Кукольный домик

      Академия искусств, земля обетованная для интеллигенции.              Стоять на её пороге — большая честь. Прийти сюда с письмом о принятии — шанс, который выпадает раз в жизни. От волнения Даниэль, кажется, смял эту важнейшую бумажку так сильно, что выпрямлять её под прессом книг потом придётся минимум неделю. Даже приглашение сюда выглядело как произведение искусства: позлащённые буквы на логотипе, вычурные узоры по углам, изящная копия подписи и личной печати директора. Он рассматривал его с восхищением весь вечер после того, как пришёл в себя от заветного одобрительного ответа. О, вся жизнь лежала в его ладони, весом всего лишь с один лист бумаги. Всё казалось сладким сном, сахарной мечтой, и если вдруг придётся проснуться и обнаружить, что всё это не наяву, то легче будет окончить жизнь прямо на месте. Впрочем, Даниэль понимал, что добился явно не самой высокой вершины из доступных: в конце концов, он не смог бы соревноваться ни в области музыки, ни актёрского ремесла, ни живописи; пределом его возможностей стал педагогический факультет, куда можно было попасть без творческого конкурса, исключительно на собственных знаниях. К счастью, Академия давно уже не ограничивалась лишь общепринятым искусством, а охватывала почти все области гуманитарных наук. Любой специалист и творец отсюда будет востребован, поэтому даже если бы Дэнни сюда взяли исключительно в качестве тряпочки для вытирания меловой крошки, то он уже имел бы больше возможностей в жизни, чем почти все его одноклассники из оставшегося позади «Ласточкиного гнезда». И эта мысль будоражила юношеское эго вплоть до головокружения на грани с обмороком.              Шаг, ещё один, затем ещё парочка. Даниэль ускорил темп. Ступеньки входа в главный корпус ощущались лестницей в Рай. Но их оказалось так много, что перебирать ногами пришлось ещё быстрее, чтобы не быть преградой для других поднимающихся по них абитуриентов. Становилось всё более людно, и всё меньше места оставалось для пафоса. Но в голове юноша всё ещё представлял, что идёт по мраморной кладке совсем один, и лишь у самой двери, где его кто-то настойчиво столкнул в сторону, наконец спустился с небес на землю. Тогда к нему пришло осознание, что со стороны он наверняка выглядел чертовски глупо и совсем не соответствовал образу будущего ученика такого грандиозного места. Эйфория и красота перед глазами совсем вскружили ему голову.              — Соберись, Дэнни… — поругался сам на себя он, для пущей убедительности ещё представив, в какой бы анекдот превратила бы всю эту ситуацию Несса, главная по советам на кулаках.               Внутри Даниэль уже пытался вести себя куда более сдержанно, дабы походить скорее на внимательного наблюдателя, чем на неотёсанную деревенщину, что с открытым ртом ловит ворон. Он медленно шагал вдоль алой ковровой дорожки, рассматривал картины на бесконечных однотонных стенах: портреты известных культурных деятелей, аппетитные натюрморты, столичные пейзажи — все до единой были работами выпускников факультета изобразительных искусств, ныне нашумевших художников, имена которых можно было услышать далеко за пределами столичного общества. Но вопреки разнообразию имён в лаконичных подписях под рамами, изображения были выдержаны в одном стиле, похожей цветовой гамме и с общей идеей; все они одинаково выверены до идеала и написаны строго в соответствии со всеми канонами, как у мастеров прошлых веков — их наверняка отбирают тщательнее, чем иконы в святейший храм. Даниэлю показалось, что он попал в галерею на выставку, смысл которой пока ещё едва мог осознать его неподготовленный к настоящему искусству мозг. Академия была хором с исключительной гармонией, где даже мысли резонировали в правильных частотах. О, как бы он хотел, чтобы она поскорее привела его разум в порядок, приблизив ко всем этим авторам.              Наконец среди коридорных лабиринтов показалась заветная дверь приёмной комиссии. Для пущей конкретики на неё ещё и прилепили лист с надписью «Приём документов на поступление», а чуть ниже разместили список нужных бумаг, залепив этой мишурой почти все вычурные барельефы. Последний вызывал у толпы вступающих наибольший интерес: все с нескрываемым волнением проверяли содержимое своих папок или просто перелистывали всё в руках, дабы удостовериться, что ничего не забыли. Из-за неразберихи вычислить, кто в очереди крайний, оказалось столь трудно, что Даниэлю лишь оставалось отыскать укромное место в уголке и ждать, пока хотя бы половина толпы рассосётся. Часы на стене напротив показывали без пятнадцати девять — до начала приёма оставалось ещё прилично времени, но он уже чувствовал себя безбожно опоздавшим, смотря на всех тех, кто успел прийти сюда раньше него.              Вдруг дверь комиссии открылась раньше положенного. Все вокруг замерли; те, кто ближе всего к двери, выставили вперёд себя бумажки, ожидая, что принимать начнут раньше, а стоящие подальше любопытства ради ставали на цыпочки, дабы посмотреть, что происходит. Но из кабинета лишь вышли две дамочки бальзаковского возраста, совершенно не обеспокоенные тем, что у входа уже собралось целое стадо. Одна из них, в цветастом пальто и с ярко-красными волосами — Даниэль впервые видел, чтобы столь зрелые женщины прибегали к таким эксцентричным решениям — лишь с иронией осмотрела молодняк и, обмахиваясь газетой, будто дамским веером, навеселе протянула:              — О, работки тут до обеда так точно — и ведь это ещё не все…              — Оставь их. Цыплят по осени считают, — отвлекла её коллега, которая уже куда больше походила на классического преподавателя. Улыбнувшись чуть дружелюбнее, она обратилась к новичкам: — Добро пожаловать в Академию, детишки.              Тихий шум пронёсся вдоль толпы: кто-то спутанно поблагодарил, кто-то вдруг вспомнил, что со старшими надо здороваться. Леди направились дальше по своим делам, но напоследок та, что с газетой, всё же добавила:              — Вас тут сожрут.              Со звонким хохотом она ускорила шаг, не удосуживаясь даже проверять реакцию на свои слова — кажется, само действие показалось ей достаточно забавным. Все вокруг приутихли, народ в коридоре погрузился в замешательство. Всего одной фразы, в сути своей лишь шутки, хватило для того, чтобы среди ещё зелёных умов хотя бы на миг прошлась волна нерешительности насчёт того, готовы ли они вступить на этот путь. Даниэль с удивлением осмотрел подростков вокруг себя: разве до прихода сюда они уже не успели обдумать своё решение вдоль и поперёк, как он? Разве предстоящие трудности для них не очевидны настолько, чтобы уловить смысл шутки и просто посмеяться?              Но вскоре до него дошло: сомневались среди толпы те, на ком больше всего золотых побрякушек — дети, место которым в Академии наверняка было куплено ещё задолго до выпуска из школы. Таких тут много, потому и их смутное настроение так легко расползлось вокруг. Ему нельзя быть им подобным; слишком много труда вложено в то, чтобы просто стать с ними на одну линию старта. И ничего плохого не случится, если от недостатка мотивации они сойдут с пути — ему же будет больше места, дабы шагать вперёд. И уж тем более нельзя пытаться сразу искать среди них закадычных друзей, будто в очередной простецкой школке: пройдёт время, он поднимется выше — и они сами протянут руки для знакомства, а он будет с важным видом их пожимать. Нужно просто подождать.              — Не шумите в коридоре. — Вновь стукнула дверь комиссии, и наконец оттуда показалась тётечка, ответственная за приём документов. Все тут же отвлеклись на неё, вновь вернувшись в реальность, где они за шаг от вступления в элитный вуз. —Заходим по одному.              Часы показывали ровно девять утра. Очередь наконец начала двигаться, до заветного момента оставалось совсем немного. Уже скоро он, Даниэль, будет уже не просто пустым местом, ничего в своей жизни ещё не доказавшим, а самым настоящим академиком, как и всегда мечтал.              Пусть каждый входящий занимал совсем немного времени, ждать свой черёд пришлось прилично. Ноги успели затечь от длительного стояния, а от волнения начали ещё и подкашиваться, поэтому вместо уверенной походки под стать своим амбициям в кабинет юноша едва ли не ввалился — для пущего позора не хватало только упасть. Само принятие оказалось совсем не торжественным, а чисто бюрократическим; Даниэль даже не успел сказать что-либо помимо коротких ответов на чёткие вопросы. Зато выходил он уже вполне возвышенно, с гордо поднятой головой, дабы дать оставшимся в коридоре понять, что за десяток минут его жизнь определённо изменилась к лучшему. А когда наконец оказался далеко от скопления людей, то позволил себе широко улыбнуться и совсем по-детски продолжить путь вприпрыжку, сияя от счастья.              Он так спешил поделиться переполняющей его радостью, что быстрым шагом прошёл половину города от центра до самой окраины, даже не дожидаясь автобуса. Знал, что там, в тесной квартирке ветхой многоэтажки, уже ждут его единственные, кому можно спокойно всё рассказать, не нарвавшись на завистливый взгляд. Лео как никто другой любил хорошие новости, а Несса пусть и осталась извечно колючей, но никогда бы не пропустила повод превратить любой успех в вечернюю пьянку. Он любил их, был благодарен за всю ту поддержку, что удержала их троих на плаву среди бурных волн новой жизни. Он любил ту комнатушку, что они вместе сняли на все имеющиеся деньги, пусть и пришлось проработать всё лето. Он любил то, во что превратилась их общая жизнь: они делили домашние обязанности и часто засыпали в тесной куче на раскладном диване, вместе курили одну пачку дешёвых сигарет на троих, а по выходных Ванесса тащила их в бары в соседнем квартале, дабы вытравить любые признаки занудства или усталости. Вместе они были маленькой семьёй, живущей в бешеном ритме.              — Смотрите-ка, мистер академик вернулся! — Стоило Дэнни только мелькнуть во дворе, как Несса басовито окликнула его, поджидая на балконе подобно часовому на верхушке башни. Она любила сидеть на железной оградке, вилять ногами, будто шкодливая девчонка, и одновременно скуривать сигареты одну за другой, будто паровоз. С верхнего этажа она простреливала взглядом всю округу, и это заменяло ей любые газеты или новости по шипящему радио. — Забегай поскорее, битый час тебя ждём.              — Сейчас! — попытался он крикнуть во всем голос, дабы Несса услышала. Краем глаза заметив, как она лениво сползла со своего места, спешно отворил скрипящую железную дверь и побежал по лестнице, даже не проверяя, работает ли лифт — тот стоял сломанным почти в любой момент, когда на него ни глянь.              В квартире пахло чем-то свежеприготовленным: это Лео спасал их измученные сухими перекусами желудки варёной пищей. Вопреки любым ожиданиям, среди всей троицы хоть как-то обращаться с плитой умел только он, пусть и рецепты, которые помнил, отдавали какой-то странностью и поначалу едва казались съедобными. Ванессу приготовить ужин они смогли заставить всего раз, после чего в отместку давились полусырой-полугорелой яичницей без хлеба, а Даниэль слишком привык кормить себя чем-то быстрым и безвкусным, поэтому очень быстро ему вместо готовки стали поручать мытьё посуды. Леонид, к тому же, был слишком умел в том, чтобы заставлять съедать всё: под его чутким, порой пробирающим взглядом нельзя было встать из-за стола полуголодным. Он заботливо разливал по мискам суп из остатков всего подряд, что лежало в закромах, и на тот миг ничего лучше его стряпни не могло посетить их стол. Кроме, конечно же, пары бутылок пива, принесённых Ванессой.              — Как успехи? Всё прошло гладко? — Леонид на миг отвлёкся от дел.              — Вполне. Разве что народу многовато было.              — Ещё бы их там не было! — хмыкнула Ванесса, что уже нетерпеливо стучала пальцами по столу. — Эта ваша Академия будто центр всего мира, там некоторые, наверное, ещё с ночи очередь занимали.              — Неважно, сколько их. Главное, что ты в числе этих счастливчиков. — С исключительной лаской и гордостью Лео подарил другу поцелуй в лоб, будто благословляя.              — Словно могло быть по-другому… — Даниэль неловко пригладил волосы на чёлке и побежал мыть руки в кухонном умывальнике. — Со мной-то всё ясно, а как там дела в медицинском?              Леонид покачал головой, прикрыв глаза, под которыми надолго залегли тёмные круги:              — Я лишь рад, что это безумие с поступлением закончилось. Не знаю, что будет дальше, но эта медицина уже едва не свела меня с ума…              — Неужели всё, что ты со мной по ночам учил, оказалось напрасным?              — Нет-нет, к счастью, нет. — Приятель с облегчённым вздохом помотал головой. — Но когда я читал фамилии поступивших, пока не нашёл своё в самом конце, то думал, что поседею до последней волосинки…              — В самом конце? — Дэнни отодвинул ложку ото рта, передумав хлебать суп. — Конкурс оказался аж настолько тяжёлым?              —Да договаривай же до конца, чёрт тебя дери! — Не выдержав, Ванесса дёрнула Лео за коротенький хвостик, в который тот собирал свои волосы. Весело было наблюдать за тем, как первым же делом после обретения свободы он начал отращивать шевелюру, пока его подружка приняла решение отчекрыжить свои дурацкие косички сразу же, как дорвалась до ножниц. — Там фамилии, оказывается, в алфавитном порядке были. А он же у нас, кхе-хе, Зима…              Собственная фамилия резанула парню по ушам. Он и так слышал её пару раз за всю жизнь и не вспоминал вплоть до того момента, пока не получил на руки документы, а сейчас с неё ещё и потешались. Леонид плюхнулся на табуретку, склонился над своей миской и позорно закрыл лицо ладонями.              — Представляю, что будет, когда её увидят преподаватели… — обречённо вздохнул он.              — Да там до фамилии и не дойдёт! — лишь дальше смеялась Ванесса. — Одного взгляда на твою панораму, дружище, уже достаточно, чтобы многое о тебе сказать…              — Несса… — с укором протянул Даниэль, пока Лео, окончательно поверженный и пристыженный, позорно что-то мямлил под нос.              — Ой, молчи, очкастый! — Но увлекшуюся девушку было уже не остановить: она влепила щелбан прямиком в лоб, очень быстро заткнув своего оппонента.              И вот они, двое уже взрослых парней, сидели и неловко хлебали суп, не в силах противостоять одной девушке. Тут не было никакого проку с того, что они вытянули у судьбы счастливый фант — Несса, безграмотная и к учёбе равнодушная, уделывала их всухую. Женщинам простительно не тянуться за знаниями, деньгами или славой, ведь путь их совсем иной; потому она и без зазрения совести рассиживала на них обоих, будто на тягловых лошадках, острым языком погоняя как кнутом. И с горем пополам принятая в школу медсестёр, она была довольнее будущего врача и академика.              Так бы они и просидели в тишине, если бы вмиг всех не поднял на ноги скулящий звонок в дверь. Больше никого они в своих апартаментах не ждали; тем более, что в их районе, отнюдь не спальном и не тихом, такие внезапные визиты чаще всего наносили стражи порядка. На троих пронеслась одна общая куча идей: от самой безобидной о том, что это вернулся хозяин квартиры за какой-то мелочью, до предположения, что местный наркоман Теом наконец откинул коньки, а последствия будет разгребать весь дом. Даниэль тут же мотнул головой, давая понять, что дверь открывать не пойдёт. Ванесса стрельнула глазами в сторону Лео, молча спрашивая о том, собирается ли что-то предпринимать тот. Звонок повторился — значит, просто переждать и сделать вид, что дома никого нет, уже бы не помогло.              — Трусы, — фыркнула Ванесса и сама пошла открывать.              Щелчок одной щеколды, другой — дверь раскрылась на короткое расстояние цепочки. Девушка крепче сжала ручку, чтобы в случае чего громко хлопнуть перед самим носом. Ни полицейских, ни кого-либо из жильцов по ту сторону не оказалось: в холле ждал лишь какой-то парнишка, прикрывающий лицо капюшоном — видимо, новый экземпляр местных торчков. Завидев такого гостя, Несса без промедления послала его куда подальше и закрылась обратно.              — Несса, ты чего?! Стой! — Но незваный гость не отступил, и вдруг девушка остановилась, услышав знакомый голос и своё имя. — Не узнала, что ли?              Из кухни высунули головы Дэнни с Лео — их тоже привлекло происходящее:              — Мне не послышалось? — неуверенно спросил последний.              Ванесса вновь открыла дверь: и правда, к ним ломился вполне себе знакомый юноша. Стянув с головы капюшон, он раскинул руки и позволил оглядеть себя с макушки до пят. Под слоями по-модному рваной, растрёпанной и усеянной различными принтами одежды ребята узнали того, кого едва ожидали бы сейчас увидеть. Беглый взгляд на потрёпанные обесцвеченные кудри, блаженную улыбку до ушей — и все трое в неверии протянули:              — Гас?              Он закивал так рьяно и фанатично, что казалось, что его голова-болванка вот-вот слетит с тонкой шеи и покатится по полу. Ещё миг на осознание — и он бросился обнимать всех троих одной охапкой. Затея оказалась неудобной для всех четверых сразу, но парень так хотел поскорее прикоснуться к каждому, что на радостях стерпел и случайный удар локтем под бок, и вмятину от очков, что влепились прямо в щёку, и чью-то ногу прямо на своей. Несса почти сразу же протестующе закряхтела и выкрутилась, не желая давиться ради мимолётных нежностей. И ещё до того, как объятия окончательно рассыпались, давнему другу устроили допрос:              — Разве ты не остался с «Восходом»? — начал Лео.              — Остался, — кивнул Гаспар.              — То разве ты не должен тогда просиживать штаны в общине со всеми остальными? — скептически добавила подружка.              — Должен! — Ещё кивок.              — Проповедники добрались до столицы?              Гаспар помотал головой.              — Тогда какого хрена ты тут забыл? — в лоб спросила Несса.              — Я сбежал! — с необычайным энтузиазмом выпалил он, смотря прямо на Даниэля и широко улыбаясь будто в благодарность.              Дэнни немного смутился: на самом деле, подготовка к поступлению и непривычная взрослая жизнь заставили его напрочь позабыть о «Ласточкином гнезде», о Гасе и обо всём, о чём они говорили. В конце концов, он был уверен, что и сам Гас не собирался прислушиваться к его совету. А оно эво как.              — Рад за тебя, — улыбнулся он. — И больше в общину не вернёшься?              — Никогда-никогда! Для меня нет больше Бога, — помотал головой друг. — Я уже и имя себе мирское взял: зовите меня теперь Джаспер, или просто Джас.              — Джас? — У Ванессы на лице смешались скептицизм, насмешка и удивление. В конечном итоге ей пришло в голову лишь одно: — Не-е, на трезвую голову тут не разобраться.              Лучшим местом для дальнейшего разговора была выбрана кухня. Недоеденный суп, вопреки любым возражениям Лео, полетел обратно в общую кастрюлю. На столе теперь стояло лишь пиво, много пива — Несса с гордостью достала ещё пару бутылок для нового гостя. Открыв одну тупой стороной ножа, она сразу же подсунула пойло прямо под нос Джасперу, будто в знак посвящения в мир греха. А тот лишь браво схватил бутылку за стеклянное горлышко и отпил несколько крупных глотков, не стесняясь, не брезгуя и даже не боясь. И в ответ на свой жест встретил приятное изумление в глазах подруги — вот теперь он доказал ей, что уже совершенно не тот, что раньше.              Вчетвером они уже едва помещались за небольшой стол. Но никого это не смущало; даже если они сейчас сидели бы на полу, то едва бы смогли оторваться от разговора, который лился таким нескончаемым потоком, что едва можно было разобрать, кто говорит. Сначала Джаспер заваливал всех вопросами о том, как сложилась их жизнь после выпуска и вплоть до сегодняшнего дня, а потом остальные трое расспрашивали до посинения уже его. И чем дальше, тем запутаннее и невероятнее становились ответы — до бурных впечатлений примешался ещё и алкогольный бред. Джас в красках описывал, как он на ночь глядя уносил ноги через лес, как его на трассе подобрал какой-то добрый чувак и помог освоиться в столице. Рассказал про свой первый поход в бар, первый стрип-клуб, первый рок-концерт, первые сигареты, первые колёса… Всего за месяц с хвостиком времени он вкусил жизни больше, чем за все прожитые годы. Ванесса одобрительно кивала, Дэнни порой охал, будто изумлённая сплетница, а для Лео история выдалась настолько убаюкивающей, что он, разморенный пьянством и усталостью, лишь вполуха слушал, примостившись головой на плече у любимого товарища.              Расходиться после внезапного воссоединения было тяжело. Джаспер выполз из квартирки ребят лишь под самое утро, когда закончились и все запасы выпивки Нессы, и деньги на то, чтоб втихаря купить в круглосуточном ларьке новую. Через пару часов должен был прозвенеть будильник, дабы разбудить на работу, но все из троицы понимали, что придётся просить у начальства незапланированный выходной. Такова цена праздника посреди недели.

***

      Леди с красными волосами была права: Академия проглотила Даниэля залпом.              Он приходил рано утром и уходил, когда солнце уже близилось к закату. Сначала отсиживал лекции в огромных аудиториях, где голоса преподавателей отбивались от стен с барельефами и громким эхом звучали даже на самых дальних рядах. Обед чаще всего пропускал: как бы красиво и вкусно ни было в буфете, похожем на вычурный ресторан, но и цены там были подстроены под людей искушённых и обеспеченных, которым ничего не стоит заплатить за один пончик столько, сколько бы где-то в другом месте стоил бы полноценный завтрак. А вот пища для ума в библиотеке была бесплатна — там он и засиживался до самого закрытия, забывая о любых потребностях. Чтение было уже не просто увлечением: он мог часами листать учебники и дополнительную литературу лишь для того, чтобы понимать, о чём говорили на лекции. Даниэль едва мог полностью осознать, насколько большая пропасть между ним и действительно умными по здешним меркам студентами. Его знаний, за которые он всегда хватался как за спасательный круг, очень быстро стало не хватать, и без них он оставался будто без воздуха в лёгких. Учить приходилось много, настолько много, что к концу дня он уже чувствовал пресыщение и порой даже побаивался, что его разум достигнет своего предела и прекратит воспринимать буквы как таковые. И всё для того, чтобы хоть иногда прикасаться к оценке «отлично».              Своих друзей он едва ли видел на протяжении недели. Леонид вряд ли был в лучшей ситуации, чем он, а Несса терпеть не могла оставаться одна, поэтому всё свободное время искала себе собеседников, сообщников и собутыльников. На выходных, наконец собравшись вместе, они выслушивали подборку встреченных ей парней и девушек, с которыми она успела или выпить, или переспать, или завести отношения на недельку-другую. Эти россказни заменяли бедным учащимся собственную социальную жизнь. Порой Даниэль украдкой мечтал, чтобы он тоже имел столько людей в кругу общения — чтобы не оставаться одному, когда Лео нет под боком.              Но Академия не терпела тунеядства. Любой разговор должен иметь цель, любые знакомства должны нести выгоду. Точить языки без цели — растрата драгоценного времени, а если ещё и на парах — то прямой путь к позорному выговору. Нет смысла заводить тут друзей, ведь сам университет не позволит быть безучастным: уже к концу первого месяца первокурсники получили не то настойчивую рекомендацию, не то приказ присоединиться к студенческой жизни. Все до единого, без исключений. Академия открывала множество дверей: студсовет, кружки, несколько спортивных команд, активистские организации — ступай куда угодно, где позволено. Главное — трудиться во славное имя своего университета и приносить блестящие результаты. Отношения второстепенны, если не нужны для достижения цели.              На памфлет с приглашением в студсовет Даниэль смотрел с особым искушением. Возможность возглавить свою группу он без борьбы продул дочке преподавателя, который вёл у них пару предметов уже на первом курсе. Но быть ближе к администрации чертовски хотелось — это было бы сродни обустроиться у самого Христа за пазухой до конца учёбы. Удачная учёба всегда начиналась с того, чтобы попасть в милость к учителям, а есть ли способ лучше умаслить преподавателя, чем напрямую помогать ему?              И только перед самой дверью в нужный кабинет Даниэль вдруг растерял всю уверенность в своём решении. Стремление приблизиться к высокому как-то незаметно растворилось внутри бесконечной тревоги — он только сейчас задумался о том, что его, собственно, никто не обязан принимать. Вход в студсовет выглядел не менее помпезно, чем двери в другие аудитории, и едва ли в этих стенах пристало сидеть студентам хоть вполовину таким же простым, как он. Парень стыдливо закусил губу, невольно представляя, как его решение вступить тут же высмеивают. Затем он попытался прикинуть в голове несколько ответов на потенциальные вопросы, и даже придумал аргумент, дабы отстоять свою кандидатуру. Но заставить дрожащую ладонь нажать дверную ручку всё равно не мог.              И вдруг та опустилась сама: дверь открылась с той стороны. Даниэль успел лишь на шаг отскочить назад, дабы не получить острым ребром по лбу. Сквозь небольшой проём он сначала услышал вежливый вопрос:              — Прошу прощения, вы что-то хотели? — Потом уже появилась и та, кто его задала. Девушка улыбчивая и совсем не злая с виду смотрела на него пусть и самую малость безучастно, но без капли той критики, которую Даниэль в моменте успел себе навоображать.              — Здравствуйте, могу ли я вступить в студсовет? — протараторил юноша на одном выдохе заученную фразу.              — Вступить? О, конечно. В этом году здесь очень мало рабочих рук. — Она кивком пригласила его внутрь, открыв дверь шире.              В кабинете оказалось пусто. Возможно, виной тому было то, что учебное время уже давным-давно кончилось. Но Даниэль почему-то представлял, что столь ответственные студенты все как один должны задерживаться допоздна. Вразрез ожиданиям тут сидела лишь одна эта юная леди в компании множества бланков на столе. Он позволил себе задержать на ней взгляд чуточку подольше: поначалу он заметил только вежливую улыбку, а сейчас смотрел уже на само вытянутое лицо, в серые глаза с опущенными уголками, будто с врождённой ноткой меланхолии, на завитые локоны, похожие цветом на чистые вороньи перья — на миг даже невольно вспомнил Лео. В ней было что-то от тех кукол, что он видел в детстве на витринах игрушечных магазинов. Такая бледная и стройная, она сошла бы за статуэтку из выставки старших курсов. И старомодная блуза с рюшами и бабушкиной брошью ещё больше делала её существом будто бы ненастоящим, совсем далёким от студентки оживлённого университета. Чем больше Даниэль смотрел на неё, тем более неживой она ему казалась. И в какой-то момент от таки отвёл глаза, не решившись разглядывать дальше.              — Элизабет, — представилась она, заметив на себе долгий испытывающий взгляд. — Первый курс, верно?              — Новичков так сильно заметно? — И вновь он задавал этот тупиковый вопрос.              — Другие просто уже знают меня в лицо. — Элизабет присела обратно за письменный стол, едва не утонув в столь неподходящем для неё мягком низком кресле. — В студсовете раньше была моя сестра, но она уже закончила учёбу… Теперь я продолжаю её дело.              — Как ответственно с вашей стороны.              — Благодарю. — На её лице вновь появилась улыбка. — Имя?              — Дэнни, — ответил он беззаботно, а потом заметил, что девушка заполняла анкету, и тут же исправился: — То есть Даниэль. Даниэль Гольдберг. Гольд-берг.              — Дэнни? — посмеялась она, пока вписывала данные в нужные строчки. — Звучит, м-м, очаровательно.              — Прошу прощения. — Но облегчения после неловкой обмолвки ему это не принесло.              — Факультет?              — Педагогический.              — Говорят, в Академию на педагогический идут те, кто сам ничего не умеет, а других учить хочет. — Элизабет покачала головой и, прежде чем Дэнни успел бы считать в её словах оскорбление, дружелюбно добавила: — Про наш юридический говорят примерно то же.              — В Академии есть ещё и юридический? — переспросил Даниэль.              — С относительно недавних пор, — кивнула она. — Бывший институт права теперь просто как дополнительный факультет. Как сказала директриса, страной не могут управлять люди, не знающие об искусстве…              — И то верно.              Даниэль наткнулся взглядом на пустующий стульчик недалеко от стола и поспешил присесть, чтобы не торчать посреди кабинета. Впереди в анкете ещё было несколько пунктов, и куда больше было вопросов, которые он хотел бы сам задать знающей об этом месте студентке. Элизабет стала его первым полезным знакомством в Академии. И он собирался использовать эту возможность с первых минут.              Разговор обещал быть чертовски долгим.

***

       Академия научила Даниэля тому, что фортуна берёт плату за каждую свою улыбку. И что быть удачливым не всегда значит жить лёгкую и беззаботную жизнь.              Интерьер кабинета студсовета и деканата стал ему роднее тесных стен съемной квартирки. И даже в последней он не был свободен от кипы бумаг — приходилось брать некоторую работу с собой домой, чтобы успевать и учиться, и справляться с поставленными задачами. Со всеми своими одногруппниками он перезнакомился без единого рукопожатия, пока заполнял удостоверения и различные справки. Многие преподаватели теперь и правда знали его, или хотя бы вспоминали в первые дни месяца, когда в журнале начинался новый разворот и кому-то нужно было его заполнить. Порой Даниэлю казалось, что с него, в сути своей ещё зелёного и неопытного, требовали по меньшей мере чуда — взять из пустоты необходимые познания и свободное время, а потом на ровном месте превратить их в нужный результат. И пожаловаться на это можно было разве что тихо на ухо Лео, пока тот на короткий миг объятий мог спрятать от всех проблем. Справедливости ради приятель рьяно пытался помочь и взять часть работы на себя, порой забывая о собственной домашке. Продлилось это до тех пор, пока он в одну ночь не испортил половину бланков неграмотной подписью. Тогда Дэнни вновь вернулся к тому, чтобы большинство важных бумаг заполнять в университете.              В присутствии Элизабет Даниэль особо причитать на жизнь не мог. И дело было даже не в том, что на жалобы она реагировала с такой же улыбкой, как и на хорошие новости. Распинаться о том, как трудно оказалось то, что он представлял излишне радужным, не особо-то имело смысл перед той, кто уже протянула в таком темпе уже почти три курса. Девушка казалась такой хрупкой и лишённой всяких сил, что взваливать на её голову какие-либо проблемы казалось кощунством. Он мог лишь забирать с её нежных рук новую пачку бумаг и возвращать всё уже сделанным. Она душевно благодарила его, а потом приносила ещё. И Даниэль вновь соглашался всё делать. Порой он слышал, как другие члены студсовета называли их тандем «малышкой Бетти и её мальчиком на побегушках». На собственное прозвище он не держал никакой обиды, а вот то, как можно называть малышкой ту, кто старше него, немного забавляло. Впрочем, и это он сказать Бетти в лицо тоже не смог.              Возможность хоть немного отдохнуть выпала Даниэлю лишь тогда, когда сумбурный первый семестр приблизился к своей кульминации и появилась свободная неделя между концом лекций и началом сессии. Экзамены не пугали так сильно, как могли бы: он изо дня в день усердно работал, хорошие оценки в журнале коллекционировал как нумизмат монеты, а вопросы из экзаменационных билетов были ему знакомы наперёд — он сам печатал их преподавателю под диктовку. Дело было в шляпе с какой стороны ни глянь.              Поэтому Дэнни наконец позволил себе выкроить денёк без любых дел. Свой парадный коричневый костюм, в котором он ходил в университет, закинул ожидать воскресной стирки вместе с другими грязными вещами; позавтракал прямо со сковородки, чтобы не мыть тарелку; не стал даже поправлять диван после сна — так и остался лежать в нём целый день. Учебники из сумки даже не доставались, ведь вместо них юный академик наконец откопал то, что сам хотел почитать уже давно. Подаренную тётенькой-благодетельницей книжку Даниэль так и не осмелился прочесть в стенах интерната. После окончания учёбы успел окинуть беглым взглядом первый раздел, а затем её вытеснила другая литература, нужная для учёбы. Но потёртая обложка с изображением трёх птиц и какого-то всевидящего глаза всегда следила за ним с угла захламленного стола, мельком напоминая о себе. И теперь он наконец намеревался проглотить всё написанное за один присест. Как в старые добрые времена захватывающих энциклопедий и альманахов из домашней коллекции.              Очнуться после полного погружения в чтения Даниэля заставил только лязг ключей со стороны входной двери. За окном уже стемнело, Ванесса и Леонид наконец возвращались домой: одна со своих похождений, другой — с учёбы. Парень в спешке вскочил с дивана, осознав, что совсем прошляпил момент, когда нужно было хотя бы поставить кипятиться воду на чай. Двое ввалились в квартиру, до смерти уставшие, и сразу же разбрелись кто туда. Дэнни попытался поймать Лео в привычные объятия, но того хватило лишь на смазанный поцелуй в щёку — и дальше Лео уже валялся на диване без признаков бодрствования.              — Что будешь на ужин, Несса? — неловко спросил Даниэль, со вздохом укрывая одеялом приятеля, которому уже явно было не до еды.              — Не утруждайся. Я поела в кафе за счёт одного лоха, — лишь безучастно бросила подружка, стирая у зеркала с губ помаду, одолженную у подружек.              — Как знаешь.              И все снова погрузились в свои дела. Несса хлопнула дверью в ванную, Даниэль потушил свет в комнате. Так проходил, в целом-то, каждый вечер их общей жизни, не считая тех казусов, для которых надо было быть достаточно бодрым или достаточно пьяным. А потом все разошлись спать.              Впрочем, сон всегда был понятием относительным. Так и эта ночь, спокойная и наконец тихая, через какое-то время после отбоя уже содрогалась от шороха и скрипа. Это Ванесса, пробудившись ото сна, направлялась на кухню за срочным глотком холодной воды из-под крана. Даниэль уже почти выучил её распорядок: обычно пить девушке хотелось в самое неудобное время — за час-второй до будильника.              — Захвати мне тоже водички, — полушепотом окликнул её он, в ответ на что тут же получил сдавленный вскрик и тапком мимо лба.              — Придурок! — Несса глубоко выдохнула, пытаясь отдышаться после испуга. — Чего не спишь?              — Да я только полчаса как книгу закрыл, — пожал плечами он. — Лежу перевариваю.              Ванесса прищурила зенки и пригляделась: Даниэль и правда раскинулся на диване скорее полусидя, держа в объятиях Лео, который видел седьмой сон, и какую-то книжку, на палитурке которой в темноте среди светлых пятен ей мерещились то ли какие-то глаза, то ли птицы. Махнув рукой, она поплелась дальше на кухню. Напившись самой, просьбу таки выполнила и на ощупь вложила Даниэлю в руку стакан, потом взяла с полки зажигалку с сигаретами.              — Дэнни, на пару слов тебя, — пробормотала она, уже открыв дверцу на балкон. — Раз уж не спишь.              Сначала Даниэль намеревался отказаться: он уже достаточно угрелся под одеялом, да и Лео будить не особо хотелось. Но интерес, ещё и с нотками какой-то благородности и долга, таки заставило его осторожно подняться и так же зайти на балкон. Впрочем, о своём любопытстве он пожалел сразу же, как ночная прохлада пробралась прямо под кожу, миновав тонкий слой одежды для сна. За коробками многоэтажек ещё даже не было видно восходящего солнца — только едва-едва сереющее небо намекало о том, что скоро уже будет рассвет. В такие моменты всегда рождались самые безумные разговоры.              — Завтра — точнее, если смотреть на время, то уже сегодня — мне исполнится восемнадцать. — Ванесса начала немного издалека.              Она по своему обычаю села на оградке балкона. Во дворе сейчас не было ничего интересного, что она могла бы рассматривать: даже торчки, снующие под окнами допоздна, уже куда-то попрятались. Достав зубами из пачки сигарету, Несса закурила и принялась ждать ответа.              — Поздравляю. Довольно важная цифра… — пока ещё незаинтересованно протянул Даниэль. Но потом логика в его голове с щелчком треснула, и он резко растерял остатки сонливости: — Погоди. Мне в конце лета только семнадцать будет, как так вышло, что тебе уже сейчас исполняется восемнадцать?              — Лёня тебе не рассказал? — Она рассмеялась, выпуская в ночной воздух клубок дыма. — Я старше него. Просто в один прекрасный момент меня оставили на другой год. Я сдала пустые листы со всех предметов, а для девочек, знаешь, вполне в порядке вещей быть неграмотными… Так мы с Лёней оказались в одном классе.              Дэнни посмотрел на неё с полнейшим непониманием; а без очков его глаза наверняка казались ещё шире и круглее. В его голове, от и до забитой идеями о том, что в жизни не должно быть ничего важнее учёбы, не укладывалась картинка пустого листочка с двойкой в качестве приемлемого результата.              — Завалить все предметы ради того, чтобы просто попасть к нему в класс? — Он попытался звучать скорее заинтересованным, но лёгкое осуждение так и сквозило от каждого слова.              — Именно, — кивнула. — Тебе не понять, умная башка.              На миг они погрузились в тишину. Даниэль очень слабо понимал Ванессу — и как человека, и как в целом явление в его жизни. Она была непредсказуемой, жгучей, как нескончаемый источник огня. К ней невозможно было прикоснуться, дабы изучить; приблизишься к ней — сгоришь, как мотыль в керосиновой лампе. Один лишь Леонид как-то умудрялся из её огня выудить тепло, но и сам никогда не мог ответить о том, как это делал.              — Так в чём заключается просьба? — наконец вспомнил Даниэль. — Ты хочешь какой-то особый подарок?              — Можно и так сказать… — Несса глубоко втянула сигаретный дым, будто пыталась залпом скурить всю папиросу. — Ты можешь уйти куда-то и не приходить домой до рассвета?              Даниэль притих, обрабатывая услышанное. Нет, он мог понять, почему его могли бы заранее вышвырнуть из праздника. Ему не было особо смысла выступать против такого подарка. Но всё-таки кое-что его волновало: в намерениях Нессы он видел большущий подвох.              — Я могу задержаться в универе до ночи, но… — он взял паузу, чтобы набраться смелости. — Лео тоже дал на это добро?              Ванесса молчала. По спине юноши прошёлся холодок — видимо, ночной морозец достигал своего пика. А может, тело почувствовало присутствие чего-то неладного раньше, чем это ощущение добралось до мозга.              — Знаешь, всё было хорошо ровно до того дня, как ты появился, — внезапно начала она, повернув голову к Дэнни. — Ты пришёл — и вновь в его голове началась суматоха. Всё не может быть так, я знаю. Ты не можешь заменить ему весь мир, как он этого хочет. Потому что ты — не весь мир, ты не то, что нужно, ты…              —… Мужчина, — резко завершил фразу он. — Лео нравятся мужчины.              В этот момент в его голове окончательно устаканилось и то, о чём Несса его на самом деле просила, и зачем ей это было нужно. Стало внезапно понятно, почему никто не задерживался у неё в любовниках дольше, чем успевал получше её узнать. Всё ведь было так очевидно: ни одна мимолётная встреча не могла ей заменить того, на кого она неотрывно смотрела годами. Сквозь толщу тьмы, в размытых силуэтах Даниэль впервые увидел в ней просто девчонку. Такую, какими и должны быть девушки её возраста.              — Разве он заслужил это? — спросила она с непривычным сочувствием.              — Но разве тебе под силу это изменить?              Ванесса наклонилась ближе, потушила сигарету о дно жестяной банки. В нос Даниэлю ударил резкий запах табачного перегара. Она смотрела на него неотрывно, так, будто он был противником в реслинге, которому стоило вывернуть к чертям руку. Хотя бы за то, что этой рукой он тянулся к тому, кого она всегда имела рядом, но никогда не имела возможности прикоснуться сама.              — Дай мне хотя бы попробовать.              Он какое-то время молчал. Где-то внутри он от выбора согласиться чувствовалась нотка предательства. Но Даниэль не мог отрицать, что в то же время ему самую малость хотелось верить безумному плану девушки. Жизнь, которую Лео себе избрал, напоминала жизнь хронически больного, который вечно будет сидеть на обезболивающих. Он был другим — это ранило его, из-за этого он чувствовал вину. Желание избавить его от страданий было вполне логичным, и Дэнни вполне принимал тот факт, что, возможно, не ему положено быть лекарством, которое правда принесёт выздоровление. К счастью, на кону стояло не так уж и много: если ничего не получится, никто не пострадает, кроме разве что эго Ванессы.              — Ты ведь вот-вот станешь уже полностью взрослой, Несса. Я не уверен, что зрелые женщины поступают именно так. — Последняя попытка переубедить.              — Вот когда стану зрелой женщиной, тогда и поговорим, как они поступают.              — Хорошо, пусть будет по-твоему. — Вздох. — Я тоже хочу, чтобы ты была счастлива, знаешь.              Даниэль окончательно убедил себя в том, что сделал правильный выбор. В конце концов, с Ванессой ему ещё долгое время жить под одной крышей.              — Тогда не мешай мне, понял?              — Не буду, — он поднял руки в знак капитуляции. — Мы ведь друзья.              Она ничего не ответила. Услышав то, что хотела, Несса слезла с балкона и зашла обратно в комнату. Даниэль вдруг понял, что мороз, который всё это время гнал его обратно в тепло, сейчас был совершенно неощутим. От сна тоже не осталось и следа. Небо за многоэтажками было уже не серым, а желтовато-розовым — совсем скоро покажется солнце. Вдохнув на все лёгкие холодный воздух с примесью дыма, парень принялся ждать рассвета.              А после того, как встретил новый день, тихо собрал вещи и на цыпочках вышел из квартиры. Пусть после дня отдыха следует день, полный работы.              С самого утра, казалось, в Академии не было никого, кроме разве что сторожа, который и открыл дверь. Без своих студентов здание казалось пустой клеткой, в которой есть и пища, и вода, и золотая жёрдочка, но не хватает главного — самой птицы, которая будет своим пением развлекать мир. Даниэль едва мог стерпеть звуки собственных шагов — настолько громкое эхо они создавали. И только в библиотеке, где все звуки поглощались мириадами стеллажей с книгами, он ощутил себя в знакомом месте. Тут ему и предстояло провести весь день.              Он забился в самый неприметный, самый дальний угол. Туда, где его не достал бы даже библиотекарь со своими формулярами. Для чтения ему не нужно было ничего, кроме стула и скудного света лампы, прикрученной к стене. К выбору книг в этот раз отнёсся совершенно тривиально: нашёл в картотеке раздел с предметами, по которым будут экзамены, и сгрёб с полок все учебники к ним. Пусть почти все нужные разделы уже и были вылизаны от корки до корки на протяжении семестра, Дэнни решил перечитать всё так, будто никогда в глаза не видел. По ощущениям напоминало пойти во второй раз в кино на фильм, который вроде и понравился впервые, но совершенно не стоил повторного просмотра.              Люди приходили и уходили. Кто-то засиживался на пару часов, вызубривая за один день то, что должен был учить весь семестр; кто-то брал какую-то одну книжку и шёл читать домой. Пару раз в библиотеке мелькали художники, которые желали напитаться вдохновения среди бесконечных стеллажей в окружении старых деревянных статуй. От их мольбертов Даниэль спрятался ещё глубже за шкафами, отодвинувшись от лампы, и теперь высматривал буквы в пыльном сумраке, будто крот. Он и хотел бы пересесть куда-то к окну, но в эту пору года солнце уже пряталось за горизонтом где-то после пяти часов. Уставшие ещё до этого глаза от напряжения начали ноющей болью давить на мозг. А вместе с внешним дискомфортом пришло ещё и чувство, которого Дэнни опасался больше всего: его опять начинало тошнить от слов. А впереди была ещё целая ночь.              — Я так и знала, что найду тебя здесь. — Услышанный голос Даниэль не сразу воспринял за реальный, решив, что это лишь мелькнувшая в голове мысль между прочитанных строк. Но потом сработал рефлекс: образцовое и безупречное произношение Элизабет он наизусть знал уже до такой степени, что все справки и документы мысленно слышал диктовкой в её исполнении.              — Ты искала меня? — Он поднял глаза.              — Не совсем. Я пришла за одной публикацией, а она оказалась занята… — Элизабет указала пальцем на обветшалую монографию, которую юноша сейчас листал в руках. — И узнала твою фамилию.              — О, эту? — Даниэль закрыл издание и без промедлений протянул ей. — Я как раз дочитал.              Мельком он заметил, как поугас интерес в глазах Бетти, когда нужная ей книжка запросто оказалась в её руках. Словно девушка была бы гораздо довольнее находкой, если бы эта несчастная монография стоила бы Даниэлю всех оценок в мире. Она просмотрела всего пару страниц, а затем с натянутым удивлением протянула:              — Ох, это выпуск 1945-го… А я переиздание пятьдесят первого искала. — И отложила в сторону.              Дэнни лишь развёл руками, давая понять, что больше ничем помочь не может. Но особо погружённой в дальнейшие поиски Бетти и не казалась.              — Ты тут сидишь уже довольно давно, верно? — Она теперь указывала на самого Даниэля. — Зелёный весь… так ведь можно и до обморока себя довести. Почему не выйдешь передохнуть?              — Да как-то… — замялся. — Очень много всего надо выучить, знаешь…              — Даже минутки не найдётся?              Он вполне чётко видел в её взгляде непрозрачный намёк. И хорошо понимал, что теперь, зацепившись за его пошатнувшееся самочувствие, она будет стоять над душой, пока не выудит на необходимый перерыв. И с каждым моментом, пока он упрямо сидел над книжками, неловкое напряжение становилось всё ощутимее.              — Не желаешь составить мне компанию? — Даниэль наконец поднялся.              Ему ещё только предстояло до конца разобраться в оттенках её улыбки, а потому считать её реакцию он не мог. Лишь по лёгкому сдержанному кивку понял, что его предложение было принято.              Они сменили царство книг на владения благоухающей природы. Академия со всех сторон была обнесена древними деревьями тиса и вечнозелёных магнолий, а рядом с кладчатыми дорожками всегда тянулись ровно стриженные кустарники. Сады пусть и казались гораздо уставшими, чем во времена золотой осени, но всё равно сохраняли сдержанную красоту, чтобы привлекать взор. Вряд ли можно было сыскать место лучше для того, чтобы подышать свежим воздухом и разгрузить мозги. Даже тут Академия преуспела: она позволяла отдохнуть от собственной суеты, но держала обок себя маленький кусочек райского сада, чтобы студенты делали это исключительно в пределах её строгих материнских объятий.              Элизабет не была ни достаточно уставшей, ни в нужной степени неискушённой, чтобы впечатляться видам вокруг. Она шагала по саду ровно и непринуждённо, будто просто бы держала путь домой. Впрочем, Даниэль ни разу не видел, чтобы Бетти уходила из университета пешком — за ней всегда кто-то приезжал. Может, оттого она и не видела в пеших прогулках никакого шарма.              — Ты учишься столь усердно. Это, несомненно, заслуживает похвалы… — вновь она начала разговор первой. — Но позволь спросить тебя: ты уже узнал расценки?              — Расценки? — переспросил первокурсник так, будто не с первого раза понял, о чём идёт речь.              — А как же. — Она потёрла подушечки пальцев, имитируя счёт купюр. — У каждого преподавателя своя цена.              — А, нет-нет, я весь семестр прилежно работал, так что мне ничего покупать не надо… — Даниэль был уверен в своих словах ровно до того момента, пока не увидел, как закостенел взгляд девушки вместе с загадочной улыбкой. — Я же могу сдать всё своими силами, правда?              И теперь на её лице он уже видел чистую насмешку, пусть и сдержанную. Такие прилежные девочки, как Элизабет, никогда не смеются в открытую, но часто забавляются от разных вещей.              — Ох, пожалуй, это должен пройти каждый новичок… Не буду вмешиваться в естественный ход событий. — И она прикрыла рот рукой. — Могу пожелать тебе только удачи, Дэнни.              Никогда ещё чьи-то слова не вызывали в нём таких ощутимых морозных мурашек под кожей, у самого позвоночника. С прогулки резко захотелось сбежать, зарыться обратно в книжки; но осознание того, что он совершенно точно ещё не готов вернуться дышать затхлым запахом пыли и потрёпанных страниц, заставляло всё же продолжить топать по уже немилым тропинкам.              — О, не стоит так переживать! — Элизабет положила ладонь на его плечо, дабы утешить. — Это лишь повод тебе расслабиться. Так ты будешь точно уверен, что сделал всё в пределах своих возможностей.              — Ох, как бы тебе сказать… — Даниэль стянул очки с переносицы: почему-то сейчас в них было видно ещё хуже, чем без.              Он понимал, что девушка совершенно не в силах осознать, насколько большую панику смогла нагнать на него всего за миг. Для неё это наверняка было обыденностью, как и для большинства здесь; глупо было бы и полагать, что в месте столь роскошном всё могло держаться исключительно на честном слове и упорном труде. С концепта бедного художника любой академик бы только посмеялся. За это Даниэль и выбрал Академию своей альма-матер. Но всегда свято верил, что на пути к славе и богатству, коими славятся её выпускники, ему как-то удастся перепрыгнуть тот этап, где учёба высосет все деньги. И до этого момента был уверен, что ему это почти удалось. А теперь совершенно ясно смотрел в будущее, где та же мраморная рука, что сыпала ему стипендию в ладошки, заберёт всё с лихвой назад.              — Прошу тебя, не убивайся столь сильно, — всё так же улыбалась Бетти. — Рано или поздно все придут к одной истине: к таланту должны прилагаться деньги. Желательно большие. Просто тебе я открыла глаза чуточку раньше, чем остальным.              Даниэль обернулся, чтобы ещё раз взглянуть на горячо любимую Академию. У него не было ни единого повода не верить словам коллеги.              — Спасибо, Бетти, — с облегчением вздохнул он. — Ты сделала это очень вовремя. Потом, пожалуй, было бы слишком поздно.              Элизабет одобрительно кивнула. Спустив ладонь с плеча, она теперь взяла парня за руку, сцепив пальцы, и повела дальше по каменной дорожке развеивать мысли по ночному ветру. Он был совершенно не против. Он был бы не прочь пробродить так всю ночь, чтобы его бесцельно тащили чёрт знает куда вдоль завораживающих, почти что убаюкивающих видов. Прогулка так захватила его, что Даниэль ещё маятником проходил несколько часов уже далеко за пределами садов Академии, когда Бетти таки ушла домой. Ходил по незнакомым улицам, думая вполне знакомые мысли. Столица уже давно спала, а он ещё искал какие-то её закоулки, где можно было спрятаться от того клубка идей, что путались в голове. В какой-то момент ему показалось, что он наконец ухватился за кончик ниточки и теперь медленно тянул её за собой, распутывая свой разум, но превращая город в большую паутину. До тех пор, пока сам же в сплетённые собой сети и не попался.              А когда наконец вернулся домой, то закономерно обнаружил, что его место занято Ванессой, которая крепко спала в объятиях Лео.              Наутро все трое сделали вид, что вчерашнего дня не существовало.

***

      День, когда он впервые получил D вместо А, Даниэль нарёк самым трагическим в своей жизни. Так опростоволоситься по истории искусств, которую столь упорно зубрил, он точно не ожидал и совершенно не хотел. Но преподавателю будто всегда чего-то не хватало: «Что ещё вы знаете об этом течении?», «Назовите ещё примеры, помимо тех, что есть в учебнике», «Вы упомянули этого художника, какие его картины вы знаете?» — студента мариновали в вопросах, которые далеко выходили за пределы того, что было написано в билете. А когда наконец отпустили, Даниэль с ужасом обнаружил в ячейке с оценкой шестьдесят шесть баллов из ста.              — Дэнни, да брось. Этот старик просто себе возомнил, что к нему учиться пришли такие же профессора, как он. Есть такие, что считают, что все рождаются с дипломом магистра во рту… — Леонид успокаивал тихо горюющего парня долго и упорно.              Дэнни раскинулся в его объятиях, будто умирающий лебедь. Очки валялись где-то далеко на столе, а свои глаза юноша прикрывал ладонью. Лео всё гладил его по щеке, настойчиво пытаясь убрать пальцы с лица — неприкрыто любовался в качестве эдакой платы за роль подушки для нытья. Порой ласково приглаживал раскрученные кудри и целовал в макушку, будто мамочка, утихомиривающая своё дитя.              — Плакала моя стипендия, если не исправлю… — с тяжёлым вздохом Даниэль всё же открыл глаза и посмотрел на друга снизу вверх. — У меня до конца месяца последняя сотня осталась. Придётся отдать.              Сессия, к счастью, не так сильно опустошила карманы, как Дэнни мог бы ожидать. Чертовски удачно ему на руку сыграла работа в студсовете: большинство преподавателей с дружелюбной улыбочкой поставили ему высокие баллы, вкладываясь в то, чтобы он и дальше делал за них всю скучную и бесполезную работу. Но последний дядька попался из упрямых и испортил идеальную картину одним взмахом руки, аргументируя тем, что за такой ответ ну никак не может поставить больше. Вместе с оценками посыпалась вся уверенность парня в собственном положении.              — А вдруг он из этих, из принципиальных? — Лео убрал прилипшую ко лбу кудряшку. — У нас вон одна мамзель выгнала с экзамена парня, который пытался ей всучить шоколадку.              — Тогда придётся унижаться другими всевозможными способами… — вздохнул ещё тяжелее.              — Будешь ждать пересдачи?              — Нет, ни в коем случае! — Даниэль замотал головой. — Завтра же пойду искать его. Нужно успеть до того, как он запишет всё в основную ведомость. Я бы и сегодня подошёл, но как-то вокруг была куча других студентов…              — Ах, будь бы я завтра свободен, пошёл бы с тобой, чтобы веселее было… — Лео покачал головой.              — Ты со мной сегодня — это главное.              Наконец собравшись с мыслями, Даниэль решил больше не раскисать и поднялся, выпрямил спину. С благодарностью улыбнулся, похлопал Лео по плечу, расправляя мятый халат после себя. Леонид даже не успел переодеться, ведь сразу по возвращению оказался в ловушке объятий, и теперь ему прибавилось работы утюгом на вечер. Белый оказался ему очень даже к лицу: пусть до серьёзного врача ещё совсем юному парню было как до луны пешком, но когда он позволял распущенным волосам спадать на плечи, те всегда казались похожими на химерные чёрные ветви на снегу. Лео со временем стал не просто взрослее, но и возмужал с лица, пусть и сохранял в глазах капельку доброты. Теперь его вполне возможно было представить в медицинской маске, спасающим чьи-то жизни. И все эти изменения произошли как-то совсем незаметно для Даниэля, пока они виделись лишь ранним утром и по вечерам. А сейчас, когда наконец взглянули друг на друга отдохнувшими глазами — и они совсем не те дети, что раньше.              — У тебя всё получится, Дэнни. — В нём не было ни капли лукавства. — Я верю. Можешь быть уверен: во что бы там ни стало, я всегда буду на твоей стороне. Всегда буду верить в тебя.              — Спасибо. Спасибо огромное.              Едва ли этого было достаточно, чтобы передать всю ту благодарность, что грела сердце изнутри приятным домашним теплом. Но бросаться снова в объятия было уже как-то неловко. Вместо них — поцелуй в нос. Мягкий, самую малость шаловливый. Самое то, чтобы заставить обоих широко улыбаться и позабыть обо всех проблемах.              Сказанные Лео слова Даниэль пытался безустанно держать в голове вплоть до того момента, пока снова не оказался у двери в нужную аудиторию. Он пытался вытеснить ими из головы все мысли о том, что если сейчас у него не получится всё исправить, то на следующие полгода его жизнь заметно поплохеет. Пытался думать о том, что дома его уже ждут на праздник, несмотря на результат: Ванессу совершенно не обходили его переживания, из-за которых он готов был сложить лапки и умереть, будто жук. Ей в целом было не понять трагедии плохой оценки, ведь для неё любые баллы свыше проходного — хорошие. А поэтому откладывать долгожданную попойку только из-за того, что какому-то очкарику захотелось быть идеальным, она точно не намеревалась. Как же ему хотелось сейчас хотя бы сотую долю её уверенности, чтобы не трястись из-за такой мелочи и спокойно праздновать закрытую сессию.              — О, Дэнни, здравствуй. — И вновь Элизабет так вовремя мелькнула рядом, будто фантом. Или, может быть, как ангел-хранитель, что следует по пятам. — Что здесь делаешь? Экзамены ведь уже закончились.              — Хочу пересдать, — вполне честно ответил Даниэль. — А то что-то немного… не получилось.              — Как же так? — Бетти покачала головой и мелкими шажками подобралась за спину, чтобы заглянуть в лист с оценками. — Ты ведь так хорошо, на совесть работал в студсовете, а он умудрился так сильно занизить тебе балл? Я сдала у него с первой попытки.              — Ну видимо, не всегда связи помогают… — нервно улыбнулся Даниэль, но почти сразу же встретился с пристальным взглядом Элизабет.              «Это смотря какие связи» — так и читалось в её глазах. Но вместо дальнейшего объяснения она просто протянула руку:              — Дай сюда, пожалуйста.              И он послушно отдал ей бумажку. Бетти по обычаю улыбнулась и быстро скрылась за дверью, куда он намеревался зайти. Даниэль остался в одиночестве ждать, что будет дальше.              Вернулась девушка довольно быстро. Вручила сложенные вдвое листик обратно владельцу и заявила:              — Можешь быть свободен.              Когда она направилась дальше по своим делам, юноша раскрыл бланк и уставился на исправленную оценку. Две шестёрки рукой преподавателя были переправлены на нули, а перед ними была аккуратно доставлена единичка. И для этого даже не понадобилось его присутствия. Даниэль вдруг понял, как просчитался в своей оценке людей. Элизабет была не просто до чёрта полезной. Она была выгодной.              Она медленно удалялась в глубинах длинного коридора, а вместе с ней ускользала и возможность вовремя поблагодарить. И прежде чем девушка окончательно бы исчезла где-то далеко, Даниэль спешно крикнул ей вслед:              — Бетти, отпразднуешь со мной закрытую сессию?..

***

      Стоя в одиночестве на городской площади, Элизабет считала ворон. Тут она условилась встретиться с Дэнни на шесть, чтобы во всей красе показать ночной город ему и его приезжим приятелям. Но почему-то и он, и те, кого он обещал привести, пока всё ещё не явились.              Днём столица была донельзя скучной и официальной — ей совершенно нечего было предложить тем, кто желает отдохнуть после насыщенной учёбы. По улицам ездили рабочие автомобили, в ресторанах происходили бизнес-ланчи. И лишь к вечеру, когда заканчивался стандартный рабочий день, город начинал преображаться во что-то интересное, поистине живое. В галереях в это время открывались новые выставки, в кино показывали самые интересные фильмы, а уличные артисты вылезали из своих закоулков, чтобы блеснуть творчеством. Одну из таких Бетти уже успела повстречать по дороге сюда: юная девушка в коротком блестящем платье пела песенки из известных мюзиклов и пританцовывала под звук саксофона. От вечернего холода её спасало только накинутое поверх тёмное пальто, принадлежащее, вероятно, юноше, который и играл рядом на саксофоне, и в чей кейс оба собирали монетки. У Элизабет совсем не оказалось мелочи в кошельке, поэтому она бросила паре двадцатку фунтов. Те в благодарность вызвались сыграть её любимую арию, но результат всё равно оказался куда хуже услышанного ей на большой сцене. Это был, пожалуй, самый бесполезный способ потратить двадцать фунтов из ей известных.              Тёплые перчатки и меховая шубка спасали её от холода, что кусал всех прохожих, но само ожидание будто бы превращало её в ледяную статую. Она была совсем не прочь подождать, но всё же ей хотелось хотя бы знать причину, по которой всегда донельзя пунктуальный мальчик на побегушках вдруг опаздывал на целых двадцать минут. И, как обычно происходит в подобных ситуациях, в голову ей уже полезли десятки ужасных вариантов.              Запыхавшийся Даниэль появился на площади совершенно внезапно. И вопросы насчёт задержки отпали, стоило Бетти только взглянуть на тех, кто был с ним: ещё один юноша тащил под руку раззадоренную девушку, что в такую зимнюю пору вышла из дома в драных осенних кедах. С такой обувкой она едва могла ступить два шага и не поскользнуться на порой плохо присыпанных песком тротуарах; путь сюда наверняка стоил ей ушибленной задницы и подвёрнутых лодыжек. Помимо всего та ещё и позволяла себе материться, проклиная всё вокруг за то, что ей пришлось куда-то вылезти в такую погоду.              — Прошу прощения, у нас возникли кое-какие трудности… — Первее приветствия Даниэль поспешил извиниться.              — Всё в порядке, — Элизабет держала лицо беспристрастным. — Представишь меня своим компаньонам, Дэнни?              — О, конечно! — и он обратился к друзьям: — Это Элизабет, моя коллега из студсовета.              Рыжая девушка, что наконец отвлеклась от ругани на весь мир, беглым взглядом окинула Бетти и скривила кислую мину:              — Такая же снобоватая выскочка, только богатая?              — Несса! — поругался на неё другой парень. По неловкому взгляду Дэнни стало понятно, что тот резко пожалел, что пригласил эту свою подружку.              — Значит, Несса и…? — вполне вежливо ответила Бетти, обращаясь к незнакомцам.              — … И Лео, — поспешил закончить Даниэль.              — Приятно познакомиться. — Ещё капелька вежливости, чтобы как-то компенсировать ситуацию. Если у Нессы манеры напрочь отсутствовали, то так называемый Лео с виду просто не знал, как себя вести в компании прилежных девушек, отличных от его подруги. — Лео — это, как я понимаю, хм, Леонард?              — Леонид, — поправил её юноша. — Довольно близко.              Элизабет прикрыла рот рукой и смято прошептала:              — Что за странный способ назвать сына.              Приведённая Дэнни компания девушку совсем не впечатлила. Впрочем, она сама ввела себя в заблуждение, ожидая, что тот водится с кем-то такого же уровня, как она. Но тогда она бы знала этих людей хотя бы отдалённо. А так это оказались обычные сорняки, что цвели на окраине столицы, поодаль от прилежного общества.              Поддерживать какой-либо светский разговор с подобной парой оказалось бесполезно. Элизабет пришлось перестроить свой маршрут: гулять по выставкам картин и уютным аллеям теперь явно не доставит удовольствия. Единственным приемлемым вариантом остался ночной рынок, где этих двоих вполне можно было бы потерять среди множества таких же всяких неформалов. Там продавали в основном всякие безделушки, виниловые пластинки, эзотерическую мишуру — девушке показалось, что подобным удастся завоевать внимание такого контингента. В крайнем случае можно сводить согреться в какое-то среднеклассовое кафе, ведь планка у них явно невелика.              Ночной рынок всегда был местом, которое вызывало скепсис у тех, кто впервые ступал сюда. Но стоило пройти хоть пару шагов внутрь — и многие уже улавливали его особый шарм, как сладость у лакричной конфеты. Элизабет всегда приходила сюда исключительно ради одной антикварной лавки: вещи в ней казались ценнее, чем товары такой же давности где-то в других магазинах. Но вести гостей в своё излюбленное место она не намеревалась, поскольку их кошельки всё равно бы не осилили и одной броши оттуда. Вчетвером они проходились по магазинчикам куда проще, рассматривая разнообразное добро. Возле одного из ларьков Лео подолгу рассматривал плакат какой-то музыкальной группы, пока его не осенило, что именно этих ребят ему когда-то показывал другой его приятель. Дэнни добродушно смеялся с какой-то истории, которую они втроём вместе вспомнили. Элизабет не заметила, как в два счёта отстала от них и осталась посреди рынка одна.              С неба вдруг посыпались крупные снежинки. Первые из них Бетти поймала на ладошку и рассматривала, пока они не впитались в ткань перчатки. Но очень быстро их стало слишком много: нигде в прогнозах не говорили о снегопадах на нынешнюю ночь, но пурга сейчас застилала глаза. Девушка оглянулась, чтобы позвать компанию найти укрытие, но ни самих ребят, ни ларька, у которого они околачивались, на том месте уже не было.              — Дэнни? — окликнула она приятеля, но в ответ лишь получила собственный голос, что вернулся к ней эхом.              Весь ночной рынок будто был совсем не тем рынком, который она знала. Снег заметал лавки, за которыми не было ни единого продавца. Товары покрывались коркой льда. Вокруг сновали люди, но у каждого будто бы не было лица — ни единой черты, которую Бетти могла бы распознать. Мороз умудрился пробраться под шубу; пришлось забыть о поиске других и сосредоточиться на том, чтобы переждать внезапную метель. Единственным крытым зданием в ближайших окрестностях оказался пестрящий ярко-красным среди сплошного белого шатёр. Выбрав его в качестве убежища, Элизабет даже не задумалась о том, что в жизни не видела его ни на этом месте, ни где-либо ещё на рынке.              — Ну кто же гуляет в такое ненастье? Сидела бы дома, душечка.              Прямо напротив входа в шатёр сразу же располагался столик, за которым сидела хозяйка этого места. Миловидная девушка в алом скрывала большую часть своего лица чёрно-белой маской — видимо, не желала, чтобы кто-либо её узнал потом на улицах. И только ярко накрашенные губы её вполне свободно изгибались в улыбке хитрой лисы и отчеканивали сладким голоском слова.              — С чем пожаловала, м?              — Я просто искала где укрыться.              Элизабет окинула взглядом место, в котором оказалась. Снаружи шатёр показался ей совсем тесным, будто бы внутри придётся ютиться согнувшись в три погибели. Но тут свободно помещались и столик, и несколько полноростовых зеркал, и целый стеллаж со всякими статуэтками, бижутерией, красивыми безделушками и баночками со всякой всячиной. Но углам валялись всякие ошмётки недоделанных декораций, костюмных тканей, вешалки и подставки для реквизита — будто ведьмин шатёр одновременно служил ещё и гримёркой для какой-то уличной труппы.              — О нет, дорогуша, ко мне просто так не приходят! — услышанный ответ хозяйка подняла на смех. — Определённо что-то есть, даже если ты не хочешь говорить. Давай погадаю тебе — и всё узнаем.              — Прошу прощения, я не верю в подобные… вещи. — И всё же Элизабет присела на предложенный ей стульчик, опасаясь, что иначе её попросту выгонят.              — Верить необязательно — я же не Бог! — А та всё смеялась, уже тасуя в руке карты таро. — Это лишь маленькая шалость, ещё и совершенно бесплатная.              — Тогда, может быть, вы бы лучше погадали на мою сестру, Эвелин? — Она непрерывно наблюдала за мельтешащими картинками на рубашке. — Обо мне совершенно ничего интересного не рассказать, а вот сестра моя довольно успешна… Я переживаю за неё. Посмотрите, всё ли у неё будет хорошо?              — Переживаешь? — ведьма прищурила глазки под маской. — Как скажешь, милая.              Ловкими пальцами, увешанными кольцами, она тщательно мешала колоду, перекидывая из рук в руки. Несколько раз прошептала себе под нос услышанное имя. И когда наконец остановилась, то тут же нетерпеливо вытащила первую карту — и обрадовалась ей тоже сама.              — Правду говоришь — всё хорошо у неё! Эта женщина возможности не упускает. — Она держала вверх тормашками карту, на которой юноша отказывался от предложенного ему из ниоткуда кубка. Элизабет предположила, что в перевёрнутом виде надо воображать совершенно обратную картину: её сестра была из тех, что опустошит любую чашу, стоит только протянуть.              Следом гадалка вытащила другую карту — уже прямую. На ней дитя верхом на лошади и с красным флагом в руке куда-то направлялось под взором большого светила. И называлась карта вполне красноречиво: «Солнце».              — О, это значит, что на её путь всегда будет пролит свет. Ни тени сомнений или неясностей — впереди только успех. Пожалуй, удача будет ей сопутствовать только так, — продолжила объяснять ведьма.              Элизабет смотрела на нарисованное солнце, и то будто бы слепило её в ответ. Ей говорили вполне приятные слова, но почему-то от них на душе становилось всё более скверно. Слишком много хорошего на одну особу, которая, по мнению сестрички, не особо-то на это пока заслужила.              — И мать из неё получится вполне хорошая! — девушка в красном уже успела выложить на стол новую карту. На картинке была изображена дама с короной, в которой сияли мириады звёзд. — Я прям чувствую сейчас: двое детишек. Оба сынишки, озорные такие.              Ведьма вполне себе наслаждалась тем, какой расклад у неё получался. Казалось, будто бы она искренне радовалась за ту женщину, у которой всё так хорошо. Элизабет же надеялась, что сейчас та вытащит какую-то ужасную-преужасную карту, которая поубавит весь этот поток радостей.              Последняя карта закрывала весь этот парад абсолютным счастьем: на картинке веселились двое детей, рядом стояла радостная пара и восхваляла изобилие кубков, что сияли неземным светом. Не понадобилось много раздумий, чтобы понять, что всё это значит. Ни одной ложки дёгтя в сплошном меду.              — Не продолжайте, — перебила Элизабет. — Я всё поняла.              — Ты довольна ответом? — зазывающе спросила ведьма, вполне точно видя, как на меланхоличном лице гостьи живописно читался шок.              — Прошу, погадайте тогда и мне, мисс.              — Будет сделано, — усмехнулась та, тут же сгребая карты обратно.              И вновь переливалась разными цветами химерная рубашка, вновь девушка тщательно всё перетасовывала. Элизабет надеялась, что сейчас ей выпадет судьба ещё более радужная, даже если в колоде не найдётся уже карт лучше. Никуда дальше слов её переживания о сестре не заходили: она всегда думала лишь о себе и пользовалась тем, что люди не читают мысли, а смотрят на красиво выстроенный фасад.              — Ты, душечка, беспомощна и в сомнениях. — Бетти не сразу поняла, констатировала ли гадалка факт или уже считывала выпавшую карту. Но быстро всё осознала, когда взглянула на изображение: прикованная к лесу мечей женщина даже не видела мир через повязку на глазах — ей оставалось лишь в страхе ожидать судьбы. Да, она определённо была чем-то с ней схожа; на миг даже показалось, что и её спину холодило острие из металла. — Слишком много ограничений, ты будто бы в ловушке. Придётся столкнуться с препятствиями, и если хочешь их преодолеть, то надо что-то решать…              А дальше всё стало только хуже: дамочка вытащила карту, на которой высокая и на вид крепкая башня рушилась от удара молнии. Естественные силы рушили построенное вручную, и никто не мог этому препятствовать. Оставалось только бежать, чтобы не оказаться под завалинами.              — Ах, резкие перемены свалятся на тебя. Разруха придёт в жизнь, камня на камне не оставит от того, к чему ты привыкла… Принесёт ли это освобождение?              И тут же достала следующую:              — Пожалуй, больше нет, чем да. — Она держала в руке карту с изображением луны, в противовес солнцу, что было у сестры. — Луна всегда в тени интриги плетёт. Так и ты уйдёшь в тень, будешь обок держаться. Те тревоги, что живут внутри тебя, съедят всё, что останется от твоей души.              Завершающей стала карта, на который был изображён Страшный суд, будто прямо с библейских страниц. Ангел трубил о наступлении конца света, и из гробов вставали давно почившие, дабы предстать пред Богом и отправиться в Небесное царство.              — Но если сделаешь правильные выводы и одумаешься, то сможешь воспрянуть и начать новую жизнь. Вот такие вот дела, дорогуша.              И этим ведьма будто забила последний гвоздь в гроб, в котором можно было уже хоронить судьбу Элизабет.              — Шарлатанство. — Девушка в тихом гневе вскочила на ноги.              — Все так говорят, когда сразу не получают желаемое.              Бетти уже стояла у выхода и была готова уйти. Забыть обо всём, что услышала, и о том, что когда-либо вообще заходила в шатёр. Но ведьмочка как-то шустро и бесшумно подобралась к ней за спину и остановила, положив руки на хрупкие плечи. Она легонько сжимала их, то ли массируя, то ли удерживая на месте. А когда убедилась, что гостья никуда не вырывается, прошептала на ушко:              — Но я ведь судьба твоя не так плоха.       — Плоха, ещё как плоха, — обречённо ответила Элизабет, стоя как вкопанная. — Не знаю я ни любви, ни счастья, ни радости. Сестра моя веселится, а я чахну…              — Чего же ты тогда желаешь?              Бетти задумалась лишь на миг. Она даже не желала задумываться над тем, что в ней болело сейчас больше: зависть от счастья сестры или жалость к самой себе. Ей просто хотелось, чтобы все те картинки, что раскладывали перед ней на столе, по одному велению поменялись местами, и ей досталось всё самое лучшее.              — Желаю, чтобы я была любима, а сестра канула в забвение вместо меня, — отчеканила она. — Лишь такую судьбу я приемлю.              Колдунья расхохоталась почти что по-дьявольски, позабавившись такому ответу. Но в сверкнувших глазах под маской Бетти чётко видела: чем бы она на самом деле ни была, но у неё точно был способ как-то исполнить её желание. Но перед этим, соответственно, она уже должна была выставить цену.              — И что же ты готова отдать в обмен на то, чтобы занять её место?              — Всё, что только угодно. — Элизабет хотела потянуться к кошельку, но её руку остановили. В подобных местах и подобных ситуациях речь шла совсем не о деньгах. — Любую вещь и человека я готова променять на место под солнцем. Берите что хотите.              Ведьма призадумалась: кажется, перебирала в голове разнообразные варианты. Постучав по маске ноготком, она наконец поймала интересную идею.              — Помнишь, я говорила, что детей будет двое? Платой за это ты отдашь мне своё родное дитя — одно из двоих.              Казалось, что она говорила безумные вещи. Но если уж и смотреть на ситуацию целиком, то сумасшедшим было всё от начала и до конца — Элизабет понимала это разумом, но не могла смириться разбушевавшейся душой. Цена казалась ей абсурдной, но куда более абсурдным было то, что она была готова её заплатить.              — Отдам я дитя. Только дайте мне всё остальное.              На лице ведьмы проступила широкая, зловещая улыбка. Она повернула девушку к себе лицом и протянула ладонь, чтобы пожать.              — Тогда по рукам?              — По рукам.              Рукопожатие длилось всего лишь миг, но Элизабет показалось, будто бы перед глазами успела пролететь вся жизнь. От чужой ладони совершенно не исходило никакого тепла, будто бы никого перед ней и не стояло. Безымянная ведьма всё так же хитро улыбалась — видимо, для неё улыбка была таким же неизменным аксессуаром, как и для Бетти.              — Замечательно! — Наконец убрала руку та, чтобы хлопнуть в ладоши. — Можешь выбирать себе идеального спутника и начинать строить свою счастливую жизнь. Остальное я возьму на себя.              Элизабет отодвинула тяжёлую штору, что закрывала вход в шатёр. Перед ней вновь стоял обычный ночной рынок, никакой метели не было и в помине, а Дэнни так и стоял у всё той же лавки в окружении своих друзей. Она вытянула руку вперёд, указывая на него пальцем, как и на все те вещи, которые хотела.              — Я уже сделала выбор.