Белоснежка

Голова ну просто адски раскалывается. Черт, видно с алкоголем я действительно вчера перебрал, но не буду скрывать, что хотел именно этого. Забыться, забыться и еще раз забыться, обещая себе делать это в последний раз. Последний, потому что не на шутку затягивает и не на шутку вредит здоровью. Потому что не хочу повторять судьбу родителей. С кривым от боли лицом приподнимаюсь на локте и в страхе дёргаюсь, заметив кого-то рядом. Судя по тому, что я голый ситуация доходит быстро. Ну просто блеск, я умудрился с кем-то переспать и в придачу забыть об этом. Хотя… я практически ни черта не помню, чему тут удивляться. С тяжёлым вздохом ложусь обратно, старательно всматриваясь в лицо напротив. Парень явно жуткий мерзляк, раз так сильно укутался в одеяло. Или это я излишне закален, раз не заметил настежь открытый балкон, в чёрные стекла которого агрессивно ломится декабрьская вьюга. Вокруг темнота. Слышен только жуткий вой ветра, тихое дыхание рядом и внезапно дикое биение моего сердца. Я понимаю, кто это. После нескольких едва слышных «блять» нахожу в себе силы подняться и закрыть балкон. Дима пиздец чувствителен к холоду и после такого «закаливания» явно сляжет с температурой, соплями и кашлем. Не хочу волноваться еще и об этом. —Почему ты всегда появляешься именно в тот момент, когда я блять на грани срыва и не владею собой, — шепчу я сам себе, напряженными глазами уставившись на Диму, — тогда, когда тебе вообще не стоит со мной… Дима еще больше зарывается в одеяло. Пару минут я бездумно пялюсь на него, ощущая мурашки по всему обнаженному телу и в придачу дикую боль в голове. Уйти в таком состоянии точно не получится. Но я попытаюсь. В кромешной тьме ощупью нахожу майку, следом боксеры, носки и штаны. С последними немного ошибаюсь – не мои, поэтому их аккуратно складываю на кровати. Как и остальные Димины шмотки. Будь на месте Димы кто-то другой – ни за что бы так не сделал. Ноги бы моей здесь уже не было, будь это не Дима. Дима, Дима. С ним все всегда иначе. Поправляю одеяло и накрываю сверху пледом. Целую в мягкие волосы, на секунду вдохнув запах. Кипарис. Ни с чем никогда не спутаю. Из-за тяжести в голове приходится помедлить с уходом. А может я медлю из-за чего-то другого. В любом случае не сейчас. Убиваться по тому, с кем уже ничего невозможно лучше в полном одиночестве, иначе рискуешь быть пойманным на никчемной слабости. А это уязвимо. А мне нельзя. Я уже, видно, достаточно раскрылся, раз проснулся с ним в одной постели. Надеюсь ничего запрещённого не ляпнул. Тихонько выхожу в коридор, обуваюсь. Свет, естественно, не включаю, поэтому трачу чуть больше времени на поиск куртки. Потом нащупываю холодный замок, осторожно и как можно тише поворачиваю его. В этот момент меня резко хватают за шиворот и прижимают к стене. Я узнаю хватку, хоть нихуево удивлён и, в какой-то степени, напуган. —Улик? А ты что здесь… —Извини, не хотел пугать, но так бы ты точно удрал, — он отпускает, — куда собрался? —Домой? —В шесть утра? —Метро работает. —Не в метро дело, — Улик сверлит меня серьёзным взглядом, но звучит по привычке спокойно, — дело в твоём состоянии. Нужно поговорить. Я отмахиваюсь. —Ничего. Голова пройдёт. Мороз отрезвляет. —Артем. —Ладно, ладно… Только быстро. Улик дает мне таблетку, минералку, чай и я понимаю, что быстро не получится. —Спасибо, но мне правда нужно бежать. —Бежать туда, откуда сам вчера убежал? – Улик скрещивает руки на груди. - Разве это так должно работать? —Я не помню ничего из того, что было вчера. —Раз не помнишь, значит не было? Такая твоя логика? Я тяжело вздыхаю. В приглушенном свете просторной кухни Улик смахивает на полицейского, производящего допрос в тёмной камере. Мне не нравится. —Если это все, то я пойду. —Артем, - он внезапно смягчается и касается моих пальцев, — глушить боль и проблемы спиртным чревато… —Я знаю, — отрезаю, виновато опустив голову, — прекрасно знаю. —Тогда что ты так старательно пытаешься вытеснить? С чем так яростно сражаешься и почему делаешь это в одиночку, когда рядом есть мы? Из груди случайно вырывается нервный смешок. —Рядом? После поступления мы почти не списываемся. Только отвечаем на тик токи от Костяна. —Да, но, чтобы выслушать друг друга всегда можно найти время. —Не глупи, Улик, — прячу руки в карманы, — у вас и без меня проблем дохуя. Я как-нибудь сам. —Да, дохуя, но вытащить тебя из притона время нашлось. —Что? —Что у него с лицом? – Костян лениво зевает и потягивается. — Улик, ты ему что, опять таблицу Менделеева наизусть рассказываешь? Бедняга аж побелел! —Бедняга ни черта не помнит. —Вот и хорошо, - Костян щёлкает чайник и разбрасывает в стороны мои мятые волосы, — такое и не нужно помнить. Тебе чай или кофе? —Воды. —Окей! Он тут же смывается к холодильнику. Улик отводит задумчивый взгляд в окно, где чернеет зимнее утро, а я понимаю, что за этим столом, на этой кухне, в этой квартире, я лишний. Остаётся только один способ улизнуть. Я заставляю себя улыбнуться. —Уль, Кость, спасибо. Благодаря вам у меня есть возможность спокойно вернуться домой. Чтобы вчера не произошло…спасибо. Костян польщенно усмехается, протягивая мне кружку. —Да пожалуйста. Звони, всегда на связи! Кстати я сюда намешал лимона! Зацени, это пиздец как вкусно! Пью. Кисло, но мне нравится. —Неплохо. —Может действительно останешься? Я тебе и чай охуенный заварю! —В другой раз, — поднимаюсь, мельком взглянув на задумчивого Улика. В его голове наверняка сейчас бушует целый рой мыслей на мой счет и, к счастью, ни одна не озвучивается. Он поднимается. —Пойдем. Проведу. Мы выходим в темный коридор. Улик берет меня за руку. Не вижу его лица, но прекрасно чувствую то напряжение, с каким на меня смотрят. —Что сказать Диме? —Что хочешь. Мне все равно. —Ты не думал, что он… —Вряд ли. Спустившись на этаж ниже и услышав дверной щелчок, опускаюсь на ступеньку и достаю украденную сигарету. Верчу в пальцах, закуриваю. Ну что он хотел сказать? Неужели «любит»? Любит. Нашел, кого любить. Придурок. Я больше не в его категории. Последние шесть месяцев мой мир это разъебанные хрущевки, вонючие подъезды, пьянки разорившихся родителей, борьба за свежий воздух и за выживание, потому что в Буреломе не работает конституция. Я не хочу делиться с друзьями этим. Поднимаюсь, потому что сбрасывать пепел в таком чистом подъезде – просто преступление. Делаю это на улице. Метель так и хлещет по лицу и даже капюшон не спасает. Но когда меня это волновало. К температурам мой организм устойчив. Выйди я в майке – максимум подхватил бы насморк. Проверяю телефон. Разряжен. Ну еще бы. Сую обратно в карман и, спрятав руки там же, не спеша бреду к метро. Поезд практически пуст, за исключением работяг, с уставшими лицами держащих путь на нелюбимую работу. Почему нелюбимую? Да потому что любимая не может начинаться в такую рань и с таким выражением лица, будто тебя везут на каторгу. Могу понять. С похожим лицом я езжу в Академию. Но Академия Искусств, моя детская мечта, постепенно превращается в настоящую каторгу. Половину дня я трачу на рисунки. Раньше тратил больше. Раньше мне это безумно нравилось. «Раньше» было в сентябре, когда я почти что плясал вокруг стенда с поступившими, найдя там свою фамилию. Я действительно был счастлив. Я думал, мое поступление изменит то, что случилось или хотя бы даст хоть какое-то право называться гражданином Солнечной Столицы. На другом конце города погода спокойнее. Неудивительно, в мире разбитых домов, насилия и даже смерти всегда витает что-то мёртвое. Ветра нет. Медленно падают здоровенные снежные хлопья. Небо по-прежнему безнадёжно черное. Я останавливаюсь, чтобы словить несколько снежинок языком и, еще немного потоптавшись, скрываюсь в подъезде. Здравствуйте любимые облупленные стены, сырость, дешёвые сигареты и блевотина. Уже успел по вам соскучиться. А вот по Миронову не очень, но ему как всегда похуй. Подпирает стену с мерзкой жёлтой улыбкой. —Белоснежка, тебя где носило? —Хватит меня так называть! Я Артем. Ар-тем. —Артемом ты был в столице, а здесь ты брезгливая неженка с королевскими замашками и жутко бледным лицом. —Иди нахуй, полоумный. —Мамашу кстати твою забрали. Я резко останавливаюсь. —Кто? —Какие-то мужики. —Сколько? —Трое. —А отец? —С ними. —Ясно. Дальше поднимаюсь медленнее. Внезапная слабость подкашивает ноги. Приходится взяться за перила. Миронов безвкусно усмехается. —Можешь заходить к нам, если совсем тоска возьмёт. У нас водка и карты. —Нет. Спасибо, — дергаю ручку, открыто, — хочу насладиться редкой тишиной. —А сигаретки у тебя не найдётся? Или ты все ещё делаешь вид, что не куришь? Молча закрываю за собой дверь. Вот еще. Делиться сигаретами с местными ровесниками-алкашам, от которых не дай бог можно подцепить какую-нибудь заразу? Может мне еще начать жать им руки? Меня передергивает от одной лишь мысли. Скидываю куртку и обувь. Прохожу в комнату. Первым делом проверяю свою нычку с деньгами на всякий пожарный. К счастью все на месте. Подхожу к кровати, около которой в диком хаосе разбросаны кусочки моих работ. Вон часть вазы, около шкафа часть дерева и лавки, а под столом – Димины глаза. Именно их я поднимаю и оценивающе всматриваюсь. Понятно почему разорвал – они у него не такие. Сколько рисую, а все не то. Не то. Не то. У Димы глубокие, темно-карие. Я люблю называть их бездонными теплыми лужами, где плещется одновременно холодная невозмутимость и безмерная любовь. Особенно она заметна на солнце, если взять его лицо в ладони и не моргая наблюдать за зрачками. Клянусь, они расширяются как от кокаина. Может стоило шутки ради спросить, употребляет он или нет. Хотя секс со мной уже можно считать употреблением чего-то запрещенного. Я тихо усмехаюсь несмешной шутке и, с равнодушием помяв чужие глаза, кидаю их в переполненную урну к остальным неудавшимся. Диму невозможно нарисовать. Только чувствовать. Жаль я не помню вчерашнего секса. Но, может, это и к лучшему. На трезвую голову я спать не рискнул бы – слишком скован и насторожен: ни за что бы не расслабился. В квартире как всегда дикий срач, жуткая вонь, пустой холодильник и утопленный таракан в треснутой раковине, от которого я моментально вздрагиваю и чуть ли не падая убегаю в комнату, покрываясь противными мурашками. Меня передергивает. Жить в этой дыре никому не пожелаешь, даже таракану: ни еды, ни отопления, ни свежего воздуха. Открываю форточку. Беру полотенце. Запираюсь в ванне. Даже гадать не хочу, где сейчас родители, но очень надеюсь, что всех мужиков они оставят за дверью и не потащат к нам. Иначе снова придется запираться в комнате, но даже это уже перестало быть безопасным: навались все алкаши на дверь разом – под тяжестью их пивных брюх, она непременно треснет. Стягивая майку, я замираю. В следующую секунду резко срываю ее с себя и подношу к носу. Да, худшие опасения подтверждаются – Димина. В темноте я умудрился перепутать. Блять, это ж и попасться можно было! Хорошо, что ребята не включали основной свет и поэтому не заметили. Или заметили, но промолчали? Я тут же отбрасываю эту мысль: Улик бы и промолчал, но Костян – ни за что. Боже, слава богу. Знай я, что они заметили меня в Диминой одежде – слова Улика в коридоре приобрели бы смысл. Хотя мне кажется, он еще в одиннадцатом классе начал подозревать, что мы что-то скрываем. Улик отлично понимает и, самое печальное, многое замечает. Но абсолютно молча. Я сажусь на край ванны. И, как бы не противился самому себе, зарываюсь носом в майку. Вдыхаю полной грудью. Кипарис. Неизменно. Он. Меня будто обнимают теплые руки, хоть я и не помню их. И хорошо. Помнил бы – мучился похлеще. Холодный душ отрезвляет моментально. Жёсткие капли с шумом бьют по плечам. С волос капает. В мыслях только очередное оправдание, которое я должен кинуть Диме в личку, чтобы ну совсем печально не было. Интересно, когда он сам додумается, что теперь отношения со мной полная безнадежность. Или все-таки рвать придется мне? От этой мысли меня бросает в дрожь: я знаю, что не смогу. Только если сообщением, но тогда нужно точно знать, что он не надумает приехать. Выключаю воду, вылезаю. Случайным взглядом цепляю себя в зеркале. Нет, теперь мы точно не смотримся. Уже в постели я замечаю багровые пятна на бедрах. Громко матерюсь. Матерюсь тихо. Матерюсь в подушку, в нее же и плачу. Сердце тупо разрывается от чувств, которые мозг старательно запихивает в задницу. Сердце еще выдерживает, когда мозг ни черта не помнит, но майка и засосы – для него слишком. —Я смогу забыть, в конце концов эти сопли не будут длиться вечность, — зарываюсь носом в майку, — уйду в учёбу. Может рисование сможет очаровать меня снова. И тебя кто-нибудь тоже сможет. Не такой уж ты и закрытый, Дим. Ко всему найдется отмычка. Я клятвенно обещаю себе постирать майку сегодня же. Но крепко засыпаю,  изведенный всем, чем только можно извести человека.

***

В понедельник в Академию не иду. Кидаю старосте короткую смс-ку, что якобы на заявлении и тут же получаю несколько оскорбительных в свой адрес вместе с угрозами, что с такой посещаемостью меня отчислят. Не отчислят. Один день отлежусь, соберусь с мыслями и снова вольюсь в работу. Все-таки у меня неделя, чтобы нарисовать все заново к просмотру. А неделя - это не только семь дней, но и семь ночей. Думаю, справлюсь. Надо только закупиться энергетиками. К обеду вылезаю из постели. В квартире по-прежнему висит непривычная тишина, обволакивающая все странной дымкой благополучия. Даже жутко. Особенно эти яркие солнечные зайчики, оккупировавшие мою спальню. Тут, там. Солнце напористо просачивается в комнату. Ослепляет, гладит обнажённые плечи, спину, лицо, но совсем не греет. Сижу пару минут, пялясь в никуда. Потом беру телефон. Чат группы, усеянный миллиардами вопросов о грядущем просмотре, левые чуваки, рандомные каналы, двадцать тик токов от Костяна в личке, сто тик токов от Костяна в нашей общей группе и… —Вот он. Нахожу чат Витей, а вместе с ним и сообщения с местом и временем встречи. Да, вдоволь отоспавшись и окончательно протрезвев я вспоминаю, что изначально тусил с ним и эти сообщения – прямое доказательство. Осталось только выяснить, каким образом я оказался у Димы. Звоню Вите. —Артем! Ты как, в норме? —Ну такое, — запускаю руку в мятые волосы, опираясь локтем на колено, — скажи, что в субботу случилось? Как я оказался у школьных товарищей? Отвечает он не сразу. —Я рад, что тебя оттуда вытащили. —Все-таки притон? —Да. —Пиздец, — тру переносицу, пытаясь сложить паззл субботней ночи, — а ты? Успел убежать? —Да. —Как хорошо. —А с тобой все обошлось? —Да, я в порядке. Витя шумно выдыхает и, судя по ожившему голосу, он крайне рад это слышать. —Жду тебя завтра. Расскажешь, как выбрался. —Да я не помню ни черта, — с безысходным вздохом откидываюсь на спинку дивана, — пора завязывать… —Не вовремя ты это надумал. Твой день рождения же скоро. Да и конец семестра не за горами. Туса будет что надо. От нескольких раз ничего не случится. Не случится… Год назад на большом застолье родители тоже так сказали, торжественно поднимая тост за мой последний школьный год. А к его концу мы оказались здесь. Скучаю ли я по роскошной трешке в самом центре столицы, по своему шкафу, который в буквальном смысле ломился от одежды, по личному водителю и по дорогим флаконам самой дорогой туалетной воды? Естественно. Поднимаюсь, складываю диван и намеренно задерживаюсь напротив зеркала. Да, может внешне я и похож на отца, но точно не внутренним содержимым. Я совершенно другой. От дикой ненависти к сладкому до секса с парнями. В свои почти что девятнадцать у меня еще есть шанс на что-то хорошее. Надо только взять себя в руки. Уходя, я клятвенно обещаю своему отражению больше не притрагиваться к бутылке. Но, отвернувшись, мне вдруг кажется, что кто-то по ту сторону насмешливо ухмыльнулся.

***

Миронов лениво затягивается сигаретой. Было бы странно, не встретить его здесь в обед: именно в это время просыпается его отчим. —И долго тебе сидеть здесь? —Как обычно, — он равнодушно пожимает плечами, — дождусь Илюху со школы и потом вместе рванем к Грише на пятый. —Не учи Илью плохому. Ему только десять. —По-твоему нужно съебаться и оставить его на потеху отцу? Вот еще. У Гриши будет Алиса. Она и присмотрит. —Знаю я, как она смотрит: до первого предложения потрахаться. Я сразу жалею о сказанном: Миронов стреляет в меня таким убийственным взглядом, что я боязливо пячусь назад, в поражении вскинув ладони. Нет, спасибо. Я слышал у местных по карманам разбросаны ножи и иголки, поэтому стараюсь как можно скорее выйти сухим из воды и тараторю какие-то жалкие извинения. Мрачное лицо Влада разглаживается. —Ладно, на первый раз прощаю. —Но Илью я бы все равно кому-нибудь отдал на вечер. Чтобы за ним присмотрели, пока вы нажираетесь. Что-то типо…няни? Миронов заливается таким смехом, что его светлое гнездо на голове лохматиться еще больше, от того что он в конвульсиях качается вперед-назад. Я стою как баран, потому что только сейчас понял, что в Буреломе не то что няни, учитель дай бог найдется. Блять, как же это бесит! —Ну не брать же его с собой! —А у нас есть выход? — Влад резко прекращает смеяться. — Все, кто оказался здесь обречены на душевные муки. Секс и алкоголь просто помогают их отсрочить. Или вовсе забыть, — он смотрит на меня с хитрым прищуром, — ты сам это понимаешь, сам делаешь, но почему-то продолжаешь нас презирать. —Потому что я еще верю, что хоть что-то можно изменить, если взяться за голову. А вы даже не попытались выбраться. Конечно, пить и трахаться куда легче! Губы Влада вдруг искривляет слишком горькая улыбка. Улыбка человека, который прошёл что-то ужасное и который ни разу об этом не заикнулся. Он даже не пытается меня запугать, а просто молча отворачивается, нервно жуя сигарету. Я понимаю, что снова ляпнул лишнее. Сделав глубокий вдох, осторожно хлопаю его по плечу. —Прости, я ерунду говорю. —Да нет, это правда, че ты, — он тоскливо усмехается, сбрасывая на ступеньки пепел, — хоть кто-то среди нас еще сохраняет трезвость рассудка. Не бросай учёбу, усек? Возможно именно ты – наш шанс на будущее. Я бесцветно улыбаюсь. Типичные размышления Миронова после трех банок пива, но черт, такие задевающие, что мне на мгновение становится искренне его жаль. За шесть месяцев, живя с его семьей на одной площадке, я успел заметить, как часто Влад встревает в драки с отчимом, как сильно тот разбивает ему лицо и как потом они с Алисой сидят на лестнице, о чем-то тихо переговариваясь и параллельно копаясь в аптечке. Иногда рядом сидит Илья – его сводный младший брат как я понял, иногда сидит Гриша. Его всегда можно узнать по русым кудрям и по непринужденной улыбке. Интересно кстати то, что, когда этот Гриша сидит с ними, во всем подъезде стоит такая гробовая тишина, что даже я выхожу покурить без опаски. Только спускаюсь на этаж ниже, чтобы не ловить на себе их насмешливые взгляды и не отвечать на дурацкие вопросы и приветствия. В Буреломе важно оставаться у судьбы на хорошем счету, это я уже понял, поэтому решаю добавить себе плюсов в карму, чтобы не дай бог не встретиться с ножом в пустынной подворотне. —Может взять тебе что-нибудь в магазине? —Мне не надо, — Влад поднимается, сует мне в карман сигарету и по-дружески хлопает по плечу, — купи лучше Илье. Можешь, кстати, раз так тебе хочется, побыть нянькой и забрать его со школы. Скажешь, что брат послал и назовешь цифру восемь. Только при таком условии пойдет. Но все равно аккуратнее, у него в кармане маленький ножик. Спасибо, что я узнал это сейчас, а не около школы, когда этот самый нож вонзился мне в печень. Звучит ущербно и стыдно – «меня пырнули четвероклассники».

***

Местная школа напоминает колонию для несовершеннолетних. Особенно сейчас, среди голых деревьев с тонкими ветками и огромных сугробов по бокам дорожки после ленивой чистки дворника. Трехэтажное кирпичное здание, прорезанное извилистыми трещинами, нагоняет такую тоску, что я не понимаю, как здесь вообще возможно учиться. Подпираю забор, зажимая в зубах сигарету. Моя первая школа была лучшей частной школой в городе, но одноклассники там были те еще уроды. Но справедливости ради я сам был таким же: количество купюр в кошельке позволяют и прощают многие вещи. Вторая школа отличалась значительно – по крайней мере присутствием Димы, Костяна и Улика. В ней я хоть немного стал похож на сострадающего человека. Неосознанно улыбаюсь, делая затяжку. В этот момент огромная толпа детей вываливается на улицу, и морозный воздух наполняется счастливым криком. В спешке докуриваю, усиленно ища глазами светлую макушку. Ну или хотя бы синюю шапку с двумя белыми полосками. Нахожу быстро. Аккуратно обхожу спешащих домой детей, пару раз спотыкаюсь на ровном месте и останавливаюсь рядом с мелким. Он как раз мучается, пытаясь обкрутить вокруг шеи длинный синий шарф. —Стой, ты ж так совсем удушишься. Давай помогу. Илья дергается и бросает на меня подозрительный взгляд. Присматривается большими светлыми глазами и узнает мое лицо прежде, чем я успеваю что-либо сказать. —А где Влад? —Он… Тут я осекаюсь: что сказать ребенку? Миронов выглядел мягко говоря хуево, был пьян и, как только я ушел, пошел шлифовать свое подавленное состояние на пятый этаж, но так ведь не скажешь. Особенно Илье, который с задравшей головой терпеливо ждет ответа, игнорируя соплю под носом и криво надетую шапку. Я коротко вздыхаю и вынуждаю себя улыбнуться. — Влад сейчас помогает Алисе с домашкой. —Они трахаются? —Эй! — я быстро прикрываю его рот. — Тебе ещё рано говорить такие вещи. —А тебе рано курить, — он освобождается и смотрит на меня слишком уж серьёзным взглядом, — руки воняют. —Ну извини, — машинально вытираю их о штаны, будто это поможет. Малой задел за больное, но разве объяснишь ему, почему люди берутся за сигареты, — ты голодный? —Да! —А в школе чего не ешь? — сажусь на корточки, аккуратно заматывая ему шарф. —Сегодня был молочный суп! Вообще гадость! Еще и холодный! —Еще скажи, что с комочками. —Да! С комочками! —Кошмар какой, — поправляю синюю шапку, утираю сопли, — я тоже ненавижу эту молочку. Может, хочешь пиццу? Илья расцветает на глазах и, что-то радостно крича, вприпрыжку скачет к забору, вздымая вверх пушистые хлопья снега. Я усмехаюсь, беру напрочь забытый портфель и иду следом, твёрдо решив накормить этого малого до отвала. И нет, для него мне не жалко ни единой копейки.

***

Веду Илью не в ближайший продуктовый, где закупается вся местная интеллигенция, а в самый настоящий торговый центр. Выигрываю время для Миронова, чтобы он привел себя в порядок и бонусом показываю ребёнку то, что он заслуживает видеть в свои десять. То, что видел я в свое далёкое детство. Но мои глаза вряд ли светились таким восторгом: поход по большим и дорогим магазинам был для моей семьи будничным ритуалом, который я воспринимал как норму. Тогда я даже не подозревал о существовании совершенно иного мира. Не такого яркого. А наоборот: безнадежного, мрачного и опасного. Познакомился с ним только полгода назад, но такое чувство, будто прожил в его реалиях все свои почт уже девятнадцать. При входе беру малого за руку. Мы растворяемся в разноцветной толпе, но она быстро редеет: будний день. У всех учеба и работа. —Высоты не боишься? —Нет! —Отлично. Заходим в стеклянный лифт. Илья тут же прилипает к стеклу, восторженно хлопая глазами. Я прислоняюсь к стене, наблюдая за его беззвучным счастьем. С виду мне все равно. Держу пари по пути сюда взрослые бросили на нас слишком много косых взглядов, посчитав меня непутевым отцом в распахнутой куртке, а Илью – несчастным ребёнком, чей родитель положил на этот мир огромный хуй. Может у меня действительно такое безучастное лицо, но, начни я улыбаться через силу, будет только хуже. Снимаю с Ильи шапку. Он меня совсем не замечает, увлечённо рассматривая разноцветные вывески, разбросанные где-то далеко внизу. Хорошо, что прямо сейчас он видит их, а не нажирающегося в хлам сводного брата. Надо бы к слову узнать, до скольки я сегодня «добровольная нянька». —Выбирай любую. —Правда? —Да, что угодно. Меню для него слишком большое. Думаю, он мало того, что впервые держит в руках что-то подобное, так еще и само содержимое впечатляет его не хуже лифта. Аж глаза разбегаются. Наверное, поэтому так долго выбирает. Пользуясь возможностью, пишу Миронову. На мгновенный ответ не надеюсь, поэтому быстро пролистываю остальные чаты. Останавливаюсь на Диме. На мое дежурное «спасибо за вечер», которое я кинул где-то в воскресенье, он не стал захламлять чат дурацкими вопросами и ограничился дежурным «пожалуйста». Не знаю, сказал ли ему что-то Улик или он сам все решил, но такой ответ – настоящая золотая середина наших недоотношений. Я беззвучно усмехаюсь и откладываю телефон. —Ну что, ты определился?

***

Илья довольно допивает молочный коктейль, параллельно делая со мной домашку. После невнятного голосового от Миронова на фоне разрывной музыки, я понял, что таскаться с малым мне придется до самого вечера. Поэтому сейчас я изо всех пытаюсь вникнуть в детскую задачку про какие-то яблоки и груши… —Артем, я больше не могу, допей, — Илья протягивает свой клубничный коктейль. Я еле сдерживаюсь, чтобы не скорчить кислую мину. Терпеть не могу сладкое. —Допьешь после этой задачи. Давай, я кажется понял, что тут к чему. —А ты в каком классе? —Что? Я уже четвёртый месяц в Академии. —Круто! – малой отставляет стакан и с широкой улыбкой сверлит меня счастливым взглядом. — Тебе нравится? —Нуу… —задумчиво чешу затылок, вспомнив о предстоящем просмотре, к которому я блять так и не начал готовиться, — сложно, но я сам туда хотел. —А почему сложно? У вас тоже математика? Я усмехаюсь. —Отчасти. Мы в основном рисуем. —Ты художник? —Можно и так сказать. —Влад говорит, что все художники – пидорасы. Сказать, что я в ахуе не сказать ничего. Но, справедливости ради, в чем-то он и прав. —Это слово тоже нехорошее. —Почему? —Потому что оно заменяет много действительно хороших, — мыслитель из меня такой себе, а учитель тем более: разговаривать с детьми не привык, тянуть учёбу тоже, со своей блин разобраться никак не могу, — так, ладно, давай наконец выясним, сколько яблок и груш осталось после приготовления компота и пойдем на улицу.

***

Ночь обрушивается на город чертовски быстро. На часах восемь, а на дворе все одиннадцать. В ярком свете фонарей и вывесок, сквозь толпу прохожих и небольшой снегопад, мы весело, как бы странно это не звучало, возвращаемся в наши мрачные реалии. Возвращаемся в Бурелом. Тут уже не так ярко: несколько одиноких жёлтых фонарей, большая часть из которых – тупо нерабочая декорация, тоскливо освещающая большие куски тропинки. А за этой тропинкой будто бы одна большая черная пропасть. В спину прилетает снежок. —Попал! —Гаденыш! Атаковать со спины подло! —падаю на корточки, черпаю ладонями снег с решительной улыбкой. —Сейчас получишь. Мы гоняемся друг за другом. Уклоняемся от атак, вздымаем снег в воздух, ловим ртом холодный ветер. Делаем все, чтобы отвлечься от окружающего мира. Ведь в такой весёлой безобидной игре нет места черным пятиэтажкам с вонючими и прокуренными подъездами, заключающих нас в некое кольцо вечного страдания и обречения. Сейчас все равно, в какую дыру нам предстоит вернуться и с чем в этой дыре столкнуться. Сейчас важнее успеть увернуться от атаки и атаковать самому. Внезапно я вспоминаю. Вспоминаю обрывок субботней ночи у Димы и меня охватывает тупая злость. Злость на себя, за то, что бездумно забросал легкозаболеваемого человека снегом. Диме ну никак нельзя болеть с его то бесконечной учёбой и работой. Надо, наверное, узнать, все ли в поря…. Меня резко валят в снег и, взяв за волосы, опускают лицом в сугроб. Сверху раздаются ликующие крики. —Я выиграл! Я выиграл! —Илья! — не сопротивляюсь, позволяя малому вертеть собой как вздумается. — Черт тебя возьми… —Что? —Ничего! — хватаю его за шкирку и в шутку пытаюсь повалить. — Сейчас ты у меня получишь! Он заливается безудержным смехом, сквозь который я улавливаю чьи-то тяжёлые шаги. Быстро оборачиваюсь и со всей силы получаю кулаком по носу. Падаю на спину. Противник пользуется этим и, не смотря на мои тщетные попытки сопротивления, наступает сапогом на грудь. Замахивается, но путь его кулаку преграждает Илья. —Отпусти его! Это Артём! Мы гуляем! —Артём? — парень тут же отступает с извиняющей улыбкой. — Пардон. Подумал ты обижаешь нашего Илюху. —Меня не обидят: у меня есть ножик. —Твой ножик у тебя отберут в первые секунды драки. И, судя по всему, даже с Артемом гулять тебе пиздец небезопасно, — парень усмехается, протягивая мне руку, — где реакция? Поднимаюсь, прикрывая ладонью пульсирующий нос. —Ты слишком быстрый. —И? Здесь никто не будет ждать пока ты настроишься. —Угу. —Ладно. Еще научишься. Держи платок. Дома посмотрим, пожалел я тебя или нет. Гриша. И как я сразу не узнал его высокий силуэт и кучерявую шевелюру, неряшливо торчащую из-под синей шапки. Впрочем, разве это важно? Будь на его месте кто угодно, так легко я бы точно не отделался. Малой тем более. С самым мрачным и побежденным видом на свете прикрываю нос платком. Холодные пальцы обжигает горячая кровь. Немного мутит. —Хорошо, что я вас встретил. Сейчас не самое лучшее время вот так беззаботно разгуливать по дворам, — в его пакете тревожно звенят бутылки, — ты сам уже должен знать. У тебя есть что-то кроме кулаков? —Нет. —Хуево. На одних знаниях о драке далеко не уедешь, — Гриша усмехается, обрывая мои попытки возразить, — даже не пытайся, только что все выяснили. —Иди ты. —Сигаретку? —Не курю. —Курит, — встревает Илья, уперев кулаки в бока, — у него пальцы как у Влада воняют. Я тяжело вздыхаю. Просто блестяще, а я думал мы подружились. Гриша сует сигарету мне в карман. —В этом нет ничего такого. —Я так ни за что не брошу. —А если будешь отрицать, то оно само что ли бросит тебя? Никак не пойму твоей логики. Он специально издевается и меня это порядком бесит. Курю я только два месяца и быть заядлым курильщиком точно не планирую. Так, просто балуюсь, расслабляя нервы, в надежде, что в любой момент смогу остановиться. Но с такими «подкладчиками»… Моё внимание вдруг привлекает машина ментов в самом конце темного переулка. Сложно не заметить красно-синюю мигалку, особенно в этом убогом районе, где до милиции никому нет дела. И ей, собственно, тоже. Вызывают только если труп ну уж совсем провоняется. Это я слышал от Влада, но ни разу не видел лично. —Странно, что без труповозки. —А они и не за трупом, —говорит Гриша, жуя сигарету, — наверняка новички. Хотят выслужиться перед начальством и делают вид, что ловят очередного сбежавшего наркомана. Уже все подъезды прошерстили. Вот только без толку. —Почему? —Потому что нашему Бурелому еще можно позавидовать – здесь только игроманы, пьяницы, хулиганы и курильщики ошиваются. —Да уж, зависть так и хлещет, —парирую я, не сводя взгляд с мигалок, — а что, действительно ни одного наркомана? —Ну, один все же есть, раз менты приехали. Но это ненадолго. Уже завтра вернется к своим в соседний квартал. —Кто перебрался? – встревает Илья, вопросительно хлопая огромными глазами. —Маньяк? —Да, маньяк, — расслабленно бросает Гриша, прежде чем я успеваю придумать нормальный ответ для ребёнка, — теперь будешь бежать домой быстрее, понял? Мелкий послушно кивает. Я толкаю Гришу в бок локтем, но он лишь в неведении пожимает плечами. Ну действительно, не объяснять же ребёнку, кто такие наркоманы. Хотя что наркоман, что маньяк – содержимое почти одинаковое.  Смутно, но по частям мне вспоминается субботняя пьянка, точнее жуткий ужас, который я испытал, будучи полностью отрезанным от выхода, а значит и от возможности бегства. Я резко останавливаюсь перед квартирой, с недоверием косясь на Гришу. —Там точно нет наркотиков? Он с издевкой усмехается. —Целые ящики кокаина, немного героина и дезоморфин вот доваривают. Какой предпочитаешь? —Придурок. —Сам ответил на свой вопрос, — он звенит ключами, — ну какие наркотики, Артем? Только если никотин. Один из самых безопасных. —А что такое никотин? —Никотин, Илюха, это сигареты. По возможности постарайся отсрочить их употребление. А лучше вовсе к ним не прикасайся.