Чертовски хорошо

      Купер пробыл в больнице целых три дня. К концу пребывания в отделении интенсивной терапии его постоянные хождения туда-сюда (и громкая диктовка в его магнитофон) так задолбали персонал, что они умоляли Хейворда выписать его. Гарри услышал всё это от своих же сотрудников, как присутствуя на заднем плане при разговорах между ними и самим агентом, так и подслушивая, как Люси и остальные — без Купера — пересказывают городские сплетни. Боже, как быстро здесь что-то может распространяться.       Шериф был вежлив с другим мужчиной с тех пор, как он вернулся, профессионален, но и только. Купер держался на расстоянии, сохранял привычное выражение лица, избегал стоять или садиться слишком близко или мимолётно прикасаться к Гарри, как делал бы это раньше. Его улыбки и приветствия по-прежнему широкие и милые, но сдержанные, приглушенные, когда адресованы Гарри. Это хорошо. Купер понимает намёк, что Гарри не заинтересован в нём в этом плане. Он мог бы выйти из себя, если бы агент стал напористым, сделал что-то, чтобы опозорить Гарри перед остальными.       Поначалу Гарри расстраивается, когда понимает, что такая серьезная перемена в их отношениях необходима. Он не может подкидывать другому мужчине идеи, заставляя его думать, что Гарри был таким же, или что у него был шанс иметь с ним какие-то сексуальные (или, не дай боже, если Купер так был и с мужчинами тоже, романтические) отношения. Шерифу также кажется невозможным позволить себе вернуться к своим дружеским отношениям с агентом — физическая и эмоциональная близость, сияющие ответные улыбки, разделенные теплые трапезы — всё это теперь будет иметь для него другой подтекст.       Для него было бы слишком неловко вступать с Купером в какие-либо близкие отношения, даже платонически дружеские. Это может навести на определенные мысли остальных. Гарри чувствовал, что они узнали бы, если бы достаточно внимательно посмотрели на них двоих, совещающихся друг с другом, как делали всегда, что между ними произошло нечто большее, чем было нормально или правильно между двумя друзьями — двумя коллегами, — которым нравятся женщины. Удивительно, что никто не подумал об этом раньше.       Вероятно, тот факт, что большинство здешних людей за всю свою жизнь знало меньше геев, чем они могли бы пересчитать по пальцам одной руки, — и ни один из них не описывал себя так, как Купер в разговоре с Доком, — делал маловероятным, что они подумают, что двое мужчин, кажущихся натуралами, что-то задумали просто потому, что они открыто, нежно дружат друг с другом.       Агент был приятным, полным энтузиазма и услужливым со всеми остальными, как и всегда, хотя и немного медлительным из-за травмы, и он без вопросов делал всё, о чем просил Гарри, примерив чуть более подчиненную роль, чем раньше. С технической точки зрения, он все ещё был ответственным за расследование дела Лоры Палмер и любых связанных с ним происшествий и мог приказывать Гарри, прерывать его и командовать им и его сотрудниками. Однако, он этого не делает, просто спокойно вносит свой вклад, когда для этого есть очевидная и ненавязчивая возможность.       Купер не ленив, когда дело доходит до юридической работы, поэтому Гарри по-прежнему внимателен, даже если он стискивает зубы, и у него сводит желудок каждый раз, когда ему приходится удерживать зрительный контакт с этим человеком и слушать его странно успокаивающий голос.       Даже по прошествии нескольких дней агент остаётся более сдержанным в разговорах с шерифом, нежели с другими; Гарри ценит, что тот, похоже, понимает, что пути назад из-за того, что они сделали, нет. Он отправляет Купера с Ястребом или Энди, если дело требует присутствия только двоих, и никогда не предлагает ему поехать с собой, если им всем нужно поехать. Ястреб каждый раз вопросительно смотрит на Гарри, но открыто не спрашивает.       Гарри хорошо справляется в течение дня, делает серьёзное лицо и притворяется, пока не добьётся успеха. Делает вид, что сосредоточен и полностью присутствует достаточно долго, пока он не сможет стряхнуть с себя паутину очередного прерывистого, короткого сна и с головой погрузиться в работу, — это то, с чем он столкнулся задолго до того, как Купер приехал в город. Обычно он справляется с тем, чтобы держать себя в руках (особенно после того, как агент покинул участок, чтобы поработать над той или иной зацепкой). Однако в течение дня тут и там на радаре мелькают импульсы, иногда намёк на воспоминания о том времени, когда они лежали на больничной койке, просачивается сквозь другие его мысли.       Гарри пытается отогнать это, пока покалывание в паху не усилилось. До его тела ещё не дошло, что случившееся было неправильным, ужасным. Он практически мгновенно реагирует на эти мысли, и иногда ему приходится искать способ быстро остаться одному, если они заходят слишком далеко, потому что у него начинает твердеть. И тогда он ненавидит себя за слабость, за то, что его сексуальное влечение глупо возобладало над здравым смыслом, как это было раньше, когда он был звёздным квотербеком в старшей школе, и девчонки бросались на него. Чудо, что он не вышел из подросткового возраста с кучей детей.       Гарри всегда думал, что к этому возрасту у него уже будут дети. Жена. Дружная, любящая семья, к которой можно возвращаться домой после долгого рабочего дня. Осязаемое воплощение того, что он, Гарри С. Трумен, достоин этого и способен дать это кому-то другому. Вместо этого он идёт домой, чтобы поесть наспех приготовленную еду, и часто дремлет на диване, чтобы позндо вечером посмотреть повтор по своему маленькому телевизору, или перечитать книгу, сонно выскальзывающую из его лапы на пол. Гарри есть и был своей работой в течение многих лет, и не более того, особенно если исключить из уравнения Джослин Паккард. Честный, преданный представитель закона не должен трахать своих коллег, особенно странных распутных мужчин. И он, конечно, не должен с нежностью воспроизводить эту ошибку в глубине сознания.       Иногда от одного движения агента мысли становятся ещё хуже: Гарри с досадой и ужасом замечает, что он болезненно привлекателен для взгляда теперь, когда Гарри слишком хорошо осведомлён о том, что скрывается под этим элегантным черным костюмом. Перекат мускулов здесь. Изгиб его ягодиц там. Его едва видимые очертания сквозь переднюю часть брюк. Гарри рассеянно интересуется, есть ли на нем нижнее бельё, и иногда клянется, что нет. Хронического страха, что кто-нибудь заметит, как он пялится на агента, достаточно, чтобы вызвать у него изжогу в половине случаев, когда они с Купером находятся поблизости.       Хотя всё гораздо хуже этого. На его отношение к абсолютно нормальному поведению Купера и взаимодействиям с ним это тоже повлияло. Иногда агент дарит кому-то ещё одну из своих Голливудских улыбок, и его глаза будто загораются — Гарри чувствует себя счастливым, грустным и странно завистливым одновременно из-за того, что эта улыбка адресована не ему, что он не смог бы ответить тем же, если бы это было так. Это сбивает с толку, отвлекает, сводит с ума. Это чертовски угнетает. Всё это чертовски угнетает. Всё это пиздец.       Купер был одним из немногих людей, на которых Гарри позволял себе положиться, а сейчас у него даже этого нет. И он избегает полагаться на Ястреба, хотя его друг постоянно намекает, что он может, потому что, если он откроет рот и начнёт рассказывать о своих горестях, он боится, что то, что произошло в больнице, вырвется наружу, вместе с тем фактом, что он не может перестать думать об этом, что это вызывает в нём жар каждый раз. Несмотря на это, Гарри упорно трудится. Вот что он делает. Просто продолжает идти вперед, и не имеет значения, каким невозможным это кажется.       Все его сотрудники ведут себя безупречно, работают вдвойне усердно, делают действительно хорошую работу. Он гордится ими. Это маленький городок, где кошка, забравшаяся на дерево, или спор из-за живой изгороди — большая новость. Никто из них не обучен и не подготовлен к тому, с чем они сейчас сталкиваются, с чем сталкивается весь город. Гарри пытается придумать способ отблагодарить их, кроме как сделать это прямо, что он часто делает. У них и так бесконечный запас пончиков даже в самые спокойные и скучные дни, так что у них нет других лакомств, кроме обычных.       Однажды вечером, когда практически весь персонал внимательно изучает кучи различных улик, он решает сделать заказ в закусочной и пойти забрать его, заплатив из своей зарплаты. Все улыбаются, охают и ахают, когда он раскладывает контейнеры с едой на вынос в конференц-зале.       — Чертовски вкусный мясной рулет, — краем уха слышит он, как Купер говорит Энди двадцать минут спустя.       — Совсем как у моей бабули, — отвечает помощник шерифа в своей дурацкой милой манере.       — Кто-то из вас хочет, что осталось у меня? — спрашивает Гарри. — В этой коробке было два огромных куска.       Он не остаётся, чтобы увидеть, кто его возьмет, просто ставит пенопластовый контейнер на стойку в комнате отдыха, берёт свой подлитый кофе и уходит.       Гарри решает приложить сознательные усилия к концу первой недели после возвращения Купера, чтобы пересмотреть мысли в голове. Рабочая ситуация с Купером стала болезненно неловкой теперь, когда все поняли, насколько всё изменилось, что шериф избегает ходить с ним на задания, никогда не остаётся с ним наедине, разговаривает с ним только вынужденно, едва смотрит ему в глаза. Что Купер всё больше и больше выглядит как побитая собака, когда ему приходится разговаривать с Гарри, потому что реакция шерифа такая холодная и отрешенная, как будто они совершенно незнакомы. Это сказывается на поведении в команде. Даже Люси странно притихла, а Ястреб бросает на Гарри тот самый взгляд около пятидесяти раз за день.       Что, блядь, происходит, Хар?       Даже Энди, каким бы рассеянным ни был, заметил, что что-то не так. Он переводит взгляд с Купера на Гарри и обратно, словно смотрит олимпийский матч по теннису, когда они все находятся в одной комнате, даже если ни один из них не говорит. Гарри застаёт Энди, плачущему в туалете (и в своей машине, и на заднем дворе, и в комнате отдыха), множество раз в течение нескольких дней, и когда Гарри наконец спрашивает, что происходит, он просто всхлипывает:       — Я не знаю. В последнее время всё ощущается таким неправильным.       — Разве это не правда? — ответил Гарри, хлопнув его по плечу.       Люси ведёт себя с помощником шерифа более странно, чем обычно, и это не помогает. Они всегда были странной парой: всё время, пока они встречались, или дурачились, или что там они на самом деле делали друг с другом, между ними была драма, но всё стало ещё хуже после истории с Купером.       Гарри должен разобраться с этим. Из-за плохой атмосферы, или что бы это ни было, которую они с агентом создают, это ещё больше омрачает и без того хрупкое настроение каждого.       Ситуация очень проста, рассуждает он, наполняя свою кружку кофе в комнате отдыха однажды утром. Они с Купером хорошо работали вместе и стали близкими друзьями. Купер, который, по-видимому, не против случайного секса, в какой-то момент заинтересовался Гарри. Это не должно быть странным или плохим — он может воспринять это как комплимент. Он бы не разозлился, если бы женщина, которая его не привлекает, считала его красивым. и он не испытывает ненависти к геям (или к отчасти гею, каким является агент).       Всё это время Купер держал свои руки и мысли при себе, и если он и проявлял интерес к кому-то ещё, то держал это в секрете — ничто из этого не влияло на его работу. Не то чтобы он — психованный извращенец, любящий мужчин, или он непрофессионален в исполнении служебных обязанностей. События в больнице пошли наперекосяк, потому что они оба были нетрезвыми, и ни один из них не знал об этом. Гарри неосознанно флиртовал, сам не понимая этого. Купер предложил себя. Гарри согласился. Все хорошо провели время, пока секс не закончился, и не началась паника.       Может быть, это не должно быть чем-то большим, чем просто ошибка в опьянённом состоянии. Может быть, ему не нужно таить в себе такую дикую обиду на агента, на своего приятеля. Это случилось. Это было глупо и постыдно, но ничего такого, что повторилось бы. Ничего такого, из-за чего ему нужно было бы терзаться, на чём стоило бы зацикливаться. Никто не знает, кроме Уилла, а он врач, умеющий держать личные дела людей в секрете.       Насколько он знает, агент даже не намекнул о том, что случилось с Гарри или с кем-либо ещё. Не то чтобы его репутация, как личная, так и профессиональная, так же не была поставлена на карту. Трахать коллегу, особенно того, кто формально присматривает за тобой, было бы табу, даже если бы Гарри не был мужчиной.       Купер — охренительный представитель закона и хороший парень, правда. Что с того, если он ведёт немного беспорядочную половую жизнь, и у него есть склонности, которых нет у Гарри? Это не проблема Гарри и не его дело, если это не влияет на работу. Ему следует просто предложить мир, позволить всему вернуться на круги своя и забыть обо всех этих глупостях.       Гарри берёт вторую кружку и наполняет её для Купера, как делал это много раз в прошлом. Он может слышать, как агент болтает с Люси за стойкой регистрации. Его желудок неловко сжимается при мысли о том, чтобы подойти прямо к другому мужчине после того, что произошло, после этого долгого, странного периода между ними, при мысли о прекрасной улыбке, которая всегда появляется на его лице, как восхитительный золотой рассвет, когда кто-нибудь предлагает ему дымящийся чёрный кофе.       Нормально. Всё нормально. Гарри может сделать это. Он поворачивается и идёт к дверному проёму, ведущему в холл, неся в каждой руке по кружке.       Вся эта драма была просто отчаянной попыткой отвлечься от своего грёбаного разбитого сердца, рассуждает он. Господи, Джози все ещё прямо по коридору от его кабинета. Просто сидит там. Судья прибудет достаточно скоро, но кто знает, сколько займет её перевод в окружной суд после этого. Федералы по-прежнему хранят тайну о том, какое участие они будут принимать, если вообще будут, поэтому Ястреб проводит все обычные действия по её делу.       Знание, что Гарри мог бы увидеть Джози в любое время, когда ни захотел, постоянно напоминает о себе словно шип в пятке. Он боится, что упадёт на колени перед её камерой, рыдая как ребёнок, и окончательно завершая разрушение ей его и без того посредственного чувства собственного достоинства.       Конечно, он изводится тем, что произошло с Купером, больше, чем нужно. Вероятно, он просто упал в постель к этому мужчине, чтобы обезболить себя, что он начал пытаться делать половиной бутылки виски. Ситуация с Джози была мучительной. Долгое время ему было очень больно, как всегда было при расставаниях, но ещё хуже, потому что предательство было гораздо более адским.       Быть обманутым (неважно, в который раз) было не так больно. Гарри прошёл не один курс психологии — возможно, он просто подсознательно пытается найти способы притупить эту боль с помощью, как он знает, долгого и ужасного процесса. Такими способами, как зацикливание на том, что случилось с Купером, и трата большого количества энергии на то, чтобы избегать его и думать о нем — то есть думать о том, как избегать его — как можно больше.       Такими способами, как… дрочить время от времени, думая о том, что произошло в больнице…       Все эти мысли о Купере, хорошие, плохие и, ну, сексуальные, — всего лишь попытка его разума сфокусироваться на любой теме, кроме Джослин Паккард и её Ох Какого Загадочного Прошлого, и того, как она ударила ножом в грёбанное сердце Гарри тысячу раз. Купер не виноват ни в одной из проблем Гарри. Секс был взаимным. Он, конечно же, не выкручивал Гарри руки. Тупо наказывать другого мужчину за его собственное дерьмо. Глупо наказывать себя, разрушая прекрасные дружбу и рабочие отношения. Опасно (непреднамеренно) наказывать своих сотрудников, которые и так находятся под таким большим давлением, создавая странную и враждебную рабочую обстановку. У Гарри был момент растерянности и слабости, и, вероятно, у Купера тоже.       Вот и всё.       И, вполне возможно, о том, как сильно Гарри скучал по грубому сексу.       Выходя из конференц-зала, он останавливается как вкопанный, отчего кофе в кружках в каждой руке слегка расплёскивается, и несколько слишком горячих капель попадают на большие и указательные пальцы.       Откуда появилась эта мысль?       Это правда, что, несмотря на то, что Джози была великолепна, — с лицом и телом, которые могли бы привести в движение тысячу кораблей, как Елена Троянская, — и их занятия любовью всегда задевали что-то теплое внутри Гарри, неважно, сколько раз они были вместе, возможно, она играла хрупкий цветок в спальне немного слишком часто, на его взгляд. Он просто согласился с этим, потому что казалось ожидаемым для такой женщины, как она, — такой стильной, изящной и миниатюрной — хотеть, чтобы с ней обращались бережно, чтобы страсть оставалась романтичной, чтобы их занятия любовью были похожи на что-то из старого фильма.       Правда заключалась в том, что, как бы Гарри ни нравился такой секс, он больше любил интенсивный, агрессивный секс — освобождение, как ментальное и эмоциональное, так и физическое, ощущение, что между тобой и твоим партнером нет преград, полное доверие, чтобы действовать на животных инстинктах. Джози могла дразнить и отвлекать своей сексуальностью, как лучшая из них, но она ни разу не выдыхала Трахни меня сильнее, не кричала во всё горло и даже не дёргала его за волосы.       До этого момента он никогда по-настоящему не задумывался почему. Он также никогда не просил её об этом, никогда не спрашивал, любит ли она грубые штучки — может быть, она просто думала, что он предпочитает ванильный секс. Может быть, это были его собственные идиотские мысли: он думал, что такая, как она, слишком нежна, чтобы сорваться с цепи (или сорваться на нём), что не имеет ничего общего с тем, чего она хочет.       Может быть, она думала, что у него сложилось определенное мнение о ней как о красивой морально-нравственной женщине с высоким статусом, и подыграла ему. Может быть, — думает он с неприятным осадком, — она думала, что он ожидал определенного поведения от женщины её этноса. Не то чтобы Гарри не знал о том, как многие белые мужчины судят об азиатках, об их дурацких фантазиях о гейшах или невестах, заказанных по почте. Он содрогается, думая о том, что мог когда-либо сказать или сделать что-то, заставив Джози подумать, что ей нужно разыгрывать какое-то клише, расистский стереотип для него. Но, может быть, это причина того, что она была такой покорной в спальне, и ей так не хватало агрессии — не хватало и её самой, чтобы попросить об его агрессии.       Не то чтобы он может пойти спросить её обо всем этом или извиниться. Что бы он сказал? Мне очень жаль, если я когда-либо делал что-то, что заставило тебя почувствовать, будто я ожидал, что ты будешь вести себя определённым образом, сыграешь роль, исполнишь какие-то фантазии. Я на самом деле просто хотел, чтобы ты была собой, и я получил бы шанс сделать настоящую тебя счастливой, но потом ты всё испортила, стреляя в моего друга. И, хм, говоря о Купере, той ночью я трахнул его в задницу. Блядь, часть его хочет сказать ей об этом, просто чтобы увидеть её реакцию, будет ли она ревновать, почувствует ли она хоть толику той боли и предательства, которые он чувствует.       Боже, Купер тоже очень покорный, но, в отличие от тебя, в этом нет ничего показного, сказал бы Гарри. Он произнёс моё имя, и я застал его с засунутыми в него пальцами, энергично мастурбирующего, спустившего нижнее белье, широко расставившего колени, предлагающего себя. Когда он умолял меня прикоснуться к нему, это было охуеть как греховно. Таким же был звук, что он издал, когда я вставил ему, и все последовавшие, когда я входил в него. Он был податливой маленькой грёбанной куклой, которая любила, когда в неё колотятся. Он охотно показывал, как сильно ему нужно, чтобы его взяли, оттрахали, наполнили, и я не могу перестать думать об этом.       Твою ж мать, когда-либо раньше Гарри произносил такие непристойные (или такие мелочные, такие мстительные) слова, даже в своей собственной голове?       Однако это было правдой: Купер с таким явным энтузиазмом относился ко всему, что Гарри с ним делал. Было дико, что шериф даже на мгновение поверил, что их действия были какими угодно, только не по обоюдному согласию. Звуки, издаваемые агентом, его глаза, то, как реагировало его тело, тот факт, что он кончил так сильно — дважды, не меньше, один раз таким любопытным, странным способом, а затем обычным. Это было так впечатляюще. Невероятно. Гарри как бы забыл, что такой секс вообще существует, ведь это было так давно — тот вид, когда после ты полностью вымотан, потому что использовал каждую мышцу, чтобы выложиться по полной. И да, какая-то его обиженная часть с удовольствием швырнула бы это Джози в лицо.       На самом деле, он бы с удовольствием рассказал ей, как встречался с одной барменшей в другом городе, когда ему было около двадцати пяти, и они разнесли её квартиру, трахаясь, как гиены, как у него были царапины на спине, следы укусов на шее и боль в пояснице каждый день. Как его смены в патрульной машине проходили в мечтаниях об абсолютно непристойном дерьме, которое он собирался сделать с ней (и она с ним), гораздо больше, чем когда-либо думал о своей сексуальной жизни с Джози. До этого он и не знал, что в нём есть что-то такое, и с тех пор не было никого, кто мог бы пробудить в нем желание выпустить это (после того, как барменша уехала в Сан-Хосе, едва попрощавшись, он оставался злым и одиноким достаточно долго, чтобы подавить это желание, — он бы пропустил этот последний жалкая факт, когда он дразнил свою бывшую в её камере историями своих похождений).       Боже, было так здорово снова отпустить эту часть себя, и теперь, спустя столько времени, он не уверен, что сможет легко запереть её обратно в клетку. На самом деле, он чувствует, что нуждается в этом освобождении — во всех его аспектах — больше, чем когда-либо. Осознание этого невероятно пугает, и мысль о том, чтобы рассказать кому-либо о своей потребности, поднимающей свою уродливую голову, в Купере из всех людей — даже для того, чтобы отомстить женщине, которая так ранила его, — чертовски ужасает.       — Доброе утро, Гарри.       Шериф отвлёкся от своих безумных мыслей и застыл на месте, услышав голос Купера. Как долго Гарри просто стоял в дверях, уставившись в никуда и держа в руках две чашки остывающего кофе, как дебил? Он вскидывает голову и видит агента, стоящего в нескольких шагах от него, на его лице теплая, но нервная слабая улыбка, глаза более карие в темном коридоре, они пробегают по каждой кружке, затем возвращаются к Гарри, полные надежды и безмолвно спрашивающие: одна из них мне?       — Купер, — хрипло произносит Гарри в ответ, а затем направляется прямиком в свой кабинет, все ещё держа в руках оба кофе. Он пинком захлопывает за собой дверь, пытаясь контролировать вздымающуюся грудь, желая, чтобы эрекция, растущая в штанах, прекратилась, желая, чтобы кипящий гнев, который он испытывает к Джози, — и ещё больше к себе — остыл. Он не присутствует на утреннем собрании, потому что его треклятый стояк, блядь, не спадает, как бы он ни бесился из-за этого.       Гарри старается не думать о том, что произошло в больнице следующие несколько дней, пытается отучить себя от воспоминаний и фантазий, к которым оно иногда приводит, дома часто принимает холодный душ. Обнаженный, стонущий Купер всё равно то тут, то там захватывает его мысли.       Он напоминает себе, что это его подсознательная попытка отвлечься от руин его отношений и огромного давления, под которым он находится, чтобы справиться с волной преступности, захлестнувшей их крошечное, обособленное сообщество. Люди боятся, подозревают своих соседей, в ужасе от любого постороннего, который может остановиться в закусочной выпить чашечку кофе (чертовски вкусного кофе), и у Гарри нет простых решений, как это остановить. По какой-то причине это стало для его мозга излюбленным наркотиком, помогающим справиться с ситуацией, и попытки отказаться от него не работают.       Однажды он рано заходит в конференц-зал и находит наклонившегося Купера, рассматривающего набор пончиков на день. Его приталенный черный пиджак задрался настолько, чтобы подчеркнуть форму ягодиц в сшитых на заказ брюках. Что-то первобытное просыпается в Гарри, что ему приходиться постараться держать под контролем. Его руки чертовски чешутся из-за желания прикоснуться к нему, а член дёргается в рабочих брюках. Он мгновенно понимает, что остаток дня его будут мучить мысли о том, как бы он нагнул агента над столом и жёстко трахал.       Господи, почему он не может перестать думать о Купере в этом плане? Они трахнулись один раз. Это было ошибкой. Это ничего не значило. Гарри не такой, он не хочет быть с ним. Почему его глупый мозг не может отвлечься буквально ни на что другое? Старые футбольные матчи. Студенческие вечеринки. Что угодно.       Купер резко выпрямляется и поворачивается, держа в одной из своих длинных изящных рук идеальный глазированный пончик словно произведение искусства. Предательский разум Гарри рисует ему похожую картину — жёстко использованная дырочка Купера, покрытая глазурью шерифом. По выражению лица агента видно, что он нисколько не удивлен, увидев Гарри позади себя, и, возможно, только возможно, у него возникла та же мысль. В глубине его глаз мелькает смутный намёк на ухмылку и тепло.       — Доброе утро, шериф, — говорит он почти мечтательно.       Гарри прочищает горло и по какой-то неизвестной причине выхватывает у него пончик.       — Купер, — бормочет он, затем подходит к единственному стулу в углу, рядом с которым нет других (неоновая мигающая вывеска гласит: «Не пытайтесь сесть со мной»), и молча ест, уставившись в свой кофе. Ястреб, после долгого и очевидного разглядывания их обоих, проводит небольшую презентацию, которую Гарри слушает лишь вполуха. Большую часть дня он борется с этим, но к тому времени, когда он возвращается домой вечером, Неловкое Пончиковое Взаимодействие прочно засело на подкорке. Один в своем маленьком доме, где не на чем сосредоточиться, кроме части материалов дела и разбитого сердца, его мысли то и дело возвращаются в больничную палату, но сегодня это фантазия о произошедшем ранее с более ясными, подробными деталями.       Запирает дверь конференц-зала. Хватает Купера, трётся об него. Засовывает этот пончик ему в рот, чтобы он был тихим перед тем, как наклонить его вперед, чтобы он широко расставил руки на столе. Стаскивает с Купера брюки. Жёстко трахая его, Гарри сжимает его бедро и член, полностью контролируя удовольствие Купера. Заставляя агента кончать внутри, как в больнице, затем поглаживая его, пока Купер не добавит еще один слой глазури на пончики, сложенные перед ним, пока Гарри покрывает глазурью его изнутри.       Гарри чувствует тошноту. Гарри чувствует себя таким чертовски возбужденным. Гарри не может сопротивляться соблазну потрогать себя. Никто никогда не узнает. Это ничего не значит. За исключением того, что у Гарри очень даже организованная версия нервного срыва.       С тех пор Гарри дрочит по крайней мере раз в день, а иногда и два, при мысли о том, как он долбит тугую маленькую попку Купера (всегда до тех пор, пока они оба не кончают).       К концу очередной изнурительной недели он осознал множество вещей, связанных с его рабочими делами, и одну из них, определённо, не имеющую отношения, — вычеркнуть её больше просто не сработает. Сексуальные мысли становятся только хуже, сильнее, фантазии разнообразнее и экстремальнее. Он отчаянно хочет снова трахнуть Купера. Однажды ночью он просыпается от поллюции, ощущая стояк и подтекание во фланелевых штанах, в которых он ложится спать в это время года, и заходит так далеко, что одевается и берёт ключи. Прямо перед тем, как открыть входную дверь, он отговаривает себя от поездки в Грейт Нотерн.       Ему нужно, блядь, разобраться с этим, пока он не сошёл с ума, но он слишком ссыклив, чтобы поехать к Куперу. Он дрочит дважды, почти подряд, как будто ему снова шестнадцать, затем принимает самый долгий в мире душ и — час спустя — дрочит снова. На следующее утро его член, блядь, болит. Ему нужно что-то с этим сделать. Что-то, что не включает его собственную руку. Возможно, встретить женщину, которая захочет чего-то обычного и физического. Мысль о том, чтобы трахнуть какую-нибудь бедняжку, пока он фантазирует о заднице Купера, делает его вдвойне депрессивным. Это определенно не вариант.       Могли бы они с Купером…? Могли бы они?.. Если секс ничего не значил для Купера, если Гарри был просто ещё одной зарубкой на столбике его кровати, а Купер был чист, и ему нравилось, когда Гарри трахает его, и Гарри нравилось трахать его… не могли бы они просто… трахаться? Без обязательств. Это не мог бы быть просто секс и ничего больше? Это не должно было что-то говорить о Гарри или об их отношениях друг с другом, не должно было иметь под собой чувства, не должно было привести к чему-то большему или когда-либо быть вынесено на свет. Они могли бы быть просто коллегами, вместе снимающими стресс, и не более того.       Дерьмо, возможно, это помогло бы снять напряжение между ними. Возможно, они могли бы снова стать сердечными друзьями, близкими партнерами в обеспечении правопорядка, без этого чувства, — этого желания — всё время висевшего над головой Гарри. Дистанция между ними на работе стала ещё более ощутимой за последние несколько дней, и теперь она вызывает всевозможные комментарии, и не только от Ястреба.       Одним вечером Гарри, в процессе приготовления себе ужина, обдумывая всё это в тысячный раз, прикусывает губу и представляет, как они с Купером сидят в участке после тяжелого рабочего дня, когда большинство сотрудников разошлись по домам. Купер следует за Гарри в уединённое место. Гарри грубо поворачивает агента, расстегивает его ремень, стягивает брюки и нижнее белье до бедер, плюет на ладонь, чтобы смазать себя, и быстро проникает внутрь до самого основания. Он представляет, как жестко и быстро берёт Купера, зажимая ему рот ладонью, чтобы те пара человек, что остались наверху, не услышали их, рука обхватывает его за узкие бедра, чтобы Гарри мог контролировать, как глубоко, быстро и жёстко он наполняет его.       В настоящем Гарри выключает плиту, кладёт ложку для помешивания, по-настоящему плюет на ладонь и засовывает ее в штаны. Он начинает дрочить на грёбаной кухне, думая об этом. Блядь, это стало такой треклятой проблемой, и он не знает, почему не может остановиться. У него уже есть немного растительного масла, так что он щедро смазывает себя им, несмотря на чувство вины, и наклоняется над пустой раковиной, приспустив штаны с задницы, как в его фантазии с Купером.       Он довольно быстро кончает, моет руки, заканчивает готовить, ест, пытаясь при этом почитать книгу. Роман перемещается с ним на диван, и он пытается выбросить мысли из головы, но то, что он кончил в одиночестве, не облегчает их.       Они болезненно навязчивы, и, кажется, с каждым днём все хуже.       Около полуночи он встает, принимает душ, бреется, переодевается, затем опрокидывает в себя виски на четыре пальца. Он быстро едет в Грейт Нотерн, пока алкоголь не успел сильно подействовать. Он совсем немного растрёпанный и приятно теплый, когда прислоняется к косяку двери гостиничного номера Купера и тихо стучит. Его желудок сжимается от нервов, но они притупляются, и он уже наполовину возбужден под джинсами и пальто.       Он хорошенько привёл себя в порядок, надел невыцветшую черную футболку в обтяжку, джинсы и свою лучшую пару ботинок, немного повозился с волосами, надушился совсем чуть-чуть одеколоном. Любой идиот за сотню миль мог бы увидеть, как он весь разодетый прислонился тут, и понять, что он пытается с кем-то переспать. Хотя уже поздно, и он слишком возбуждён, чтобы думать о большем, кроме как кто находится по ту сторону двери, и во что он может быть одет в этот час.       — Гарри? — сонно полуспрашивает Купер, открывая дверь темно-синей пижаме в полный рост. Вопрос в его голосе не Гарри, это ты?, потому что дверь уже открыта. Это Гарри, какого черта ты здесь делаешь в такой час?       — Ты все ещё открываешься, не выяснив, кто это, после того как тебя подстрелили? — немного грубо спрашивает Гарри, внезапно почувствовав, что защищается. Он не уверен, почему ему не пришло в голову, что Купер может быть не в восторге, увидев его глубокой ночью без предупреждения, особенно после того, каким чертовски странным Гарри был с ним.       — Я знал, что это ты, — отвечает Купер, зевая. — Я проснулся, когда ты вошел в здание, — сонно добавляет он, потирая один глаз. Что, черт возьми, это должно значить? — Что я могу для вас сделать, шериф?       Гарри пытается взять себя в руки, чтобы казаться уверенным. Он кладет руку на дверной косяк повыше к притолоке сверху, слегка наклоняется к другому мужчине, вспоминая игривую позу, в которой он просил приглашение войти в комнату ни одной сокурсницы. — Можно мне войти?       — Ты пьян, — тихо говорит Купер.       — Нет. Выпил немного, чтобы снять напряжение. Вот и всё.       Агент смотрит на него с неприкрытым подозрением, оценивая.       — Тебе нужно, чтобы я прошёл по прямой линии? Дотронулся пальцем до носа? — спрашивает Гарри, стараясь говорить обаятельно, и не был уверен, получается у него это или нет, пока у Купера не появляется лёгкая ухмылка. Но она быстро увядает.       — Чего ты на самом деле хочешь, Гарри? — Купер обхватывает себя руками — это скорее защита, чем оборона, как будто он заслоняет свои внутренности от Гарри.       — Я просто… был дома один и… понял, что ты здесь один… и… У меня появилась идея.       — У нас уже… была такая идея раньше, и это привело к довольно катастрофическим последствиям, — отвечает агент, и какие-то эмоции, которые Гарри не мог описать, появляются в его глазах, в его голосе.       — Если старая идея оправдала себя, то это веское свидетельство в её пользу, — просто говорит Гарри. Дьявол, откуда всплыла эта цитата из школьного курса обществознания?       Купер улыбается и говорит с легким сарказмом:       — Цитируешь Генри Форда. Как романтично. Я бы не сказал, что идея такая уж старая, учитывая, насколько коротким было моё пребывание в Твин Пиксе.       — Нет ни одной идеи старше этой, — говорит Гарри низким и страстным голосом, — Это сработало в прошлый раз просто отлично, насколько я помню. Проблема была в том, что произошло после. Так что, если ты пообещаешь не причинять себе вреда, потянув простынь, или не падать в обморок после, чтобы какая-нибудь бедная горничная не нашла тебя в тяжёлом состоянии и сказала, что мне нужно найти того, кто ранил тебя, я бы с удовольствием вошёл.       Гарри, теперь скрестив лодыжки, ещё немного наклоняется к Куперу. У агента такой вид, будто он пытается выбрать правильную стоимость в шоу «Правильная цена». Его зубы на мгновение прикусывают нижнюю губу, как это было, когда Гарри спросил, может ли кончить в него, и член шерифа дергается под молнией. Внезапно бледная рука Купера хватает Гарри за футболку и затаскивает его в комнату. Агент поворачивается на ходу, увлекая за собой спотыкающегося Гарри, а затем слегка подталкивает его к кровати. Быстро отпустив шерифа, Купер поворачивается, чтобы закрыть и запереть дверь.