Чертовски хорошо

      К полудню Гарри удаётся проспаться после попойки и от большей части похмелья. Кроме ужасной изжоги и головной боли из-за обезвоживания, он чувствует себя достаточно дееспособным. Из-за тех чёртовых несъеденных сэндвичей и той чёртовой невыпитой воды его реально скрутило — он ненавидит, когда ястреб прав, как оказывается почти всегда. Он разогревает банку куриного супа с лапшой и готовит несколько сухих тостов, плюс выпивает половину второго кувшина родниковой воды, что был в его холодильнике.       Питьевая вода в доме была безопасна и всё такое, просто на вкус была не самой лучшей. Несколько натуральных источников были расположены тут и там, и люди, которые знали эти леса лучше, могли найти их так же легко, как свою собственную тень. Гарри знает их все и существует лишь один, который он избегает. Не имеет значения, как сильно изменилась местность вокруг того за все эти годы, он не может проходить мимо, не видя свою мать, плавающей вниз лицом в бассейне, образовавшегося у его основания. Избыточная вода каскадом течет вниз с маленького холма в ущелье внизу — туда, где охотник нашел её теннисные туфли неделей позже, чем Гарри нашёл её.       Родниковая вода почти сладкая, кристально чистая и без запаха, бодрящая и освежающая. Чтобы насладиться такой, горожане заплатили бы много денег, потому что пили только сильно хлорированную. Они бы использовали его и расходовали до тех пор, пока он бы не иссяк, оставляя людей, кто зависели от него поколениями, пить зачастую пропитанный серой мусор из их собственной земли, потому что это был их способ потреблять и не думать о том, чего это стоит. Эта мысль вызывает сравнение с Купером — чужак, который забирает у него что-то, оставляя с поганым привкусом во рту.       Блядь, он надеется, что агент уже не вернётся в участок. Купер так стремился вернуться к работе как можно скорее, и это только вопрос времени, когда он убедит Дока Хэйворда выпустить его. Гарри ясно помнит, как сложно было уговорить его остаться в постели после его первого пробуждения в больнице. В тот момент он уважал убежденность мужчины подняться и добраться до них, но сейчас он считает его безрассудным, кем-то, что не знает своих пределов, особенно после того, как его рана снова открылась (что привело к остальной части дерьмового шоу, с последствиями которого Гарри пришлось иметь дело).       После горсти антацидов и ибупрофена он, наконец, заставил себя надеть униформу и направиться в город. Он просто не мог позволить себе заползти обратно в постель, как бы этого ни хотел, спрятать голову под одеялом и представить, что погребён глубоко в своей грёбанной могиле, больше не нуждающийся в том, чтобы встать снова. Примерно в то время, как Купера подстрелили, начался настоящий ад и существовало так много всего, что необходимо сделать.       Во-первых, подожгли лесопилку Пэккардов. Шелли Джонсон в больнице с несколькими травмами после того, как едва выбралась из пожара с помощью Кэтрин Мартелл. Было ещё одно убийство, да ещё и в больнице (Гарри рассеянно раздумывает, не проклято ли это место или типа того), и почти что фатальная стрельба в жилом доме. Не то чтобы кто-то будет плакать из-за задушенного куска дерьма Жака Рено или застреленного через окно своей гостиной Лео Джонсона, если он не придёт в себя, но в любом случае это работа Гарри — расследовать преступления.       Когда всё это было передано Купу, когда он первый раз очнулся после стрельбы, он спросил: «Как долго я был без сознания?». Это был годовой запас делишек, произошедший за один короткий день, навалившийся поверх промаха самого агента и последующего ареста Джози, не говоря уже о нераскрытом убийстве Палмер и сопутствующих делах, относительно свежих, всё ещё ждущих своего часа на заднем плане. Неудивительно, что Гарри сломался под давлением всего этого как сухая старая ветка дерева, которая уже не могла выдерживаться большой вес мха, птичьих гнёзд и всего остального, цепляющегося за неё, не мудрено, что он бухал половину вчерашнего дня.       Док думает, что у Лео повреждение мозга, и это то, как чувствует себя Гарри сегодня: замедленный, запутавшийся, сбитый с толку. Как кто-то может понять, что разум говнюка с конским хвостом работал неправильно, было загадкой для Гарри. Он хотел поместить этого идиота в тюрьму столько, сколько знает его, но в последнее время он скользкий как уж, когда дело доходит до того, чтобы избегать проблем с законом.       Шелли не желает сотрудничать, когда Гарри останавливается по пути к участку, чтобы поговорить с ней — она говорит не много, но не предаст Лео. Она умная девочка для всего того тупого дерьма, с которым она мирится, и Гарри может видеть, как она взвешивает свои возможности, ещё не зная, оправится ли большой болван и придёт ли за ней, если она сдаст его. Медсёстры говорят, что Бобби Бриггс был здесь множество раз, нашёптывая что-то на ухо официантке — это всегда нехорошо.       У пацана есть яйца. Подвешенный язык. Эго. Самовлюбленный мелкий засранец, всегда думающий только о себе. Кажется, это типаж Шелли, бедняжка. Что пошло не так, что заставило красивую умную забавную девчонку, как она, думать, что она заслуживает так мало? Конечно, что хорошего Гарри когда-либо чувствовал, что заслуживает? Единственное, что, вероятно, не давало ему называться её зеркальным отражением, это тот факт, что он был большим сильным мужчиной.       Он идёт мимо палаты Купера, но целенаправленно избегает смотреть через маленькое окошко в двери. Медсёстры шепчутся, когда он проходит мимо, но улыбаются и достаточно вежливо здороваются, когда он оборачивается на них. Отвечает тем же и выбегает, поджав хвост. Дыра в форме его кулака ощущается как какой-то сверхъестественный глаз, следящий за ним из глубины места, откуда он сбегает.       Боже, какой же он тупоголовый мудак, что лупит кулаком в стену. Как будто он глупый, взбешенный ребенок. Как будто он — Лео Джонсон. Кто-то должен теперь её заделать. Может, ему стоит предложить это сделать. По крайней мере, заплатить.       Говоря о кретинах: они всё ещё просеивают пепел лесопилки в поисках Кэтрин. Милый старый Пит вне себя, когда Гарри делает следующую остановку для визита. Тёмная сторона Гарри не может не задаться вопросом, почему — она была жестокой к работникам в течение долгого времени. Шериф снова корит себя за резкость сужений — множество раз Гарри позволял подгадить себе. Он мирился с их дерьмом, продолжал излучать любовь, когда ничего не получал взамен. Он только надеется, что он скоро сможет дать ответы Питу: хорошие или плохие. Видит Бог, у Гарри нет ни одного для самого себя.       Твин Пикс — и участок шерифа в частности — превратился в сумасшедший дом, насколько он может судить. Каждый что-то хочет от Гарри, требуя ответов. То, что началось как тихое бурление, когда тело Лоры Палмер было найдено обёрнутым в пластик на пустынном участке пляжа, превратилось в бурное кипение. Это место трещит по швам, как и Гарри. К тому времени, когда он почти в сумерках, наконец, с тяжелым вздохом садится за свой стол, на подкорке его мозга будто чайник свистит, как никогда громко.       У него не было идей, как повернуть пожар вспять, заставить его остановиться. В сто раз хуже было то, что он не может разобраться с этим с помощью Купера, который, кажется, всегда знает, как подойти к проблеме под другим углом, что открывает новые возможности и позволяет снять часть нагрузки с Гарри. Гарри абсолютно, определённо не будет разговаривать ни о чём со специальным агентом, не считая рабочих моментов, когда мужчина неизбежно вернётся сюда, и он надеется, что это произойдет как можно позже.       Какая-то часть его надеется, что агент Купер поймёт намек и даже попросит разрешения уехать отсюда, но сомневается в этом. Этот мужчина такой же упрямый, как и Гарри, и, кажется, так же вкладывается в поиски убийцы Лоры — того же убийцы, которого искал в других местах. Гарри мог признать, что агент был предан своему делу и полезен в работе.       Нет, сегодня никаких комплиментов Куперу — Гарри решил, что он чертовски зол на этого человека, и он не смотрит дальше этого, потому что с раздражением справиться легче, чем с любым другим запутанным дерьмом, которое он чувствует из-за произошедшего на той больничной койке, из-за Джози Пэккард, всё ещё сидящей в камере дальше по коридору, из-за этого сонного безобидного маленького городка, превращающегося в гнездо гадюк.       Они ждут приезда разъездного судьи для предъявления Джози обвинений и, когда ей будет отказано в освобождении под залог из-за её тесных связей заграницей, что несёт риск побега, они подождут ещё немного, когда приедет полиция штата и заберёт её в окружную тюрьму до суда. Она, конечно, призналась, но Гарри видел, как другие поступали так же и отказывались от своих слов, как только страх перед расплатой за содеянное пересиливал их первоначальные угрызения совести. Он не уверен, что она признает свою вину перед судьей. Каким большим и громким может быть её Джимини Крикет, что она лгала ему, каждому, так много и так долго.       У этой женщины восхитительные навыки выживания, если не сказать больше, и он не может не задаваться вопросом, воспользуется ли она ими и в этом деле. Она хлопала ресницами, надувала губки и усиливала свой акцент — об этом Гарри узнал только из записей с Ястребом, где она значительно смягчает его, — и казалась невинной, беспомощной, нуждающейся в уходе.       С Гарри это работало. Шериф попался на крючок, леску и грузило её нежного невинного образа.       Если задуматься об этом, его сбивает с толку мысль, что она вообще призналась, а не просто отрицала отрицала отрицала. Свидетельницу можно не принимать во внимание. Теоретически любой мог воспользоваться её пистолетом и вернуть его, одолжить перчатки и одежду. Пит был известен тем, что оставлял свои двери открытыми для любого усталого путника. Также Джози так много рассказала им о своем прошлом — опасный шаг на многих уровнях, как будто она хочет, чтобы её наказали по всей строгости.       Ей будет сложно, даже при всей её красоте и ухищрениях, обелить себя этими многочасовыми записями в глазах закона, не говоря уже о глазах Томаса Экхарта. Коррумпированный бизнесмен вытащил её из проституток, чтобы использовать в Гонконге всевозможными способами — как только его втянут в расследование, он, вероятно, использует все свои значительные ресурсы, чтобы заставить её замолчать.       Небольшая часть Гарри хочет верить её словам, сказанным Ястребу, что она была откровенна, потому что хотела, чтобы шериф понял её действия, простил её, что он ей действительно небезразличен, что знает, что совершила ужасную ошибку. Может быть, она действительно могла бы даже полюбить его, размышляет Гарри. Может быть, всё, что было между ними, не было ложью. Эта надежда также может быть болиголовом — такая она ядовитая на вкус. Он отбрасывает её прочь. Он не попадается в ловушку и не включает заново видео. На самом деле, он перенёс оборудование из своего кабинета.       Вы не относитесь так к тем, кого любите. Вы не лжете им снова и снова. Не используете их. Вы не стреляете в живот их коллеге и близкому другу (по крайней мере, на тот момент) и не оставляете его истекать кровью и умирать. Гарри ненавидит, что он всё ещё чувствует себя так плохо из-за того, что Купер был затянут во всё это, что заставляет его злость на этого человека утихать. У Гарри чешутся руки достать ещё одну бутылку алкоголя и стереть все чувства, сложные или имеющие нюансы, просто напиться до животного состояния, не видя и не чувствуя чего-то ещё. Это просто. Он это понимает.       Кое-что получше припрятано где-то в ящиках для визита судьи, какой-то скотч. Хотя это ужасный план. Даже такой испорченный во всех смыслах человек как Гарри это понимает. Он слишком, блядь, стар, чтобы так нажираться несколько дней подряд, и будет бесполезен остаток недели, если он так скоро снова набухается. Плюс, иногда он агрессивный, когда настолько пьян, и его друзья не заслуживают того, чтобы справляться с ним и принимать на себя удар. Даже если он отправится домой, Ястреб придёт проверить его и, возможно, с кем-то ещё. Он и так уже был таким хером с помощником шерифа этим утром.       Нет, один раз появиться надравшимся на работе было уже достаточно плохо, непрофессионально и безответственно. Ему нужно сосредоточиться на множестве задач, стоящих перед ним, и забыть о личной жизни. У него будет много времени, чтобы напиться до оцепенения и ненависти к себе, когда Купер вернётся в Филадельфию, или в Сан-Франциско, или куда он там поедет дальше, Джози отправится в окружной суд, а другие преступники, ответственные за недавнюю волну разрушений и смертей, будут пойманы и отправятся за решетку.       Гарри не был пьяницей, но он хорошенько закладывал за воротник в течение долгого одинокого периода между его последними серьезными отношениями и встречей с миссис Эндрю Пэккард, женщиной, которой был очарован задолго до того, как она стала свободной, и он может вернуться к этому дома и достаточно хорошо скрывать от всего мира, когда придёт время и у него останется меньше дел.       Да, у Гарри были мрачные времена, даже если раньше все тучи были его собственными. На самом деле участок — это дом, команда здесь — его семья, и он никогда бы не покинул его или их; но также ты знаешь всех, кого только можно, в месте как это к тому времени, когда ты подросток. Если ты не встретил своего особенного человека к определённому возрасту, то, вероятно, никогда не встретишь.       Переезд Джози — красивой, очаровательной, изящной женщины, которая завладела каждой его мыслью, — в этот маленький уголок мира показался ему таким же редким и особенным, как падение метеорита с небес. Гарри, мягкосердечный идиот, просто хотел влюбиться, просто хотел чувствовать себя желанным и нужным. Но он был не из тех, кто влюбляется в кого попало, нет, чёрт возьми. Ему всегда нравились аутсайдеры и трудные, сложные или надломленные люди, если быть честным. Посмотрите, куда это его привело.       — Гар, — ровно произносит Ястреб в качестве приветствия, его тон пронизан десятью разными оттенками, главный из которых «не начинай со мной своё дерьмо». В каждой руке у него по кружке — предложение мира. Гарри берет одну с благодарным вздохом.       — Извини за то, что было раньше, — говорит он, покачивая теплую керамическую посуду. — Это было неуместно.       — А пробить кулаком стену в больничной палате Купера было уместно? — спрашивает Ястреб, и вопрос искренний, без сарказма.       Гарри удивленно поднимает на него глаза. Откуда, черт побери, он знает об этом? Его сдал Купер? Всё, что нужно Гарри, — это ещё один темноволосый приезжий с загадочными глазами, разыгрывающий из себя жертву за его счет.       — Ты же знаешь, как быстро здесь распространяются новости, Гар, — отвечает его помощник. — Майло, их старый ремонтник, уже замазал углубление, затем пошел в «Дабл Р» пообедать и рассказал каждому, кто был готов слушать, — включая меня — что он слышал, как медсестры говорили, что это сделал шериф Трумен. По-видимому, была какая-то стычка с нашим местным специальным агентом, хотя ни у одной из дам не было никакой информации, когда он выпытывал. Кажется, Селия, выходя за дверь, загадочно сказала ему, что он не хочет знать, из-за чего ты был так сердит на него. Представь себе, Селия… взяв полдня… едет в отпуск на целую неделю, за город, даже ему она сказала. Что здесь происходит?       — Странный выдался год, Ястреб, — честно говорит Гарри, вдыхая пар от своего кофе, словно он обладал божественным запахом.       — Потрудишься просветить меня, почему ты разбил костяшки о старую штукатурку?       — Был выбор между ударить по стене или ударить Купера, — ровно говорит Гарри и опускает взгляд на кучу отчетов на своем столе. — Видишь, я могу проявить сдержанность, когда это необходимо.       — Гарри, ты примерно на пятьдесят процентов сдержан. Проблема в том, что ты также на тридцать процентов упрям и ещё на десять процентов вспыльчив. — Ястреб тащит стул, садится и опирается локтем о стол. — Итак, что же сделал агент Купер, чтобы завести угольный двигатель в Трумен Экспрессе? Это что-то связанное со всей этой загадочной историей с Доком Хейвордом сегодня утром? Это как-то связано с тем, почему ты пошёл домой после вчерашнего визита к нему?       — Моя белая задница съела немного еды и выпила много воды, как ты и требовал. Этого должно хватить для твоей победы сегодня, Ястреб, — говорит Гарри, перебирая рабочие бумаги.       — Ты съел то, что я тебе приготовил?       — Ты знаешь, что нет. Я это выбросил. Вылил свою хорошую воду тоже, как последний придурок. Чертовски стыдно. Эти сэндвичи выглядели адски аппетитно, и ты израсходовал остатки моей вкуснейшей горчицы. Я понял, что совершил ошибку, как только проснулся от дрёмы, и мой желудок завязался в узел, а рот был набит ватой.       — Как я и сказал, Гар: тридцать процентов упрямства. Я ставил три к одному, что ты выкинешь всё, что я для тебя оставил, тупица.       — А каковы остальные десять процентов? — спрашивает Гарри, бегло просматривая страницу, которую держит в руке.       — Хм?       — Если я на пятьдесят процентов сдержан, на тридцать — упрям, и на десять — вспыльчив, то в сумме получается девяносто, гений. Полагаю, тебе не стоило так часто списывать моё домашнее задание по математике. — губы Гарри растягиваются в естественной улыбке впервые с тех пор, как нашёл Купера на полу его гостиничного номера.       — Любовь, Гарри, — говорит Ястреб довольно серьезно. — Остальное — это любовь. Я люблю тебя, мужик. Каждый здесь любит тебя. И ты любишь нас. Ты любишь этот город. Ты любишь этих людей. И ты страдаешь, когда они страдают. Ты несёшь на себе всё это дерьмо, все тяготы. И ты всегда поступал правильно по отношению ко всем нам. Не кори себя за то, что ты не экстрасенс. Не чувствуй, что никто не прикроет твою спину. Ничто из того, что произошло, не было твоим провалом, и это не твоя единоличная работа — решать или исправлять всё это.       Гарри вздыхает, глядя на открытый им конверт из манильской бумаги, который доставили из больницы курьером и указали, что содержимое только для его глаз.       — Я чёртов шериф города. Были вопросы, что я должен был задать. Были вещи, которые я должен был увидеть. Должен был сделать.       Купер сделал. У агента, казалось, было бесконечное количество вопросов о Джози. Гарри немного обиделся на это и поручился за неё. Идиот.       — Из-за этого вы с Купером поссорились прошлой ночью? Из-за того, что ты не дал ему пойти по следу, который он вынюхивал? — Ястреб потягивает кофе. — Он не произвёл впечатление, что он «я же тебе говорил» человек, но иногда у него столько же такта, как у выстрела из дробовика.       — Мы не ссорились, — вежливо говорит Гарри, затем отхлёбывает из своей чашки.       Чертовски вкусный кофе. И горячий.       Он очень громко вздыхает.       — Гар. Поговори со мной, мужик. Скажи что-нибудь. Жалуйся на погоду.       — Погода чертовски идеальная, учитывая время года, Ястреб.       — Было тепло. Не знаю, как ты не отморозил себе яйца, идя домой.       — Одним словом, виски. Я знаю, что ты переохлаждаешься пьяным быстрее, но, видит Бог, я едва мог чувствовать что-то, настолько я пиздецки нажрался.       — О чём ты говорил с Купером прошлой ночью?       — Мы не разговаривали, — честно говорит Гарри, ставя свою кружку и беря больничный конверт. — Он был не в себе.       — А сегодня утром?       — Он был таким же разговорчивым, как и всегда. Так раздражает. — Гарри откидывает маленькие металлические зажимы, удерживающие клапан закрытым, и достает толстую пачку документов. Всевозможные материалы по всем новым делам.       — Если бы ты колотил кулаком по стене каждый раз, когда кто-то приседал тебе на уши или был раздражающим, участок был бы похож на швейцарский сыр. Что сказал Купер?       — Что его яйца были хорошими, — отвлечённо отвечает Гарри, находя в большой пачке скреплённую скрепкой стопку поменьше. На ней написанная почерком Уилла записка.       В ней сказано: «Чтобы уменьшить твою тревогу».       Гарри переворачивает верхний лист бумаги, чтобы увидеть, что это, несомненно, личная медицинская карта некоего Дейла Бартоломью Купера. Гарри мысленно посмеивается над Бартоломью, несмотря ни на что. Что бы он не отдал, чтобы иметь возможность спокойно поиздеваться над Купом за это. Этот порыв довольно быстро проходит, и он остаётся в недоумении, почему она здесь, явно специально приложенная. Он кладёт титульный лист обратно, прежде чем Ястреб может увидеть, что это, или он на это надеется.       — Гар, — ворчит Ястреб, не то задавая вопрос, не то предупреждая. Поговори со мной серьезно. Скажи мне правду. Перестань увиливать.       — Томми, — передразнивает Гарри в ответ. Думай о своих делах. Ты ничего от меня не узнаешь в этот раз. Отпусти это.       Ястреб вздыхает.       — Прекрасно. Прекрасно. Просто… не бросайся в омут с головой, мужик. Потому что мне придётся нырять за тобой и вытаскивать твою задницу. Мы уже не так молоды, как были. Можем потянуть мышцу. Перестань себя мучить. Я ненавижу видеть это.       — Прекрати это, ладно? — спрашивает Гарри, когда другой мужчина собирается уходить. — Спасибо, Ястреб. — Тон последних слов придает им больше смысла. Спасибо за всё. Спасибо, что всегда рядом. Спасибо, что миришься с моим дерьмом. Его заместитель — на самом деле его лучший друг — кивает ему (в любое время, приятель) и закрывает дверь.       Сразу после этого Гарри звонит Доку Хейворду.       — Уилл, это шериф Трумен. Кажется, произошла небольшая путаница с тем, что было отправлено. Здесь некоторые личные медицинские записи агента Купера вместе с остальным. Если он не подписал надлежащие документы для их приобщения к делу о стрельбе в него, то, согласно закону, у меня их быть не должно. Они ещё не прошли все надлежащие инстанции. Он федерал, и это замедляет процесс. Есть небольшие споры о том, кто в конечном счёте будет вести это дело и работать с прокурором. — Чёртов Альберт. Если ему повезет, они пошлют грёбанного Альберта.       — Эти страницы не о огнестрельном ранении Купера. Это результаты анализов.       — Я не понимаю. — Гарри зажимает громоздкую трубку между лицом и плечом, так что он может держать одной рукой кружку, пока другой поднимает титульный лист вместе с другими. Он просматривает документы, на этот раз читая дальше, чем идентификационные данные Купера вверху. Господи, это … — Зачем ты прислал мне это, Уилл? Это… Это по-настоящему личные данные. И не моё дело.       — Был за дверью и заполнял медицинскую карту, когда ты начал на него кричать, — спокойно продолжает Док. — Особенно о том, что ты интересовался, передал ли он тебе что-нибудь. Я спросил его, согласен ли он пройти тестирование на, ну, всё, что есть на свете, что может распространяться такими действиями, и отправить полученные результаты тебе, чтобы ты не беспокоился об этом. Я думаю, у тебя и так достаточно забот. Он согласился.       Уилл знает. Он, блядь, знает, что Гарри тот, кто был с Купером, из-за кого он остался лежать затраханным и грязным на больничной койке. Гарри так подавлен, что его мозг просто… отключается на несколько долгих мгновений.       — Дейл пытался обвести меня вокруг пальца, не желая признавать, что это был ты, но и пытаясь не врать. Этот парень большой любитель правды. Но я не идиот. Многое встало на свои места после того, как я подслушал твою маленькую вспышку гнева. Полагаю, она была отчасти по моей вине из-за лекции, которую я ему прочитал. Вероятно, заложил те идеи в твою голову.       — Кто-нибудь ещё слышал, что я сказал? — Спрашивает Гарри тихим голосом, который он не узнаёт.       — Нет, но медсестры слышали суматоху, видели, как ты вылетел из его палаты. Селия вошла туда прежде, чем я смог сказать хоть слово, стараясь быть наседкой, и увидела, что ты сделал со стеной. Купер только сказал, что у шерифа сильный стресс, и улыбнулся в своей обычной манере. Он предложил возместить ущерб из своего кармана.       — Ты…? Селия догадалась, что он и я…? — Хрипит Гарри.       — Теперь она знает, что он не подвергся насилию, и что его навещал ухажер. Только я знаю, что это был ты, — доброжелательно говорит Уилл. — Это никого не касается, если ты этого не хочешь. Я имею в виду… если ты намереваешься продолжать такое времяпрепровождение вместе, если он что-то для тебя значит, было бы вежливо не лгать об этом, если Дейл этого не хочет. Я видел, как люди играют в эту игру. Она сожрёт тебя изнутри через какое-то время. Лучше сорвать, как пластырь, и выставить напоказ, если ты думаешь, что у вас двоих что-то получится.       Гарри ничего не говорит, только скрипит зубами.       — Дейл — прекрасный молодой человек с, как ты можешь видеть, безупречным здоровьем… если не считать пулевого отверстия, — продолжает Док. — Иногда тебе нужно сесть на новую лошадь, когда старая жёстко сбросила тебя, чтобы страх, что каждая лошадь тебя сбросит, не засел в твоей голове и не мешал снова садиться в седло. Только… не забирайся в седло в отделении интенсивной терапии, Трумен.       Гарри сбрасывает его, кидая трубку на место. Его руки поднимаются к кудрям, его ненавистным грёбаным кудрям, и он дергает их. Он едва сдерживает крик разочарования. Ничего здесь не остаётся тайной. Пройдёт ли десять дней или десять лет, другие люди выяснят это, или Хейворд обронит намёк сам того не желая. Люди будут шептаться в церкви, в закусочной и на почте о том, что шериф Гарри С. Трумен — гомик, и более того, он чудила, который не может удержать себя в штанах и поимел какого-то бледного напыщенного приезжего прямо на его больничной койке. Боже. Боже.       Внимание полностью переключается с работы, несмотря на самые благие намерения Гарри, на его личную жизнь.       Ну, он полагает, что большая часть его беспокойства связана с работой. Проголосуют ли люди за его отстранение от должности, посмотрят ли на семейное наследие или нет? Отвернутся ли от него его заместители? Будут ли они чувствовать себя некомфортно, разделяя поездку с ним в одной машине, сидя рядом за столом, постоянно опасаться, что он положит руку им на колено? Полетят ли кирпичи в окна его офиса? Напишут оскорбления из баллончика на его бронко?       Ты думаешь, что знаешь людей, но недавние события вбили ему на подкорку, что нет. Он не знал, что Джози была проституткой, имеющей жестокого папика, дергающего её за ниточки с другого конца Земли. Он не знал, что кажущийся асексуальным, сдержанный, приверженный морали специальный агент Дейл Купер любил, когда его жёстко трахают мужчины.       Его член, предатель, дёргается в штанах от последней мысли.       Он пьёт остатки кофе большими глотками, засовывает мед карту Купера обратно в конверт из манильской бумаги, заставляет себя прочистить мозги, чтобы разобрать и просмотреть всё, что лежит у него на столе, сделать заметки. Он совещается со своей командой, отправляет людей на задания, сам едет на своё. Хотя время от времени ему в течение всего дня приходит в голову: специальный агент Дейл Купер любил, когда его жёстко трахают мужчины.       Или, точнее, что ему нравилось, когда Гарри жёстко трахал его, что он так сладко стонал, что ему было так хорошо. К тому времени, как Гарри возвращается домой ранним утром следующего дня и заставляет себя принять душ, память постоянно воспроизводит на заднем плане.       Ааахх! Аах! Аах!       У него есть немного вазелина для потрескавшихся кожи рук под раковиной в ванной. Зачерпнув немного мази, он залезает в душ и задёргивает занавеску. Подставляя спину под горячие струи, чтобы расслабить мышцы, он помещает массу между ладонями, разогревая и размягчая её. Это не идеально, но у него нет желания идти за бутылочкой дорогой смазки, которую Джози держала под рукой, когда время от времени пробиралась к нему. Он пытается не думать о Купере, когда берёт себя в руку, даже заходит так далеко, что пытается думать о Джози, но внезапно накатившее чувство абсолютного, блядь, предательства, что он чувствует, вызывает у него тошноту.       В течение нескольких минут он просто стоит там, с членом в руке, перебирая воспоминания о других женщинах, фантазии, мысленные кадры из порнографического фильма, на который он ходил в Сиэтле во время учёбы в колледже. Каждое изображение кажется холодным. Пустымй. Фальшивым. Даже самые настоящие стоны его бывших — он сомневается во всём, задаваясь вопросом, кому-нибудь из них когда-либо по-настоящему нравилось быть с ним, любили ли его когда-либо. Почему, черт возьми, его член не опадает, это за пределами его понимания. Это ощущается, как когда он был подростком, и его стояк мог с таким же успехом быть сиреной воздушной тревоги у него в штанах: такой непрерывный и такой трудный для прекращения.       Наконец, он закрывает глаза и снова начинает поглаживать себя, просто желая получить хоть какое-то блядское облегчение. Когда его мысли возвращаются к тому, что произошло с Купером, шквал сбивающих с толку и пугающих чувств касательного случившегося, которые всё равно ничто по сравнению с разбитым сердцем, гневом и сожалением, которые он испытывает по отношению к Джози, и едким привкусом его многочисленных неудавшихся романтических отношений.       Он не сопротивляется, когда на него нахлынули воспоминания о больничной палате. Это был всего лишь секс с Купером, по крайней мере: он никогда не предлагал своё сердце мужчине (очевидно), чтобы его бессердечно мучили и отбросили в сторону, как это случалось с другими. Так, по крайней мере, не так противно думать об этом, даже если это была ошибка.       Он позволил себе вспомнить в деталях, как это ощущалось — погружаться в Купера, такого горячего и узкого, хотя расслабленного и податливого. Охуеть, как он тогда не кончил сразу же, без презерватива, было загадкой, как он не кончил, когда другой мужчина начал издавать те невероятные звуки, когда Гарри вонзился в него. Боже, прошло много времени с тех пор, как он был с кем-то, кому нравилось, когда его долбят, очень, очень давно он не использовал защиту. Теперь ему спокойнее думать об этом, когда он знает, что Купер чист, думать о том, как он по-настоящему сорвался с цепи с другим мужчиной, опьянённый ощущениями слияния их тел так же сильно, как от виски.       Он начинает двигать рукой быстрее, сжимать сильнее. Воспоминания, как раздвинул Купу ноги и перекинул их через поручни койки, а затем снова вошел в него, заставляют Гарри громко застонать. Ритмично сжимая яйца другой рукой, он позволяет себе вспомнить в мельчайших подробностях, как это ощущалось — шлепать ими по заднице Купа, зная, что он был так глубоко внутри него, так глубоко, как только мог.       Могу я кончить в тебя? Спросил Гарри.       Пожалуйста. Глаза, похожие на зеленое морское стекло, сверкали при взгляде на него, полные желания. Купер хотел этого. Хотел, чтобы Гарри наполнил его.       Гарри вскрикивает, выстреливая в стену душевой кабины, его разум наполняется воспоминаниями, как ощущалось… когда Купер…… что бы это ни было, когда он начал подвывать и пульсировать вокруг его члена, практически доя пенис Гарри своей маленькой тугой дырочкой. Боже. Это было похоже на сильный женский оргазм. Мышцы, бесконтрольно сжимающиеся и разжимающиеся внутри снова и снова, дрожащие ноги, продолжающийся намного дольше, чем когда-либо было у самого Гарри. Было невероятно горячо наблюдать за этим — чувствовать это — так близко и лично. Как Гарри мог не кончить в него после всего этого?       Гарри сделал это, заставил Купера вот так взорваться внутри, абсолютно самостоятельно, без предыдущего опыта или инструкций от другого мужчины, и он испытывает странную смесь гордости и удовольствия от этой мысли. Он думает о том, что член Купа всё ещё был твёрдым после того, как это произошло, пока продолжает лениво поглаживать свою медленно спадающую эрекцию, и что во время этого из него вытекли лишь самые маленькие струйки. Взяв Купера в руку, поглаживая его, чувствуя, как пульсирует его член, когда он выплескивается, — он должен был испытывать отвращение от этого, но он не чувствовал ни тогда, ни сейчас. Его собственный дёргается и течёт сильнее при воспоминании, когда он ласкает себя.       Он чувствовал себя могущественным, прикасаясь к Купу вот так. Полностью контролирующий удовольствие другого мужчины, восхищенный открытием, как исследователь, взбирающийся на вершину горы, чтобы обнаружить пустые, девственные просторы новой долины внизу.       Что произошло, когда Купер начал подвывать и пульсировать внутри, задаётся он вопросом, выключая воду и отдёргивая занавеску. Какой-то вид сумасшедшего тантрического оргазма? Гарри слышал, что есть парни, которые могут кончить, не кончая по-настоящему. Агент точно увлекался какими-то непонятными вещами — всевозможной мифологией, мистицизмом, спиритизмом, медитацией, философией. Вещами, о которых такой человек из маленького городка, как Гарри, не имел ни малейшего понятия. Или, может быть, Купер просто перенял какой-то трюк у кого-то из всех его занятий бурной деятельностью с мужчинами, женщинами и другими, о ком он говорил Доку Хейворду. Гарри чувствует тепло в груди и животе, который не имеет ничего общего с только что испытанным убийственным оргазмом. Он знает, что это такое, но не хочет признаваться в этом самому себе.       Гарри С. Трумен не ревнивый мужчина.       Не так ли?       Даже если и такой, ему не из-за чего ревновать. Он не с Купером, никогда не был и не будет. Он не хочет быть с Купером.       На что это вообще будет похоже? Гарри с трудом может сохранять отношения с женщиной, не говоря уже о другом мужчине. Он понятия не имеет, как это работает. Очевидно, все женщины разные, все они индивидуальны, но существует развитие отношений, под определение которого попадают большинство людей в союзе мужчина-женщина, которое является обыденным, по сути считается нормальным и следует узнаваемым ритмам, правильным или неправильным. Гарри знаком с этим танцем, но он не уверен, что сможет освоить новый.       Ему также очень некомфортно думать о том, чтобы сказать другим людям, что он с мужчиной, особенно часть, когда, в конце концов, узнает весь город. У Гарри неприятное чувство из-за этого; он ощущает себя лицемером, учитывая, что Гарри — тот, кто закатывает глаза на гомофобные комментарии других парней, но вот он стоит здесь и накладывает на себя ограничения этой узколобости, не задумываясь о том, почему.       Но его действительно беспокоит, если быть полностью честным, что люди подумали бы, что он гей, если бы узнали, что они с Купером трахались, не говоря уже о том, если бы они встречались. Что они, в свою очередь, подумают, что это означает, что Гарри в некотором роде не настоящий мужчина, что бы это ни значило, что он не заслуживает морального доверия, особенно в окружении других мужчин или детей. Мысль о всём отвратительном дерьме, в которое люди верят, даже если Гарри сам в это не верит, вылитом на него, ужасает.       Его также беспокоит, что они подумают, что его прошлые отношения были ложью. Что Гарри был обманщиком, что не любил и не хотел женщин, с которыми был. Это было совсем не так — он бы отрезал себе левую руку ради большинства из них, если бы они просто остались рядом, давали почувствовать себя любимым и желанным в ответ.       Помимо всего этого, отношения с Купером как с личностью имело бы свои трудности. Он странный парень, причудливый, жутко проницательный, видит всё, что составляет характер, желания и жизни других людей, при этом мало раскрывая что-либо о своей умственной работе или прошлом. Он не на волне Гарри «никого-из-маленького-городка». Он высокообразованный, высокоинтеллектуальный, многое видел, был в разных местах, а его интересная работа требует частых и длительных поездок.       Гарри поступил в колледж уголовного правосудия, сразу вернулся и стал работать со своей семьей, делая то же, что и они, — работая в полиции маленького городка. А потом — ну ещё бы — в конце концов стал шерифом, как его брат и отец до него. Что такой человек, как Купер, нашел бы в нём, в этом месте? Конечно, этот человек был очарован едой, местным теплом и пейзажами, но это не будет длиться вечно.       Даже если бы Гарри хотел быть с Купером, хотел, чтобы он остался — чего он, конечно, не хочет, он просто размышляет на эту тему, чтобы чем-то занять свой разум, пока занимается своими делами после душа, — какого черта ему этого хотеть? Купер бы ушел. Как все недоумки покидают это место. Как все покидают Гарри. Ещё один глубокий вздох, он быстро чистит зубы, и затем, измученный, проваливается в сон, к счастью, без сновидений.