Белоснежка

Целый час мы сидим на кухне. Несколько банок пива неплохо развязывают язык, и я со слезами вываливаю Грише практически все, что довело меня до ручки. Он сидит напротив, задумчиво слушает, держа кусок замороженного мяса у разбитого носа. Рядом – открытая банка пива и полупустая пачка «Винстона». —И после этого он не звонил? —Нет. —И не писал? Я отрицательно мотаю головой. Зная Диму… минимум день он будет думать, минимум два принимать решение и глядишь к концу года так ничего не решит, но и не напишет. Разойтись молча – лучший вариант для нас обоих, но чем больше я думаю об этом, тем сильнее кружится голова и тем больнее бьется сердце. Тянусь за сигаретой. Гриша следом. Кухня снова тонет в едком дыму, обволакивая наши тёмные силуэты. —Я знал, что ты оказался здесь не просто так, но история с казино, верховным судьей и его сыном конечно впечатляет. —А то, что я гей? —Не очень. —Серьёзно? —Мне абсолютно насрать, кто тебя трахает. Ну или трахал. Не знаю, решится ли Дима на такое еще раз. Вдруг отец скажет, что у тебя СПИД. Швыряю в него первый попавшийся овощ. Гриша ловит с издевательской улыбкой. —Что? Дима сам придет к такому выводу? —Не смешно. —Кто смеется? — подбросив помидор вверх, Гриша ловит его и отправляет мне обратно. — СПИД не смешно, а вот брезгливость богачей просто умора. —Я был таким же? —Почему был? Небось до сих пор брезгуешь. Снова швыряю в него помидор. На этот раз попадаю прямо в разбитый нос. Гриша морщится и громко шикает. Я извиняюще поджимаю губы, но тут же получаю ответочку. Тоже в нос. Сука. Этот придурок победно ухмыляется. —Еще один урок – никогда не верь противнику. —Это нечестно. —Забудь о честности, Белоснежка, — он смеряет меня расслабленным взглядом, но вдруг удивлённо вскидывает брови, — стой, что, серьёзно? Прикрываю нос ладонью, чувствуя, как струится горячая кровь меж пальцев. Гриша откладывает мясо в сторону, поднимается, вооружается салфеткой и запрокидывает мою голову за волосы. Я щурюсь от резкого света лампочки, держа навесу растопыренные окровавленные пальцы. —Бля, да просто вытри. —Да не дергайся. Гриша наклоняется к моему лицу и, скрутив салфетку, аккуратно делает затычку. —Что у тебя с носом? Я ж не сильно бросил. —Слабое место. —Фингал у тебя тоже конечно не фонтан. —Замолчи. —Плохо мясо держал что ли… —Гриша, если я буду слышать ваш секс, то завтра ты ночуешь на улице. Я резко дергаюсь, ударяясь головой о стену. Женщина в теплом белом халате и копной спутанных волос смеряет меня равнодушным взглядом. —Симпатичный. Как зовут? —Артем, — неловко бурчу я, почесывая побитый затылок. —Я Мария. Мама Гриши. Извините, что помешала, я быстро, — она открывает холодильник, берет минералку и, взглянув на стол, недовольно хмурит брови, — блять, Гриш, пиво? Не позорься. Достань мартини. —А он разве есть? —Что за тупые вопросы? – женщина грациозно плывет в сторону выхода. — Я так понимаю, с девочками ты завязал. Гриша хитро усмехается. —Пока что. —Ну ты знаешь, мне-то все равно. Правило одно – своя комната и тихо. Если отец узнает… —Мам, я в курсе. —Тогда хорошей ночи. Как только она скрывается в темноте квартиры, я бью Гришу в бок. Он весело смеется. —Твое лицо – что-то невероятное. —Не смешно нахуй! —Да расслабься, она тебя не запомнит. —Я думал ты натурал! —Секс – удовольствие. Какая разница, с кем его разделяешь, — он снова берет меня за волосы, снова запрокидывает голову и делает вторую затычку, — мартини кстати есть. Хочешь? —Хочу. Когда кровь останавливается, мы перебираемся в комнату. Свет не включаем, довольствуемся жёлтым фонарем с улицы. Гриша разливает алкоголь по стаканам. Я плюхаюсь на матрас, заваленный горой грязных шмоток. —Твоя мама точно меня не запомнит? —Алису не запомнила. Тебя тем более. —Ты спал с Алисой? —Два года назад, когда она уже тут освоилась,— он подает мне стакан, сам садится рядом, — если тебя так волнует моральная сторона, то с Владом они еще не встречались. —Не волнует. —Неужели? —Ты же сам сказал, что секс – удовольствие, — опустошаю стакан одним глотком, чувствуя постепенное подавление сознания, — может действительно нет разницы, когда и с кем. —Здесь, в Буреломе, точно. Стресс, драки, учёба, в вашем случае еще и борьба за существование - алкоголь и сигареты не всегда надёжный вариант. Я поднимаюсь. Шатаясь беру бутылку и под внимательный взгляд Гриши пью прямо с нее, демонстрируя отсутствие всякой брезгливости. Протягиваю ему. Он без вопросов повторяет мои действия. Сознание мутнеет все больше, взгляд замыливается, руки и ноги перестают слушаться. Пару раз я чуть не падаю. С трудом снимаю рубашку и швыряю ее Грише в лицо. —Спасибо, она мне не помогла. Все равно блять сравнили с мусором. Он усмехается, вальяжно развалившись на матрасе. —Тебя все ещё ебет мнение какой-то богатой шишки? —Да, ебет. —Может, у тебя есть какие-нибудь другие поводы загоняться? —Может и есть. Гриша садится, уставившись на меня пьяным взглядом. —Например? —Видел фотку морщинистого мужика в подъезде? —Видел. Дал Илюхе задание разрисовать ее фломастерами. —Дима чудом вытащил меня из его притона. Я ни черта не помню, что там случилось, но тот ужас…помню прекрасно. Гриша задумчиво вертит в руке пустой стакан. —Скорее всего этот тип сейчас ошивается в соседнем квартале. Гнилое место называется. Обычный Бурелом наркоманов на дух не переносит. —Какая блять разница. Мне все равно страшно. —А от меня ты что хочешь? —Чтобы научил защищаться. —Ты на ногах едва стоишь. —И что? —И то, что тебя одной левой уложить можно. —А ты попробуй. Гриша поднимается. Находит в темноте мои блестящие глаза и решительную улыбку. Усмехается. —Ну давай, Белоснежка. Если так рвешься. Смешно конечно, но я нападаю. Не проходит и секунды как меня прибивают к стенке. Побитое тело отзывается ноющей болью, но я продолжаю бездумно размахивать кулаками, пока не чувствую холодное лезвие внизу живота. Меня пробивают ледяные мурашки, и я инстинктивно замираю на месте, прекратив дышать. Гриша довольно усмехается. —Ну и чего встал? Одно движение и тебя пырнут. —Блять откуда… —Только не говори, что ждал предупреждения. —Ладно, я понял. —Что понял? — Гриша скользит тупой стороной ножа по моему ребру. — Делай что-нибудь. От колотой раны как бы умирают. Я пытаюсь отпихнуть его, но алкоголь в крови не позволяет этого сделать. Так что попытки освободиться выглядят максимально жалко. В конце концов я обреченно вздыхаю, чуть ли не плача. —Да не знаю я блять как… в драке меня точно убьют первым. —Начнёшь реветь – так и подавно. Соберись. —Да. —Теперь хватай мою кисть. Нет, двумя руками. Да, вот так. Теперь уводи в сторону, как можно дальше от себя. Послушно выполняю. Вполсилы правда, но Гриша тоже не сопротивляется по настоящему. —Теперь висни на руке всем телом и тарань меня плечом к стене. Сильнее. —А дальше? —Что угодно: бей головой, коленом в пах, кусай, хватай за волосы. Выбирайся. —Понял. Гриша атакует еще раз. И ещё, пока у меня хоть как-то не получается уводить от себя лезвие. Мой учитель светится довольной улыбкой. Нож исчезает в его кармане также неожиданно, как и появился. —Выдыхай, больше не буду тебя кошмарить. —И всегда он у тебя был? —Всегда. —Никогда не видел. —Я бы на твоем месте радовался. Гриша успевает поймать мое пьяное тело в самый последний момент, но, не удержавшись на ногах, мы оба валимся на матрас. Я раскидываю руки в стороны, заходясь в приступе безудержного смеха. Вот так, с самой вершины грохнуться в самый низ. Как двусмысленно в моем случае. Но сейчас не страшно и даже не мерзко. Сейчас падение ощущается как полет, как бесконечная свобода от правил, предрассудков, страхов и морали. Как что-то настолько грязное и аморальное, что усугубить попросту нечем. Вдоволь отсмеявшись над своей участью, я притягиваю Гришу за затылок и нахожу в темноте его губы. Он не противится, только растерянно улыбается и без лишних вопросов наклоняется ближе. Алкоголь подогревает поцелуй, раскаляет тела и обезбаливает все синяки и ссадины. Гриша целует грубо. Так, что сразу понимаешь: кроме страсти и похоти в том, что сейчас происходит ни черта нет. Но как-то и насрать. Даже на то, что без всяких прелюдий его рука уже в моих брюках, а моя – под его майкой. Секс теряет для меня всякую сокровенность и интимность. Я трахаюсь не ради удовольствия, а ради какой-то мизерной вероятности, что хотя бы этой ночью буду свободен от мыслей и переживаний. Что не буду чувствовать ничего, кроме накатывающих волн возбуждения, мокрых губ на горячей шее, теплых рук, влажных тел и других прелестей. Что смогу забыться в темноте, в чужих руках, в вещах на матрасе, в полнейшем алкогольном беспамятстве. Шмотки летят в сторону, расстояние между нами сокращается, раскаленные тела липнут и тянутся друг к другу точно магниты. Мы трахаемся среди хлама, вонючих вещей, тетрадей и бутылок. И это вдруг кажется мне пиздец каким романтичным. Я позволяю Грише обездвижить мои руки, переплести пальцы, жадно целовать шею, спускаться ниже и трогать везде, где ему вздумается, лишь бы возбуждение продолжало ударять в голову и бить тело приятной дрожью. Без сил падаю спиной на гору шмоток. Резкая боль вдруг пронзает спину. —Блять!... —Что такое? Мычу в ответ что-то невнятное, кривя лицо. Гриша поворачивает меня на бок, потом обратно с извиняющейся улыбкой. В его руках маленькая кнопка. —Повезло, что не на остриё. —Блять, что эта хуйня делает у тебя в кровати… —Без понятия, — он усмехается и одним движением сгребает все вещи на пол, — ты кстати лежал на кожуре мандарин и на моих грязных спортивках. —Мне сейчас так похуй, ты бы знал… Гриша наклоняется к моему лицу, но вдруг отводит взгляд в сторону. —Бежит, гад. —А? —Да вон, таракан в углу. Я резко подскакиваю, крепко вцепившись в его твердые плечи. Гриша смеется. —Что, кошмарят тебя? —Блять! Прихлопни! —А как же завтрак? —Гриша, твою сука мать! —Да расслабься, не укусит. Его пальцы пробегают по моей влажной спине, руки толкают вниз, скользя по бедрам и вот я снова под ним, мну простынь, жадно хватая ртом раскаленный воздух и ерзая на одном месте от приятных судорог, неравномерно бьющих по всему телу. Глупо наверное отрицать, что мне до дрожи приятно.

***

Гриша прерывается, тяжело дыша мне в шею. Я наконец разжимаю его плечи, но не отпускаю: бережно глажу, считая пальцами странные выпуклости под сбитое дыхание и сумасшедшее биение сердца. —Что это? Он ловит смятенное выражение моего лица и, тихо усмехнувшись, трется щекой о мое плечо. —Драки, Белоснежка. Боевые шрамы. —В драках так не ранят. —А ты много знаешь о драках? —Я не тупой.  —В таком случае до тебя уже должно было дойти, что я не хочу обсуждать эту тему, — он поднимает голову и с уставшей улыбкой поправляет мои вспотевшие волосы, —ладно, раз так смешно дуешь губы, то расскажу про шрам под ребром. —Где? —Под ребром. Не видел что ли? Я вопросительно поднимаюсь на локте. Щурюсь, пытаясь в кромешной тьме рассмотреть место, куда тычет Гриша. —Хотя рассказывать особо нечего: лет есть назад возвращался со школы. Крот со своими нариками загнали в подворотню и пырнули. —Крот? —Ну этот, блять, хитрожопый мудила. Только не говори, что не в курсе. —Откуда мне быть в курсе? — аккуратно щупаю светлый рубец прямо под нижним ребром. Гриша падает на подушку, на ощупь тянется за штанами и начинает копаться в карманах. —Крот из Гнилого места. За деньги и дозу делает все, вплоть до убийства. Так что не советую туда соваться, особенно если ты уже насолил нарику, чье фото сейчас уродует подъезд, — Гриша достает пачку сигарет и зажигалку, закуривает, — у них связи крепкие, так что серьёзно, совет - держись подальше. Я пристраиваюсь рядом, жестом требуя сигарету. Гриша делится. Пару минут мы лежим и курим молча, медленно выдыхая дым в обшарпанный потолок. За окном вовсю воет вьюга, в стекла ломится сильный ветер. В голове пусто, но именно этого я и добивался. Бездумно смотрю вперёд, потом перевожу взгляд на Гришу. Слегка кучерявая шевелюра, несколько синяков вперемешку со шрамами, спокойный взгляд и уйма багровых пятен. Сердце совершенно спокойно. Внутри ничего кроме жуткой усталости. —Спасибо. Мне легче. Гриша ловит мой расслабленный взгляд и, пробежавшись глазами по обнаженному телу, довольно усмехается. —Это было неплохо.

***

Утро наступает слишком быстро. Я с трудом разлепляю глаза с дикой болью во всем теле. Кусая губы, переворачиваюсь на другой бок. Голова ноет так сильно, что я чуть ли не скулю, пытаясь подняться. —Дим… блять… голова… —Я уже все принес. Минералка рядом. Таблетка с ней же. Шумно выдыхаю, зарываясь носом в его шею. —Пиздец…так хуево… —Еще бы, столько вчера высосал, — он гладит меня по голове, — ну ничего. Пей таблетку и все пройдёт. Тебе ещё предстоит великое осознание. —О чем ты? —Даже не знаю. —Нет, правда… — удивлённо вдыхаю его запах, —ты что, сменил парфюм? —Так, ладно, Белоснежка, это уже не смешно. Я замираю в немом оцепенении. Больная голова с трудом сопоставляет факты. Результат охуительный. Причём в самых ужасных смыслах. Виновато отодвигаюсь с диким желанием провалиться сквозь землю. Закрываю лицо руками, собираясь с мыслями и параллельно превозмогая раскалывающуюся головную боль. —Блять…прости. —И все? —А что еще? —Драка, скандал, обвинения… —Нет…— кривясь от боли, переворачиваюсь на спину и мучительно сжимаю волосы, чуть ли не скуля от своего конченного поступка, — ты то тут при чем? Гриша садится, удивлённо хлопая глазами. Кажется, он всерьёз ожидал, что я обвиню его во всем случившемся или с психами хлопну дверью ну или на худой конец дам пощёчину. Но единственный, кому здесь нужно врезать - сейчас тупо смотрит в потолок, пытаясь принять вчерашнюю ночь за окончательное решение: с Димой покончено. Вернувшаяся трезвость убеждает, что все вышло как нельзя лучше: больше никаких игр с надеждами и чувствами, никаких «из нас еще может что-то получится», никаких «все наладится». Я изменил. Ни о каком пути назад не может быть и речи. Мозг не приклонен даже перед навзрыд плачущим сердцем, которое метается из стороны в сторону в своей маленькой реберной коробке, отчаянно отрицая произошедшее. Дима обустроился там еще в десятом классе, а сегодня ночью я лично вышвырнул его оттуда вслед за вещами. Теперь сердце кровоточит от утраты как от сквозного пулевого ранения. Ему больно. А мне никак. Просто до жути пусто.  Выпиваю таблетки и со скрипом зубов ложусь обратно. —Спасибо. Я уйду, как только полегчает. —Как скажешь, — Гриша запрыгивает в штаны, берет несколько тетрадей, учебник и кричит мне уже за дверью, — я если что пока на кухне. —Ладно. Только когда он уходит позволяю себе свернуться клубком и жалостливо обнять свои плечи. Скажи я Артёму годичной давности, что зимой буду вот так вот бесхозно умирать от похмелья на старом матрасе среди использованных презиков и прочего хлама, он бы рассмеялся мне в лицо. А если бы я еще добавил, что трахался не с Димой, так вообще бы за живот схватился. Но брезгливую мину все равно бы скорчил: как так, секс, не с Димой, да еще и на какой-то «помойке»? Артем, ты в своём вообще уме? Как можно говорить такую гадость, даже в шутку? Ах, Артем. Было бы хорошо, будь все это глупой шуткой. Ну или на худой конец дурацким сном, от которого я бы очнулся в своей огромной спальне, увешанной яркими постерами. Мне вдруг все вспоминается. И эти постеры с фильмами, и белые стеллажи с книгами, и мой любимый уголок рисования, и мамины цветы, мирно греющиеся под теплым солнцем, и мой огромный письменный стол и даже аквариумные рыбки: Пиксель, Микки, Амиго, Тонни… я вдруг осекаюсь, с горечью осознав, что не помню дальше. Месяц за месяцем, неделя за неделей, день за днем моя лучшая жизнь неумолимо вытесняется из памяти. Сегодня я не помню имена своих рыбок, а завтра не вспомню тех, кто наблюдал за ними вместе со мной: Моих лучших друзей: Улика, Костяна и… Я шумно втягиваю носом воздух и, прикусив нижнюю губу, обнимаю себя как можно крепче.

***

Горячей воды пока нет, но мне не впервой довольствоваться холодной. Главное хорошенько себе вообразить, что в спину хлещет кипяток, тогда эти «закаливания» терпятся в разы легче. Ледяная вода отрезвляет, но мне по-прежнему плохо. Чуть лучше, чем было на матрасе и чуть хуже, чем будет вечером, если я снова не возьмусь за бутылку. Опираюсь на раковину, с отвращением изучая собственное отражение, отмеченное болючими синяками и фиолетовыми засосами. Впервые вижу такую картину: Дима никогда не оставлял следов на видных местах, дабы избежать тупых вопросов, а какой-то мать его Гриша даже не подумал об этом! И как мне теперь идти в Академию? А если встречу Алису или Влада? Они-то сразу смекнут, что к чему. Тут даже водолазка нихуя не скроет. Все предельно ясно. С мокрых волос вода мерно капает в треснутую раковину, а я все никак не оторвусь от Артема по ту сторону зеркала. Слишком бледный, с черным финалом, опухшим носом, покусанными губами, чересчур отросшими волосами и до жути заебанным взглядом. Я тяжело вздыхаю, обреченно свесив голову. От Артема ни черта блять не осталось. Теперь я просто… —Нормально все, Белоснежка? Я поворачиваю голову. —Блять, быстро выйди. Я вообще-то голый. —Да вижу я. Кончай убиваться перед зеркалом. Сахарок и прочее уже на столе. Я недоуменно изгибаю бровь. Гриша со вздохом улыбается. —Да брось, не наркотики. Обычный сахар со сметаной. К блинам самое то. —Дай мне пару минут. —Ладно. Только я кое-что заберу. Он тянется через меня и сгребает две единственные бритвы в свой карман, послав мне теплую улыбку. Я обиженно хмурюсь. —Даже не собирался. —Все так говорят, а потом находишь их в ванне со вскрытыми венами. Я провожаю его высокую фигуру угрюмым взглядом. —С чего бы мне вскрывать вены? —Да хрен знает, что ты будешь делать здесь, в полном одиночестве разглядывая себя в зеркале. —Терпеть блядское похмелье, вот что. —Голова так и не прошла? —Не особо. —Ладно, сейчас принесу еще таблетку.

***

Мы сидим на холодном бортике ванны, расслабленно покуривая сигареты. Серый дым обволакивает обнажённые торсы, клубится в волосах и слегка смазывает пространство. Я отрешенно смотрю сквозь эту лёгкую дымку, понемногу собирая мысли в кучу. —Ты не опоздаешь? —Мне ко второй, —Гриша выдыхает в потолок, — так что ещё могу с тобой посидеть. —Да не обязательно. —Так хочешь грызть себя в одиночестве? —Так хочешь послушать как я себя ненавижу? —Что угодно, только не про твоего слабохарактерного принца, — он протягивает мне тлеющую сигарету, — на трезвую голову я могу переварить все, но не твои сопли по нему. Я рывком забираю у него сигарету. —Дима не слабохарактерный. —Да, прости, я слишком приуменьшил. Бесхребетный слюнтяй и тряпка. С размаху я влепляю звонкую пощечину. Странно, но Гриша позволяет это сделать. Он бы с лёгкостью мог перехватить мою руку и заломать ее назад до резкой боли в лопатке. Но вместо этого тупо закуривает новую сигарету и смотрит на меня с довольной ухмылкой. —Вот тебе прямое доказательство. —О чем ты? —Ты ударил меня. —И? —При этом зная, что я сильнее. —Да. —И что я с лёгкостью могу дать нехилой сдачи. —Да. —Зачем? —Прекрасно знаешь. —Давай, скажи вслух. Язык не отсохнет. Я сжимаю кулаки. —Ты оскорбил дорого мне человека. —Вот, а тебя вчера не просто оскорбили, а буквально смешали с дерьмом и обоссали сверху, — Гриша выдыхает дым мне в лицо, — а он и пальцем не пошевелил, чтобы хоть как-то заступиться. Теперь соображаешь? Никотин режет глаза, приходится отвернуться. Мне нужно время, чтобы переварить эти дурацкие жизненные уроки, которые снова пырнули ножом под самые ребра. Слишком прямо и слишком резко. Не знаю, о чем думаю, пока резкая перемена в голосе Гриши не отвлекает. Он тепло улыбается, едва касаясь моих плеч. —Но ты не спеши с выводами. Может у богачей другие морали, а я, дурак такой, ничего не понимаю. —А может ты и прав? —А может ты свое мнение сформируешь? Я пихаю его локтем, но тут же жалею об этом, кривя лицо от неприятной боли. Гриша усмехается. —Точно, ты напомнил мне про мазь. —Что, ее нет? —Откуда? Остатки аптечки вчера на Влада спустили. —Я куплю. —Договорились, — Гриша прекращает курить и прячет пачку, — так чего ты там еще загонялся? Какие-то картины? —Ебучий просмотр.

***

Мы успеваем обсудить всю хуевость ситуации, в которую я вляпался со своими долгами и даже пытаемся найти выход. Гриша задумчиво чешет подбородок. —Понедельник прямо край сдачи, да? —Да, но с меня требуют в субботу. —Это через три дня. —Да я блять в курсе. —Может попросишь кого-нибудь нарисовать за деньги? —Гриша хитро лыбится. — У тебя вроде они есть и, кажется, не мало. —И для чего я тогда поступал? —Мне откуда знать? Тяжело вздыхаю, угрюмо теребя пальцы. —Я мечтал об этом с самого детства. Кружки рисования, школы, курсы, экзамены. Поступление должно было стать самым грандиозным событием в моей жизни. —Но? —Но в день, когда мою фамилию внесли в списки учащихся, ее же вычеркнули из мира обеспеченности. —Только не говори, что из-за этого ты засунул свою мечту в жопу. —Нет… но когда появились проблемы похуже вот этих «о нет, я что поеду домой на метро, а не на такси», то я… Гриша не сдерживается и взрывается звонким смехом. —Вы там что, настолько все ебанутые? —Ты не понимаешь. —И слава богу, — он смахивает выступившие слезы, — такой бред, аж передергивает. —Согласен. —Гриша, твои блины уже остыли. Держи. Лохматая женщина в халате, которую я видел вчера в полумраке на кухне, преобразилась почти до неузнаваемости: аккуратная укладка, хотя такое изобилие длинных кудрей очень сложно уложит аккуратно… белый свитер в голубую полоску и длинные сережки – совсем не соответствуют уже сложившемуся у меня образу алкоголички. От удивления я разеваю рот, а Гриша прекращает ржать, протягивая руку за тарелкой. —О блять точно. Спасибо, мам. —Приятного аппетита, — она посылает нам прекрасную улыбку, — я сегодня в ночную. Отца не будет. Квартира ваша. —Окей. —И постарайся не приводить сюда Миронова. Не очень хочется жить в будке или выплачивать кредит, в который твой Влад конечно же нас втянет. —Не переживай, я дам ему по шее. Мама усмехается, но совсем не весело. —Ладно. Хорошего вам дня. Еды кстати нет, так что сам думай, чем кормить гостя, — она переводит взгляд на меня, — уж извини. —Я понимаю. Ничего страшного. —Удачной смены, мам. —Ага. Люблю целую вас обоих. Она закрывает дверь, а Гриша с аппетитом ставит в раковину тарелку блинов и блюдце сметаны. Уголки моих губ ползут вверх, а на душе вдруг резко становится так тепло, что даже глаза начинают светиться. Это «люблю» до дрожи трогает сердце. —Она милая. —Ты ей понравился, — Гриша внимательно смотрит на меня, — кажется, она тебе тоже. —Она классная. —Это точно, — он с улыбкой толкает меня в бок, указывая на тарелку, — ешь давай, это пиздец как вкусно. —Мне бы минералки… —Даже сметану с сахаром не будешь? —Это тем более, — с отвращением морщу нос, — ненавижу сладкое.

***

Спустившись на четвёртый этаж, мы натыкаемся на Алису. В мини-юбке, в порванных клетчатых колготах, топе и ветровке она невозмутимо поправляет помаду, прислонившись к стенке. Заметив нас, она с тёплой улыбкой захлопывает зеркальце. —Только недавно здоровалась с твоей мамой. —А она сказала, что сегодня квартира полностью наша? —Нет, таким не обрадовала, — Алиса бросает зеркальце в карман, туда же прячет руки и поворачивается ко мне, — твою ж мать, ну и синяк у тебя. —Со вчерашнего. —Ясное дело не с сегодняшнего, — она с прищуром улыбается, — я не про глаз, если что. —А про что? —У тебя вся шея как бы… —А, это я, — Гриша самодовольно усмехается, разбрасывая мои волосы, — случайно вышло. Алиса теряет дар речи, а я теряю терпение и со всей силы бью этого придурка в бок. Он с издевкой корчится. —Я рад, что тебе уже лучше. —Сука, ты блять сейчас всем расскажешь, что мы спали? —Обязательно, могу ещё твоему принцу звякнуть, хочешь? —Так вы что, реально трахались? – Алиса удивлённо хлопает глазами, переводя взгляд с меня на Гришу и наоборот. — Во дела… а отец? —Всё нормально, нам повезло: он спал как убитый. —Ты бессмертный. А если бы он вас застал? Гриша беззаботно пожимает плечами. —Ну тогда пизда и мне, и Белоснежке. —Ну спасибо. —Только не плачь. —Из-за кого? Из-за тебя? Да пошел ты нахуй. Алиса усмехается, взволнованно поглядывая на дверь собственной квартиры. —Я рада, что вы здесь. Хоть отвлекусь. Влад сейчас играет. Гриша резко прекращает улыбаться. —Блять, я же говорил ему перестать. —Он все еще винит себя за те деньги. Сказал, что пока не отыграет их, не успокоится. —Сколько было проигрышей? —Пока два, — Алиса тяжело вздыхает и, порывшись в карманах, достает сигарету, — уже двоим я должна отсосать. Здорово, правда? —Не здорово, — бурчу я, сам не зная, для чего лезу, — мы же решили насчет денег: воспользуемся моими и стипендией Гриши. Нахуя он продолжает подвергать тебя насилию? —Азарт, Белоснежка, тоже зависимость, — Гриша поджигает Алисе сигарету, — взгляни на своего отца: продолжает ставить, даже когда все потерял. Вот только не отрицай: ты знаешь, где он пропадает с матерью и куда делся ваш утюг. Я хочу его пихнуть, но правда останавливает руку. Кажется, в пьяном бреду я рассказал ему и это. Какое же блядство. —Я пытался его остановить. —Бесполезная затея. Такие люди должны сами осознать проблему, а потом уже звать на помощь. Иначе их не спасти. Да и не многие хотят быть спасенными. —Но должен же быть хоть какой-то выход… —Артем, — Алиса врывается в диалог, уставившись в мои глаза с таким скрытым отчаянием, что у меня аж колет сердце, — выхода отсюда никогда не было. Темные закоулки, мрачные гаражи, нарики, маньяки…Мы искали. Два, мать его года искали, пытались вернуться…обратно. —И? —И не вышло, — она резко замолкает и кутается в тонкую куртку, делая быстрые затяжки, — у нас по крайней мере. Ты-то еще можешь попробовать, если есть ради чего. Иначе просто бессмысленно. Ее слова противным чувством оседают в моем желудке и заставляют вспомнить человека, по которому так мучительно убивается сердце и от которого я так бесчеловечно отказался. Прикрываю рот ладонью, с трудом подавляя подкатившую тошноту. Желудок скручивается от осознания, что Дима больше не может быть моим смыслом, потому что я – никак не могу быть его. Простая, но сука такая убийственная логика. Гриша протягивает мне сигарету. —Поиском смысла твоего возвращения мы займемся вечером, а сейчас возьми себя в руки. День-блядень давно закончился. Я закуриваю. Дым приятно обжигает горло и после третьей затяжки мне становится немного легче. После четвёртой я уже твёрдо стою на ногах, а после пятой из квартиры вываливается Влад с победной улыбкой размахивая купюрами в воздухе. Его аж трясет от азарта. —Двести, Алиса! Двести долларов! —Да ну! —Двести и минус один мужик! — он крепко обнимает ее за плечи и горячо целует в губы. —Блять как же я счастлив! —Теперь эти уроды уйдут с моей квартиры? Скоро вернется мама. —Я хочу сделать двойную ставку. —Ну уж нет, — Гриша ловко забирает деньги из его рук и сует в карман моей куртки, — удача не приходит дважды. Так что Артем положит их в свой меганадежный тайник, чтоб ты случайно их не просвистел. Влад недовольно хмурит светлые брови. Его разбитое лицо выглядит страшно и неестественно. —Гриша блять. Это шанс. —Иди на работу и не еби мозг, — он дружески хлопает Миронова по плечу, расплываясь в улыбке, — а кстати, где Илюха? —Ждет, пока ты отведешь его в школу. —А, точно.