по-другому. Он был уверен, что со временем разберется с этим, как и всегда.       – Ты действительно этого хочешь? – спросил Азирафель после паузы.       – Честно? Не знаю. Но мне кажется, что пора. Да и какой в этом смысл, если ты больше не мой интендант?       – Кроули...       – Да шучу я, ангел, – он закинул руку за голову и поудобнее устроился на подушках. – Ты теперь будешь называть меня по фамилии, когда злишься?       Он услышал, как Азирафель прочистил горло.       – Признаюсь, это весьма заманчиво, но я, если что, всегда могу вернуться к ней и на постоянной...       – Нет-нет. Мне нравится, когда ты называешь меня по имени.       – Ох. Ну, тогда... хорошо.       Кроули улыбнулся. Он готов был поставить кучу денег на то, что Азирафель сейчас весь раскраснелся. И с радостью заплатил бы еще больше, чтобы увидеть это своими глазами.       В самый первый раз Энтони сорвалось с губ Азирафеля прерывистым вздохом, когда его тело прижимали к столешнице, а Кроули исследовал кожу интенданта губами. Использование имени стало знаком близости. Близости, которой Кроули жаждал уже долгое время. И поскольку теперь они больше не коллеги...       – Ну все, хватит болтать обо мне, – сказал он. – Расскажи лучше, Дон Диего де ла Вега, как ты себя чувствуешь?       Кроули услышал недовольное фырканье и легко представил себе закатывание голубых глаз, которое, несомненно, за этим последовало.       – Я в порядке, – ответил Азирафель. – Немного устал, но в порядке. Днем заходили Анафема с Ньютоном. Они мне обо всем рассказали, в том числе и о том, что Максу Дурбану удалось скрыться. А еще Шедвелл, похоже, настоял, чтобы возле моей палаты дежурил офицер, но мне кажется, это совершенно ни к чему. На данный момент Дурбана, скорее всего, больше волнует собственная безопасность, чем месть.       Кроули облегченно выдохнул, но решил не упоминать кошмар, который ему только что приснился, где разыгрывался этот самый сценарий. Азирафель, наверное, был прав, но от Макса можно ожидать чего угодно, особенно после его попыток все-таки поквитаться с Кроули.       Кроули действительно не помешало бы позвонить Шедвеллу и обязательно послать цветы. Тот, конечно, распсихуется, но ведь главное – внимание, и мисс Поттс будет рада.       Азирафель продолжил, на этот раз гораздо тише:       – Еще Анафема рассказала мне о моей квартире...       Кроули крепче сжал телефон. Ему в самом деле следовало проснуться раньше.       – Мне очень жаль, Азирафель. Если я могу чем-то помочь...       – Можешь, вообще-то. Я хотел попросить тебя заглянуть к моей соседке, миссис Ормерод, и узнать, не видела ли она Джеймса. Я очень...       – Ох, точно! Сейчас, ангел, подожди секунду!       Кроули выпрямился на кровати, а объект разговора уставился на него своими большими золотистыми глазами. Агент расплылся в улыбке.       – Что такое?       – Включаю громкую связь, – объяснил Кроули, поднося телефон к коту. – Давай, скажи что-нибудь.       – Я не понимаю. Какое это имеет отношение к...       Джеймс оживился и мяукнул, услышав голос хозяина, теперь внимательно разглядывая телефон, будто пытался понять, откуда идет звук.       – Джеймс?       Кот снова мяукнул. Из динамика послышался резкий вздох, затем всхлип, и Кроули быстро прижал телефон обратно к уху.       – О, Слава Богу! – сказал Азирафель дрожащим голосом. – Я все время думал о нем, надеялся, что он сумел спастись от пожара и где-нибудь спрятаться... Что случилось?       Кроули почувствовал, как сдавило горло от этих болезненных воспоминаний.       – Как только начался пожар, он пробрался на задний двор миссис Ормерод. А когда я приехал к твоему дому, она подошла ко мне и предложила забрать его к себе. И я согласился. Иначе я просто не мог поступить, понимаешь. В тот момент я действительно думал, что ты...       Он по-прежнему не мог заставить себя произнести это вслух. Кроули снова опустился на спину и прикрыл глаза. На другом конце линии Азирафель шумно втянул воздух.       – Спасибо тебе, Энтони, за то, что позаботился о Джеймсе. И за то, что заботишься обо мне.       – О чем речь, ангел, конечно.       – Я люблю тебя.       Сердце Кроули пропустило удар. И хотя они уже все обсудили, уже все вынесли на поверхность, слышать это от Азирафеля все равно казалось чем-то нереальным. К тому же, ему все еще предстояло принять решение.       На секунду он позволил себе мысленно перенестись в будущее, где уже привык слышать от него эти слова, и понял, как сильно ему это нравится.       – И я тебя люблю, ангел.       Последовал еще один резкий вздох, затем Азирафель спросил:       – Ты завтра придешь?       – Если ты хочешь.       – Хочу.       – Тогда я завтра приду.       Мгновение Кроули прислушивался к дыханию Азирафеля, представляя его здесь, в собственной постели, с его нежной улыбкой и лучившимися теплом глазами. В его памяти всплыла та самая первая улыбка, которую он увидел на этом добрейшем ангельском лице в тот день, когда они встретились в подвале МИ6, а потом – все известные ему вариации этой улыбки: застенчивая, самодовольная, вежливая, восторженная, теплая – и вдруг его осенило с ослепительной ясностью.       Именно этого он и хотел.       Азирафель, улыбающийся рядом с ним. Не только как лучший друг, но и как партнер. Сегодня, завтра и, если можно, пожалуйста, всю оставшуюся жизнь.       Он понял, что, в своей странной манере, в глубине души уже давным-давно сделал этот выбор, уже давным-давно посвятил себя ему, им. Да, конечно, за последние десять в его жизни присутствовало немало мимолетных любовных связей, но был только один человек, с которым он регулярно делил еду и напитки; один человек, с которым он ходил на прогулки и путешествовал; один человек, которому он дарил подарки и которого приглашал на оперу; один человек, на диване которого он с удовольствием соглашался спать.       За последние десять лет никто не был для него так важен, как Азирафель Фелл.       – Спокойной ночи, ангел, – наконец прошептал он.       – Спокойной ночи, мой дорогой, – прошептал в ответ Азирафель.       И когда Кроули отключил звонок, он уже знал, что ему нужно делать.

***

      На следующий день Кроули, как и обещал, приехал в больницу. Он принес с собой несколько книг (включая «Преданный садовник» – ну так, на всякий случай), букет цветов (тщательно подобранные желтые и красные тюльпаны) и новенький мобильный телефон (с фотографией Джеймса, где он свернулся клубочком на диване Кроули, в качестве заставки).       Первое, что он увидел, войдя в палату, – это сияющая улыбка Азирафеля.