Белоснежка

Громкое и частое дыхание – все, что я слышу. В ушах предательски звенит, а на глаза наворачивается тупая злость. Я не насчитываю и половины суммы, но продолжаю упрямо пересчитывать, будто громадная ошибка в числах – результат моих бурных эмоций, а не тупой (безобразно тупой!) оплошности. Я впиваюсь ногтями в плечо, но бить и винить, кроме себя, некого. Отвернув голову и стиснув зубы, я моргаю, сбрасывая на щеки горячие слезы. Я уже достаточно чётко вообразил реакцию Алисы и Влада, когда заявлюсь на порог с этими жалкими пятиста рублями! Уже достаточно четко представил, как рассыпаются их надежды и каким ублюдком я становлюсь в их глазах. —Чего ревешь? Поднимаю мокрые глаза на зеркало, где вместо слез блестит холод, а вместо стиснутых зубов сияет злая ухмылка. —Отошёл на минуту, а ты уже в сопли. —Они нашли заначку. —Еще раз? Я показываю тощую пачку денег, впившись в отражение злым взглядом. —Вот! Вот всё, что осталось блять! Моя рука вытирает мои же щеки. Я опускаю деньги в карман и умоляюще смотрю на свое отражение. Его губы кривятся в гадкой ухмылке. —Выблядки. Они получат по заслугам и ты об этом позаботишься. —Я? —Да, ты, — он опускает мою руку в карман, где пальцы обжигаются металлической рукояткой, —я лишь напоминание о твоих возможностях. О том, что будет, если причинить тебе боль. —Я не ты, я не умею… —Не неси бред, Артем. — его зловещий голос закрадывается в уши. — У тебя не раздвоение личности. Все это время ты действовал сам, но ответственность почему-то начал перекладывать на меня. Я стою на коленях, уткнувшись в зеркало лбом, будто бы в грудь обладателя этого сильного уверенного голоса. То ли я схожу с ума, то ли чувствую, как кто-то бережно перебирает мои волосы. —Раз тебе так угодно думать, что мы разные, валяй! Думай! Это все равно неправда! Но чтобы ты начал хоть как-то действовать, я так и быть скажу, что лично пойду поговорю с этими уродами. Я облегченно вздыхаю. —Не трогай отца, он не виноват. —Вот ещё! Этой скотине нужно втащить в первую очередь. — отражение целует меня в макушку и дрожью рассыпается по телу, точно вместе с поцелуем овладевает не только руками, ногами, но и мыслями. — Или ты забыл, по чьей вине сдохла наша мамаша? Я поднимаюсь, уверенно вытирая щеки. Нащупываю в кармане нож и скалюсь в хищной улыбке. Действительно, чего это я размазываю сопли, когда можно размазать пару лиц по стенке. Отражение понемногу сглаживается с реальностью,и вот я вижу себя в своём привычном расположении духа. Бледный, побитый, с отросшими волнами черных волос и дьявольской ухмылкой.

***

Влетев на кухню, я с размаху врезаю отцу в челюсть. Болезненно простонав, он валится на пол,схватившись за лицо. Мужчины замирают в нерешительности, будто ожидая, что моя злость обойдёт их стороной, но, расправившись с родителем, я набрасываюсь на Глеба и его дружков. Кухня для восьмерых слишком тесная, не развернуться, но это никак не мешает мне выхватить из кармана нож и с ненавистью отбивать от себя страшные исколотые руки. Я валю Глеба на пол, но тут же получаю ногами по рёбрам. Громко шипя и корчась, пытаюсь прибить этого подонка, но он лишь весело скалится, явно осознавая свое преимущество. —Мои парни знают толк не только в наркотиках. — он резко переворачивает меня на лопатки, угрожающе шипя прямо в ухо.— Крот просил передать тебя живым, но я не могу отказать себе в удовольствии услышать твои крики! Со всей силы я бью его ногой в грудь, а сам кое-как вскакиваю на ноги. Тяжело дыша налетаю на него всем своим телом и впечатываю в деревянные ящички. С горохом падают с плиты грязные кастрюли и сковородки, звонко бьется посуда, а я продолжаю бить тощее лицо, параллельно отбиваясь от пьяных приспешников. —Где мои деньги, мразь?! —Уже давно в обороте, придурок! – Глеб хватает меня за грудки и швыряет в стену. — Из-за твоих дрянных друзей мне блять опасно появляться в городе! Ты уничтожил мой заработок и заплатишь за это! Я ухмыляюсь, выставив вперёд окровавленный нож. Дыхание сбито, тело ломит тупая боль, но я держу в поле зрения всех шестерых, готовых наброситься по приказу хозяина и разорвать меня на кусочки точно дворовые собаки. Я истерически смеюсь такому сравнению, потому что кроме смеха мне ничего не помогает унять инстинктивный страх перед Глебом и его шайкой. Странно, что только когда он прижал меня к полу, я вспомнил обо всех его изнасилованных жертвах. —Ну давайте, подонки, нападайте! Не стесняйтесь! Я всех пырну! Только, будьте добры, по очереди! Пьяные, неуклюжие, они набрасываются на меня толпой. Под нихуевым всплеском адреналина мне удаётся зацепить ножом парочку животов и лиц и даже обездвижить двоих. Когда торчки в наркотическом дурмане – будь их сотня, справиться гораздо легче. Но сейчас… Глебу удаётся ударить меня поддых и повалить на пол, прижав щеку к острым осколкам разбитой тарелки. Я стискиваю зубы от резкой боли, но не издаю ни звука. Мужчины наваливаются сверху, придавливая меня своим блядским весом. Мне трудно дышать. В глазах темнеет, губы жжет кровь, во рту противный металлический привкус. Глеб сжимает мои волосы. —Признаю, в сравнении с прошлым разом ты не такой жалкий, но в тот раз у тебя были мозги позвать на помощь товарищей. — он наклоняется ближе, забираясь под майку и намеренно придавливая болезненные синяки. — Но какой смысл безмозгло геройствовать на пороге смерти? Я жмурюсь то ли от боли, то ли от омерзения, то ли от громкого смеха. —Черта с два я умру, тварь. —Я передам тебя Кроту за достойные деньги и специально останусь посмотреть на твои мучения. Насколько мне известно, своих жертв он убивает… Я харкаю ему в лицо, за что получаю болезненный удар по щеке. Несколько толстых липких рук шарят под майкой, продолжая удерживать мои ноги и руки. Я вырываюсь. Я сука бьюсь изо всех сил, но кроме как «выдохнуться» ничего не получается. Глеб лично уродует осколками мое лицо. Кажется, выходка с харчой ему не зашла. Как жаль, что я повторяю ее ещё и ещё, пока он в бешенстве не подскакивает на ноги, смачно врезав мне ногой по лицу. Я хриплю, сплевывая кровь. Он с превосходством придавливает сапогом мою истерзанную щеку. —Мудила! Тебе смешно?! Я посмеюсь, когда… —Эй, ты, конченный. Один мощный (а главное неожиданный) удар битой и Глеб ударяется о стенку, обсыпая всех проклятьями. Передо мной яркой вспышкой мелькают рыжие волосы, и я облегченно вздыхаю: Алиса! Псы не успевают отпустить меня и ввязаться в драку, как Алиса со всей силы бьет их лысые головы, точно теннисные мячики. Один за одним они в беспамятстве валятся на пол, но кто-то особо стойкий (и, очевидно, бессмертный) пытается вырвать биту из ее рук, за что получает внезапный разрез вдоль лица. Кровь хлещет фонтаном, кухню заполняют мучительные стоны, Влад буднично зевает, вытирает лезвие карты о штаны. —Сорян, парни, ничего личного. —Встать сможешь? — Алиса помогает мне подняться. — Блять, выглядишь хуево. Я опираюсь на ее плечо, с ехидной ухмылкой оборачиваясь к поражённому Глебу. —Кажется,ты сам говорил, что связываться со мной опасно. —И не ошибся. — Гриша выходит изтёмного коридора с ухмылкой, держа вдруг задрожащего диллера под дулом пистолета. — Пару слов напоследок? —Нет, пожалуйста… Глеб начинает так услужливо блеять, что я не могу наблюдать за этим жалким зрелищем без злорадной полуулыбки. Я даже заставляю себя держаться на ногах самостоятельно, лишь бы увидеть, как его недалекий мозг размажется по стенке. Лишь бы убедиться, что эта тварь мертва. За все свои грязные слова и преступления. Гриша с совершенно невозмутимым лицом спускает курок и слезные мольбы убийцы обрывает громкий выстрел. Лицо Глеба застывает в безобразной маске ужаса и становится совершенно не похоже на то самодовольное, которое пару минут назад сыпало угрозами. Стеклянные глаза застывают в животном ужасе, рот чернеет как и дыра во лбу, извергающая фонтан крови. Минуту мы стоим молча. Брызги крови стекают по стенам, окнам, холодильнику… она пачкает даже зашуганных псов, которые думают, будто их ожидает та же участь, что и хозяина. Было бы больше патронов, я бы не пожалел их на этих выблядков. Какими же они сделались шёлковыми, увидев пистолет в действии! —Молитесь, черти, — предупреждает Алиса, сдувая с глаз чёлку, — может Бог будет к вам более милостив. —Бога нет, зай, — усмехается Влад, натянув на глаза большие жёлтые очки, — иначе мы бы не оказались на этом днище. —Я знаю. Мне кажется даже дьявол не допустил бы существования этого места. —Дьявол как раз таки здесь. — Влад целует Алису в губы, переведя взгляд на Гришу. — Но он на нашей стороне. Она улыбается и, взяв его за щеки, жадно впивается в губы. Мою победную улыбку стирает с лица жуткий вопль под столом. Я присматриваюсь. Мужчина катается по полу, мучаясь в диких приступах то ли агонии, то ли шока. Все его дело дёргается в неестественных конвульсиях, а взгляд (совершенно пустой взгляд) смотрит в пустоту, беззвучно крича о помощи. Прихрамывая, я подхожу к Грише. —Сколько патронов? —Четыре. —Убей его. — я показываю на отца и отворачиваюсь. —Там ему будет легче.

***

С трудом разлепив глаза, я пугаюсь: кругом так темно, что первая мысль, вспыхнувшая в сознании – я все-таки умер. Медленно ворочаю голову, шипя от резкой боли. Нет. У мёртвых точно так не ломает тело. Я жив, но стоит ли это такой радости? —Блять… —Лежи спокойно. Не в твоем состоянии ворочаться. Я прищуриваюсь, старательно пытаясь разглядеть Алису в кромешной тьме спальни. —Ты здесь, а… Влад? Илья? Гриша? —Все в порядке. — ее пальцы бережно зарываются в мои волосы. — Илья спит, Влад с Гришей пошли выносить трупы. Я устремляю туманный взгляд в потолок. Я все прекрасно помню, вот только с осознанием мозг запаздывает. Глеб мёртв? Мой отец…тоже? —Твоё лицо это полный пиздец, — осторожно шепчет Алиса, гладя меня по голове, — я сделала все, что могла, лишь бы ты не подцепил какую-нибудь дрянь. —Что? —Ты весь в йоде и зелёнке. —Заебись… — превозмогая боль с кислой миной, обнимаю ее обнажённую талию и закрываюсь носом в живот, — спасибо… —Я попросила парней заскочить в аптеку за обезболом. Потерпи. —Ты лучшая. Ее тёплые губы ласково касаются моего лба и на секунду я вспоминаю маму. Но только на секунду: не хватало еще ко всему моему «счастью» начать изводиться бессмысленными воспоминаниями. Не хватало снова увидеть ее длинный силуэт в черном углу, впившийся пристальным взглядом в мою душу. —Алис, ты уже в курсе? —В курсе чего? —Ну… Я собираюсь с духом, чтобы выговорить правду, как дверь резко открывается и на кровать запрыгивает Влад. Усевшись по-турецки, он швыряет мне таблетки и бутылку воды. —Не благодари. —Ты нормальный? — Алиса стреляет в него хмурым взглядом. — Посмотри, он весь побитый. —Так а я что? Я ж наоборот обезбол принёс. —Калечить его ещё больше не обязательно. —Сорян. — поправив краденные очки, Миронов помогает мне сесть и выпить таблетку. — Выдыхай, мы эту гниду в канаву бросили, а твоего отца рядом с твоей матерью прикопали. —Спасибо. Пару минут мы молчим. Пару минут и я решаю признаться. Это даётся мне тяжело: заплетается язык, путаются мысли, бешено стучит сердце. Я опускаю голову, чтобы не видеть их лица. —Отец нашёл нашу заначку. Полтысячи – все, что от нее осталось. На нее можно купить билеты, еду и даже немного нормальных шмоток, но остальное… извините. Напряжённая тишина убивает. Я поджимаю разбитые губы, наслаждаясь жгучей болью, заглушающей тяжесть вины и, возможно, звонкую пощечину, которая последует с минуты на минуты. Но я заслужил. И если не удар по лицу, так что-то большее. —Это ты из-за этого так взбесился? — Влад поднимает мою голову, в его глазах – странное удивление, граничащее с насмешкой. — Из-за ебанных пятиста рублей?! —Я все верну. Обещаю. —Он не об этом, — Алиса берет меня за запястье, — самое страшное мы уже пережили, разве нет? —Ну, думаешь, твоя жизнь стоила этих денег? Я недоуменно смотрю в их лица. Влад горько усмехается. —Да поебать на эти деньги, Тем. Поебать! —Да почему? —Потому что! — он вскакивает в какой-то странной радости. — Потому что сколько бы мы не имели в кошельке, ни за что не вернули бы тебя с того света. —Да, ты дороже любых денег. Я смотрю на них с подозрением. Что за заготовленные фразы и реакции? Разве так реагируют на кражу огромной суммы и облом беззаботного будущего? Кажется, я знаю гения, надоумившего их на такие мысли. —Ну и где он? —Кто? —Тот, благодаря кому вы не собираетесь разорвать меня на кусочки. Влад спрыгивает на пол и, подбросив зажигалку, закуривает. —Вообще-то он наоборот разрешил тебе вмазать, но мы сжалились. —Да, с тебя явно хватит. Я виновато смотрю на них из-под челки. —Я всё верну. Влад делает пару затяжек, отвернув голову к окну. Алиса становится рядом с ним и аккуратно обнимает руку. —Сначала поправься. —Вот именно. Они стоят молча около минуты, а потом, так и не проронив ни слова, оставляют меня одного в полной темноте холодной комнаты. Я тоскливо усмехаюсь. Уж лучше бы они дали мне пощечину, чем разыгрывали этот блядский спектакль, будто бы им насрать на украденные деньги. Ну нихуя не насрать же. Конечно это больно вот так тупо упустить возможность, когда она маячила перед носом. Да ещё по вине друга! На месте Влада и Алисы я бы точно разорвал себя вклочья. —И что мне делать? Тихий вопрос в пустоту без шансов на ответ. Но не в моем случае. —Очевидно, сделать то, что ты обещал. По телу прокатывается волна мурашек. Голос твёрдый и холодный, с явной насмешкой. Как бы не отрицал, но я знаю его как свой собственный. Привычка размышлять вслух уже стала моей неотъемлемой частью. Как и Белоснежка. Отворачиваюсь к стене, будто это поможет скрыться от него. —Легко сказать. Где мне взять тысячу? —А ты не соображаешь? — он ложится сзади, обнимая мои плечи. — Сходишь к Диме на день рождения. Может будет хоть какая-то польза от этого кретина. —Просить у него деньги?! Ты в своём уме?! —Ну попроси у Костяна или Улика. — подсознание беззаботно ведёт плечами. — Последний кстати сам предлагал. —Ну не тысячу же! —Для них эта тысяча как для тебя копейка, придурок, — он поправляет пластырь на моем носу, — или как ты думаешь возвращать? Ты виноват. Ты должен расплатиться. И чем быстрее, тем лучше. Я громко вздыхаю, накрывая лицо подушкой, но тут же, матерясь, отбрасываю ее в сторону из-за неприятного жжения. Белоснежка насмешливо цокает. —Попросишь. Терять тебе все равно больше нечего и некого. —Блять, ты не… —Некого, Артём. Те, кого реально жаль проебать спасли твою жизнь и чудом не послали нахуй. Так что позаботься о том, чтобы вернуть им деньги. Плакса. —Иди блять к черту. Я раздражённо отмахиваюсь, но, снова словив болевой спазм, плотно сжимаю губы. Кряхтя и мыча, переворачиваюсь. Ну когда блять этот обезбол начнет действовать! Лежу, слушая, как воет ветер. От каждого порыва кожа покрывается мурашками, а зубы сжимаются до боли в челюсти. Окно закрыто, но отопления, как и воды, у нас нет. Так что холод уже стал постоянным гостем. Промучавшись до дурацкого озноба, я заставляю себя протянуться за одеялом в ногах. Боль в теле понемногу отпускает и вот я лежу, укутавшись с головой, и прокручиваю разные мысли. Но о чем бы не думал, все сводится к одному…к тому, кто все ещё не вернулся и, почему-то, жуть как задерживается. —Заебал. Сбрасываю одеяло, поднимаюсь и ощупью пробираюсь в коридор, минуя кухню, утонувшую в табачном дыму. Оттуда доносятся звуки жарких поцелуев и сдержанные стоны. Все это я по привычке игнорирую. Набрасываю куртку и спешу в коридор. А оттуда и на улицу. Кругом кромешная тьма и только редкие фонари заливают заснеженный Бурелом тоскливым жёлтым светом. Куда он блять исчез? Спрятав руки в карманы я иду к стадиону. Там огибаю школу и, сделав большой круг, оказываюсь на границе Гнилого места. Оно даже ограждено забором, в котором давно сделали дырки. Пару минут я молча смотрю в пустоту по ту сторону. Колючая пурга бьёт мне в лицо, ветер забирается под куртку. Я морщусь и раздражённо сжимаю в кармане разряженный телефон. Здесь тоже нет. Да и что бы ему делать в Гнилом месте? Я поворачиваюсь, тупо топча снег прямо под мигающим фонарём, в свете которого вихрем кружатся снежинки. Может, он уже давно дома, пока я рыщу по Бурелому как последний придурок. Какого черта я вообще вышел? Раздраженный собственной тупостью, я бреду обратно. Бреду, пока по чистой случайности не замечаю знакомую шапку. Странно, что я вообще заметил ее на таком черном пятачке около старой школьной калитки. Гриша лежит в снегу так неподвижно, будто спит. На секунду у меня останавливается сердце. —Блять, ты нормальный?! — хватаю его за шиворот, пытаясь поднять на ноги. — Поднимайся! Быстро! У него чертовски ледяные руки. Замерзшие белые ресницы и застывшая на синих губах улыбка. —Снеж? — он отвратительно хрипит. — Ты вовремя. —Ты издеваешься? Он опирается на мое плечо, перекинув руку через шею. Я крепко беру его талию и помогаю идти, как вдруг он сдавленно мычит, сгибается пополам, прижимая к себе запястье. Я тревожно бегаю глазами в поисках проблемы. —Что? Что такое? —Тихо. Я сейчас… —Гриша. —Все нормально, —он выдавливает из себя спокойствие, колотя зубами, — все нормально, рука просто, слишком сильно ее… пошли дальше. Я недоверчиво хмурюсь, но все-таки решаю оставить расспросы на потом. Сейчас главное без «сюрпризов» миновать половину Бурелома и вернуться домой. Блять, я будто знал, что нужен ему именно сейчас! Он же мог… —Давай я возьму тебя на руки. Гриша слабо усмехается. —Успокойся, Снеж. У самого живого места нет. А я просто замёрз. —У тебя рукав в крови, придурок блять. Его губы дергаются в слабой полуулыбке но сам он ничего не отвечает. Его жутко трясет, и меня в месте с ним. Вот только меня от страха, что одной минутой позже и… —Говори со мной. —М?... —Говори. Я хочу слышать тебя. Хрипло не хрипло похуй. Только говори. Пожалуйста. Гриша крепко сжимает моё плечо. —Пару минут назад я думал, что это конец. Я не нашёл в себе сил встать, будто тело разом запротестовало против жизни. — он горько усмехается. — Мне нельзя видеться с друзьями зимой, это слишком… —Слишком? —Слишком тяжело…. Взгляни, какие сегодня звезды. Такие яркие. Я бросаю быстрый взгляд на небо и действительно: оно все мерцает яркими вспышками далеких горошин, рассыпанных по бесконечной чёрноте в хаотичном порядке. Ветер дико развевает волосы. Гриша улыбается так, что у меня рвётся сердце. —Я верю, что они там. Кирилл и Слава. Вы бы подружились. Они были славными. —Ты бредишь. —Если бы. Если бы, Тем. Мы идём медленно, насквозь продуваемые холодным ветром. —Я верю, что умершие там. Наверху. Сияют для тех, кто здесь. Поэтому звезд так много. Я не верю в космос. Я не хочу. Он вдруг заходится в ужасном приступе сухого кашля и шмыгает заложенным носом. Блять, нет, только не простуда… хотя с его сумасшедшими выходками простуда – просто счастье! Надеюсь кроме головы он ничего не отморозил. Ближе к дому беру Гришу на руки. Он упрямо сопротивляется, но, истратив последние силы, все-таки расслабляется, прижавшись ледяной щекой к моей шее. —Снеж. —Что? —Я побуду слабым. —Будь. — беру его крепче. — Кем хочешь, только не прекращай говорить, ладно? Мы почти пришли. Ещё немного и все будет в порядке.