House of cards 2: retribution

Если бы повернуть время вспять было возможно, Я бы повторил нашу историю снова. В месте, где тьма пересекает свет, Стоишь ты, и слезы капают с твоих щек. BTS – Don't leave me

***

      Намджун находит Джина в гостинной. Совсем недавно они вернулись из больницы. От ужина оба отказались по причине потери аппетита после случившегося, и каждый из них решил побыть в одиночестве и отдохнуть. Джин, отправившийся в свою комнату, думал, что сможет уснуть и хотя бы пару часов не думать о ребятах. Но даже во сне его преследовали образы друзей и уснуть ему всё же не удалось. Сон прервался и вечерний отдых пришлось сменить на что-то более занимательное. Чтение книг обычно положительно влияло на него по вечерам, но ни свежий воздух, ни чтиво не смогли его отвлечь.       Сидя на кушетке, Джин отложил книгу на журнальный столик и увел взгляд к терассе, из которой задувал холодный ветер. Сейчас, когда в голове проносились голоса ребят, он не мог думать ни о чем, даже смотря вдаль сквозь тюли, развевающиеся от ветра.       Присевший напротив него Намджун слегка вывел его из транса и заставил сделать новый вдох и пробудиться от легкой дрёмы. – Ты не ложился... Ночь выдалась тяжелой, но ты не собираешься спать, да? - заключает очевидное и вздыхает, сложив руки в замок и оперевшись ими на колени, чуть наклоняется вперед.       Джин, погруженный в свои мысли, не сразу понимает о чем речь, но реагирует на голос и переводит взгляд к нему снова. – Мне не хочется, - подперев кулаком голову, опускает взгляд и почти забывает о том, что было в голове еще минуту назад. Но решает, что сейчас стоит сообщить Джуну о происходящих изменениях в компании. – Слушай... - поднимает взгляд и, кажется, понемногу оживляется, – я не знаю как ему сказать об этом, хотя он еще даже не пришел в себя. Если очнется... – Ты про Чимина?       Взгляд Джина застывает на лице Намджуна и он ничего не может сообразить, кроме: – Нет, не о нём... - теребя мочку уха, – Я... О том, что его дом выставлен на продажу. – Что? Как это выставлен на продажу...?       В ответ лишь жмут плечами. – Не знаю. Мне сказали, что часть его акций временно заморожена. А имущество изъято. Без понятия с чего вдруг и как надолго... – Бедный Юнги... Он борется за жизнь, а у него отбирают дом. Еще и денег всех лишили. За что же, интересно? - хмурится, не припоминая в последнее время проблем на работе у друга. – Что он мог натворить такого? – Честно, я и сам даже предположить не могу, - медленно мотает головой, поджав губы.       С каждым часом становится труднее сидеть в ожидании. Намджун нарушает их тишину и решает принести горячего молока. Джин благодарит его за заботу и берет стакан с молоком в руки, пока младший идет закрывать дверь террасы. – Мне всё кажется, - задумывается вдруг Джин, – что у Юнги были проблемы с этим домом и раньше. Он как-то говорил, что его пытались оттуда выселить. А тут ещё и эта история с мальчишкой...       Повисает неловкая тишина, в которой Намджун впервые за два года вспоминает о том, что им пришлось пережить всем вместе из-за этого Чимина, объявившегося в их жизнях так внезапно и так же внезапно ушедшего. И теперь он снова здесь. Пришёл к Юнги... – Я не хочу, конечно, надумывать лишнего. Тем более сейчас, - начинает осторожно, держа взгляд на журнале перед собой, – но... Он мне так и не смог объяснить что же между ними всё-таки произошло. Он, правда, его изнасиловал? И почему мы не знали об этом столько времени? Что делал Чимин тогда? Что между ними было и из-за чего так вышло? – Я постоянно спрашивал себя об этом. Но ответов не находил, как бы ни ломал голову, - с выдохом и усталостью в голосе говорит Джин, принимаясь пить молоко. – Мы видели их такими счастливыми... Я помню как всё начиналось, - перед глазами мелькают картинки тех самых дней, когда он приглашал их к себе домой после того, как Чимина отдали ему на попечение, как слугу. – Застолье, желание поехать на плантации, потом эта поездка с Чимином, когда он сбежал... Всё это так странно.       Картинки обрываются и вся цепочка рушится в миг. Он еще некоторое время размышляет об этом, но от боли в голове решает прекратить и уходит в спальню, желая добрых снов старшему.       Джин задумывается о его словах и, уходя в прошлое, вспоминает о том дне, когда в этой милой истории с Чимином, которого Юнги принял не как слугу, а как подопечного, внезапно появляется Хосок.       Этот парень вызывает у него подозрения и много вопросов. Однако ясно, что он вряд ли признается, в чем-либо сейчас. Но он точно знает больше, чем все они, о том, что творилось в жизни Юнги всё это время, пока они понятия не имели ни о чем.       Оставив эти мысли на утро, он наконец ложится отдыхать и дает своим мозгам хоть немного отдохнуть. Завтра. Всё решится завтра. Они еще соберутся. И снова всё обсудят.

***

      Утро встречает Джина шумом внизу. Он просыпается уже в своей теплой кровати, где рядом заправлена часть постели. Намджун, вероятно, давно проснулся.       На часах – 9:47. В это время он, если не на работе, то точно с ребятами.       И, как и предполагалось, он находит его в гостиной. Не одного. Рядом с ним сидит Тэхён. И Хосок...       Джин сглатывает, входя в гостинную и вспоминая вечерний разговор. Становится не по себе, когда так хочется врезать ему и допросить, но в то же время хочется и пожалеть. Да, он лучший друг и сейчас ему нужно утешение. Но если он причастен к тому, что произошло...       Джин вздыхает. Прикрывает глаза и идет на ватных ногах до их дивана, присаживаясь в кресло рядом. На столе уже приготовлен поднос с чаем. Он не крепкий и хорошо освежает разум утром.       Намджун улыбается ему и продолжает слушать Тэхёна. – Если хён захочет, может, поедем все вместе в имение в Чолла-Намдо? Завтра, - предлагает Тэхён, смотря с надеждой на старшего.       Джин проглатывает горячий чат и откашливается. – Наверно, нам стоит подождать, пока Юнги не придёт в себя..? - вопросительно смотрит на Намджуна и снова замечает обезжизненного Хосока рядом.       С ним явно что-то не так.       Тэхён веселеет и улыбается во все 32, словно готов выплеснуть из себя нечто ошеломляющее. И это немного настораживает, до момента, пока он не слышит: – А, хён! Юнги пришёл в себя. Он дышит! - восклицает радостно, сияя глазами, полными счастья.       Джин снова кашляет, удивлённо смотря на Намджуна. И тот кивает ему с улыбкой, подтверждая слова друга. Это заставляет его выдохнуть с облегчением и взмолиться Небесам снова за прекрасную новость. – Мы можем его навестить к вечеру. Врач сказал, что у него есть переломы и тяжелые травмы, которые будут долго заживать, но наш Юнги не сдался и не оставил нас. Это ведь самое главное? - улыбаясь, смотрит сначала на Намджуна, а после на Джина.       Хосок рядом выглядит всё мрачнее и мрачнее. А после этих слов младшего переводит на него взгляд и со странным недовольством оценивающе смотрит на его профиль. Он делает глубокий вдох и с выдохом отворачивает голову. – Ладно, ребят, вы лучше поезжайте к нему. Надо, чтобы кто-то посидел там. И... - Джин не знает что придумать, чтобы остаться наедине с Хо, но в глазах Джуна, как всегда, находит спасение. – Хён хочет съездить в офис, надо кое-что решить. И он сразу приедет. Вместе пообедаем сегодня, - приободряет Джун, хлопая Тэхёна по колену.       Тот резво встает и спешит к выходу, не оборачиваясь. И Нам почти спешит за ним, но его останавливает Джин, схватив его за запястье. – Чонгук и Чимин... Они где? - встревоженно.       Намджун опускает взгляд, прожевывая губу. А в голове лишь шум и вопросы с неизвестностью. – Чонгук остался в больнице... Дожидается результатов обследования, - с каждым словом всё неувереннее. – А Чимин?       У Джина сводит болью живот. Он держится, чтобы не вцепиться в него ногтями, но сдерживает в себе порыв гнева. – Уехал.       Кажется, он ожидал этого. Был уверен, что так и выйдет по итогу. Он был готов ко всему, и к обратному тоже. Веря в лучшее, он ждал худшего. Чем ему мог помочь этот парень? Вероятно, он не уверен в себе и в том, что действительно хотел увидеть человека, который стал его врагом в одну ночь.       Разъяснений он не стал ждать и отпустил ребят к Юнги, поскольку ожидать от него ещё чего-то было бессмысленно. Намджун явно не допрашивал Чимина. Да и кто бы когда успел это сделать в этой суматохе.       Джин поворачивается к Хосоку, сидящему на месте так, словно знающему, что его будут расспрашивать. Это немного сбивает с толку, но первый вопрос после отьезда ребят он озвучивает сразу. – Почему приехал Чимин? Как его отпустили? - говорит почти удивлённо, присаживаясь рядом.       Он складывает руки вместе и кладёт их на ноги, рассматривая опустошенное лицо друга с профиля.       Тело Хосока не кажется живым даже после заданного вопроса. Его это не удивило. И не встревожило. И причина тому очевидна – он либо ожидал этого, либо...       Есть что-то намного серьёзнее этой проблемы...       И по выражению лица Хоби всегда можно было понять это.       Но не сейчас.       Он выглядит то ли уставшим, то ли злым, то ли выброшенным из реальности, то ли, наоборот, сильно углубленным в проблему. И Сокджин решает помолчать какое-то время, понимая, что ему не смогут ничего сказать, пока между ними есть сильное напряжение.       Хосок сидит откинутым на подушку неподвижно. С опущенной головой смотрит на свои руки, лежащие сложенными между коленей, и молчит. Его состояние начинает уже пугать больше, чем то, что произошло с Юнги. И по всей видимости, оно как-то с этим связано.       Джин кладёт ладонь на колено друга, утешающе похлапывает и сжимает его руку в своей, чувствуя, что та не подает признаков жизни. Хосок не реагирует на касание. – Я не понимаю, правда... - устало выдает наконец. – Я, правда, устал. Гадать, пытаться угадать, узнать, понять, сложить все эти пазлы в голове. Юнги оказывается в больнице, едва ли не при смерти. И мы не знаем причины. Чонгук уезжает и ты говоришь, что он может себя сдать снова, но он возвращается и теперь сидит подле Юнги с виноватым видом. Чимин неожиданно появляется у дверей больницы и хочет его видеть, а после снова пропадает. Что... Что у вас у всех происходит??? Что с вами со всеми такое!? Почему я обо всём узнаю последним?       Он слегка повышает тон и не замечает этого, но после тяжелого выдоха решает начать заново. Но он не успевает снова начать задавать вопросы, как вдруг губы Хосока начинают шевелиться. – Он упал со скалы...       Джин тормозит. Замирает не только сердцебиение, но и всё вокруг. Он не слышит ничего, кроме ультразвука в ушах. – Что..? Что ты сказал??       Хосок медлит секунды две. С полным тоски и боли видом проговаривает тихо: – Упал... с той самой скалы... Где был Чимин... И я его видел...       Джин не понимает. Хмурится, соображая слишком медленно для этой информации. – Подожди... Какая еще «та самая скала»? Что значит «где был Чимин»? И кого ты там видел?? Чимина!? Он был там?       Рука Джина на руке Хосока напрягается. Он сжимает её сильнее, пытаясь привести его в чувство, но тот не ведёт и глазом, не моргает, кажется, что даже не дышит. Только бормочет себе что-то под нос. – Я видел его взгляд... Взгляд того самого Юнги, которого бросили, который остался наедине со своими страхами и своей болью. Моему хёну было так больно... - он постепенно приходит в себя и, говоря это, несколько раз моргает и прикусывает губу.       Только после он прикрывает глаза и пускает слёзы. И Джин ощущает, что тяжесть груза, что тот нёс в себе всё это время, постепенно перекладывается и на его плечи. От этого трудно дышать. Смотреть на его лицо и видеть, как он снова уходит в слёзы и тоску, так невыносимо... – Пока я наслаждался Чимином и считал, что могу его присвоить себе, как вещь, Юнги скрывал в себе всю боль и обиду, он так сильно хотел не потерять меня и Чимина, но потерял в итоге всё. Друга... и любимого человека. Я сделал ему больно, не осознавая, что это навсегда разрушит нашу дружбу и их связь... Я ведь не знал... Не знал, что он действительно его полюбил...       Хосок не открывал глаз и пытался расцарапать ногтями свои колени через ткань джинс. И Джин, заметив это, стал дергать его руку, пытался убрать, но тот отмахивался и сильнее причинял себе боль, наклоняясь к коленям и выдыхая всю скопившуюся боль.       Поджав губы, Джин представил себе тот самый момент, когда Хосок видел Юнги на скале и видел его взгляд в последний раз. Наверно, на его глазах были слёзы. Он не смог бы говорить, стоя у обрыва. Но каковы были его чувства? Что он думал в тот момент?       Это мог знать только Хоби. И теперь... Он единственный, знающий всё это, носящий в себе столько времени, говорит обо всём с таким прискорбием и сожалением, что Джину хочется его прижать к себе и не отпускать. Он хочет дать ему столько сил и времени, сколько нужно, чтобы он мог поплакать, высказать всё и отпустить.       И он тянет его к себе, когда Хосок опускается с дивана на пол и снова сжимает руками область сердца, где орган его, качающий кровь, уже бьется едва-едва. И он обнимает его, опустившись рядом на пол. Позволяет голове прислониться к своей груди.       Он не слышит всхлипов и криков. Понимает, что младший просто топит в себе все эмоции и не разрешает себе кричать и истерить, несмотря на едкую и невыносимую боль в сердце, которое пытается остановить ударами в грудь. Он прерывает его попытки навредить себе, крепко схватив за руки, и проговаривает шепотом на грани истерики: – Ты не виноват, Хоба, - он хватает его за щеки и лицо поворачивает к себе. Из глаз всё ещё льются горькие слёзы, стекающие с подбородка и щек на одежду и руки. И всё внутри сжимается до жжения, словно в его горло залили кислоту и теперь все органы разъедает этой кислотой. – Не виноват, Хоба... Слышишь??       Хосок вертит головой в знак отрицания и с закрытыми глазами беззвучно ноет сильнее, выдавливая из себя все силы и раны. И сейчас Джин впервые видит, как тот всаживает в себе кинжалы в самые больные места, намеренно делая больнее, хотя ему и так трудно дышать. – Ты не виноват. Не виноват, слышишь? - повторяет снова, дуя на его красное лицо, на котором смешались слёзы и пот.       Хосок перехватывает его руки своими и сжимает сильнее до боли, издавая протяжный вой. Кажется, он не соглашается с этим и протестующе мотает головой, задыхаясь в истерике. Откашливается и снова бьёт себя по сердцу, то сжимает на какое-то время, чтобы ничего не чувствовать.       Джин чувствует, как его душит это ужасное желание исчезнуть и не видеть того, как друг уничтожает себя с каждым днём всё больше. И убедить теперь даже себя в том, что всё хорошо и будет хорошо, он не может.       Хосок опускает голову к рукам и начинает царапать ногтями паркет. И Джин больше не находит иного решения, кроме того, чтобы дать ему успокоительное. Привести его в чувство у него не получится. Эта истерика настолько сильная, что здесь нужна медикаментозная помощь. И он тянется за телефоном, не сумев управиться с другом.       Открывая чат, он печатает неуверенно по одному слову. Но смотря на трясущееся тело перед собой, вынуждает себя написать всю правду. Кому: Сольхён Мне нужна твоя помощь... Хосоку очень плохо. У него не прекращается истерика. Я не знаю что делать...       Отправляет сообщение и надеется, что в скором времени ему помогут. По крайней мере, попытаются.       Это противное чувство беспомощности так раздражает... Хочется своими же руками вырвать сердце тому, кто заставил их проходить этот ужас. Как дошло до такого? Когда его самый позитивный друг стал самым депрессивным и больным человеком в его окружении??? Как давно это началось? И почему он всё это время ничего не говорил..?

***

      Джин встречает в коридоре больницы спящего на скамье Чонгука и Тэхена. К удивлению, они лежат рядом, соприкасаясь плечами. Голова Тэхена немного падает к плечу Чонгука и тот, кажется, просыпаясь, замечает лежащего на его плече Тэ, но ничего не делает с этим и просто откидывает голову к стене, чтобы спать дальше.       Намджун подходит к старшему и медленно ведёт рукой по его плечу и тянет в объятия. Он нежно целует его в лоб и дарит успокаивающие поглаживания по спине.       Джин выдыхает, вспоминая, что завтра их ждет трудный день. Допросы за допросами. И так много юридических проблем, которые нужно решить. – Я хочу отдохнуть, Джун. Уснуть и забыться хотя бы ненадолго, - выдыхает в плечо, скрестив руки на груди.       Намджун гладит его спину и шепчет что-то успокаивающее, прекрасно понимая, насколько это тяжело. А потом вдруг задумывается о сеансах у психолога, но озвучить эту идею не решается, зная, что получит недовольные вздохи и закатанный взгляд. Конечно, он не станет. Не сейчас. Может, однажды... Но точно не сейчас. – Отдохни, - отстраняется, смотря с добротой и нежностью в глазах, улыбается и замечает, как старший медленно отходит, взглядом благодаря за понимание. – Напиши, как станет скучно. Я приду. Развею...       Он слегка смеется. Ухмылка Намджуна странная и до глупого заводящая, но он откидывает все эти мысли сейчас и просто усмехается с попытки приподнять настроение, улыбается в ответ, обещая позвонить после сна, и наконец уходит.       Намджун садится на скамью рядом с младшими, наблюдает за тем, как те сладко посапывают подобно маленьким детям, но тревожить их и говорить о том, что им пора бы поехать к скбе, не собирается. Его внимание отвлекается к прошедшему мимо врачу и он подходит к нему, чтобы обсудить состояние Мина, оставляя ребят беззаботно отсыпаться.

***

      Хосок просыпается в темноте. Осматривается и не узнает место, в котором находится. Понимание приходит не сразу. Он еще секунд десять думает о том, что он мог забыть в доме Кимов. И пробудившись окончательно, пытается медленно встать, но споттыкается об собственную обувь и почти падает на журнальный стол, но успевает затормозить и упасть на пол рядом со столиком, повредив разве что только колени.       Ног и так не чувствовал. И разбираться в том, что случилось, не очень хотелось. Поэтому он просто попытался подняться самостоятельно и дойти в этой темноте до кухни, что напротив, и найти там аптечку. И как только шевельнулся, ощутил режущую боль в пояснице и ногах. Те тут же подкосились и тело его, словно бумага легкая, стало опускаться к земле. Он почувствовал, что падает и не в силах ни за что ухватиться. Поблизости не оказалось ничего из мебели и ему снова пришлось рухнуть на пол.       Ладонь, задержавшая столкновение лица с полом, кажется, уже была не нужна. Голова от бессилия всё же опустилась на пол и прислонилась щекой к паркету под собой. Руки его затряслись и тоже перестали держаться.       Неподалёку послышались шаги, а после оханье и удивление. Тихий, неразличимый шёпот, после которого к нему подбежали и начали поднимать. Но он совсем не ожидал ощутить на себе нежные руки. На секунду ему хотелось думать, что это тот, о ком он думает. И он повернул голову, приподнимаясь с чужой помощью, почти улыбаясь. Но перед его лицом оказался не Чимин. – Сольхён... - с каким-то сожалением произнес имя и девушка уставилась на него удивлённо, будто ей нельзя здесь находиться и помогать ему. Та ударила его по плечу с обиженным лицом, но помогла подняться и сесть на диван.       Хосок с кряхтением присел обратно на то же место, немного потёр лоб, чувствуя головокружение, и пытался прийти в себя. – Чего так удивился и опечалился, увидив меня? - спросила та, проверяя его ноги и остальные части тела на повреждения, сидя перед ним на корточках.       Хосок сверху-вниз смотрел на неё и это было впервые. Странное чувство. Как бы он хотел увидеть в таком же положении Чимина. На коленях перед ним, у его ног, заглядывающего в его глаза с интересом и беспокойством.       Но мысли эти остановить ему всё же пришлось, поскольку когда перед ним красивая особа, ему никак не хотелось представлять на её месте другого человека, тем более мальчика, которого давно пора забыть и не представлять в таком виде.       Но какой бы красивой она не была, она всё ещё неприятная. Потому что напоминает о Юнги. О том, что она вмешивается в его жизнь и портит всё. Да ещё и жила с ним,словно имела на это право.       Он давно пытался узнать, кто она и как и когда успела познакомиться с его другом. Какие у нее планы и цели на него?? Но судя по тому, как она печется о его друге, то, вероятно, не представляет угрозы и не собирается убивать. Но... – В состоянии моего хёна ты виновата? - неожиданно выпаливает то, что приходит на ум.       Девушка с шокированными глазами таращится на него и не сводит оскорбленного взгляда, начиная злиться. Она хватается за его ногу и сжимает сильнее, получая резкий вскрик и шипение с матами. – Что ты такое несёшь!? Я??? Я довела Юнги до этого, по-твоему? Считаешь, я действительно этого хотела?? - злобно выдыхает и резко встаёт, не желая ему помогать.       Она собирается уйти. Но Хосок дёргает её за запястье и останавливает, заставляя посмотреть на себя. Смотрит долго. Уверенно. И как-то угрожающе. Сольхён пугается и замирает на месте. – Я не знаю что между вами было и есть, - говорит это с отвращением и непринятием, – Но если ты была с ним столько времени рядом, видела его состояние, и сама пыталась ему помочь всё забыть и жить дальше... У меня возникает куча вопросов. И мне хотелось бы понять, как это так... Юнги вдруг становится плохо настолько, что он идёт на скалу и прыгает с неё, ничего никому не сказав. И ты пишешь мне, что Юнги написал тебе о том, что собирается покончить со всем. Ты испугалась, но не смогла бы так быстро приехать из другого города. И поэтому написала мне. Но... Меня не покидает одна мысль... Ты ведь могла ему позвонить и поговорить, могла хотя бы попытаться его уговорить не делать глупостей. Ведь столько времени вы жили вместе и ты как-то ему помогала. – А теперь не живу! - срывается на крик Сольхён, заставив того резко замолчать. Ее глаза начинают сверкать молниями, а ноздри раздуваются всё больше. – Не живу, ясно!? Не могу! И не могу ему помогать с этим. Он любую мою помощь отныне принимает за попытки сблизиться и заменить ему Пак Чимина. Я так не могу. Меня это тоже всё задолбало! И я не хочу больше с этим связываться. На-до-е-ло! Хосок молчит. Опускает взгляд и думает о том, что погорячился. И пусть он только предполагал, но он надеялся получить хотя бы сейчас честные ответы. Однако он их не получит. Весь гнев и ее обиду на Юнги он снова получил сам, вместо друга. – А знаешь как сильно я устал? Как сильно ненавижу всё это и не хочу существовать? - говорит тихо, не поднимая голову. Его тело снова ослаблено. Он медленно забывается, смотря в одну точку на полу и уже не слышит ничего, кроме бьющего гулко сердца в груди.       Сольхён тормозит и не уходит, смотря на него, сидящего в расслабленной позе, словно сдался и больше не собирается никуда идти. И это на миг... насторожило. Вспомнились слова Джина о том, что ему сейчас очень плохо. И он время от времени снова всё вспоминает и начинает загоняться. И ей кажется это знакомым. – Я не хочу никого видеть. Уходи, если хочешь.       Она слышит выдох. Болезненный. Разочарованный. А после находит взглядом его пальцы рук, расцарапанные до крови. Шрамы, оставленные им же самим, пугают. Насколько он себя изводил этими мыслями? Когда? Как? Почему..?       Взгляд застывает на его руках. И она не замечает, как он откидывает голову на спинку дивана и засыпает. Но замечает то, какие руки парня мертвецки страшные. Его ногти искусаны, кожа вокруг ногтей расцарапана, местами съедена и ободрана. Свернутая кровь заставляет её невольно вздрогнуть и вспомнить руки Юнги, чем-то похожие на руки Хосока. И дальше взгляд скользит к исхудавшим ногам под широкими черными джинсами странной волнистой формы. Местами она ободрана и можно заметить бледную кожу и на ногах Хо. На коленках виднеются шрамы и синяки.       Черная оверсайз футболка также скрывает его худое телосложение. И она надеется, что хотя бы там нет никаких царапин и шрамов. Потому что столь красивое и привлекательное тело парня не должно быть угроблено только из-за кого-то, кто эту жизнь не ценит ни капли и живёт только мыслями о работе и прошлом. Ценить друга это прекрасно. Но что на счет его собственной жизни? Чем живёт и жил Хосок?       Она видит его худые руки и по крайней мере не замечает на них ничего опасного, но вдруг натыкается на шею и кадык. Чон уснул и сейчас вряд ли видит то, как на него смотрят. И... Наверно... Если бы он знал это, то, возможно, понял бы, что может ещё жить для кого-то, кто видит в нем красивого парня, достойного лучшей жизни.       Неожиданно для себя она подходит и садится рядом. Смотрит на его профиль и чувствует, как где-то глубоко в сердце начинает загораться нечто похожее на огонь. Рука сама тянется к его высохшим и искусанным губам. Пальцы нежно касаются их и опускаются к подбородку, следом ведут дорожку до открытых ключиц и останавливаются. Тело под ними не шевелится, словно не ощущая прикосновений. Она засматривается на то, как тихо он дышит во сне и, наверно, мечтает о смерти, желая не просыпаться, но решает его не будить. Однако руку не убирает. Она опускает ладонь на его грудь и чувствует каждый раз что-то приятное, когда грудь вздымается под рукой и опускается при выдохе. Она считает так несколько выдохов, грея руку, и тут же убирает, когда из глаза парня вытекает слеза.       Пальцем вытерев слезу, скатившуюся до уха, Сольхён вдруг ощущает жар его тела и понимает, что это не ее фантазии. Напугавшись, она вскакивает с дивана и бежит за оставленными лекарствами на столе-острове на кухне. Приносит в гостинную сразу всё и начинает искать среди них жаропонижающее, но не находит и начинает паниковать.       Схватив парня за руки, та ощущает, как жар охватывает всё тело и оно всё сильнее нагревается. И это приводит ее в ступор. Что делать, если нет лекарств от жара? Как ей сбросить высокую температуру??       Найти поблизости телефон у нее не получается и поэтому Сольхён принимает решение самой помочь ему. Насколько она помнит по наставлениям бабушки, температуру можно сбросить и без лекарств.       Встав с дивана и оглядевшись, она закрыла все окна и двери, чтобы не впускать холод, и отправилась на кухню, чтобы приготовить что-нибудь горячее. Хосоку нужно поесть или попить горячее. И она принимается готовить ему суп, хотя ей давно не приходилось готовить, поскольку доставка была лучшим решением после работы.       Когда Юнги приходил домой после работы, то цже было поздно. В час ночи она пыталась уснуть, но 5да всегда была готова для него. И он, наверно, был ей благодарен за это. Хотя никогда не говорил. Он ел и ему всё нравилось. Он ни рвзу не противился ее желаниям в готовке. Даже если бы она налила ему яд в пищу, он бы съел. Доверял или.. Ему нравилось то, что она готовит...       Или же просто это был голод...       Она вспоминает его и то, как однажды, всего один раз, когда Юнги впервые пришел не в час ночи и был в хорошем настроении, не пьянным, он пришёл на кухню и подошёл к ней. Осторожно, чтобы не спугнуть. Но по итогу всё равно напугал неожиданным появлением. Положил руки на талию и приобнял следом за живот, опустив подбородок на плечо готовящей девушки. И она молчала. Молчала, потому что... – Давай постоим так ещё немного... - шепотом, так горячо прямо у самого уха. – Я хочу постоять так...       И пусть казалось это странным, но она не хотела ничего этого сейчас. Не хотела бы ощущать его горячие руки на себе, его дыхание, не хотела бы слышать его бархатный, мурлычащий голос у шеи, а следом получать ласку чужих губ на том же месте. Не хотела, потому что знала, что вся эта нежность предназначалась кому-то другому, но так как она была рядом и он не знал куда выплеснуть всё, он касался её, дарил ей эту ласку. И однажды... Ей это надоело. Как надоедает быть просто цветком в горшке в чужом доме, где ты и сам не понимаешь для чего ты тут.       Вот и она просто украшение в его доме. Просто для красоты. Утешает и отвлекает. И всё. Но... Тогда для чего было это последнее сообщение перед случившимся: От кого: Юнги-оппа Мне ужасно плохо, Сольхён... Хуже, чем когда была ты в моем доме... Ты ушла и всё стало таким мрачным. Ничего не нужно. Ничего не хочу. Если ты покинула меня в отместку за игнор и то что я просто использовал тебя для утешения пожалуйста прости. Сейчас всё совсем пустое без тебя в этом доме. Комната. Мои мысли. Мое сердце. Ты скажешь я псих. Но так и есть Да, может другой свел с ума и уничтожил меня Но ты сделала живым, подарила жизнь И если ты уйдешь... В этом доме померкнет и исчезнет всё. И пустота. И мысли. И сердце мое тоже.       Верить или нет? Вестись снова на это или нет? Но ведь...       Он со скалы упал.       Из-за нее.       И что хуже всего... Если об этом узнают остальные, она больше никогда его может не увидеть. И от Юнги отвернутся друзья.       Она всё ещё думает об этом и боится сказать правду. Потому что она ужасна, уродлива и противна. Её оттолкнут, не примут и уничтожат вновь.       Нет. Не нужно. Нужно молчать. Вытерпеть и потом...       Она слышит звук уведомления и вдруг поворачивает телефон на стол, стоящий рядом. На нем загорается телефон от пришедшего уведомления.       Подойдя и открыв свой телефон, она видит то, что сердце заставляет забиться сильнее. От кого: Господин Ли Мин Юнги прошел первую операцию. Мы перевели его в обычную палату. Можете навестить его.       На глазах вдруг выступают слёзы и уголки губ поднимаются вверх. Внутри всё заливается спокойствием и радостью. По крайней мере сейчас она может выдохнуть. Кому: Господин Ли Спасибо вам большое! Скоро буду.       Выключая телефон и забыв о том, что собиралась покормить Хосока, она наливает немного супа в контейнер и забирает его с собой, положив в сумку. Надеясь, что Хосок сам справится, когда проснется, та больше не беспокоится о его температуре и выходит из дома, оставив записку для Чона на столе возле кастрюли с супом.

***

      Открывая дверь палаты и тихонько проходя внутрь, Сольхен направляется к стулу, стоящему рядом с койкой, и присаживается максимально бесшумно, проверяя, спит ли Юнги.       Его тело по-прежнему перевязано местами, но гипсы эти создают некое ощущение безопасности. Сейчас ему уже не так больно...       Она с отчаянием в глазах смотрит на руки и ноги, которыми тому шевелить еще нельзя и будет, наверно, трудно первое время, и сразу принимает решение, что обязана об этом поговорить при его пробуждении.       Юнги не просыпается ещё час и она решает оставить суп на столе около койки. На самом деле, неизвестно, можно ли ему, сможет ли он сейчас в таком состоянии кушать или он, прикованный к капельницам и трубкам, питается иначе? Наверно, не стоило так торопиться и нести еду. Она забыла даже подойти к врачу прежде, чем зайти в палату. Стоило бы его отблагодарить за помощь...       Но она этого не делает и оставляет всё на потом. Сейчас Юнги отдыхает и она тоже должна поспать. Побыть тут, пока он не проснётся. Хотя вряд ли он сможет что-то сказать, лёжа под кислородной маской. И всё же она ложится на диван и, смотря на него, медленно засыпает, прокручивая снова и снова слова Хосока.       Что-то в них не даёт ей покоя...

***

      Хосок просыпается в жуткой лихорадке, потный и уставший. Осматривается и видит только пустую гостинную, куда проникают слабые лучи солнца сквозь закрытые шторы.       Тело ломит и вставать очень трудно, но он пытается и через боль всё же встаёт с дивана, впервые ощущая сильную жажду от обезвоживания. Он ищет вокруг воду и находит взглядом кухню, где стоит графин с водой. Идёт к нему, чувствуя, как его морозит и снова становится плохо. Достаёт стакан трясущейся рукой и в полудрёме наливает из графина воды. И наконец жадно пьёт, заглатывая воду большими глотками.       Стакан опустошается в секунду. Он с грохотом ставит его обратно и оборачивается к плите, где находит кастрюлю с супом. Свежий. Вероятно, кто-то сварил ему поесть, пока он спал. И он очень плохо соображает и вообще не в силах вспомнить кто был в доме еще до того, как он уснул.       Каким образом это произошло и что он делал весь день в чужом доме, остается загадкой.       Чон медленно открывает крышку и размешивает суп, понимая, что он не особо густой и уже почти не горячий. Он подогревает его, включив газ и открыв немного огня. Потому что пить остывший суп ему никогда не нравилось.       Голова начинает работать только спустя десять минут, когда он раскрывает шторы и понимает, что уже не утро и даже не обед. Уже почти вечер. Он видит закат и щурится, смотря на то, как вдали садится золотое солнце. В памяти проявляются, картинки всплесками, напоминая о том, что подобное он уже где-то видел. Помнит. Только вот где?       Наливая себе суп, он замечает бумажку рядом с плитой и отвлекается на неё, пока зачерпывает половником ещё немного жидкости и проливает немного на плиту и столешницу.       «Я приготовила тебе поесть. Разогрей, как проснёшься, и немного нужно выпить суп, чтобы появились силы. Ты слишком ослаб. Пожалуйста, не вредничай и подумай о своем здоровье. Приеду завтра вечером. Не скучай и не умирай, пожалуйста :)»       Хосок смеется. Это выглядит смешно. И глупо. Кто пишет сейчас записки? Да и он что, маленький ребёнок?       Найдя телефон в заднем кармане джинс, он достаёт его и наконец читает все пропущенные и сообщения от Джина. Пару раз звонили с работы и еще один вызов был от Давон. Написал только Джин. 10 непрочитанных сообщений.       Открыв чат с хёном, он лишь читает привычные ругательства и просьбы ответить, но после выходит и листает ниже, чтобы найти чат с Сольхён.       Писать что-либо он не решается, но звонит, всё ещё усмехаясь с её милой записки, которую держит сейчас в руке и перечитывает заново. Гудок прерывается и на том конце слышится облегченный выдох. – Господи, прости меня, пожалуйста. Я забыла совсем про тебя. Я скоро приеду. Ты как?? - он слышит обеспокоенность и давится чувством собственной важности, потому что впервые кто-то так сильно переживал о нем.       Он прислоняется поясницей к столу-острову и сминает в руке записку, следом выкидывая его в урно под ним. – Очень мило, конечно, с твоей стороны... - задумчиво и с улыбкой тянет Чон, – Но могла и просто сообщение кинуть.       Сольхён слышит, как тот улыбается. И шипит в ответ: – Оо, иди нафиг, Чон Хосок, - даже слегка ядовито. Он уверен, что на лице девушки сейчас просто все краски ярости горят и она мечтает выдавить из себя ехидную улыбку. – Во всяком случае, спасибо за заботу... – Только не надо тут прибедняться и говорить, что тебе никогда никто не готовил и никто не беспокоился о тебе, - прыскает в трубку, кажется, выходя в коридор. – Ну почему это, - вскидывая брови, Хосок движется к плите и забирает свой суп к столу. – Вообще-то ты не единственная, кто делал подобное для меня...       И он чувствует себя самым ужасным человеком, потому что слышит, как у Сольхён прорывается удивление и возмущение. Вдруг. –Ты что, понтуешься сейчас!? - ковыряя парня в чистой правде, она ожидает услышать «конечно», но слышит только усмешку и молчание. Настроение меняется, когда она вспоминает, в каком состоянии оставался парень один дома. – Так, Чон, тебе надо поесть. Без шуток. Сил совсем нет. Как ты домой доберёшься потом? – Не бойся, доберусь, - перемешивая ложкой свой ужин, дожидается, когда тот чуть остынет, и говорит уже немного грустным тоном, – Как там Юнги? — А.. Он... Почти в порядке. Скоро очнется и ещё успеете наболтаться. Хотя... вряд ли он может... - с досадой в голосе.       Она опускает взгляд и молчит минуту. Хосок в это время допивает суп и принимается есть салат, оставленный Джином на столе. – Когда приедешь? - меняет тему, как только ощущает неловкую тишину после разговора о Юнги. И девушка снова оживляется: – О, ну я не знаю, наверно еще побуду тут. А что, уже соскучился? – Да нет, оставайся лучше с ним. Ему понадобится твоя помощь, - на полном серьёзе говорит тот, заедая острый суп острым кимчи. – А ты?       Проглотив салат, он оставляет палочки на столе и поднимается с места, унося посуду в раковину. – Что я? - не понимая, начинает намыливать тарелку и после приборы, положив телефон около раковины и включив громкость. – Сейчас домою посуду и поеду. – Куда это ты собрался вечером? Тебе надо лежать. – Полежу в машине, не переживай. Я выспался на неделю вперёд, - ставит посуду на сушилку и вытирает руки полотенцем. – Нет, правда. Скажи лучше сейчас. Что ты собираешься делать один? - настаивает со странной тревожностью на душе.       Хосок не понимает этих допросов и включает телефон, чтобы снова проверить сообщения. Из новых пришло только с работы и от неизвестного. Он надеется, что это Чимин, но и в этот раз это оказывается не он. От кого: неизвестный номер Не могу дозвониться до Юнги второй день. Хо, ты не в курсе где мой брат?       Он выдыхает. Это всего лишь ГымДжэ.       А потом его снова бросает в панику. Потому что... А как ему сказать о том, где сейчас Юнги!?? Как он это должен сообщить его брату?? – Чоон... - зовет по ту сторону трубки женский голос, – Ты там в порядке? Я начинаю волноваться. – Да, - отзывается не сразу, – Я в порядке... Кому: неизвестный номер Приезжайте завтра утром в больницу около порта. Нужно кое-что обсудить. – Слушай, я пойду сейчас к себе. Отдохну. Ты не переживай. Спишемся, если че, - закрывает чат, проверяя сколько сейчас время и сколько займет путь до порта. – Не пропадай, пожалуйста, я реально начинаю злиться на вас за ваши эти игры в молчанку, - напоминая о случившемся, просит Сольхён. – И переживаю... о тебе...       Хосок польщен. Он ухмыляется, довольный столь сильной заботой, но вынужден сейчас прервать эти попытки сдружиться.       Натягивая свою обувь на ноги, он забирает накидку и спешит к выходу. – Как скажешь, - говорит на выходе, захлапывая дверь за собой и попутно строча Джину, что уехал к себе и ему уже лучше. – Всё, я уехал. На связи.       И сбрасывает вызов, находя ключи от машины в кармане куртки. Он немедленно садится в свою машину и быстро выезжает на дорогу, забыв об обещанном и не сильно парясь о том, что подумают ребята, когда не обнаружат его дома в ближайшие пару дней.

***

      Припарковываясь рядом с другими машинами, Хосок глушит мотор и отстегивает ремень безопасности на автомате, выпрыгивая из салона сразу, как только выдергивает ключ и прихватывает с собой накидку.       Ключ суёт в карман после блокировки дверей и направляется уверенным шагом в сторону лифта.       Дверь открывается и он проходит в лифт, нажимая сразу последний этаж, когда остальные покидают лифт и он остаётся один. За ним никто не заходит и сейчас он может остаться один на какое-то время.       Хосок выдыхает, как только слышит звук прибытия на нужный этаж и двери медленно раскрываются. Он выходит на последнем этаже, мысленно молясь о том, чтобы сегодня ему не стало плохо. Сжимая и разжимая ладони, он облизывает губы и проходит по коридору до самых последних апартаментов.       Всё та же дверь. Та же квартира.       Но настрой совсем иной.       Он собирает всю силу волю в себе и, выдыхая, поднимает кулак, направляя его к двери. Стучит. Делает это снова. Настойчивее.       Пока не слышит, как та отпирается с поворотами замка.       Он выдыхает. Медленно. Считая до пяти, пока открывается дверь. Постепенно испаряется желанин уйти, когда он уже у цели и осталось лишь зайти. В последнюю секунду он закрывает глаза, боясь не увидеть там того, к кому пришёл. Но, открыв их, он видит его. – Ты? - удивлённо моргает Чимин, отходя назад и прикрывая халат на себе.       Он в столь непривычном виде. В махровом халате, с полотенцем на шее, с влажными волосами и с этой бесящей и привлекательной потерянностью. Смотрит, изучая внимательно, очень долго ища в нём что-то подозрительное. Дверь между ними всё ещё открыта и он не спешит его прогонять. – Даже не спросишь зачем я приехал? - спрашивает, смотря на младшего с какой-то долей вины, будто сейчас собирается выяснять отношения. И всё равно не перешагивает порог, пока на той стороне не дают разрешения.       Подозрительно молчат, лишь осматривая с недоверием с ног до головы. Чимин держит руки скрещенными на груди, не говорит ничего, словно выводя парня на чистую воду с порога.       Но по взгляду после становится ясно, что ему просто нужно было время, чтобы принять тот факт, что Хосок снова прибыл к нему. За этот месяц уже второй раз. И он останавливает взгляд на его глазах, выгнув левую бровь. – Зачем? - проговаривает неразборчиво из-за маски на лице, на которой залип Чон на минуту, пока его самого осматривали. – Ну мало ли ради чего я... – Зачем приехал спрашиваю? - дополняет свой вопрос грубым тоном, проходя до кухни и не закрывая дверь, определённо приглашая парня внутрь.       Хосок не раздумывает долго и проходит в квартиру, снимая обувь, чтобы не пачкать чистые полы. И уже после ступает медленно до гостиной, где садится на угловой диван у открытого панорамного окна. Он смотрит вниз и чувствует, как снова начинает кружиться голова. И удивляется тому, как вообще добрался до другого города и смог преодолеть этот путь до квартиры на самом последнем этаже. Стоило ли это вообще его времени и состояния?       Он смотрит на то, как Чимин в милом халате очищает мандарин у раковины и скидывает в открытое урно у ног кожурку. И думает, что да. Стоило. Еще как стоило.       Он осматривает квартирку и понимает, что ничего в целом не поменялось с того раза. Только вещи на кровати чужие мазолят глаза. И он обещает себе обязательно разобраться и с этим. Позже.       Чимин оборачивается и идёт к нему, доедая мандарин, но на лице его не светится счастливой улыбки или огорчения. Полное безразличие. Кажется, будто он лишь притворяется. Но его холодное отношение к тому, что к нему приехал Хоби, сейчас начинает уже даже разочаровывать. И больше не кажется, что это наигранность.       Он садится на край дивана подальше от Чона и смотрит внимательно в его глаза, не заинтересованно абсолютно. И Хосок решает его вывести на разговор. – Юнги, кстати, очень любит мандарины, - смотря на то, как тот смачно ест его не по долькам, а откусывая от него немного и собирая сразу же весь капающий сок губами. Рука отстраняется от губ и зубы перестают жевать мандарин автоматически, будто это имя для него вето и постоянно вводит его в подобное состояние при упоминании. – Вижу, и тебе они очень нравятся...       Чимин откашливается, почти давясь цитрусом. Он оставляет недоеденный мандарин на столике и оттряхивает руки от влаги, следом вытирая их полотенцем, висящим на шее. И возвращает свой непоколебимый соколиный взгляд к старшему. – Че те надо? Зачем приехал? – Что ж, ладно... - прикусив губу, он опускает взгляд и не долго думает о чем-то, сразу же после выдавая то, зачем, собственно, и прибыл в Сеул. – Ты должен отказаться от своих обвинений в адрес Юнги.       Говорит так, словно это самое обычное дело, смотря точно в зрачки сузившихся глаз напротив. Чимин начинает нервно облизывать губы и быстро смаргивать состояние шока. – Чего? - не веря и вскидывая брови в удивлении. – Ты смеёшься сейчас?       В горле застревает ком, душащий его зверя внутри. Но он молчит и дальше не говорит заветное матерное слово, которое очень было бы уместно сейчас. Сверлит его глазами и видит, как тому так же абсолютно всё равно. Словно сказанное им было просто к слову. – Если это всё, ради чего ты ехал сюда... – Ты сделаешь это, - давит голосом, пригвождая пытающегося уйти от разговора парня. Чимин остаётся сидеть на месте, но фигеет с каждого нового тона Хосока. – С хера ли? - позволяет себе грубость и вдруг оборачивается с изумленным лицом, будто никто никогда не смел бы ему ставить условия и угрожать.       Хосок бросает в ответ обыденно, чувствуя запах победы поблизости: – У тебя нет выбора.       Он звучит уверенно. Но Чимин лишь усмехается, не давая себя растоптать сейчас подобно тряпке, которой, на самом деле, попользовались и бросили. Обида подскакивает вместе с температурой, вынуждая его сидеть на месте и раздумывать о том, как ему уйти от собственных страхов.       Только не говорите о Юнги.       Только не о нём.       Хосок бросает в затянувшуюся тишину следующий камень и разбивает стену Чимина, которой тот прикрывался своим молчанием. – Иначе о твоём место положении, мой дорогой, узнает сеульская и пусанская полиция. Я ведь верно понимаю твой страх выходить на улицу и выезжать далеко за пределы своего дома? - с усмешкой давит из себя тот яд, который давно хранился в нём с момента, когда ему ужасно хотелось привезти это создание к другу и заставить его сделать что угодно, лишь бы друг пришел в себя и перестал убиваться. Тогда это казалось чем-то постыдным и неправильным. Тащить обратно туда человека, из-за которого всё и началось и закончилось.       Чимин замирает. Перестаёт дышать, смотря расширившимися зрачками в пол перед собой, намереваясь встать и уйти, но ноги не позволяют ему это сделать. Да и куда ему бежать от правды?       Он оборачивается снова и скалится ответно: – Посмеешь что-то сказать... тогда сяду не только я. Мы с ним вместе потонем. А сейчас, я уверен, ему меньше всего хотелось бы лежать под наручниками и проходить допросы.       Хосок не понимает внезапно выкинутой карты. В какой момент он успел лохануться и пропустить важный момент, касаемый Юнги? – Что еще за шутки?       Чимин давит ехидную улыбку, подловив наконец старшего: – А это не шутки. Ты действительно до сих пор веришь в то, что твой Юнги-хён так безгрешен?       Чон тормозит мысли и делает глубокий вдох и выдох, не понимая до сих пор момент, на котором его успели обмануть.       Слова Чимина не больше, чем фальш. Попытка блефовать. Но такая провальная. Он раскусил его игру. Это всё ложь и ясна даже ребёнку.       Хосоку приходится улыбаться сквозь стиснутые зубы, но его выражение лица по-прежнему не может поверить с услышанное. Чимин просто врет. Разве нет?       Но глаза его говорят об обратном. Слишком уверенные и спокойные. Слишком, для человека, находящегося в розыске. – Прекрати блефовать, Пак Чимин. – Это не ложь, - говорит с долей обиды и раздражения в голосе. – 23:56. Пусан. Был убит мой учитель-опекун, который зачем-то заезжал в неродной город после того, как почему-то его отпустила полиция и суд. Слишком много вопросов, не так ли?       Его улыбка становится пугающей. Хосок замолкает, выслеживая в ней фальш. Но не находит ничего. Там сочится лишь гнев. – Кому могло понадобиться избавляться от человека, который вышел из суда невиновным? Кто мог узнать об этом и как? Для чего его выследили и убили?? Как думаешь?       Чон сглатывает. Ему трудно дышать. Сердце забивается в непривычном ритме. И оно просит спасти его. Бежать. Бежать подальше. Потому что здесь страшно. Опасно.       Вспышка. Миг. Те же невинные глаза. Палата. Койка. Мальчик. И мертвый врач у его ног.       Хосок поджимает губы, теряясь взглядом в пространстве. – Твой дорогой Мин Юнги, ради которого ты ехал сюда, чтобы спасти от полиции, оказался лжецом, да? - упиваясь тем, что Хосок шокирован и оттого ничего не способен сказать, Чимин коварно ухмыляется. – Он не рассказал тебе ничего о том дне, когда решил убить моего опекуна? Не поделился..?       Его лицо резко меняется и, будто Чимин пытается его жалеть, он дует губы, заглядывая в презирающие и ненавидящие его в этот момент глаза. – Как жаль... Ты так сильно о нем переживал, оберегал, бегал всюду за ним, сейчас приехал меня просить отказаться от своих показаний, но, кажется, слегка не расчитывал на то, что и у меня есть козыри? И ты, конечно, не считаешь, что твой бесценный друг сейчас расплачивается за свои грехи. Тебе его жаль. Просто потому что он твой друг, не так ли? И плевать. Убийца он, наркоман, пьяница, насильник. Ты защитишь его, потому что он друг. А если это был бы я, ты бы меня сдал, не так ли?? Сейчас, по-твоему, не за этим ты здесь!? Показать свою великую преданность преступнику и продажность таким, как он, которые привязывают людей к себе и давят на жалость своими попытками себя убить. Это и есть твой Юнги, да? Лжец, преступник и симулянт!       На последнем слове Хосок срывается и кидается на Чимина, запрыгивая на того всем телом и сдавливая обеими руками его глотку. Он давит сильнее, не давая шевелиться под собой, зафиксировав ногами его туловище и руки.       Чимин вырывается, освободив одну руку и, кряхтя, пытается оттолкнуть одной рукой старшего, но у него не удается ничего. И найти свой телефон не получается. Сердце начинает бешено биться от страха и злости. Он сжимает рукой плечо Хосока и пускает в ход ногти. Но старший не сдаётся и давит еще сильнее, буквально придавливая шею Пака к дивану.       Чимин кашляет с усилием, пуская слезы и не отпуская плечо Хосока, видя то, как его красное лицо морщится и пытается уничтожить одним только своим устрашающим видом. И он вдруг понимает, что впервые видит столь возбужденно-злого хёна. Это пугает. Возбуждает. И больше всего обижает. Ведь всё из-за Юнги.       Эта мразь всё ещё преследует его и через других людей начинает давить на его мозг, будто ранее не Чимин запирался в ванной, пытаясь забыть это создание навсегда. – Заткнись! Заткнись!! Заткнись нахрен, мразь!!! Ненавижу тебя!! Ненавижу! Всего тебя ненавижу! Умри! Умри уже наконец!!! От тебя одни проблемы! - кричит во весь голос Хосок, надрываясь и забывая о соседях.       В столь поздний час, вероятно, все спят. И эти шумы из их квартиры могут показаться странными. Но даже если прибудет полиция, он готов сам сесть и сдать это чудовище под ним. Пусть ответит за всё. Давно должен был.       Его руки сдавливают глотку парня со всех сил, вонзая ответно в его нежную и распаренную после душа чистую кожу ногти. Он давит собой, не давая встать и возможности даже просто шевелиться. Рычит и пугает сжавшегося под ним Чимина, у которого текут слёзы по вискам, а в глазах блестит страх и паника.       Хосок опоминается лишь после очередного воспоминания. Когда столь знакомые глаза оказываются перед ним и напоминают о прошлом, о горячих поцелуях, об объятиях, о том, как нежно он прикасался к этим участкам кожи, поглаживая и дурея от запаха, который источает его жертва в данный момент. Когда чужая рука ослабляет хватку и просит оставить его. Гладит так непривычно, что руки, наконец, дают сбой и отпускают шею Пака. Он смаргивает навождение и слазит с парня, поставив локти на колени и дрожащими руками закрывает лицо.       Чимин переводит дух примерно две минуты, моргает быстро-быстро и пытается забыть произошедшее, как простой кошмар. Он поднимается на содрогающихся руках, локтями утыкаясь в диван и находя онемевшими пальцами его край. Сжимая его крепче, он переворачивается на бок и, сам не ожидая такого от себя, начинает плакать. Его тело трясется и кажется, будто он не в состоянии ничего понять, находясь в шоке. Фантомное ощущение чужих рук всё ещё давит на горло и не дает нормально вдохнуть.       Чужое дыхание. Он слышит его краем уха и едва улавливает мысль о том, что кошмар не окончен. Пускает слёзы и зажмуривается, скрутившись в клубочек. – Чимин... - осторожно касается плеча и, чтобы не спугнуть, говорит тише Хосок. – Пожалуйста, посмотри на меня...       Чимин молчит и лишь сильнее выдает страх, не прекращая дрожать. И Чона вводит в ступор столь неожиданное поведение младшего. Он смотрит в закрытые глаза парня и больше не видит в нём прежнего мальчика, которого когда-то встретил. Видит только ту боль, что осталась в нём. – Прости... - срывается вдруг с его губ. Он стягивает тело парня на пол и прижимает к себе, обнимая руками и ногами, а после целует макушку головы. – Я перешёл грань. Прости, пожалуйста.       Целует снова и снова, поглаживая плечо Пака, сидящего в его руках боком к нему. Он целует в висок, находит губами щеку, с которой стекает слеза, и собирает солёную дорожку, опускаясь ниже. Чимин кажется таким крошечным щенком, которого хочется обнимать и тискать, но в то же время он так сильно его ненавидит. Ненавидит за то, что прекрасен. Что всё такой же обворожительный, сексуальный демон, заманивающий в свои сети вновь. Ненавидит за все страдания и за боль, в которой он топился эти два года. Ненавидит, но целует, разворачивая лицом к себе. Целует, подставляя к своим губам. И чувствует, как сначала ему отвечают, а после толкают обеими руками в грудь. – Пошёл вон! - рычит Пак.       Хосок не успевает одуматься, раскрывает глаза и хмурит брови. Это было неожиданно.       Перед ним взгляд демона. Чимин убивает его взглядом, не позволяя приблизиться. Отталкивает сильнее и выпутывается из объятий с обиженным видом. – Убирайся отсюда. Я не хочу тебя здесь больше видеть, - уходя на кухню, говорит тише.       Он останавливается у раковины, расставив руки по обе стороны от неё и опускает голову. Пытается отдышаться и прийти в себя, но в груди всё ещё бьёт это ужасно тревожащее чувство, что он не должен был. Впускать, разговаривать, плакать и унижаться. Он ничего не должен. Никому.       Хосок поднимается с пола, преодолевая слабость в ногах и головокружение, резко охватившее его вместе с вернувшейся лихорадкой. Он тихо перебирает ногами, но видит, как те переплетаются и перестают ощущать землю под собой и валят его на пол снова. Он падает на колени, встряхивая головой и шире раскрывая глаза, чтобы увидеть хотя бы что-то, но ускорившееся сердцебиение и нехватка воздуха не дают ему времени осознать происходящее, как вдруг он валится на пол полностью, не удержав свой вес руками и упав на щеку. Перед глазами всё начинает кружиться и мутить, и последнее, что он видит перед собой – то, как Чимин, стоя у раковины, обращает внимание на падение в стороне и тут же подбегает, падая на колени рядом с ним. – Хён! Хосок-хён! Что с тобой!? Чёрт! - дрожа, пытается понять что произошло Чимин, но тут же бросается искать телефон и набирать номер скорой.       Когда он вызывает скорую, Чимин с волнением и опаской смотрит на то, как те его осматривают и после выписывают какое-то заключение. Перед приездом бригады скорой ему приходится надеть маску и переодеть халат во что-то приличное. Но после их ухода, он тут же снимает маску и бежит к лежащему на диване Хосоку.       Чон понемногу приходит в себя, замечая, что рядом оказывается знакомый силуэт. Чимин сидит молча, но внимательно смотрит на его лицо, кажется, выглядя даже больше, чем нужно, взволнованным. – Тебе лучше? - звучит приглушенно в ушах Хо, но тот может различить о чем тот говорит. И он кивает. – Прости. Я не знал... – Всё... в порядке... - тут же делает попытку встать, но Чимин его опережает и аккуратно давит на плечи вниз, не позволяя этого сделать. – Лежи. Тебе нельзя сейчас никуда идти. Отдохни ещё немного. Потом я помогу тебе дойти до парковки. Ты же на машине?       Он подправляет подушку под ним и садится обратно рядом. Хосок выдыхает, закрывая и открывая медленно глаза. Он не сосредотачивает взгляд на чем-то одном, но в его пока еще не ясном уме снова образуется вопрос. – К тебе же кто-то, наверно, должен прийти... Разве нет? - сглатывает, ощущая, что пересохло во рту. Он облизывает губы и глазами даёт намёк Чимину, смотря на графин с водой на кухне.       Пак тут же поднимается и идёт налить ему воды. Приносит полный стакан и слегка приподнимает его за шею, помогая выпить воду. И как только он допивает, он убирает стакан, опуская обратно голову на подушку. – Ты так и не скажешь? - любопытствует, уже более менее приходя в себя.       Чимин возвращается к нему, но злым уже не выглядит. Выдыхает, закатывая глаза, но на вопрос отвечает: – Да, должен.       Хосок удивлён. Или даже разочарован. Но он ещё в прошлый раз понял, что тут живут два человека. – Кто? – А не много ли ты на себя берёшь? - возмущается привычно, после чего слышит смешок со стороны Хоби. – Ладно. Забей. Я всё равно уеду.       Он закрывает глаза. Дышит размеренно, представляя, что сейчас он в море и шум волн прерывает эту реальность, заглушая все звуки. Но шум внезапно прерывает чужой ангельский голос. – Я откажусь от своих показаний...       И Чону хочется спросить себя, не послышалось ли его мозгу сейчас. Но он лишь открывает глаза и смотрит в потолок, не решаясь смотреть на младшего.       Чимин переводит слегка виноватый взгляд на него, а после похлапывает рукой по его запястью, где, кажется, почти сразу начинает жечь кожу от одних лишь знакомых прикосновений. Хосок слабо улыбается, прикрыв глаза. – Но тебе лучше больше не приезжать, - говорит тише в догонку, уходя к своей постели.       Чон молчит в ответ, не зная что добавить. Он не отказывает, но и не собирается спорить. Только приподнимается, оборачивается и находит Чимина уже ложащегося спать.       Чимин просовывает ноги под плед и натыкается взглядом на смотрящего на него Хосока. И они оба молчат. Просто разглядывают лица друг друга, словно пытаясь найти ответы на свои вопросы, гадая, дадут ли ответ сейчас. И Чон прерывает эту тишину между ними, чувствуя, что они ещё не договорили. – Тебя так раздражает моё присутствие?       И Чимин млеет от шока. Он вскидывает брови, желая снова высказать нелицеприятные слова старшему, вспоминая о том, как тот буквально только что желал ему смерти и пытался убить. – Нет. Раздражает только то, что ты напоминаешь о Юнги. – Только это? - кривит брови, подозревая, что точно не только это.       Чимин выдыхает и укладывается спать, считая, что сегодня они достаточно поговорили. – Не только это ведь, - не унимается Хо. – Тебя же явно ещё что-то гложет. Расскажи. – Не только это. Да. Так и есть. Всё, ты спокоен? - откидывает плед и приподнимается, чтобы снова столкнуться взглядами со старшим.       И увидеть светящуюся довольную улыбку. – Ну? - выжидает дальше, намекая глазами на продолжение. – Рассказывай. Что тревожит?       Чимин вздыхает обреченно. Ему сегодня определенно не дадут покоя. И дабы не задерживать гостя в доме ещё дольше, он поправляет подушку позади себя, поднимает её к спинке кровати и прислоняется к ней спиной, чтобы принять сидячее положение. – Обещай, что свалишь, как только всё расскажу, и больше не будешь доставать? - скрещивает руки на груди. – Клянусь. Как только услышу всё.       Он заинтересованно принимает сидячее положение, смотрит, не отводя пристального взгляда от Чимина, когда тот уводит свой к окну.       Комнату заполняет тишина. И Хосок даже не спешит раскрыть рот, чтобы снова надоедать. Первые слова он слышит почти через минуту.       Чимин поворачивает голову к нему, смотрит хмуро, серьёзно, немного напрягая. И ему даже приходится начать разгадывать по его настроению. Не скрывается ли ответ на губах, в глазах или в слезах, что почему-то вытекают из этих прекрасных глаз. Чон сглатывает. – Он... правда... собирается жениться?       И слышит в ответ морозящую тишину. Она охватывает мозг и сердце одновременно, заставляя то немедленно сжаться в страхе. Что-то резко не дает сделать выдох и голову покидают здравые мысли.       Хосок смотрит оледеняюще. Слишком жестоко. Это ужасно жестоко. Так нельзя. Почему? Зачем??       Слёзы стекают на плед и он начинает моргать, стирая мокрые дорожки с лица, потому что находит этот разговор бессмысленным. Странно спрашивать такое сейчас. Спустя два года. Когда всё прошло и давно не имеет значения. Тем более, когда это ничего не изменит. И он решает больше не делать таких глупых поступков. Всё это больше не имеет смысла. – Забей, доброй но... – Нет.       Чимин не договаривает и даже забывает что должен был сказать. Это «нет» выстреливает подобно пуле и пронзает его сердце, снова не дав выдохнуть, когда он уже почти ложится на подушку и подминает её под себя. Что-то приятное ползёт вниз к животу и развязывает узел, сжавший все внутренности. И это ощущается так правильно. Это «нет» стало действительно заветным. Все эти дни после отъезда Хосока обратно в Пусан, он мечтал вернуться, мечтал приехать и взглянуть в лицо того, кто клялся в вечной любви одному лишь ему, а после решил изменить самому себе, своим словам и выбору, выбрав кого-то другого. Мечтал услышать, что это ложь. Не правда. Просто шутка. Что нет кого-то другого, кого он мог бы выбрать.       И меньше всего он хотел бы узнать кого именно, и поэтому он благодарен за терпение и молчание со стороны Хосока, который сразу после сказанного встал и направился к выходу, не продолжая разговор, который однозначно ни к чему не привёл бы. Но этой ночью они оба уснут хотя бы на 1% спокойно. Он хотел бы сказать ему вслед спасибо или просто попрощаться нормально, но остаётся в постели, слыша только то, как захлапывается дверь и та автоматически блокируется.       Юнги не женится. Не собирается жениться.       Он бы не смог...

***

      Чон думает, что ему следовало бы немного поспать. Хотя бы на заправке по пути до дома. Но он спешит слишком сильно и поэтому откладывает сон на какое-то время, забыв принять таблетку от головной боли.       Добирается до Пусана уже к утру и сразу паркуется у порта, проверяя время.       На сегодня назначена встреча. Но проводить её тут, пугая заранее ничего не знающего брата Юнги тем, что это место может означать лишь одно. Но он, конечно же, не собирается возвращаться на работу в порт, поэтому стоило бы выбрать обычное кафе или сразу повести его к больнице.       Мысли Хосока затягиваются на целый час, а к этому времени напротив его машины уже останавливается чёрный джип, из которого выходит ГымДжэ.       Его лицо выглядит не сильно заинтересованным и он боится, что то, что он ему сейчас скажет, может не только шокировать, но и заставить впасть в ступор. Примет ли он это? Что станет делать?       Во всяком случае, однажды он бы всё равно узнал.       ГымДжэ тянет руку и Хосок приветливо её жмёт. Но без привычной улыбки. На что тут же обращают внимание. – А мне говорили, что ты солнце этой светлой компании, - поднимает руки в воздух, показывая в сторону офиса порта. – Но что-то не светишься ты, как рассказывали в сказках. – А в сказках всегда что-то приукрашают, - говорит не весело, уже настораживая парня.       ГымДжэ складывает руки на груди и поглядывает на офис в свете утренних лучшей солнца. Щурится и снова смотрит на Хо. – Ну... Так и что тебя заставило вызвать меня в такую рань сюда? Только не говори, что компания обанкротилась, а у Юнги какие-то долги? - со смешком говорит Мин старший.       Хосок слегка не понимает шутки, пару раз хлопая глазами. Его лицо искажается от непонимания и он решает пропустить этот момент. – Да, его денег это тоже, несомненно, касается. Но... Есть кое-что более неприятное, о чем мне нужно... было сообщить раньше, - опускает взгляд и выдыхает с тяжестью.       Мин смотрит чуть более серьёзно, не вникая особо в то, почему он здесь. Но внезапно Хосок разворачивается и садится в машину, говоря ему садиться в свою машину и ехать за ним.       Он долго не думает и поступает как просят. Едет следом за Чоном, пока не доезжает до больницы. Он всё ещё не догоняет что происходит и не может связать в голове деньги и эту больницу. Как это касается Юнги?       ГымДжэ выходит из машины, останавливаясь неподалёку от Хосока, и сразу спешит к нему.       Хоби смотрит на здание больницы с боку и думает о том, в какой стороне расположена палата Юнги, замечает ли он по утрам, как восходит солнце, или вовсе этого не видит. Его мысли увлекают его настолько, что он забывает дышать и про ГымДжэ, стоящего рядом и смотрящего в том же направлении. – Что происходит, Хо? О чем речь? Куда ты меня привёз? - всё ещё не понимает. – И где вообще Юнги? Я уже третий день не могу его найти.       Он поворачивает голову к Чону с вопросом, но тот лишь кивает ему в сторону здания, возле которого они стоят, и говорит тихое: – Здесь. Ваш брат лежит здесь.       Мин хмурится, не принимая информацию сразу, но уже после молчания понимает что ему только что сказали.       Брат.       Лежит.       Здесь. – Как... Здесь? Что... Что с ним?? Когда? Почему!? - он тут же хватает его за одежду и дёргает на себя, перепуганно смотря в расстерянные глаза Хосока. – Это произошло вчера... Вечером... Он написал что-то своей подруге и она сразу написала мне, предупредив о том, что он... вероятно, захочет себя убить... – Что!? - не веря своим ушам, расширяет зрачки и сильнее сжимает одежду Чона. – Что ты сказал?? У... Убить?? Себя!? Это невозможно. Он бы...       И он замолкает, не продолжая говорить о том, чего знать не может наверняка. Боится. Взгляд опускает и трясется, отпуская Хосока. – Нет... Он же... Он бы не стал. Он не... – Но он тоже человек. И он мог сделать что угодно после всего произошедшего.       ГымДжэ переводит взгляд к нему, задавая безмолвно тот вопрос, который был ожидаем. – Он пережил слишком много всего. И я поражаюсь тому, что вы все эти 2 года не видели его состояния. Или, может, предпочитали игнорировать, - говорит едко Чон.       В следующую минуту он замечает подъезжающую к больнице полицию и дыхание его спирает в одно мгновение. Потому что он знает к кому.       Там Юнги.       Думая о новых зацепках, каких-то новых свидетелях или причинах, что привели к этому ужасному инциденту, он направился прямиком ко входу больницы и преградил путь только поднимающимся по лестнице полицейским.       Вздымая грудь тревожно, он смотрел на них так, как никогда бы не осмелился, испугавшись их грозного вида. Но сейчас бояться стоило Хосока. И сотрудник полиции был напуган. До момента, пока стоящий рядом следователь не достал ордер. – У нас ордер на обыск улик. Вам лучше отойти и не мешать досмотру. – Какому еще досмотру? Куда вы идёте? К Юнги!? - Хосок не собирался отступать и стоял до последнего, переграждая им путь.       ГымДжэ, потерянный в сию минуту, абсолютно точно не хотел бы вдаваться в подробности криминальной стороны этого происшествия, но узнать о состоянии брата и о том, что же на самом деле случилось с ним в ту ночь, он был просто обязан. И он стоял на своем. Рядом с Хосоком. – Мин Юнги, ваш друг, который сейчас лежит здесь, подозревается в убийстве двадцатидвухлетнего парня, тело которого было найдено неделю назад возле одного из ночных клубов. Думаю, об этом уже все знают. Весь город на ушах. Странно, что только вы не в курсе этого, - тыкнув пальцем в грудь Чона, следователь посмотрел на брата Юнги и вдруг сощурил взгляд. – Вы, кстати, тоже нам понадобитесь. Он ведь у вас работает, верно? – Зачем вам допрашивать моего друга? Что вам всем от него надо?? Оставьте его уже в покое! Он и так привязан к койке и при смерти! - толкая следователя в грудь, Хосок тяжело вдыхал и выдыхал весь скопившийся воздух, пытаясь не совершить глупости и не ударить сейчас того, у кого в руках дальнейшая судьба его друга. – Остынь, Чон, они ничего ему не сделают. Это просто их работа, - придержав парня за плечо, он отвел его в сторону, когда полицейские всё же обошли их и прошли в больницу.       Хосок закрыл глаза и в гневе почти забыл как дышать и мыслить. Он едва мог что-то соображать, но тут же развернулся и последовал за ними. ГымДжэ ничего не оставалось, кроме как бежать за ним и пытаться объяснить, что это бессмысленно и сейчас они ничего не смогут сделать. У них нет права запрещать досмотр и допросы. – С каких пор мой друг подозревается в столь низком приступлении!? Почему они не могут ответить на этот вопрос?? Что он сделал?? Когда? Как!? Кого он убил!??? - в истерике бился Хосок, нервно расхаживая около палаты Юнги, в которую запретили входить и у дверей которой оставили охрану.       ГымДжэ злостно сверлил в этих громилах дыру и пытался им донести, что они имеют право пройти внутрь и присутствовать при досмотре, но эти двое даже глазом не моргнули, так и уставившись в стенку напротив, словно жужжащих парней рядом совсем не замечали.       Хосок злился. Больше всего на себя. Что в данной ситуации абсолютно невластен над людьми и не способен их остановить или переубедить. К сожалению, с полицией у него самого дела были плохи. Он никогда не попадал в ряд проблем с ними, но и никогда не сталкивался с тем, чтобы ему просто верили и отпускали. А тут всё слишком запутанно и вряд ли в этой путаннице вообще можно что-то разобрать.       Как ему быть? На чьей стороне сейчас быть? За кого заступаться? Он друг... Да, он лучший друг... Но если он стал убийцей, после того, как совсем недавно уничтожил чужую жизнь и изнасиловал несовершеннолетнего, то как ему теперь его защищать и называть невиновным? Грешен ли он? Прав ли он? Сделал ли то, что сгубит его навсегда, или, наоборот, просто помог себе выбраться из этой ямы под названием «жизнь»? Что из этого хуже? За что ему ненавидеть своего друга?       Но он знал одно. Юнги сейчас слишком плох. Он не в состоянии вести переговоры, отвечать и даже думать. Он без сознания и вряд ли так скоро сможет в него прийти, услышав голоса полиции и обвинения. Повлияет ли на него это? Как изменится динамика? Станет ли хуже? Насколько сильно это его заденет? Или сможет ли это привести его в чувство? Он хотел бы знать. Но и не хотел бы видеть. Из чувства долга он ощущал себя беспомощным, что не способен встать и прямо сейчас ворваться туда, спасти друга из лап врагов и защитить, спрятать от целого мира, пусть даже ценой своей жизни, рискуя всем. Он знал, что не мог. И слабел сильнее. И мысли все эти казались лишь темным болотом вокруг, не дающим ступить и шагу. И в этом ужасе реальности ему приходилось держать глаза открытыми, не засыпать, когда организм едва боролся за собственную жизнь и почти впадал в отключку, быть в ясном уме и не сходить с ума, не съезжать со здравого смысла, когда вокруг творилось столько всего ужасного. В голове толпились мысли о том, что Юнги так плохо, и о том, что он так беспомощен. Он бесполезен и хуже всего – абсолютно невластен даже над собой.       Услышав шаги поблизости, он тут же остановился и развернулся, увидев лицо Джина, перепуганное до ужаса. Намджун, сопровождавший его с не менее шокированным видом, первым обнял Хосока и прошептал тихое: – Только не надо истерик, брат. Всё будет хорошо, - поглядывая в сторону двери, он отстранился от Чона и протянул руку ГымДжэ. И тот без расстерянности ответил тем же, протянув свою и пожав её. – Мне жаль, что мы встретились при столь печальных событиях. Но сейчас нужно быть вместе, поддержкой друг для друга.       Джин следом пожал руку брату Юнги, приветствуя с легкой, еле выдавливаемой улыбкой. И теперь он перевёл взгляд к Хосоку, в глазах которого он видел скопившиеся слёзы и страх. – Мой дорогой, - притянув друга к себе в объятия, он уложил ладонь на его затылок и стал нервно поглаживать, целуя в висок и в лоб, чтобы успокоить хоть немного.       Хосок жался к нему сильнее, обнимая крепче и начиная тихо всхлипывать, уткнувшись лицом в плечо старшего. – Они ведь не навредят ему? С ним ничего не сделают?? - с паникой смотря на Джина, он держался за его руку и пытался взять контроль над ослабевающим телом. – Не переживай, никто ничего ему не сделает. Он сейчас под присмотром врачей, а полиция просто досматривает его личные вещи и тело. Обвинения могут быть ложными, поэтому им нужно провести этот осмотр. Они выйдут и мы всё узнаем, - поцеловав снова в лоб, Джин нахмурился от ощущения жара на губах. – Боже, да ты горишь весь...       Он сжал его руки в своих и убедился в повышенной температуре друга. – Джун, отвези его домой, пусть немедленно лечится. Присмотри за ним и не давай вставать, пока жар не спадёт, - без какой-либо паники он быстро сориентировался и подтолкнул Хоби к лестнице, кивнув следом Намджуну, уставившемуся на него то ли с непониманием, то ли с осуждением. – Живее, пожалуйста. Ему уже третий день не хорошо. Ты ждёшь когда и он в больнице окажется? Давай же, скорее. Не заставляй меня злиться.       Хосок стоял у лестницы и не спешил уходить. Но под давящим и контролирующим взглядом старшего ему пришлось спуститься, когда Намджун прошел мимо и попросил не противиться. – Кошмар за кошмаром... Я уже и не понимаю, когда сплю, а когда бодрствую, - закрыв глаза и опустив голову, Джин сел на скамью, схватившись руками за нее и пытаясь не упасть на пол.       Когда из палаты вышла Сольхен, они оба отреагировали быстро и подняли головы, устремив свои напуганные взгляды на лицо потерянной девушки.       ГымДжэ немедленно подошел к ней первым и вцепился в ее плечи, смотря при этом угрожающе и злобно. И под столь жутким давлением из глаз Сольхен всё же полились слезы. – Я, правда, ни в нем не виновата. Я не знала ничего, - начала та оправдываться надрывно, понимая, что ей не поверят. – Клянусь, я никогда... – Молись, чтобы он выжил. Иначе виноватой будешь ты. И тогда ты всего лишишься, поняла? - пригрозив, парень дёрнул руку девушки, за которую держал, и отошёл от неё, почти сразу столкнувшись лицом к лицу со следователем. – Надеюсь, у вас для нас есть какие-то основания и объяснения всему этому... – Несомненно, - в том же тоне, что и обычно, расслабленно проговорил следователь, смотря точно в глаза ГымДжэ. – Но сейчас мы хотели бы расспросить вас. – Кто первый на очереди? - едко усмехнулся Джин, скрестив руки. – Готовьтесь просидеть тут ещё на пару часов. – А в ваших показаниях мы больше не нуждаемся.       Джин впал в ступор. Он был уверен, что его допросят первым. И даже был готов сам пойти к ним и обо всём спросить. Но сейчас следователь ему буквально отказывает в разговоре. Сам. – Как это? - недопонимающе хлопает глазами и резко меняется в лице. – Мы его друзья. Я думал... – Послушайте, - перебил, уведя взгляд и подойдя ближе с тяжелым выдохом. – Разве не для вас же лучше не сидеть тут два часа для бессмысленных допросов? Мы от вас ничего не требуем. Вы к этому всему вообще не имеете отношения. Расслабьтесь. – Расслабиться? Вы серьёзно? - Джина трясло от злости. Он был готов выцарапать этому напыщенному придурку всё лицо. – И как это мы не имеем к этому никакого отношения? Мы его друзья. Семья его, понимаете?? Я хочу знать обо всём, что его касается. Тем более, когда он почти при смерти. Что я должен делать по-вашему? – Не паниковать. По крайней мере, сейчас, - оценивающе обведя того взглядом, следователь тут же кивнул головой, – Мы сообщим вам, если будет что-то важное. Всего доброго.       Джин не заметил того, как перед глазами разбрелись люди. Застыв во времени, когда его буквально оттолкнули и отгородили от друга, он закрыл глаза и, тихо выдохнув, присел на скамью снова. И снова одно и то же. Те же чувства. Та же нехватка воздуха. Желание прорваться, узнать больше, узнать всё, стать ближе.       Терзая себя всё сильнее изнутри, он сжал волосы в руках и почти готов был их вырвать, сминая их и проводя меж них пальцами, чтобы успокоиться. Прикрыв пальцами одной руки губы, он чувствовал, как злость только больше росла в нем и вырывалась из него нервными дерганиями ног. Не усидев на одном месте, Джин подорвался со скамьи и последовал за только что ушедшей Сольхен.       Остановив её у выхода из больницы, он собрался с мыслями и силами, чтобы еще раз попытаться, но в глазах девушки встретил собственный страх. А что, если не сможет? Что, если не стоит этого делать??       Сольхен обернулась, не понимая для чего её остановили и схватили за рукав пальто. Она выдернула руку и отошла на шаг.       Джин смотрел на нее долго, не решаясь говорить то, что было на уме. Но это нужно. Ведь когда нет выхода, любые средства хороши... – Прозвучит странно, но пусть даже так, я готов на всё ради Юнги, - искреннее бормотал тот про себя, – Тебя ведь допросят, как его коллегу... И я хотел бы знать всё, о чем пойдет речь. Причины случившегося, в чем его обвиняют, что он сделал и собирался сделать, всё хочу знать. И я должен.       Последнее он сказал настойчивее, грубее, убеждая глазами, что так и есть. – Для их блага, для того, чтобы их защитить, я всё должен знать о том, что творилось в их жизнях. Надеюсь, ты понимаешь меня.       Джин еще никогда себя не чувствовал настолько ослабшим и беспомощным. Не знать, не понимать, не видеть и даже не иметь доступа к какой-либо информации, находиться рядом с другом, страдающим сейчас здесь в одиночестве, было невыносимо. Больно. Обидно. И непривычно. – А разве то, что вы не общались, не видели его и не знали о его жизни, моя вина? - неуверенно промямлила Сольхен, смотря в глаза человека, в котором всё больше узнавала своего друга. – Разве это моя вина, что вы предпочли закрыться друг от друга и играть в молчанку столько лет, не желая просто один раз поговорить? Вы ничего не хотели знать, видеть и решать два года назад и даже не просили его остаться с вами, ни разу за эти годы разлуки не узнали о нем, о его делах, здоров ли, болен ли, жив ли, мертв ли... Разве вы хотели это знать тогда?       Кажется, вопрос был слишком простым, чтобы на него не ответить. Но сейчас... Сейчас это было невозможно. Этот вопрос застрял в горле не просто комом, а пулей, не добравшейся до сердца, но уже мешающей дышать. И Джин знал, что следующей попыткой его добить она его убьет. – Если он вам так важен и дорог, что вы хотите сейчас знать всё о его жизни и случившемся, то где вы были всё это время, когда он пьянным приходил каждую ночь домой и плакался мне о том, как ему хреново без ребят? Где вы были, когда он напивался, глотая таблетки, чтобы уснуть навсегда и не проснуться следующим утром, чтобы не нести в себе весь этот груз насильника и человека, потерявшего какое-либо доверие к себе? Где были вы все, когда он так ждал от вас хотя бы одного чертового сообщения по ночам?? Где вас носило и где была ваша дружба, когда он срывался каждый день на мне одной, словно это я сделала его насильником, оторвав от друзей и лишив его семьи и всех, кого он любил!? Почему это всё терпела лишь я? Почему мне досталось вынести весь этот ужас одной, когда вы жили своей жизнью дальше и не желали его видеть, когда у него были проблемы с бизнесом и имуществом, помимо психических отклонений??? Где вас носило, черт возьми, когда вы реально ему были нужны?? Нахрена вы сейчас появились и бегаете, изображая переживания и боль, когда это больше никому не нужно? Особенно Юнги.       Джин потерялся в пространстве, не найдясь с ответом и не найдя подходящих слов для каких-либо объяснений. Она была права. Во всём. И от этого ужасно щемило в груди, как бы ни пытался он отрицать. – Ты права... - опустив взгляд, осевшим голосом проговорил он тихо. – Ты во всём права. Но... – Но что??? Что изменится сейчас, по-вашему?? Ему станет легче от того, что вы пришли, когда он почти умирает?? Станет легче, если узнает, что вы только после услышанной новости сбежались к нему и заинтересовались его проблемами? – Не говори так, Сольхен... Мы тоже оказались в трудном положении. И ты знаешь это. – Чего мне не говорить? Правды? Она вас так раздражает, да? Так давит на откуда-то вдруг проснувшуюся совесть?? И о каких проблемах может идти речь, если у него буквально отобрали всё?? Да, он виноват. Возможно, он оступился, лишился всего имущества, стал самым мерзким человеком, опустился до самого ужасного состояния и положения. Но где были вы? Где были самые близкие люди в этот тяжелый для него момент, м?       Джин молчал. Молчал долго, зная, что виноват. И виноваты они все. Ведь Юнги, каким бы черствым ни был, какие бы проблемы у него ни были, всегда оставался с ними, старался улыбаться и никогда их не бросал в трудные моменты. – Я уверена, он тысячу раз пожалел о содеянном, тысячу раз по ночам ломал голову себе мыслями о том, какой он никчемный и никому не нужный теперь. Миллионы раз пытался забыть всё и отпустить, чтобы жить дальше. Но вся его жизнь были не богатства, не дом, не работа и даже не любимый человек, бросивший его после всего. Это были люди, оставившие его после стольких лет дружбы... называвшие себя его семьёй. Да, совершил ошибку, да, он поступил ужасно, непростительно. Но хотя бы раз... Прийти и спросить его что с ним и как он... Это было так сложно? Гордость и слишком сильная правильность не позволяла вам общаться с таким человеком, несмотря на то, что он ваш «брат»? Вы так просто за один день забыли друга после этого? Так просто отпустили его, когда он день и ночь убивался от мыслей, изъевших его душу? Он убивался не из-за Чимина, если вы так думали всё это время. Его убивали вы. Всё это время. Вы. Вы сделали его таким беспомощным, довели до этого состояния, из-за которого он оказался здесь. И знаете... Если он умрет, винить в этом я буду именно вас. Так и знайте.       Не слушая больше ничего, Сольхен с презрением еще раз осмотрела с ног до головы Джина и оставила его посреди крыльца, спустившись вниз по лестнице.       Слова её прогремели как гром посреди ясного неба. Оно омрачилось моментально, потеряв все краски и ту ясность, что была ранее. И всё разрушилось снова, не успев восстановиться.       Чувство опустошенности съедало Джина до самого приезда домой. И накопившиеся ощущения боли и тревоги лишь сильнее давили в груди, не унимаясь. Последнее, что он помнит этой ночью – то, как погас светильник на прикроватной тумбе рядом и тишина окутала комнату в ночной тьме, и то, как лишь одна слеза покатилась через носовую перегородку и впиталась в подушку.       Завтра предстоит тяжелый день.       Возможно, решающий для них всех.

***

      Намджун скидывает с себя куртку и оставляет её на ручке дивана, проходя к накрытому столу. – Следователь не дал никаких новых зацепок. Вероятно, он до сих пор считает, что мы не имеем права вмешиваться. Хотя, мы ведь по факту ближе всех для Юнги. Кто, кроме нас, может знать Юнги так хорошо?       Он перемешивает лапшу палочками и наконец наматывает её в несколько оборотов на них, поднося к губам. Но не успевают те открыться, как он замечает лицо напротив, омраченное до предсмертного состояния.       Он старался. Очень старался забыть хоть на какое-то время, не думать и не представлять состояние, в котором находились его друзья. Но сейчас... Это выглядит уже просто невыносимо.       Вздохнув и бросив палочки обратно в тарелку, Джун поднял взгляд на старшего, который, кажется, не видел ничего и не замечал ни одного движения вокруг. – Хён, он ведь не ребёнок, - издал чуть громче, – И все мы ошибаемся. Не нужно никого ни в чем винить. А себя особенно. Ты-то в этом как виноват?       Джин молча перемешивал рис, так и не начав трапезу. В ответ, конечно, последовало молчание. – Я знаю, что это тяжело и... Ты не хотел бы вообще всего этого. Но сейчас не самое время для того, чтобы грустить и опускать руки, - встав с места и обойдя стол, он опустил свои руки на плечи хёна и стал их медленно и осторожно массировать. В следующую минуту он опустил подбородок на его голову и обнял, прислушиваясь к тихим вздохам Джина. – Знаешь... А ведь за все эти годы он ни разу не написал мне просто так, - с выдохом произнес Джин, – Не говорил со мной наедине о чём-то действительно важном в его жизни. Он никогда не доверял мне свои секреты и не просил помощи. Ни в чем, понимаешь??       Намджун кивает. Он понимает это и знает лучше других. Видел всё и сам в те дни. – Юнги никогда не говорил мне о его заботах. Болел ли он, тревожило ли его что-то... Он просто... Приходил на работу и делал вид, что всё в порядке. А когда мы собирались выехать на природу вместе, отдохнуть компанией, он отказывался и просил больше работы, потому что эти поездки, как он говорил, не для него, - теперь, вспоминая это, Джин стал понимать истинную причину всему этому. Он пожал плечами, слабо усмехнувшись собственным мыслям. – Как же поздно мне довелось это понять... Сейчас, когда я просто не способен ему помочь. – Почему думаешь, что не способен? Юнги в тяжелом положении. Его лишили имущества и всех денег. И оплачивать свое лечение ему нечем. Операция будет сложной. Врачи не прогнозируют полного восстановления, но... В прошлый раз, когда Хоби-хён был в больнице и получил травму головы, нам тоже не обещали восстановления памяти. Но сейчас он многое вспомнил и вспоминает до сих пор каждый день по немногу. Потому что мы рядом. И ему помогает наше присутствие, наше общение. Он смотрит на нас и всё потихоньку вспоминает.       Намджун улыбается, говоря о друге, но сразу после слышит непозитивный голос Джина: – А что... если Юнги не вспомнит...?       Джун сглатывает, облизывая губы и не зная что ответить. На самом деле, ему очень хочется верить в лучшее. Но прогноз врача может сбыться и обратного никто им не гарантирует. Потому что Юнги не Хосок. – Что, если он... вообще не выживет? - звучит второй вопрос старшего, после которого в гостинной воцаряется безмолвие.       Джин уводит взгляд к террасе и встаёт с места, на дрожащих ватных ногах отходя в сторону. Он находит лучшим решением сейчас побыть одному и каким-то невербальным образом Намджун это понимает, оставляя его наедине со своими мыслями.       Через полтора часа, когда Джун не находит Сокджина в комнате и на кухне, он проходит на открытую террасу и застает старшего сидящим на холоде. Тот прислонен спиной к перегородке и обнимает прижатые к груди ноги, согнутые в коленях. Это вводит в ступор.       Он подлетает к нему и падает на колени рядом, быстро осматривая лицо. Его оледевшие руки покраснели и, после первого прикосновения к ней, Намджун не на шутку напугался.       Он поднял того на ноги и немедленно направился с ним в комнату, где после Джин улегся на кровать и укутался пледом, стирая слезы. Намджун еще какое-то время просидел с ним после того, как включил обогреватель в комнате, и успокаивал, поглаживая по голове и сжимая крепче руки.       Поцеловав его в макушку, он убедился в том, что с ним всё будет в порядке и он почти начал засыпать, и вышел. Джин должен отдохнуть. Поспать и обо всём постараться забыть хотя бы на время. И поэтому он решил ему не мешать отдыхать.       Выйдя из дома, он сел в машину и, пока пристегивался, начал строчить Хосоку: Кому: Хоби Одевайся и жди. Скоро буду. Нам нужно срочно в участок.

***

      В палате довольно теплое освещение. Оно успокаивает, немного отвлекает и позволяет глазам расслабиться, когда так хочется их закрыть. Уже давно стемнело и пора поспать, но Сольхён по-прежнему старается не уснуть, всё шире раскрывая глаза и чаще моргая.       Перед глазами мутит картинку и она почти не замечает того, что медсестра прошла к койке и проверила капельницу. Не замечает того, как закрывает и открывает веки, теперь уже различая силуэты, прошедшие в палату.       Главврач и медсестры осторожно отцепляют все провода от аппарата и освобождают Юнги из их плена, отключая кардиомонитор и вытаскивая иглу из-под кожи парня. Она в панике пробуждается и подрывается с дивана, подбегая к ним. – Что происходит?? Что вы делаете? - на какой-то минуте тишины ей кажется, что ей мерещится и это просто кошмар, но дверь распахивается и ещё два медбрата проходят внутрь. Она поворачивает к ним голову, окончательно приходя в себя, и видит, что те помогают врачу отклеить от груди Юнги электроды, пока тот отклеивает их от рук. – Вы можете объяснить что происходит??? Зачем вы всё убираете?       На её голос поворачивается врач и, закончив процесс отклеивания, подходит к ней с нечитаемым лицом.       Сольхен охватывает дрожь, когда она понимает как он смотрит на неё.       Он встревожен. – Его нужно срочно прооперировать сейчас, иначе до утра он может не дожить, - говорит тихо мужчина, успокаивающе похлапывая её по плечу. – Постараемся сделать всё возможное. – Почему... Почему это нужно именно сейчас? - сглатывает и смотрит на то, как Юнги увозят прямо на этой койке из палаты. – Что случилось?       Она не может моргнуть, из ее глаз стекают слезы и всё происходящее кажется лишь сном. Но вот он здесь: без сознания в койке, с забинтованной головой, исхудавший. Реальный. Но словно ускользающий из рук безвозвратно. И это делает её такой слабой сейчас, когда впадать в панику хочется меньше всего. Всё тело начинает трясти от волнения и она тут же пытается пойти следом.       Врач останавливает её одной рукой, выставив ту поперёк живота. Сольхен делает глубокий вдох и резко переводит взгляд к нему. – У него в голове... большой сгусток крови... И если его не удалить хирургическим путём сейчас, то завтра мы будем уже невластны над ситуацией и он может умереть прямо на операционном столе.       В его глазах она видит неуверенность. Возможность того, что это завтра и не наступит для него. И если всё так... – Мы можем этого не делать, если вы хотите удалять её медленно, постепенно и без риска для его жизни. Но в таком случае... - он не договаривает то, что хочет сказать, видя, как взгляд Сольхен безжизненно начинает опускаться вниз.       Сольхен считает до десяти и, выдыхая, поднимает голову снова. – Если это единственный выход, при котором он может не умереть... Делайте, - заявляет уверенно, когда как в собственных глазах гаснет свет и надежда.       Врач не уходит. Он смотрит на нее тем взглядом, в котором таится что-то весьма пугающее. И она молчит, давая себе время для того, что ей сейчас нужно будет услышать.       Глаза мужчины горят во тьме палаты и она плохо видит его лицо, но замечает, как на нем сменяются эмоции. Они горят красным огнем.       Она готовит себя морально отпустить этот момент, каким бы тяжелым он ни был, но воздух спирает почти сразу, как она слышит его изменившийся, вводящий в ужас голос: – Кажется, вы меня не поняли... Он может умереть в любой момент...       В этой леденящей тишине она снова и снова прокручивает то, что слышит. Бред больше не кажется бредом. Потому что реальность, в которой она просыпается, напоминает ей о Юнги, чья жизнь висит на волоске в данный момент. – Мы собрали его буквально по кускам. И сейчас, когда сердце ему заменяет искусственный сосуд, при его тяжелом черепно-мозговом состоянии... хирургическое вмешательство может осложнить ситуацию...       Она слышит в ушах шум. Ей мерещится, что это сердцебиение Юнги. И хочется верить, что она будет его слушать однажды, прислоняясь ухом к его груди, обнимая и радуясь его восстановлению. Она стирает слёзы и закрывает глаза, анализируя сложившуюся ситуацию и принимая, возможно, одно из самых важных решений в его жизни. И в следующую секунду говорит то, что сдавливало горло на протяжении всего дня: – Он должен выжить. Должен... даже если для этого понадобится моя кровь или мои органы.       Сольхен дышит сбито и с каждой минутой всё больше начинает задыхаться, говоря с трудом дальше.       Врач ожидает ответа.       Снова вдох. Выдох.       Перед глазами возникает образ Юнги. Его улыбка. Взгляд, ласкающий душу, подзывающий к себе, завораживающий.       Вдох. Выдох.       Она улыбается в ответ.       Сердце замедляет ритм. Она слышит только то, что бьется в ушах. И это придает сил, чтобы произнести наконец непростое решение, от которого замирает собственное сердце. – Оперируйте...

***

      Медленно переворачиваясь в кровати, Хосок кусает губы и перестаёт думать. Прошедшее снова и снова возвращается к его памяти и он постепенно собирает весь пазл прошлого по крупицам. Размытые силуэты вырисовываются перед закрытыми глазами, где только что он видел лишь одно лицо.       В комнате загорается слабый свет ночника, когда он включает его, и снова гаснет, когда выключает. Он делает это еще некоторое время, смотря в одну точку на полу, и наконец встает с нерасправленной постели. Дойдя до выхода из комнаты, он забирает с собой телефон с пуфа и спускается по лестнице вниз.       На кухне он находит очередную записку около плиты и тихо смеется, вспомнив, что хотел прочитать сообщения за последние два дня.       «Пожалуйста, напиши мне, как придёшь домой, и поешь. Пропей лекарства и постарайся отдыхать. Я, правда, очень переживаю за тебя.»       Он садится на стол с этой запиской, доставая из кармана джинс телефон. Разблокировывает, стирает уведомления и заходит в kakao. Находит новые сообщения и улыбается уголком губ, когда натыкается на чат с Сольхен. Отчего-то в груди приятно греет это чувство, что о нем действительно переживают. Но уже в следующую секунду он вспоминает то, к кому она прикасалась и с кем жила всё это время. И приятное ощущение в груди сменяется на противное. Странный узел затягивается вокруг легких и не позволяет ему выдохнуть спокойно.       В мыслях всплывает сразу несколько воспоминаний об одном человеке, с которым ассоциируется жар в теле, появившийся из ниоткуда, возбужденность и гнев. И он находит нужный контакт, хочет написать, но вдруг рядом с подписью «Чимини» нажимает на аудиовызов и долго ещё держит телефон в руках, опущенных на бедра, смотря внимательно на строку под именем, говорящую об ожидании соединения. Он почти думает сбросить, но вовремя замечает, как строчка «соединение» сменяется на отсчет времени.       Телефон тут же оказывается возле уха и Хосок взволнованно хлопает ресницами, слыша по ту стороны тихий, едва различимый голос Чимина, вздохи и... стоны...       Губы раскрываются от удивления в попытке сказать хоть что-то, но собственная гордость и обида не дают ему возможности произнести и слово, когда горло начинает обливаться кровью и собственное дыхание прерывается. На глазах выступают слезы, но он уже натренированно их сдерживает и только, держа взгляд всё это время на подрагивающих коленях, тихо делает глубокий вдох.       Он чувствует, как задыхается. Как воздуха становится так ничтожно мало, что он прикусывает губу и старается не сойти с ума от того, что слышит.       Звуки становятся громче и он почти уверен, что Чимин явно хотел сбросить, не глядя, но случайно нажал на зеленую кнопку вместо красной и простонал в этот момент. Его охватывает гнев от подобной мысли. И он давит в себе желание закричать, прервать их, отвлечь внимание Чимина на себя. Просит, умоляет себя молчать, чтобы не оказаться полным придурком, посмевшим продолжать слушать то, как кто-то занимается сексом.       И в какую-то долю минуты он понимает, что убирать телефон не хочет. Он слушает. Слушает его стоны, смешанные с чужим чуть грубым голосом, с чужими выдохами. Он ненавидит себя, когда понимает какую херню творит, слушая это. И ещё больше ненавидит, когда рука медленно начинает двигаться к изнывающему члену под натянувшейся тканью джинс. Он не делает ничего, только накрывает ладонью пах и сжимает место шва на джинсах, слегка отдергивая его вперед, чтобы дать члену свободы.       Он закрывает глаза, пытается не представлять голое тело парня, которое смел лицезреть еще совсем недавно, когда имел почти полный доступ к нему. Такому горячему и желанному, на которого стоит постоянно и без его манипуляций.       И, черт, он ведь пытался. Пытался забыть, не думать, не помышлять захватывать его и использовать для ублажения. Но не смог. Не смог выдержать его красоты, чар, манящего голоса и взгляда. Под взглядом этого ангела плавился и мечтал обо всем поскорее забыть, чтобы снова впустить в жизнь Чимина.       Не представлять его не получается и он издаёт протяжный выдох, чувствуя, как в груди копится ярость и жажда. Она наконец выплескивается наружу и весь его мрак снова окутывает его тело с головы до ног, когда он сжимает рукой член под ширинкой.       Ласковый взгляд. Мокрый поцелуй. Жар тела под ним. Нежность в каждом прикосновении. Он вспоминает всё. Кусает нижнюю губу сильнее и срывает стон, окончательно теряя разум под звонкий голос Пака. – Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу тебя, Пак Чимин... - шипит, пытаясь сдавить напряжение в паху.       Кажется, он сходит с ума, потому что следом отчетливо слышит ответ по ту сторону: – Хён..?       Резкий рык заставляет его очнуться, а сердце сжаться. Парень рядом с ним, вероятно, обратил внимание на телефон Чимина и неожиданно подал голос: – Кто это??       Хосок слышит только молчание после. Понимает слишком поздно, что вовремя не выключил микрофон, и сейчас уже нет смысла это делать.       Дыхания там стихают и Чимин внезапно начинает говорить уже не с Хосоком. – Нет... Это не то, что ты подумал... Я не... - не успевает договорить, как раздаётся громкая пощечина и дальше Хосок слышит только то, как кто-то падает с кровати.       Это Чимин. Его ударили. – Чимин... Чимин, ты как?? Отвали от него, мразь! Не трогай его!! - рычит не своим голосом он тому человеку, что посмел распустить руки. Сжимая телефон в руке, он молится, чтобы только не произошло ничего еще и с Чимином. Он не вынесет. Просто не вынесет. Разнесет. Убьет. Ради него примчит хоть среди ночи, чтобы спасти. И он уже подрывается с места, не сумев стерпеть желание врезать этому придурку пару раз в лицо и защитить малыша.       Только почему-то того придурка он больше не слышит. Чимин притих вместе с ним. Но потом он различает чьи-то пыхтения где-то далеко от телефона и понимает что могло произойти. Он бросается к машине, заводит её и трясущимися руками держит телефон по-прежнему у уха, чтобы слышать всё. Но слышит только всхлипы, неразборчивые крики и проклятья. – Чимин... Чимин, говори со мной. Что происходит?? Что он сделал с тобой?? Что сделал, говори!!?       Не застегнув ремень, он жмет на педаль газа и уже вовсю мчит по трассе в сторону другого города.       Всё его тело трясётся от страха и от холода, но он отбрасывает все мысли прочь, когда слышит вдруг родной голос, запятнанный таким же страхом и уже какой-то безжизненностью: – Он мёртв, хён...       Говорит тихо и так, что Хосоку кажется, будто он и вовсе ничего не понял. – Мёртв... Я убил его... Хён, я убил его...       Убил...?       Хосок дышит через раз, видя перед глазами очередное воспоминание. И оно видится ему мрачным, замазанным кровью, за железной дверью. Там, где-то погибает такой же человек. Рядом с ним Чимин, абсолютно не боящийся и не замечающий того, кто лежит перед ним. – Хён, здесь полиция... - выводит его голос реальности из видений.       Чимин напуган. Он не дышит. – Пожалуйста, хён...       И он не разбирает ничего далее из того, что шепчет Пак. Повторяет снова и снова это жалкое «хён» и бьёт по самому больному месту Хосока, когда внезапно перестаёт говорить. – Чимин... Что происходит?? Где ты!?       Он слышит прерывистое дыхание рядом с телефоном и от увеличившегося адреналина в крови давит на педаль сильнее, разгоняясь на полную скорость. – Чимин... – Х-хён... - на той стороне раздаётся кряхтение и попытки встать. Телефон падает, когда его, вероятно, пытаются взять в руки. И теперь до него доносится плач.       Хосок считает про себя до восьми, не успевает сообразить вопрос, как Чимин опережает его, хватает телефон в руки, наконец, и срывает голос на крик: – Клуб «Grand High». Пожалуйста, вызови скорую! Хён, вызови скорую! Я убил клиента...