House of cards 2: retribution

***

그립다 그 시절 파란 나와 가벼운 숨 Я тоскую. По “синему” мне в то время и по легкому вздоху 냉정과 열정 사이 그 무게를 재보지만 Хоть и пытаюсь рассчитать вес между хладнокровием и страстью, 지금 난 그저 파랗게 타서 죽고 싶다 Сейчас я хочу сгореть синем пламенем и умереть. j-hope – blue side

***

– Чимин... Подожди... – Я никуда не поеду, - вдруг хватаясь за гордость, цедит Чимин и быстро разворачивается, дабы не видеть лицо Хосока, пытающееся его убедить сделать обратное.       Его ноги сами ведут его по тропе вперёд, не давая возможности думать и принимать решение одновременно. Он думает. Думает о прошлом, о том, какие последствия его ждут после этого решения. И о том, что, рано или поздно, неизбежное случится, а в этом случае – противиться действительно нет смысла. И принимает решение уйти. Незамедлительно. – Если не остановишься, я уеду один. Уеду и не вернусь, - продолжает говорить Чон в спешке, пытаясь выловить хотя бы намёк на то, что тому не всё равно. Смотрит на торопящуюся походку, смотрит в спину удаляющегося парня и видит, как безжалостно Чимин уничтожает свой шанс. – И Юнги... ничего не узнает.       Чимин наконец останавливается. Он медленно разворачивается и всем видом старается показать, что вовсе не заинтересован. Только глаза его выдают правду, простреливая насквозь тело старшего. – Я мог бы рассказать... - сглатывает, видимо, всё ещё выжидая непринятия со стороны Пака. Его руки трясутся и он уверен, что сейчас на него налетят с невиданной яростью. Однако Чимин молчит. – Но я не стану ему ничего рассказывать, потому что не хочу его огорчать ещё больше. Он заслуживает быть счастливым. А раз ты здесь счастлив и тебе здесь хорошо, в таком случае мне нечего тут больше делать. Я буду рядом с другом в этот счастливый день.       Меньше всего Чимин хотел бы сейчас так просто отпускать прошлое, которое и так едва не потеоял некоторое время назад. И видеть, как рука, за которую ты держался всё это время, внезапно отпускает тебя, действительно невыносимо. Это странное и рвущее сердце на части ощущение, будто поступаешь не правильно, заставляет нервничать. Сердце уходит в пятки, проходя через все органы, и кажется, будто усиливающиеся ритмы его пытаются достучаться до отключенного мозга. И только сейчас, когда Хосок и правда уходит, когда он больше не видит его лица и не слышит голоса, когда тот проходит мимо и садится в машину, до него доходит оглушающая и отрезвляющая мозг истина.       У него не будет больше шанса.       Но он стоит на месте и молча наблюдает за тем, как заводится машина, как та отъезжает от тротуара и набирает скорость, уезжая в сторону ослепляюще ярко-оранжевого заката, мелькающего меж высотных зданий.       Он оставил его. И, возможно, так будет лучше. Для них всех так действительно будет лучше.

***

      Распахивая двери кабинета с прежней уверенностью, Джин наконец проходит внутрь и вдыхает полной грудью свежий морозный воздух, который теперь кажется совсем другим. Всё так изменилось. Спустя всего две недели всё изменилось так сильно, что все эти места стали чужими, словно прошло много лет с тех пор, как они были тут все вместе.       Здесь больше никого нет. Нет друзей, которые приносили радость каждое утро, просто собираясь за одним столом и рассказывая о своих проблемах. Нет позитива, которым надоедал Хосок в мрачные дни тяжелого труда, пытаясь их всех развеселить. Нет той атмосферы, которая когда-то была здесь еще пару лет назад. Всё вновь стало мрачным и серым... и потеряло свой смысл.       Возвращаясь к своему креслу, Джин взял бокал и бутылку виски, но был остановлен резким щелчком двери, раскрывшейся так неожиданно, что это заставило его на миг испугаться, будто его застали за чем-то непристойным.       Вытаращив глаза на Тэхена, вошедшего в кабинет без предупреждения, Джин пришел в ярость и тут же вскочил с места. – Я не разрешал входить в мой кабинет. Выйди, Тэхен-а, не зли меня. – Хён, - всё ещё настойчиво держит ручку и, не закрывая дверь, смотрит на старшего. – Ты сам попросил приехать. – Да? - включив телефон и проверив чат, он тут же замолчал, вспомнив, что и правда звал их недавно в офис. – Прости... Нервы не в порядке... Я уже не помню что делаю и что говорю. Иногда кажется, что не другие, а я сам болен и несу эту тяжесть на спине один.       Сложив руки на столе, он чуть пододвигается к столу и опускает лоб на сцепленные пальцы рук. В голове снова откуда-то пояаляется шум, давящий и выжимающий всё терпение ужасным скрежетом будто по стеклу. Эти звуки сдавливают мозг с обеих сторон одновременно, не дают мыслить здраво и осознавать реальность. И тело поддаётся усталости, становится слабым, ощущается ватным. — Тебе нужен отдых, хён, - Тэхен подходит сбоку и, стараясь не тревожить, садится рядом в кресло. – Поездка нам не помогла. Ни воссоединиться, ни отдохнуть. Может... пора забыть уже? И оставить всё как есть?       Голос младшего доносится слабо, едва слышно, но какие-то пробудившиеся в нем силы заставляют его поднять голову и снова сделать всё, как надо. Он сможет. Он всегда находил выход и не сдавался. Не сдастся и в этот раз. – Но речь ведь не только о Юнги и Хосоке. Они, может, и справятся со своими внутренними проблемами... Но как быть нам?       В глазах Джин-хена никогда не было такой усталости. Но видеть его еще более безвольным и слабым ему никогда не доводилось. Сейчас Тэхена тяготит эта проблема не меньше. Он знает, что, если они постараются все забыть и жить дальше, у них ничего не выйдет. Потому что их судьбы решены. И у Сокджина, как и у остальных, просто не останется сил бороться. – Если ты об изъятии нашего имущества... Я не знаю что с этим делать. Не знаю что нас ждёт, но... Если ты сдашься, нас больше не будет.       Джин поворачивает голову. Не верит в то, что это так. Но в глазах за долгое время впервые загорается огонь надежды. Ведь вся его жизнь строилась на их дружбе. Всё, чего он добивался, он начал добиваться с ними. Всё, что он обрёл, он обрёл вместе с ними. И сейчас нельзя просто взять и оставить это на произвол судьбы. – Ты прав... Друзей нельзя бросать. Никогда.       Улыбнувшись, он роняет слезу и хватает младшего за руку, сжимает крепче, снова и снова прокручивая в голове тот факт, что сейчас сдаваться будет глупо. Только не так. Только не сейчас. – Вот это мой хён! Мой самый мудрый хён! - накинувшись на Джина с объятиями, Тэхен тут же веселеет. Из головы вылетает рой дурных мыслей, что только недавно мучал его по ночам. Всё закончилось. Теперь старший брат рядом и он всегда будет с ним, никогда не бросит. – Я не сомневался в тебе. Я знал, что ты примешь верное решение. У нас всё получится.       Джину хотелось верить в то же самое. В то, что дружбу их ещё возможно спасти. Только вот... – Но я... не уверен, что ребята согласятся. Они были против того, чтобы помириться. С чего им соглашаться помогать мне?       В его глазах, полных отчаяния и тревоги, Тэхен видит безнадежность. Ту самую, в которой недавно барахтался сам. Ему ли не знать истину. Насколько это трудно – быть в одиночку против всех. А хёну нужно тянуть за собой остальных. И неизвестно ещё, насколько каждый из ребят готов к воссоединению. Джин прав. Странно полагаться на удачу, когда их взаимоотношения всё ещё нев порядке. – Они всё равно будут вызывать нас всех на допрос, - Тэхен не теряет надежды и смотрит уверенно в глаза старшего. – Мы ведь все друзья, работаем вместе, владеем общей компанией. Так или иначе, они созовут нас всех. У нас у всех один путь, так ведь? – В таком случае... Почему Чонгук решил пойти иным путём? - Джин вдруг мрачнеет, его голос становится ледяным, а взгляд отталкивающим.       Тэхен замирает с непривычной для себя дрожью в теле. Кажется, словно в один миг погасло всё вокруг и даже мыслить теперь страшно. Напрягающий взгляд и молчание Джина могут говорить только об одном.       Он не простил Чонгука.

***

      Видя на лице Хосока прежнее сияние, Намджун слегка замешкался и потерялся в словах, держа руки раскрытыми для объятий после долгой разлуки. Казалось, что прошли не месяцы, а года. Возможно, так и есть. Ибо при последних встречах им поговорить особо не удавалось. Но Хосок остался прежним. – Дорогой мой, - несильно похлапывая друга по спине, Джун отстранился с несползающей улыбкой на лице. – Как же я ждал... – Я тоже рад тебе, родной, - с нескрываемой радостью на душе обнял его в ответ и отстранился следом. – Ну.. как дела обстоят? Всё ли спокойно? Как наши дела на работе? Переговоры, надеюсь, наконец, продвинулись?       Его привычная усмешка вызвала каплю грусти от настольгии, но Джун сумел ее скрыть и оставить лишь довольство в виде раскрывающейся улыбки. – Не переживай. Я бы не оставил их без внимания, - приобняв Чона одной рукой, он прошёл в зал совещаний.       Пройдя внутрь, он встретил перед собой пару знакомых глаз, сияющих от неверия и тоски, видимой через тонкую пленку. Джин подскочил и подбежал к нему незамедлительно. Он был словно сам не свой, когда заплакал прямо на плече Хосока, прижав к себе так сильно, что у Хоби защемило сердце.       Тэхен стоял в стороне, боясь рушить момент воссоединения, но, увидев вытянутую руку Хо, он тут же подошёл к ним и обнял их обоих. Рука Хосока казалась греющим лучом. И словно не было тех дней разлуки. Они будто всегда были вместе и словно каждый день ощущали это тепло внутри себя. Каждый раз при упоминании имени Хосока они вспоминали его неповторимую улыбку и согревались лишь воспоминаниями о солнечной ауре друга. Было достаточно помнить его руки. И казалось, что печали никогда не было, они никогда не ссорились и не теряли друг друга. – Как же я скучал... - прошептал Джин в шею Хо, не открывая глаза и прижимаясь ближе, не выпуская из долгожданных объятий.       Всё тело обдало жаром от шёпота хёна. Весь мир остановился и затих в один миг. Сейчас всё пришло на круги своя, обрело свои краски и свой смысл. Он чувствовал каждой клеткой тела тоску брата, но не мог объяснить той боли, что испытал сам вдали от них. Возможно, так лучше. Он не должен был говорить. И не расскажет уже никогда. Потому что всё прошло. Ночь прошла. Настало утро, пробудившее всех теплом и светом. – Я тоже скучал... По вам всем, - вылетело с трясущихся губ Чона следом.       Стоящий рядом Намджун был готов провалиться сквозь землю, продать душу дьяволу, лишь бы этот момент не заканчивался, чтобы это длилось вечно и чтобы здесь были все. Как раньше. Разве не это их главное общее желание? – Без вас действительно всё перестало иметь смысл, ребята, - почти плача, признался Джин, держа голову опущенной, но руки по-прежнему держа на плечах парней. – Я никогда ещё не чувствовал себя настолько беспомощным. Мне казалось, нет таких проблем, с которыми я бы не справился. Но они появились с вашим уходом. – Ты правда признаёшь тот факт, что ослаб без нас? - тут же гордо вознося голову и хитро смотря на старшего, произнёс Хоуп. – Неужели ты так сильно соскучился? – Дурак, - смеясь, Джин увёл взгляд в сторону, но вернул через секунду. Но больше не с гневом. Это были глаза, полные боли и признания. – Да. Я ужасно скучал. И ужасно нуждался в вас. Честно.       Хосок, не дожидаясь, сам притянул того к себе в объятия под тихий смех Тэхена, прильнувшего к ним снова. И в этих объятиях, казалось, крылось всё. Смысл, который он искал в одиночестве. Решение проблем, лекарство от болезни и ключ от тайных дверей. Всё всегда было рядом. Пока рядом были они. – Может, съездим все вместе как-нибудь в Чолла-Намдо? - отстранившись, Тэхен с вызовом в глазах посмотрел на Джина и вдруг заметил в его лице блеснувший интерес. – Ты так соскучился по этим плантациям? - усмехнулся Хосок, погладив по голове младшего. – Ну что, хён, что думаешь? Поедем?       Джин согласно кивнул, притянув их в объятия и кинув взгляд на улыбающегося Намджуна.       Ответ был очевиден. – Обязательно.

***

      Тэхена переполняли эмоции после встречи с ребятами, ведь такое долгое расставание для них впервые. Никогда еще им не приходилось уезжать друг от друга на такой долгий период, не зная, увидятся ли они снова. Поэтому эти объятия, долгие душевные разговоры в узком кругу друзей для него были чем-то вроде спасительного круга.       Но океан от этого бушевать не перестал. И, вероятно, в скором времени начнется шторм.       Если бы только знать что их ждёт завтра...       Услышав щелчок двери и заметив позади себя лицо хёна, Ким обернулся, закрыв дверцу шкафа с зеркалом, и снова натянул счастливую улыбку. – Мой дорогой, - привычно протягивая руки для объятий, Хосок наконец смог успокоить душу после долгой поездки и кучи потраченного впустую времени. Сегодня день радости. Он встретился с друзьями – самыми незаменимыми людьми в жизни. – Как же я рад тебя видеть снова. Мой милашик.       Его улыбка, озаряющая кабинет и всё пространство вокруг, никогда не могли ни с чем сравниться. Тэхен знал. Знал, что однажды он еще увидит любимого старшего друга. Но... только... смогут ли они так же, как и раньше, доверять друг другу и помогать? Станет ли он это делать теперь?       Протягивая руки в ответ и сплетая их пальцы, он был не уверен. Не уверен в том, что поступает правильно. В том, что стоит ему рассказывать истину. И в том, что Хосок – один из первых, кто должен был всё узнать. Глаза постепенно становились влажными, а ресницы нервно задрожали. Хосок уловил это и промолчать не смог, несмотря на долгую паузу. – Тэхёни, ты в порядке? Что с тобой? - последовал вопрос, которого он ожидал.       Дрожь в руках увеличилась и теперь он дрожал весь: с головы до ног. Контролировать эмоции он никогда не умел. – Я понимаю, что ты... – Нет, ты не понимаешь, - оборвал его Тэхен, не дав закончить. – И не поймёшь, хён       Хосок замер в ожидании. Его руки стали леденеть. – О чем это ты? - его брови тут же опустились к переносице. – Прости, но... Я по-прежнему люблю его и бросить не смогу. Ты можешь наплевать на это и делать как хочешь. Однако я сразу скажу, чтобы после у вас не возникало вопросов ко мне. – Ты о ком? О Чонгуке? Я не пойму. – Да. Я не намерен его предавать и бросать вот так на полпути. Он наш товарищ, что бы ни было, и он твой брат, - в его голосе слышались нотки переживания. И оно было вполне оправданным. – Вы все... готовы волками напасть на него. Но я не смогу. Он один там сейчас и его спасти уже ничего не может. Я знаю. Но подтверждать его слова не буду, потому что действительно ничего не знаю. Да, мы с тобой в курсе, что он убил человека. Но кто он и почему был убит – нам неизвестно. И мы ведь не стали копаться в этом, так? Значит и сейчас не будем. Мы не должны так поступать с ним. – Я, конечно, понимаю твоё волнение перед допросами. Но, поверь, я бы тоже не стал врать полиции. Поэтому я тоже собираюсь говорить правду, - для убеждения он смотрел в его напуганные глаза уверенно и без сомнений, не отрывая взгляда. Тэхена на миг это успокоило. Он чуть сильнее сжал пальцы Хосока и приблизился на шаг. – Ты... не хочешь, чтобы его посадили, да?       Хосок был в ступоре, услышав вопрос. Он не до конца понимал, к чему ведёт Тэхен, но был готов уверить его в том, что всё в порядке и никто на Чонгука не станет клеветать. – Я никогда не скажу не правду перед полицией и судом. Не сомневайся в этом, - приподняв подбородок, он словно глазами говорил Тэхену сделать тоже самое. – И ни за что не буду желать плохого брату. – Хён... Спасибо тебе, - кинувшись его обнимать, он почти повис на Хосоке.       Чон был шокирован резкой сменой настроения младшего, но так даже лучше. Без страха, без волнения. Пусть лучше будет улыбаться. – Всё в порядке, дорогой. С Чонгуком всё будет хорошо, - утешающе поглаживая Тэхена по спине, он невольно поджал губы. – Обещаю.

***

      Выходя следом за Джином, Хосок закрыл дверь кабинета и остановил взгляд на Чонгуке, прислонившегося к стене напротив и скатившегося вниз по ней спиной. Он закрыл лицо руками почти сразу, словно пытаясь скрыть весь страх и стыд, которые не сходили с его лица с момента, как ребята вошли на допрос. Вопросов было куча, но Хосок молча наблюдал за тем, как стыдливо опускал взгляд его брат каждый раз, осознавая, что за ним пришли друзья. Конечно, они бы сделали это без сомнений. Однако, несмотря на то, что им удалось его спасти и вытащить, неизменным остался вопрос:       Что он собирается делать дальше? – Не закрывай лицо, будто испытываешь чувство вины, - скалясь, Чон всё же выплюнул это в пустом коридоре, зная, что слышат его только свои.       Джин кинул неодобрительный взгляд на Хосока, как только услышал упреки в адрес Чонгука. Конечно, причин злиться на него у них много, но хто не причина сейчас ссориться. По крайней мере, не в отделении полиции. – Успокойся, - Ким прервал его попытки докопаться, схватив за место сгиба руки и одернув, – Нам всем нелегко пришлось. Пусть подумает и сам всё решит. – Он уже решил, разве не видно? Решил кинуть свою семью, не посчитавшись с нами, - неожиданно возник Тэхен.       Джину было достаточно гнева Хосока, но с Тэхеном он действительно не знал что делать. – Я знаю, как сильно вы обижены. Но сейчас не время, Тэхен, - бросив предупреждение, Джин обернулся к Намджуну. – Давайте сядем за стол дома и всё обсудим спокойно. И, Хоби, не надо говорить, что тебе нечего больше обсуждать с ним. Я знаю, что есть. У нас и так накопилось много не затронутых тем, оставленных на потом. Поехали.       Хосок всё не спускал взгляда с Чонгука, по-прежнему сидящего с опущеной головой. Намджун следил за ним, а Тэхен прожигал дыру в голове Чонгука, надеясь, что однажды до нее дойдет то, насколько глупо он поступал до сего дня.       Их попытку уйти прервал следователь, выйдя из кабинета. – Чонгук останется пока что здесь. Нам нужно его заявление.       Когда дверь захлопнулась, все бросили взгляд на Чонгука, тут же поднявшегося с пола. Тот, оттряхнувшись и не повернувшись к ребятам, так ничего и не сказал. Дверь открылась снова и Чонгук скрылся за ней, войдя в кабинет. – Напомните мне после врезать ему, - хрустнув одновременно всеми пальцами, Тэхен сжал кулаки и первым пошел к выходу.

***

      Прервав трапезу, Хосок спешно бросился собираться и уже у машины набирал номер друга, молясь всем богам, чтобы его мысли были лишь догадкой. Сердце трепещало, как перед угрозой смерти. Однако сейчас даже смерть была бы лучше, чем знать, что лучший друг, совсем недавно ещё носивший траур, теперь совершает такую ужасную ошибку. Отвратно. Омерзительно.       Заводя машину, он приложил телефон к уху и бормотал себе под нос все проклятия в ожидании ответа. Шли только гудки. А сердце сжималось сильнее от одной чёртовой мысли, что он действительно пошёл на это и совершил столь глупый поступок.       Гудок прерывается.       Сердце ухает в пятки. – Я надеюсь, ты пошутил, Юнги, - пуская гнев в оборот, Чон давил на педаль газа и выруливал к дороге. – Я вырву твою печень, если твои тупые шутки не были шутками и сейчас ты правда находишься там! Ответь. Ты ведь не собираешься сделать это...? – И я рад снова говорить с тобой, дорогой друг, - без доли язвительности, устало произносит в полголоса. – Ты сделал?? Сделал спрашиваю!? Скажи! Ты сделал это???       Хосока разрывает на части. Кажется, будто сердце вырвали из груди и растоптали на земле. Острая боль засела в грудине от этой жалкой догадки, до которой доходить никогда не хотелось. Потому что не верилось. Не хотелось верить.       Не может быть так.       Не может ведь..? – Юнги... - сжимает руль всё крепче, не находя себе места в этой душной машине, где нет больше воздуха, чтобы соображать здраво. Глаза горят огнем и мозг кипит от ужаса тех догадок, что лезут в голову. – Юнги, говори со мной! Отвечай мне, когда я спрашиваю!       Его злит молчание. Такое долгое, что кажется, будто его вовсе уже не слушают по ту сторону. Он кидает взгляд на телефон и видит прибавляющиеся секунды и как первая минута сменяется второй, но ответа всё ещё не получает.       Он сглатывает. Боится высказать нечто нелицеприятное, пока едет, а хотя ужасно хочется. А после ускоряется, видя, что на дороге сейчас никого. — Юнги...       Он выдыхает, прикрывая глаза на миг. Всего на миг, чтобы отпустить ситуацию и свои бредовые мысли. Ведь... Всё может быть. И что, если всё вообще не так? – Будь осторожен в дороге, Хоба... - слышится тихое после молчания и Хосок поднимает взгляд на телефон, стискивая в тишине зубы, которые уже едва сдерживаются, чтобы не затрястись.       Потому что голос друга был отчаянным.       Впервые.       Его пальцы леденеют. Они примораживаются к рулю и отпускать его не хотят, когда Юнги сбрасывает вызов.       Сердце пробивает гулкие удары. Чон их уже не ощущает. Замирает и отмирает почти сразу, как в голову ударяет голос совести, давящий на сознание с еще большей силой.       Не думая о пережитом и о том, из-за чего всё могло произойти, он заворачивается в сторону знакомых пейзажей и его мозг в эту секунду подкидывает ему те самые страшные картинки из прошлого, о котором он обещал забыть и никогда не вспоминать.       Вспоминает. И вспоминает с болью на душе, в обидой, с ужасом тех дней, когда одного лишь слова было достаточно, чтобы спасти. Тормозит у самого подножья скал и отстегивает ремень безопасности в торопях. В голове уже играют знакомые нотки беспокойства от приходящих мыслей. Паника охватывает тело и заставляет обо всем забыть и всё вспомнить одновременно, когда он выходит и поднимает голову выше, устремляя взгляд на ночное небо, где почти не видно ничего.       Он вспоминает тот день. Обрывками он складывается перед глазами в этот же момент, когда в руке вибрирует телефон. Взгляд неохотно отрывает от вершины скал и опускает его к телефону, который держит трясущимися руками. В этот момент сердце делает переворот, бьётся с непривысной силой и тормозит, снова переворачивается и тормозит. Ему кажется, что его сердце еще никогда не билось так неправильно. И сейчас он желал бы оказаться на операционном столе, чем осознавать эту бренную жизнь снова.       Перед глазами высвечивается имя брата. И он боится сейчас ответить, потому что чувствует, что прослезится и сдаст себя сам. А ещё боится, что узнает еще что-то неприятное.       С замирающим сердцем и дыханием, он всё же отвечает на вызов, быстро прикладывая телефон к уху и поднимая взгляд к скалам снова в попытках найти там силуэт. – Чонгук, ты не вовремя. Я сейчас не могу говорить, - торопливо, непривычно даже для себя сообщает он, не находя друга на вершине.       В груди что-то резко трескается и ломается на части. Закусывая губу и делая тихий глубокий вдох, он едва сдерживает себя от истеричного вскрика и тут же задерживает дыхание, когда слышит голос в трубке: – Хён, я еду к Чимину...       Слёзы падают из дрожащих глаз, не выдерживая натиска услышанного. Капают на ледяные щеки и заставляют Чона отмереть на крохотное мгновение, в котором он, возможно, уже потерял лучшего друга и Чимина... – Я должен был давно с этим покончить. Но не мог, - сознается тише, будто боится нарушить тишину и спугнуть брата. – Я сделаю это, хён. Сделаю, чтобы не жить больше жизнью беглеца и предателя. Чтобы загладить вину перед вами. Я получу наказание, которое заслужил.       Хосок не озвучивает вопрос. Его губы вопреки желанию не могут произнести ни слова. Язык онемел и больше не способен сформировать какое-либо предложение.       Карты рушатся снова.       Был ли смысл их строить заново? – Прости, ладно?       Голос Чонгука сейчас, когда всё на самом деле перестало иметь смысл и дорожки слёз больше не помогут что-либо исправить, звучит в ушах как напоминание о том, насколько он никчемен. Потеряв всё в один миг, он даже не способен ничего сказать. И разве может он сейчас что-то изменить?       Чонгук по ту сторону выдыхает с горечью и усталостью, но говорит уверенно: – Надеюсь, мы ещё увидимся, хён.       И эти слова кинжалом вонзаются не в сердце, а в самое горло, перекрывая воздух. Доступа нет. И воздух больше не поможет.       Хосок молчит. Молчит, потому что не может говорить. Не может думать ни о чем больше. Ни о чем.       В голове лишь застрял взгляд дорогого сердцу Чимина и близкого душе Юнги. Чимина, что стоял на этом же самом месте когда-то на скале, желая умереть, но смог остаться в живых благодаря его руке. И в этот же момент видит силуэт Юнги в темноте. Он там. На той же высоте. На том же месте.       Без каких-либо раздумий, он идет вперед – туда, где сейчас в нем нуждается его друг. Возможно, единственный, кто поймет его после долгих лет разлуки, после всего пережитого, и возможно тот, кому нужна именно его помощь, его плечо друга. Тот, от кого отвернуться он не способен.       Он поднимается, вспоминая объятия Чимина и его последние слова. Еще один кинжал всаживает себе в горло сам, когда припоминает себе голос его ангельский, невинный, тот, которым он когда-то одаривал слух Юнги. Руки его, что окутывали теплом и ласкали, необычайно нежные и неповторимые, что были так любимы Юнги. Поцелуи, которые дарил Пак своими губами его коже, обжигая и оставляя следы. Его касания, нежность, взгляды жаждящие и боль, с которой тот прожигал постоянно...       Всё делало больно и проедало внутренности, опустошая их перед другом. И хотелось кричать, ненавидеть собственную жизнь, уничтожать по кускам, пока ноги шли вперед, набирая темп с каждой секундой, которая тратилась на самоуничтожение и воспоминания. – Ты сможешь, Хоуп... Сможешь... Давай. Иди до конца. Иди. Ты справишься! - почти крича на себя, поднимался выше по тропинке Хосок.       Он шёл дальше, не смотрел на всё, что преграждало путь, убирая мешающие ветви, камни и прочий мусор. Видел только тропу и цель.       Глаза застилала пелена слез, новая волна цунами накрывала его тревожащееся сердце, не унимающееся с каждым шагом и приближением к цели. Он трясся. Впервые трясся так сильно, словно от этого зависела его собственная жизнь. Шаги ускорялись. Он дышал чаще, вдыхая такой нужный сейчас воздух, несмотря на холодный ветер, бьющий по лицу.       Лицо обжигали дорожки от слёз. От стирал щеки от влаги рукавом джинсовки и шел дальше.       Ливень, хлынувший на землю, смывал дорожки к вершине и подниматься стало еще труднее. Песок превращался в грязь и удержаться за камни, по которым бил дождь, было невозможно.       Остановка.       Один шаг.       Остановка.       И снова шел дальше, не прерываясь, дыша загнанно от усталости. Грязь под ногами падала вниз и ноги скользили с каждой попыткой, не давая взабраться выше. Оставалось совсем немного.       Подняв голову, Чон схватился на край камня, торчащего из каменной стены и забрался выше. Посмотрев вниз, сидя на корточках, он уже готов был подняться, но испугался от резкой картинки, которую увидел внизу.       Слишком высоко.       От такой высоты начало тошнить. Голова кружилась нещадно и сил идти дальше уже не было. Но выжав из себя последнее, он сдавил колени ладонями и поднялся с корточек, выровнив осанку в тот момент, когда взгляд зацепился за силуэт, стоящий неподалёку на склоне. – Давай, Хо... Ты сможешь...       Держась рукой за ветвь и вытягиваясь вперед, он забирался коленями по камням выше.       Всего шаг.       Воздух спирало всё сильнее от ускорившегося сердцебиения. Он почти добрался. И в груди резко стало легче от осознания, что осталось совсем немного.       Взобравшись на самую вершину, он оттряхнулся и почти споттыкаясь, спешил к склону, где стоял Юнги. Его друг. Его самый лучший друг.       Вдох. Выдох. – Юнги!       Он выкрикнул громко. И Мин, смотревший вниз, определенно раздумывая прыгнуть или нет, вдруг обернулся. Его взгляд... больше не напуганный, не загнанный, не осуждающий, без страха смотрел в его глаза. В них блеснула боль. Та же, что теплилась в душе Хосока все эти долгие годы разлуки.       Хосок готов был взвыть. Его трясло.       Не сейчас.       Пожалуйста, не сейчас... – Хён... Я здесь... - почти на одном дыхании, боясь даже шевельнуться лишний раз, проговорил тихо, будто сотрясти воздух было тоже опасно.       Юнги не сверлил его взглядом. Он смотрел обреченно. Так, как, наверно, смотрел на него только Чимин.       Протягивая руку, Хосок осторожно пытался сделать шаг, но заметив, как Юнги шатнулся вперед, увидев эту попытку, он тут же затормозил и медленно кивнул, держа руки трясущимися в воздухе. – Понял. Стою на месте... - смотря на прилипшую к лицу прядь волос, что скрывала один глаз старшего, Чон вбирал воздух в легкие почти бесшумно. Ему было страшно, что видит он это в последний раз. – Прости меня. Прости, брат. Я слишком долго думал обо всём произошедшем, так много думал, что совсем забыл о твоей боли. То, чем ты жил и что с тобой было все эти годы... Я не знал. Правда не знал, брат. Прости меня...       С сожалением и с какой-то долей чувства утраты, он смотрел в глаза, что сверкали среди этого ночного неба ярче звезд. Сегодня они затмевали небосвод своей красотой и печалью. Тоской, что отражалась в блеснувших слезах. – Я простил, Хоба...       На лице Юнги расцвела легкая и едва видимая улыбка. Она ранила сознание Хосока в мгновение ока, как только всё стало превращаться из кошмара в реальность.       Он помнит, как перестал дышать. Помнит, как не сомкнул глаз в этот момент, как предательски защемило в левой области груди и как сильно он сжал её обеими руками, упав на колени с дичайшим воплем, когда тело Юнги отшатнулось к пропасти и чужая вытянутая рука не смогла схватиться за помощь.       Его глаза зацепились за взгляд.       Он успел увидеть в них зов на помощь и тоску.       Боль пронзила сердце тысячами игл и ножей. Они проткнули небьющийся орган насквозь, когда Юнги упал.       Упал в пропасть.       Ливень забрал его вниз. А пропасть под скалой окутало густым туманом.       Хосок помнит всё. Как содрогаясь от страха он шел к пропасти и не моргающими глазами пытался найти тело друга на одном из выступов. Но его не было. Он помнит, как держался на грудь, когда почти не дыша, шел в сторону и проверял там. Но не находил Юнги нигде.       И всё казалось сном. Просто кошмарным сном, который ему мог присниться.       Трясущейся рукой и с потерянным лицом найдя телефон в кармане, он достал его и разблокировал в этой темноте, сразу же смаргивая яркий свет, прорезавший глаза. И уже сейчас он чувствовал, что поздно... А когда глаза наткнулись на недавний вызов Юнги и Чонгука, в горле застрял ком. Тот, который проглотить он был не в силах. Больше не в силах... Кому: Юнги Пожалуйста... Ответь, хён...       Его тело, продрогшее от холода, больше не чувствовало боли и оледенения. Кажется, оно больше ничего не чувствовало по-настоящему. Всё казалось неправдой. Ложью. Сном. – Пожалуйста, хён...       Но из сна его вырвал звук оповещения и загоревшийся экран телефона, лежащего на земле неподалеку от обрыва.       Нет... Невозможно...       Время остановилось. Замер весь мир.       Такое просто невозможно...       Звуки пролетевших мимо птиц прорезали его слух и вернули снова в это чудовищное место под названием «жизнь».       Подойдя ближе и нагнувшись к телефону, он по-прежнему молился очнуться, но не просыпался вопреки всем попыткам сморгнуть навождение. Рука потянулась к гаджету. Взяв его в руку, он быстро набрал номер на своем телефоне и тут же ощутил вибрацию телефона в другой руке. Экран снова загорелся и на нем высветилось его имя.       Невозможно...       Юнги не...       Он не мог...       Сжав в руке оба телефона, он поджал губы и перестал чувствовать свое тело. Оно оледенело. Опустив ладони на песок, он медленно соскреб его пальцами и ногтями процарапал каменную поверхность под тонким слоем песка. И, кажется, даже не прочувствовал ничего. – Нет, хён... Неет... - с едким чувством непринятия, сжигавшим легкие, смотрел сквозь пелену слёз на то самое место, где стоял Юнги. – Нет... Невозможно... - уже почти не слышно.       Сегодня мир опустел и потерял свои краски. Всё то, за что ранее держался взгляд Хоби, сейчас стало одним большим размытием вокруг, не имевшим смысла. Звуки перестали доноситься отчетливо. В них едва ли можно было различить шум ветра. И в этом тумане растворялась вся боль вместе с криком, разлетевшимся меж густых туч, заполонивших ночной небосвод. Слёзы нещадно жгли кожу лица, обветренную на морозе. А перед глазами стоял всё так же силуэт друга.       Его глаза.       Улыбка...       Не сумев собрать в себе сил ни на что более, Хосок закрыл глаза и с тихим выдохом опустился головой к земле, скрывая жалкие слёзы.       Вдох.       Выдох.       Вдох... – Почему, хён... Почему ты сделал это..?

***

      Безжизненно смотря на уезжающую скорую и на машины полиции, Хосок с долей обиды и сожаления провожал взглядом машину, в которой увозили Юнги. Зияющая в груди дыра становилась больше с каждой секундой, как та отъезжала от них всё дальше. И скапливавшееся в ней чувство безысходности больше не делало больно, не доставляло дискомфорта и не заставляло переживать. Сейчас, стоя у подножия и не видя перед собой больше ничего, он не различал ни времени, ни людей. Что ему до реальности, что до того, как он выглядел и в каком состоянии был перед сотрудниками полиции? Разве теперь всё это важно?       Только сейчас обратив внимание на мелькающего перед глазами полицейского, ведущего допрос, он посмотрел ему прямо в глаза с таким безразличием и хладнокровием, что казалось, будто отсюда увезли не тело его друга, а его собственное. – Господин Чон Хосок... Я бы попросил вас отнестись к этому серьёзней, - подняв взгляд из-под нахмуренных бровей, полицейский тяжело вздохнул и принялся снова что-то чиркать на бумаге. – Когда вы прибыли на место, Мин Юнги находился в алкогольном опьянении? Под каким-нибудь воздействием? Что с ним происходило? Он говорил вам что-нибудь? Вы ведь еще видели его стоящим на обрыве. Он вам что-то сказал, так?       Хосок на секунду опустил взгляд, вспомнив удушающий голос друга. Тот, что он никогда не сможет забыть. Ни сейчас, ни после.       «Я простил, Хоба...»       Закрыв глаза, Чон зажмурился и попытался проглотить этот ком с ядом, в котором было всё: от боли до попытки принять реальность, от которой холодок пробежал по спине и заставил сжаться в неподвижное извояние.       Он уложил ладонь на голову и, слегка потрепав их спереди, сжал пряди просунутыми пальцами несильно, следом опуская руку на лоб и к закрытым глазам, перед которыми по-прежнему стоял образ милого друга.       Мог ли он принять это?       Мог ли простить себя?       Никогда. – Господин Чон, вам лучше ответить поскорее. Впереди много работы, - предупредительно бросил слегка раздраженный напарник допрашивающего.       Хосок убрал руку от лица и открыл глаза, выдохнув и уведя взгляд в сторону с едва сдерживаемым желанием врезать обоим. – Как же вы меня все достали... Видеть вас всех не могу, - проговорив в полтона, Хосок толкнул плечом стоящего перед ним и ушёл к своей машине, не став ничего более слушать и ждать.       Он должен поспать. Уснуть и всё забыть.       Хотя вряд ли это теперь возможно.

***

      Хосок не спит ночь. Этой ночью ему грезятся кошмары. Крики полумертвых людей. И всё смешивается в один ужасный ком в горле, в слёзы, что вытекают из глаз алой кровью. И эта кровь пятнает всё вокруг: постель, лицо, шею, грудь и руки. Всё заливается грязью и слезами. И в этом кошмаре Хосок тонет с закрытыми глазами, в одиночестве и с кучей нерешенных вопросов, на которые ответов его друг больше не даст.       Он подрывается с постели, вдыхая столь необходимый воздух. Чувствует, как обжигающий кислород наконец наполняет его отравленную и пустующую грудь. Мозг начинает оживляться с поступающими к нему мыслями о том, что не всё потеряно, как кажется. Ведь то, что ещё не случилось, можно предотвратить.       Он бросается искать свой телефон и находит его на полу около кровати. Включая его, он спешно печатает сообщение, которое должно всё остановить и исправить. По крайней мере, на это есть шанс... Кому: Чонгук Немедленно возвращайся. Юнги в реанимации. Мы ждем тебя.       Понимая, что у него больше нет выбора, Хосок молится на последнюю надежду – чтобы брат вернулся в Пусан и не смел оказываться сейчас перед Чимином. Нельзя. Ни в коем случае.       Прости, Чимини... Но иного выхода у меня нет. Однажды ты всё узнаешь. И, возможно, однажды ты меня поймёшь. Но этой ночью ты не узнаешь ничего.

***

      Джин слышит лишь шум в ушах, когда узнает о Юнги. Весь мир оказывается бездонной ямой, в которую он летит без надежды на то, что выживет. И всё меркнет в одночасье. Не загоняясь лишними мыслями, он собирается в дорогу, как только ему звонит Хосок, и уже на середине пути его телефон разрывается от нескончаемого потока сообщений ребят. Он не читает сообщения, лишь изредка поглядывая на лежащий рядом телефон. Однако на вызов Чона всё же отвечает: – Я уже подъезжаю, Хо, - Джин надеется скрыть свое волнение, сглатывая ком, но у него едва получается говорить. Голос его звучит так неуверенно и безжизненно, что кажется, будто сейчас он теряет не просто друга, а собственную жизнь. – Только не говори, что что-то плохое... – Нет, - быстро тормозит его догадки, дабы не волновать, – Я просто хотел сказать о состоянии Чонгука... Мне кажется, он немного не в себе. – Что значит «немного не в себе»? Ему плохо? Он с тобой? – Нет-нет, он... Просто уехал неожиданно из города. А ему ведь нельзя. И я подумал, что он... Наверно, попытается себя сдать обратно, - Хосок сдерживается в своих словах, но предостеречь обязан и потому ему приходится давить на Джина. Чонгук ему не оставил выбора. – Ты поговори с ним, ладно? Меня он вряд ли послушает. Я не хочу, чтобы с ним что-то случилось... – Понимаю, я всё сделаю. Не переживай, он не уедет никуда. Тем более, сейчас нам нужно быть рядом с Юнги...       Джин обретает уверенность, сменив настрой на Чонгука. С этим малым ему всегда приходилось нелегко. И поговорить с ним по душам он собирался уже очень давно, но не получалось ни разу. Но сегодня он обязательно с ним увидится и поговорит.       Добравшись до больницы, Джин встречает в коридоре Хоби, утешающего Тэхена объятиями. Его глаза выглядят взволнованно-опечаленными, несмотря на все попытки скрыть свое истинное состояние. Уведя взгляд, он делает глубокий выдох и смаргивает подступающие слёзы. И в момент, когда он видит идущего к ним Сокджина с раскрытыми для объятий руками, его нерушимая стена внутри ломается, крошится на части и стержень, на котором он держался, исчезает в секунду. Пелена на глазах сотрясается и те в миг закрываются, выпуская скопившиеся слёзы.       Тэхен реагирует на знакомый голос и оборачивается к хёну, тут же падает в его объятия, когда он почти достигает их. Хосок же садится на скамью, опуская локти на колени и ладонями закрывая лицо. Молчит. Джин не понимает, что могло так сильно выбить из него душу, ведь даже в самые трудных ситуациях он держался до последнего и не давал поводов для волнения о себе. В коридоре повисает тишина и слышно лишь тихий выдох и всхлип Хосока.       Тэхен сильнее жмется к груди старшего подобно малышу, не отпускает и просит не уходить, не покидать, срываясь на жалостливый плач. Джин стоит на месте и тихонько поглаживает спину друга, ощущая, как тепло растекается по телу, грея душу. Ему это было необходимо. И пусть даже при таких обстоятельствах. – Почему хён это сделал? Что с ним случилось? - спрашивает Тэхен, подняв голову с плеча старшего.       Джин не находится с ответом, смотрит в напуганные красные глаза и переводит взгляд на Хоби. – Тэхёни, тебе лучше пойти поспать немного. Отдохни, а после обеда я навещу тебя, обещаю, - улыбается уголками губ, приобнимая парня за поясницу. – Намджун побудет с тобой, если хочешь.       Тэхен кивает с пониманием, заметив, как сильно упало настроение у Хосока. Он надеется, что Юнги всё же очнется. Потому что то, как разбивается с каждой секундой его хён, делает ему больно. Сможет ли он оправиться сам, видя состояние старших ребят? Не сможет. Справляться будет в сотни раз труднее.       Обернувшись к реанимационной палате, он пускает слёзы и вытирает их одной рукой, собравшись духом и пообещав себе вернуться, когда Юнги станет лучше. Снова обняв Джина, он уходит, погладив напоследок голову Хоби и пожелав им терпения. – Что бы ни происходило... Какие бы проблемы нас ни преследовали, ты всегда оставался собой и держался ради нас. И меня это, по правде, несказанно радовало из раза в раз. Я видел, как ты крепнешь с каждой нашей проблемой и улыбался благодаря тебе. Но сейчас... Ты разбиваешь мне сердце, Хоба, - сообщает осторожно, боясь задеть, однако не получает никакой реакции.       Хосок продолжает держать голову опущенной, придерживая ее руками и массируя виски, но ответа не дает. Сокджин тяжко вздыхает, понимая, что сейчас никаким образом нельзя облегчить их боль и унять волнение, однако в его сердце ещё есть надежда на то, что и эти дни пройдут. Они соберутся вместе и обязательно всё решат. Этим недопониманиям наступит конец. Весна сменит зиму. И тогда, возможно, никому не придется даже говорить, ведь все хмоции и чувства будут на их лицах.       Они ведь братья.       Присаживаясь на корточки перед ним, он замечает заплаканное лицо младшего и в его груди сжимается одновременно желание заплакать от той боли, что рвет его на части, и желание крепко обнять друга. Не выдержав вида слёз, он поднимается и прижимает голову Хосока к своему животу, и только после слышит громкий всхлип и резкий выплеск эмоций. Он, задыхаясь от слёз, не может произнести ни слова и впервые позволяет себе расплакаться перед кем-то.       В душе Джина рвется всё. Он чувствует себя бесполезным, осознавая свою беспомощность. В этой ситуации никакие слова не смогут их утешить. И к сожалению, в них больше нет той силы, что была тогда.       Хосок опускается на пол прямо перед хёном, начиная безудержно выплакивать то, что приходилось держать в себе какое-то время. И Джин клянётся, что этот груз он вынести не может. Слёзы друга заставляют его вздрогнуть и самому присесть на корточки, чтобы поднять того на ноги. По крайней мере, попробовать... – Хосок-а, пожалуйста, вставай, - его губы невольно кривятся, когда он замечает, как младший прикусывает свою нижнюю губу, делая себе больно. – Пожалуйста, не делай так...       Хоби опускает голову ниже и издаёт громкий всхлип, с трудом вдыхая воздух и не открывая глаз, из которых капают слёзы прямо на холодную плитку под ногами. Он едва держится сидя, его тело подрагивает, кажется, будто он вот-вот упадёт, но держаться ему помогают ослабевающие руки. Он ладонями опирается о плитку, не давая себе упасть лицом вниз. Джин больше не сдерживается, хватает парня за плечи и притягивает к себе, позволяя его слезам впитаться в одежду, а голове наконец опуститься на братское плечо. – За что... За что, хён...       Хосок заполошно дышит, ловит воздух ртом, приоткрывая глаза, и ухватывается за лопатки Джина, чтобы удержать равновесие, жмётся ближе к груди и голову кладёт на чужое плечо. И когда наконец крик боли вырывается из его горла, Джин закрывает глаза, сильне сжимая того в своих руках. – Почему, ну почему, хён!? Почему это должен был быть он? Почему он, а не я!??       Его голос срывается на протяжный вой сквозь стиснутые зубы, и пальцы хватаются за его руки сильнее, ногтями впиваясь в кожу друга. И тот чувствует, что если бы не его присутствие, Хосок давно сделал бы с собой что-нибудь. – Как бы ни было, но сейчас мы можем лишь молиться за него... Чтобы он поскорее пришёл в себя, смог говорить, встал на ноги и вернулся к нам... Да, Хоба? Так ведь? - собственное сердце, кажется, перестаёт в это верить, но он продолжает, – И он ждет нашего воссоединения. Ждет всех нас, не так ли..?       Поднимая голову, Джин не сдердивает себя больше и плачет, закрыв глаза, потому что силы покидают не только тело, но и мозг, который слабо верит даже в то, что Юнги очнется. У них нет даже этой хрупкой надежды. О каких мечтах может идти речь?       Хосок делает еще два глубоких вздоха, прежле, чем отстраниться и приподняться на коленях. Его лицо горит от влаги и остановить вытекающие слёзы не помогают ни рукава, ни пальцы, ни плечо друга. Он дышит громко, вдыхая больше воздуха в легкие носом и после выпуская его через рот, чтобы успокоиться. И ему почти удаётся.       Сознание мутит лишь от мыслей, что он находится в больнице около реанимации, и что рядом лежит кто-то близкий, но на пару несчастных секунд он забывает о лице этого человека и, прикрыв лицо руками, встаёт на ноги. Делает еще пару вдохов и выдохов, а посде наконец открывает глаза и вытирает влажные руки об свою одежду, поправляя висящие на нем джинсы. – Пойду подышу воздухом, - сообщает тише, уходя в сторону лестницы.       Джин встает с колен с тяжелым вздохом и тоже принимается вытирать лицо от влаги. Поднимает голову к потолку и смотрит какое-то время, отвлекаясь на работу, в которой скоро начнется завал, и забывая о том, что сейчас его друг находится за дверями реанимации. Он водит вхглядом по потолку, смаргивает остатки слез и достает телефон, проверяя звонки и сообщения, но последних вызовов не было. Только Намджун написал, что он сейчас с Тэхеном у него дома, поели и легли отдыхать после долгой истерии. Он пишет ответное «хорошо» и выключает телефон.       Потому что написать о том, что Хоби стало лучше, он не может. Не уверен.       Определенно нет.       Ему никак не может быть хорошо в данный момент.

***

      Хосок вдыхает морозный воздух, чувствуя, как тело постепенно леденеет и двигаться становиться трудно. Он не делает больше ни шага, стоя на крыльце больницы, и смотрит на то, как медленно уплывают тучи на ночном небе. Они рассеиваются, являя взору Чона яркие звезды, такие далёкие, что их почти не видно. Он щурится, выискивая среди них самую яркую, но не находит. Но на этом оставляет попытки ее найти и уводит взгляд в сторону, зацепившись за что-то живое, что, кажется движется к лестнице.       Секунда. Две. Три.       Вспышка.       Он нахмуривается, замечая, как на чужом бледном и не узнающем его лице проявляются эмоции. Глаза вспыхивают огнем, и следом из них льются слёзы. – Брат...       Хосок слышит биение своего сердца и то, как оно начинает замедляться. Резкое обращение к себе заставляет его вздрогнуть. Оно похоже на бриз, с которым он не сталкивался уже долгое время. Теплое, необходимое... И такое родное. – Чонгук..? - осевшим голосом прозносит его имя, замерев на месте. Он хочет подойти. Тянет дрожащую руку и к ней прикасаются.       Он проходит барьер. В голове. В душе. И наконец делает шаг, высматривая в столь знакомом лице родные черты. Видит глаза, на которых выступают капли слёз, покрасневший нос, втягивающий холодный воздух с содроганием, и губы... Искусанные, обветренные, с потрескавшейся оболочкой.       Не верит. – Ты пришёл... Пришёл ради Юнги, - не моргающими глазами смотрит на него и делает резкий вдох, позволяя слезам вытечь снова.       Хосок начинает плакать, прикусив губу и протягивая руку к плечу брата. Ухватывается и сжимает, опустив голову. И Чонгук находит это самым ценным моментом за последние два с половиной года. Редчайшим подарком. Ведь ничего в этой жизни не заменит ему семьи, близких людей, его друзей. – Нет, хён, - возражает, делая краткие выдохи и снова вдыхая. – Я пришёл ради вас. Я... хочу вернуться обратно к вам...       Хоби поднимает голову, растерянно наблюдая за тем, как уверенно звучит Чонгук. Это кажется сном. То, о чем он только мог мечтать.       Ведь совсем недавно он считал это невозможным. Считал, что брат не вернется, не захочет больше быть вместе. Что он больше никогда его не увидит и не простит. Но сейчас он вдруг ощущает прилив тепла и любви, которые хочется вернуть, показав, как сильно он дорожит им. Сердце снова возвращается в прежний ритм.       Он тянет младшего к себе, обнимает, и тихо всхлипывает, уткнувшись в его шею.       Минута. Две. Три.       Он снова начинает дышать.       Делает глубокий вдох. Выдох. – Я так испугался, брат, - тихое доносится куда-то в шею. Хосок всхлипывает, пальцами сжимает крепче тело в своих руках и плачет громче, целуя то место, к которому прикасаются губы. – Так испугался, что потеряю тебя. Ужасно испугался...       Чонгук обнимает его в ответ, впервые за долгое время чувствуя хоть какое-то облегчение на душе. Ведь страдания, выпавшие на его долю, разделились и упали так же на плечи хёна. Но разве он мог знать? Разве понимал? Видел ли? Ему не дано было об этом знать до сей дня...       И сейчас, когда казалось, что мир померкнет еще раз, отвернувшись навсегда, он заново начал дышать, говорить и осознавать. То, что потерять всегда проще, чем обрести вновь.       Свободу.       Ту, что не вернуть обратно, если уйти от самых близких. Ту, с которой не встретиться вновь на ином пути. Ту, которая вынуждает всё время совершать ошибки, но требует возвращаться.       Хосок отстраняется, держит его за щеки и осматривает лицо, голову в целом на ранения и прочие изменения, но ничего не находит и выдыхает со спокойствием, следом целуя лоб младшего, так и замершего на месте от шока и непонимания. Ещё минуту назад он и думать не мог о том, что окажется перед ужаснейшим выбором в жизни.       Свобода или семья.       Пока вдруг не понял, что семья и была самой большой его свободой в жизни. И выбор был всегда очевиден. К нему и не стоило идти, ища его повсюду. От него не стоило убегать и прятаться. Семья всегда была превыше всего. Всегда была ближе всех. – Прости... Прости меня, хён... - единственное, что рвётся наружу у Чонгука, когда тот смотрит в глаза переживающего за него Хосока. Его руки дрожат. Он прикладывает все усилия, чтобы сейчас забыть обо всем плохом и прошлом, чтобы вновь вернуться к своей истине. Смотрит в те глаза и видит всё.       Семью, свободу...       ...и собственное предательство, разбившее на части брата. – Не проси прощения, - внезапно говорит Хосок, пугая Чонгука, но сразу после улыбается уголками губ, опуская ладони с чужих плеч на предплечья. – Мы ещё соберёмся. Скоро. Скоро мы все снова сможем встретиться и обо всём поговорить.       И он верит. Верит, что так и будет, несмотря на оставленные шрамы и боль. Несмотря на обиды и ненависть к друг другу за прошедшие годы. Они ещё встретятся. И поговорят.       Чонгук сглатывает, так и не привыкнув к мысли о ребятах. Они ведь не смогут... Не простят. Он знает. Так и будет. Никто никогда не сможет на самом деле забыть и простить предательства. Даже если простил брат, это не означает, что простят остальные. К сожалению, он это видел тясычи раз во снах. И то, что его не простят, было ясно уже с тех самых дней, как он покинул их. Он сделал это сам. Осознанно. И теперь... сожалеть об этом, мечтая о возвращении, у него просто нет права.       Но он давит улыбку, дабы не огорчать старшего. А в душе пожар разгорается от собственного беспомощного положения. Настолько уродливого и непрекращающегося, что верить во что-либо иное уже просто нет смысла.       Хосок слышит голос Сокджина и тут же оборачивается вместе с Чонгуком к приоткрытым дверям больницы, в которых стоит хён с нечитаемым выражением лица. С него, кажется, сползает вся его сдержанность и в глазах проблескивает отчаяние. И они оба понимают в миг, что сейчас могут услышать что угодно.       Рука Чонгука дрожит и хватается за запястье Хосока, сглатывающего ком в горле от напряжения.       Джин молчит.       Еще минуту.       И наконец, проглотив в себе неуверенность, делает шаг к ребятам. – Что... Нет, только не говори, что... - Хоби не успевает договорить, как Джин подходит ближе к ним и берёт их обоих за руки. И в этот момент в сердце резко будто укалывает острием кинжала.       Чонгук сжимает руку старшего и почти падает в пропасть, не чувствуя земли под ногами, как вдруг его слух прорезает хлопок двери машины позади. И он оборачивается. Резко, не обращая внимания на того, кто идёт им навстречу, поднимаясь по лестнице. Светящие в лицо фары ослепляют его всего на секунду, не давая разглядеть силуэт, пока перед ним не появляются отчетливые очертания лица Чимина. – Х-хён... Ты... Ты тоже это видишь? - ему кажется, что он спит, или это галлюцинация, и он дёргает Хоби за запястье, заставляя посмотреть сначала на себя, а потом на внезапно объявившегося гостя.       Хосок хмурится, не желая сейчас отводить взгляд от Джина, но всё же поворачивается к Чонгуку, у которого внезапно приоткрылись губы от удивления. Он взглядом настороженно ведёт в сторону, куда смотрит младший, и видит его.       Чимина.       Пак Чимина, который отказывался ехать с ним в Пусан к ребятам. Который не желал вообще ни разу никаких встреч с людьми из прошлого. Который поклялся никогда не возвращаться в это место.       И теперь он стоит прямо перед ним.       С не передающим эмоций взглядом, с теми же горящими от гнева глазами и всё с той же непоколебимостью. Кажется совсем иным, изменившимся, повзрослевшим.       Он стоит на месте, поднявшись по лестнице и встретившись с ними растерянными взглядами. Не двигается. Пальцами сжимает ручку новой модной сумки и моргает пару раз, не понимая столь длительного молчания.       Хосок нервно сглатывает, чувствуя, как по жилам начинает бежать кровь. И говорить больше ни о чем не хочет. В голове не вяжутся никакие мысли.       Джин переглядывается с Чонгуком и, кажется, только сейчас начинает осознавать происходящее. Он смотрит на затылок Хоби, не понимая, от чего тот вдруг замолчал и перестал подавать какие-либо признаки жизни. И на какое-то время даже забывает о главной проблеме.       Чимин делает шаг.       Он напряженно не отводит глаз от Хосока и идет прямо к нему, чувствуя, как в груди перестало биться сердце.       Делает ещё шаг.       Хосок замирает, не отпуская взглядом Пака, смотрит так, словно видит перед собой мираж. И даже моргать лишний раз себе не позволяет, боясь упустить иллюзию перед глазами. И она настолько прекрасна, насколько и опасна. Всё ближе... Ближе... И ближе...       Чимин останавливается.       Между ними всего шаг.       Они стоят лицом к лицу и почти не дышат. Чон видит на ресницах младшего влагу и опускает взгляд к губам, находя их в данный момент столь привлекательными под светом фонаря, освещающего передний двор больницы. Хосок начинает всматриваться в сверкание бриллиантов в серьгах, замечает самые мелкие детали, сглатывая свое едкое желание распросить о том, кто дарит ему все эти украшения, а после натыкается еще и на ролексы на запястье правой руки, когда Чимин тянет пальцы к его щеке и нежно касается участка кожи под левым глазом старшего. Он делает это настолько медленно и завораживающе, пока смотрит в самые зрачки напротив, что Хосок невольно давится слюной и дёргается при прикосновении к лицу.       Чужие пальцы, увитые кольцами, один краше другого, кажутся такими нереальными, словно это его очередной сон, выдумка, плод его грязных воображений. Он хочет остановить этот ужас и проснуться, но в какой-то момент, возможно, когда он чувствует притяжение к пухлым губам, а возможно, когда он слышит голос ангела, он понимает, что вовсе не спит.       Чимин тянется ближе к его лицу, создавая необъяснимое напряжение между ними, и проговаривает шепотом в самые губы то, что режет его сердце на части в тот момент, когда он чувствует, как в паху твердеет налитый кипящей кровью орган.       Ещё секунда.       Он замирает, опуская взгляд к раскрывшимся губам перед ним, и чувствует, как кровь скапливается в голове тяжелым и бьющим в мозг сгустком.       Чимин подходит еще ближе. Закрывает глаза и, уже почти не дышит, когда из груди рвется лишь одна рвущая душу на части мысль.       Хосок слышит собственное сердцебиение. Смотрит в ноги мальчика, что, словно как и раньше, стоит совсем близко, так, что хочется обнять и поцеловать. Тепло снова разливается по телу, руки ответно тянутся к рукам Чимина, и он почти достигает нирваны от недостатка воздуха. Сейчас он дышит лишь им. Тем, кого так сильно не хватало. Тем, кого он больше не отпустит...       Он двигается ближе и ластится под пальцами мальчика, приближается к губам, пытаясь их ухватить своими, пока не слышит его больше не ангельский голос. – Отведи меня к Юнги...       Он не верит. Вслушивается в тишину, в звуки леденящего ветра, и пробуждается от столь ядовитого и сладкого сна, в котором он навеки потерян один. Без его Пак Чимина. Больше не с ним.       Смотрит в глаза Пака, медленно отстраняясь, и видит, как скатываются две капли слёз с дрожащих ресниц. – Я хочу увидеть его в последний раз.