Белоснежка

Откидываюсь на спинку кресла, держа у глаза замороженное мясо. Тело предательски ноет, а в голове полнейшая каша из навязчивого роя мыслей, которые я никак не могу разложить по полочкам. Блять, наверное, сильно ко мне приложились – голова ну просто адски раскалывается. —Ну что, как ты, Белоснежка? — Гриша делает глоток пива. — Под конец кстати так хорошо ему вмазал, но что было в начале? Дрался как девчонка. Алиса презрительно фыркает, перебинтовывая светлую макушку Влада. —Мог бы уже и поздравить. Это его первая драка. —Жаль, я не видел, — с досадой вздыхает Влад, периодически шипя от внезапной боли, — но тебе реально респект. Просто красавчик. —Нашли с чем поздравлять… — обвожу всех хмурым взглядом, — и хватит называть меня Белоснежкой. Задрали. Гриша падает рядом. —Извиняй, это уже как месяцев пять твоя кликуха. —Придумайте другую. —Это не так-то просто, как ты думаешь, — он задумчиво болтает банкой в воздухе, — да и всем нравится, кроме тебя. Мнение большинства, что-нибудь слышал о таком? —Иди нахуй. —Ясно, я так и знал, что ты бил в полсилы, раз у тебя ещё есть силы злиться. —Блять, ты видел его? Да там всей силы не хватит, чтобы пробить этот жир. —Клянусь, не знаю, где эта гнида так сытно жрет, — Влад тяжело вздыхает, — ладно, кто сегодня заберет Илюху? Там ведь нарик-убийца рыщет. Я чет стремаюсь. Внутри все леденеет настолько, что замороженное мясо кажется мне раскаленной сковородкой. Гриша все также расслабленно допивает пиво, будто речь не о маньяке, а о какой-нибудь классной девчонке. В его случае это точно девчонка: видел пару раз, его макушку в компании каких-то длинноволосых проституток. —Ладно, заберу, уговорил. Только перекантоваться у меня не выйдет – родители вернутся. —Пойдёте ко мне, мать как раз сегодня в ночную, — Алиса заканчивает с перевязкой головы и приступает к руке, — согнуть можешь? —С трудом. —Хорошо, но я все равно подвяжу, — она целует его в разбитые губы, — не хочу даже знать, что было в квартире. Влад улыбается, но совсем не весело. Наблюдая за ними мне резко вспоминается Дима. Я мгновенно вскакиваю. —Блять, мне ж надо ехать! —Точно, я все хотел спросить, куда ты так вырядился, — Гриша оценивает мой внешний вид, — надеюсь там принимают в грязной порванной рубашке с кровавыми пятнами. Иначе просто просрешь свое время. Я смотрюсь в зеркало. Это пиздец. Это в разы хуже, если бы она была мятой! Ну почему все так через задницу! Глаза мокнут от нахлынувшей злости и усталости. Я чертовски хочу сигарету. —Погоди убиваться, — Алиса ободряюще хлопает меня по плечу, — Гриш, рубашки не найдётся? —Белой? —Белой. —Есть, но там пятно небольшое на плече, — Гриша поднимается, — не страшно? Я киваю. Уж лучше жирное пятно, чем этот ужас. Заставляю себя улыбнуться. —Просто выручил. —Да пожалуйста. Сигареты если что на столе, а то на тебя без слез не взглянешь. —Спасибо. —Так а что за повод? — Влад заинтересованно приподнимается на локте, скрипя зубами. — Дай угадаю, девушка? Я мысленно усмехаюсь. Да блять. Девушка. Дима Стрельцов оценил бы внезапную смену пола. Хотя нечему удивляться: нам часто приходилось врать окружению в подобном плане. И всем по-разному. Девушкам в парках – что уже заняты, однокурсникам – что свободны, но в отношениях не заинтересованы, родителям – тоже самое. Улику и Костяну – что карьера на первом месте. Костян ведётся, а Улик точно что-то знает. По крайней мере я предполагаю, что, будучи лучшим другом Димы с пятого класса, он давно понял, кем тот интересуется. —У друга важное выступление в юридическом. Я обещал ему приехать. —В юридическом? —Влад внезапно оживает и расплывается в улыбке, но с многочисленными синяками и кровоподтеками это выглядит жутко. — Я там учился. Я удивляюсь. —Ты учился в юридическом? —Три года назад забрал документы. После первого курса. Мама не потянула такие суммы за обучение. Я сочувственно отвожу взгляд и снова натыкаюсь на свое побитое отражение. Даже не знаю, кого сейчас жалко больше. —А если не деньги, ты бы продолжил учиться? —Конечно. Изучать законы очень интересно. Влад кладёт голову на плечо Алисе. Та аккуратно перебирает его волосы. —Деньги решают очень многое, сколько было в нашей нычке, Влад? —Достаточно, чтобы подарить друг другу новогодние подарки. Еще и на жрачку хватило бы. —Только не расстраивайтесь, — Гриша швыряет мне рубашку, а друзьям – по банке пива из холодильника, — спиздим у него с зарплаты, на крайняк воспользуемся моей стипендией. —Первый вариант мне нравится больше, — Влад с пшиком открывает банку и, скорчившись от боли, делает большой глоток. Алиса повторяет за ним. Через минуту мы раскуриваем по сигарете. Становится легче. —Ну будто на тебя шили, — с довольной улыбкой подмечает Гриша, похлопав меня по плечу. Я корчусь от боли, и он тут же с извинением убирает руку, — ничего. Любой мужчина должен хоть раз отгребсти в драке. Мне не нравится его философия. Хотя бы потому, что синяки это больно и, в какой-то степени, даже некрасиво. Я уже молчу про лицо. Мне, кстати, не так уж и сильно досталось, но вопросы к Грише все-таки имеются. —Почему ты не вмешался сразу? —Потому что ты и так нормально справлялся, а я как раз после учёбы, — он пропускает несколько коротких затяжек с расслабленной улыбкой, — знал бы, как сегодня меня ебали на устном опросе. Мне даже становится немного стыдно. Действительно, с чего бы вдруг ему вмешиваться в мое добровольное желание набить этому уроду морду. Тушу окурок и оставляю его в пепельнице. —Мне пора. —Удачи, — бросает Алиса, пробежавшись глазами по моему внешнему виду. Красные отпечатки пальцев на ее шее и руках выглядят страшно, но ей будто все равно. Она улыбается, — спасибо еще раз. —Да не за что, — останавливаюсь на пороге квартиры, словив себя на неожиданной мысли. Подумай я об этом полгода назад, то поднял бы себя на смех. Но сейчас не смешно. Я поворачиваю голову в сторону зала, хрипло крикнув: —можете хранить свои деньги в моей нычке. Ей уже полгода. Она надёжно спрятана. В ответ озадаченная тишина, но мне и не нужно большего. Я просто выхожу, спускаюсь к себе, всеми силами игнорируя капли крови на лестничной площадке. Беру куртку, ключи, деньги из той самой заначки. Смотрю на часы. Несколько минут бьюсь в конвульсиях нерешительности, и впервые за долгое время вызываю такси. С удивлением узнаю, что водитель отказывается въезжать в Бурелом, поэтому мне приходится перелезть через сугробы до «Ямы» на своих двух. Перед выходом, я по-быстрому уложил чёлку обычной водой (это далось мне со скрипом сердца) и заклеил болючую царапину на носу пластырем. Вообще без понятия, как буду объяснять все это Диме. Сейчас главное успеть поговорить с ним до начала презентации.

***

В универ я с лёгкостью прохожу засчет белой рубашки, галстука и хорошо известной, а главное рабочей чуть ли ни во всех учебных заведениях отмазкой – виноватое «забыл пропуск». Я здесь впервые, поэтому приходится напрячься, чтобы отыскать актовый зал. По пути я невольно задерживаю взгляд на дорогущем убранстве интерьера, ослепляющих алмазах хрустальных люстр, перилах лестниц из красного дерева…все вокруг так и кричит о престижности, в ярком свете которой обычным смертным нет места. Даже бордовая форма с белым логотипом университета впитала в себя королевское величие и чрезмерную роскошь, с которой я уже отвык теснится. Поэтому как можно быстрее проскакиваю мимо студентов на лестнице, лишь бы не ловить на себе косые взгляды. Пробегаю по широкому коридору, соединяющему два учебных блока и на мгновенье останавливаюсь в самом центре. Отсюда простилается шикарный вид на весь первый этаж, на все витиеватые лестницы, на все стенды, отливающие золотым мерцанием, на огромные окна, озаряющие растения теплым солнечным светом. Я вспоминаю Влада и душу накрывает волна щемящей тоски, сравнимая с резким ударом под ребра: если бы не деньги он мог бы все ещё быть здесь, в залитых солнечным светом коридорах, в кабинетах, нумерованных золотыми цифрами, в бордовых брюках и таком же темно бордовом галстуке. Возможно три года назад он также стоял здесь, с восхищением рассматривая оранжерею в солнечном свете, миниатюрные фигурки студентов в самом внизу и залитый светом просторный первый этаж. Каково ему было потерять все это просто потому что мать по неопытности погрязла в долгах и кредитах? Каково было привыкать к грязной нечестной жизни, все ещё мечтая о справедливости? Каково было отказаться от мечты, чтобы выжить? Каково окунуться в грязь, всю жизнь шикуя в роскоши? Разве мы не похожи? До боли сжимаю кулаки и как можно быстрее сворачиваю за угол. Смешно, что даже спустя время неблагополучной жизни я продолжаю считать себя каким-то особенным лишь потому, что курю реже и пью меньше, чем остальные. Я продолжаю отрицать, что уже достиг дна социума, где сбились в кучу несчастные люди, потерявшие все и осознавшие, что терять больше нечего. Я продолжаю отрицать, что принадлежу к их числу, жмурясь от вонючей еды и брезгуя не то, что трогать, даже видеть таракана. Я отчаянно верю, что все образуется, даже когда рука снова тянется к бутылке.

***

На меня выливается поток разодетых парней и девушек. Любезно даю им выйти и, как только последняя красная юбка оказывается за порогом, проникаю внутрь. Просторное закулисье тонет в таинственном полумраке, отражая ослепительный свет прожекторов над сценой. Так и не скажешь, что это университетский зал. Настоящий театр. Медленно прохожу вглубь, ища взглядом знакомую макушку, но вместо нее на глаза попадается только пыльный реквизит, лишние стулья, вешалки, костюмы, микрофоны, колонки и даже старый занавес, который, по неизвестным мне причинам, еще не выбросили. —Начало через полчаса. —Хорошо. —Твоя презентация после вступительного концерта. Пойду как раз узнаю, что там с нашим хором. Может, они хотят прогнать свой номер еще раз. Невысокий мужчина выходит из-за кулис и, быстрым шагом пройдя все закулисье, исчезает за хлопком железной двери. Снова воцаряется умиротворенная, но громкая тишина. Я стою, внимательно всматриваясь в те самые кулисы и как раз в этот момент из них выходит Дима. Он что-то бурчит себе под нос, нервно метаясь из стороны в сторону и периодически подсматривая в папку. Я не сразу узнаю его с выпрямленными волосами и с идеально уложенной чёлкой. —Тебе идет. Подстригся? Дима резко останавливается и также резко поворачивается. Пару секунд просто молча таращится на меня шокированными глазами. Затем подходит и прожигает во мне дыру уже с более короткой дистанции. Я улыбаюсь. —Ты чертовски красив в этом костюме. —Артем блять, — он неотрывно смотрит в мои глаза. Я до дрожи наблюдаю как в них перемешиваются самые разные чувства, — я даже знать не хочу, как ты сюда попал. —Верно, это неважно. —Разве ты не должен быть на учёбе? —Написать работы я всегда успею, а поддержать тебя – вряд ли. —Мог просто позвонить. —Чтобы ты отмахнулся дежурным «нормально»? — опускаю взгляд на красный галстук, потому что долго смотреть в его глаза так и не научился. — Вот ещё. Дима мучительно вздыхает. —Тема, я блять сейчас умру. —Туалет рядом? —Да. —Тогда за мной. Беру его за запястье и тяну прочь от сцены. Он не сопротивляется. Даже когда я заставляю его снять пиджак и галстук. —По дороге я посмотрел, что делать в таких случаях, — смачиваю туалетную бумагу холодной водой, и, закотав рукава Диминой рубашки, протираю его запястья, — это якобы отвлекает мозг. Постарайся сосредоточиться на какой-нибудь точке или предмете. Дима смотрит на меня. Я неловко усмехаюсь. —Ладно. Можно и так. —Что у тебя с лицом? —Хорошо начал. —Я серьёзно. —Не поделили коробку гуаши, но об этом не сейчас, — вру с бессовестной улыбкой, параллельно расстегивая верхние пуговицы его рубашки, — сейчас моя задача успокоить твои нервы, а не расколошматить их ещё больше. Дима перехватывает мои руки. —Ты дурак? Ты собрался делать это прямо здесь? —Ну да, тебе же вроде как становится легче. —Блять, Тем, это не школа, — цедит Дима сквозь зубы, — и то, что там мы чудом не спалились не значит, что… До меня доходит, о чем он. Возмущённо плещу водой из-под крана в его напряжённую физиономию. —Какой ты извращенец! Я о холодных компрессах! —Так бы сразу и сказал! —Дима брызгает в ответ. — Что мне было думать?! —Что ты слишком сильно пережал шею этими чертовыми пуговицами! —Ничего я не пережал! —Ну давай, какие еще оправдания? —Все, замолчи. Делай то, что хотел. Я довольно улыбаюсь и проделываю с шеей то же самое, что и с запястьями. Только не водой, а холодными пальцами. Дима вздрагивает, покрываясь щекотливыми мурашками и немного расслабляется. —Вроде отпустило. —Это только отвлекает, — оставляю его шею в покое, — тебе все равно придётся сфокусироваться на чем-то, чтобы не сильно нервничать. —Если я сфокусируюсь, то напрочь забуду текст. —Не забудешь, — с огромным трепетом, будто впервые, целую его в шею, — ты знаешь текст лучше любого человека в зале. Просто сосредоточься на мне и попробуй рассказать, а не зачитывать наизусть. Давай, прямо сейчас. Дима запускает пальцы в мои волосы, спокойным взглядом скользит по лицу и останавливается на глазах. Мои губы расплываются в тёплой улыбке. Я знаю, что не смогу выдержать этот взгляд и непременно посмотрю в сторону. Но не сейчас. Сейчас я отдал бы все, чтобы эта минута длилась как можно дольше. Все, лишь бы видеть себя в темных лужицах его зрачков, расширяющихся с невероятной скоростью и сливающихся воедино с такой же тёмной радужкой. Дима говорит, перебирая мои пряди, а я ни черта не слышу, кроме своего бешено бьющегося сердца. —…соблюдение и защита прав акционеров общества, их реальное участие в управлении этим обществом, это один из принципов самой занудой темы курса – корпоративного управления. Я усмехаюсь. —Звучит реально нудно и скучно. —А я о чем. —Но у тебя получается. —Потому что ты здесь. —Я буду и в зале. —Тебя не пустят, —он берет мой галстук, — если эта штука не будет красной. Ты привлечешь внимание и схватишь неприятности. —Но сюда же меня пустили. —Неудивительно. Черный цвет здесь для тех, кто на грани вылета или просто завалил несколько зачетов, — Дима притягивает меня ближе, — но точно не для такого масштабного, мать его, мероприятия. Я неловко улыбаюсь. —И что мне тогда делать? —Дай минуту. Дима задумчиво смотрит на меня, потом на свой пиджак, свисающий с дверцы кабинки вместе с бардовым галстуком. Его глаза сосредоточены, руки снова напряжены. И сколько бы я не пытался разгадать этот ребус, всегда буду удивляться, как сквозь холодность рассудка и волнение, Диме удается целовать меня настолько тепло и нежно. До приятной дрожи даже в кончиках пальцев. Мы оба расслабляемся. Я чувствую это по плавным движениям, с которыми Дима развязывает мой галстук, по намеренной медлительности, с которой его язык скользит по нижней губе, по уверенности рук, притягивающих меня ближе. Но это длится недолго. Примерно столько, сколько нужно для затягивания галстука и еще несколько минут, которые можно себе позволить в туалете элитного университета. Даже если когда-то мы позволяли себе намного больше. Дима отстраняется, рассматривая проделанную работу. —Так неправильно, но безопаснее. Я улыбаюсь. —Мне идет? —Сам посмотри. Он поворачивает меня к зеркалу. Столкнувшись взглядом с отражением, моя улыбка медленно стирается, а глаза гаснут. По ту сторону все тот же Артем, который примерно час назад вместе с местным хулиганом записал отчима Миронова в списки остро нуждающихся в медицинской помощи. Все тот же Артем, который сполна отгреб в ответку, повалялся в вонючем подъезде, изуродовал единственную белую рубашку и взял ответственность за чужие деньги. Тот Артем, которого Дима совсем не знает. Тот Артем, которому больше не место в таких учреждениях даже в рубашке с галстуком. Я вдруг вспоминаю, что несколько дней назад вообще думал рвать с Димой, а сейчас внимательно рассматриваю нас в зеркале. Но чем дольше я смотрю, тем больше сжимается сердце: я понимаю, что уже не подхожу ему, но все равно продолжаю обманываться, строя из себя члена интеллигентного общества. Будто деловая одежда способна скрыть ту грязь, которая пустила корни гораздо глубже, чем кажется. И я сейчас не о жирном пятне на белой футболке. Отворачиваюсь. —Когда выйдешь не начинай говорить сразу. Собери мысли и не думай о том, как смотришься. Ты всегда будешь лучшим, даже если все в зале скажут обратное, даже если ошибёшься. Я все равно… Дима утыкается в мое плечо, шумно втянув носом воздух. —Я тоже. Запускаю пальцы в его волосы, а ладонь кладу на шею. Его внимание переключается. —Ты сменил парфюм? —А? —У тебя никогда такого не было. —Это не моя рубашка, — неуверенно признаюсь я, отведя глаза в сторону, — Витя одолжил. Моя в стирке. —У тебя же их целый шкаф. —Они все в стирке. Для убедительности добавляю, что все они испачкались гуашью, а сам казню себя за то, что так и не смог сказать правду. Никто ведь до сих пор не знает, что уже как полгода в моем шкафу и трети вещей нет. Когда выселяли было как-то не до этого. —Может, ещё компресс? —Не надо. Раз не рубашка, то я просто уткнусь в твою шею, - он это и делает, отчего по телу рассыпаются приятные мурашки, а сердце стучит в несколько раз быстрее. Настолько, что я едва слышу «спасибо, что приехал».

***

Большая сцена тонет в ослепительном свете прожекторов и громкой музыке. Никогда не понимал, зачем врубать ее на полную катушку перед самым началом концерта. Только лишний раз изматывает нервы бедолаг, трясущихся за кулисами с сотней листов текста. Мы стоим прямо там, за кулисой. Мимо взволнованно проносятся девушки в ярких костюмах, проклиная то ли неудобные застежки на туфлях, то ли вылезшую прядь из идеальной укладки, прибитой к голове тонной лака. Из зала уже доносится гул нетерпеливой публики. Дима жадно глотает воду. Настолько, что давится, заходясь сухим кашлем. —Тише ты, — поспешно забираю у него бутылку и, коснувшись влажных ладоней, заглядываю в глаза, — держи фокус на мне. Не теряйся. Дима делает несколько глубоких вдохов и замирает, рассматривая мои расширяющиеся зрачки. Мне снова неловко. —Твой телефон у меня. —Хорошо, только проверь звук. На заставке неизменно богиня правосудия, которую я набросал на скорую руку, умирая от скуки в одиннадцатом классе на физике. —Все никак не поменяешь? —Она мне нравится. Я улыбаюсь и в этот момент дисплей загорается от звонка. Улик. Дима мучительно вздыхает, но, помешкав пару секунд, снимает трубку и сразу об этом жалеет: крики брата оглушают его на одно ухо. —Мы успели?! —Блять! Ты в адеквате?! —О чем я и говорил, — недовольно бурчит Костян куда-то в сторону, понизив громкость, ­— он снова чем-то недоволен! Звонишь поддержать, а к тебе задницей! —Я блять в такой заднице… тебе и не снилось! —Откуда тебе знать, что мне снилось, а что нет! —Так, отдай телефон, — Улик берет трубку, — Дим, прием, слышно? —Слышно. —Включи видео. —Блять, Улик, мне сейчас ну совсем не… Я молча забираю телефон и выполняю просьбу. Увидев меня, Улик замирает с сигаретой в пальцах, а Костян давится газировкой. —Артем! Ты что там делаешь?! Это что…Дима дал тебе свой галстук?! – он хватается за голову в искреннем шоке, — да ну нахуй! Я деловито вытягиваю галстук вперед с наглой ухмылкой, но как бы не старался вжиться в роль прошлого себя, весь напускной пафос разбивается вдребезги от внезапного вопроса Улика про фингал и пластырь. Это жёстко ставит меня на место. —Подрался за краски. —Ну даешь! — Костян разваливается на столе. — Надеюсь тот урод получил больше! Я невольно улыбаюсь, вспоминая избитую тушку отчима Миронова. —Да, вполне. Стоп, вы что, в КФС? —Не-а, тебе кажется. —Нет, правда. —Не плачься мне, когда завалишь экзамены, —мрачно бурчит Дима, бросив взгляд в телефон, — или хочешь сказать, ты там сидишь готовишься? Костян деловито задирает нос. —Конечно, Улик объясняет мне, что быть таким занудой с точки зрения психологии абсолютно нормально, потому что родители любят твои дипломы, но не тебя. Вот ты и ебашишь как ненормальный, лишь бы заметили. Улик отвешивает ему смачный подзатыльник, но слова уже сказаны. Дима фыркает и отходит к столику с водой и текстом презентации. Я бросаю на ребят злой взгляд. Сука, мне столько стоило его успокоить, чтобы Костян за секунду все испортил?! —Нахуя было это говорить? —Бедняга обиделся на факты? —Костян, заканчивай, — Улик дергает его за плечо, но тот ни в какую. —Что заканчивать? Разве я сказал неправду? —Тебя не просили, —  сжимаю телефон, стиснув зубы, — еще и перед выступлением. Ты же знаешь, что в зале ваш отец. —Не такая уж папа и сволочь, чтобы так из-за него заводиться. Я сбрасываю, сгорая в беззвучной и тупой ярости. И с каких пор он так лестно отзывается об отце? Неужели забыл, под какие крики Дима съезжал с родительской квартиры и с каким скандалом забирал его оттуда, чтобы «не такая уж и сволочь» случайно не начала срываться на младшего, за неимением основной мишени. Как блять вообще можно было ляпнуть такую ересь? Я шумно втягиваю носом воздух. Сейчас бы выкурить целую пачку «Винстона» или залить организм стопроцентным спиртом, лишь бы не злиться на близкого человека. Я люблю Костю, но его тупая выходка вызывает в голове такой резонанс эмоций, что я чуть ли не вою, с диким желанием сию же секунду сорваться в магазин за сигаретами или выпивкой. Или въебать первому попавшемуся. Так стоп, последняя мысль не моя… У меня вдруг перехватывает горло. Глушу чувства другими, более важными, фокусируюсь на предстоящем концерте, делаю пару глубоких вдохов и на более менее ровных нервах подхожу к Диме. Ровных нервах, но совершенно ненастроенном сердце, которое бешено колотится то ли от моего длительного бездействия, то ли от состояния, в котором я застаю Диму. Он нависает над столом, где валяется планшет с многочисленными листами текста и несколько бутылок воды. Он смотрит на листы так пристально, будто читает, но я прекрасно вижу, что едва различимый в полумраке текст – лишь атрибут для фиксации пустого взгляда, когда мозг заражен мыслями. Я знаю, что прямо сейчас Дима ничего не хочет слышать. Знаю, что сам не смогу сказать ничего путного. Но и молча уйти тоже не хочу, поэтому говорю первое, что приходит в голову. —Если ты сейчас же не возьмешь себя в руки, я тебя брошу. Дима поворачивает голову. Клянусь, от этого пронзительного взгляда я будто падаю в муравейник: настолько ощутимо по коже бьют щекотливые мурашки. —Неужели? —Я серьёзно. Еще один твой псих и все кончено. —Ты меня раздражаешь. —Я или люди, из-за которых ты не можешь меня заткнуть? —Два в одном, — он находит мои холодные пальцы где-то внизу, — но люди больше.