Чертовски хорошо

      — Г…ри… Г…ри…       Гри…? Грива? Какая еще к чёрту грива? Она всегда у него в беспорядке…она всегда…       — Гарри!       — Мнннх, — Гарри бьёт в направление какого-то ГРЁБАННОГО МУДАКА, который слегка похлопывает его по лицу и вырывает из сна. Он хочет никогда не проснуться. Никогда снова.       — Гарри! — резче тон, сильнее удары.       — Господи, чтооо? — стонет шериф, надавливая основаниями ладоней на глаза и перекатываясь на спину.       Всё — и его тело не может достаточно подчеркнуть это — ВСЁ болит. Его голова чертовски раскалывается. Рот и горло дерёт. Ступни горят. Спина, ноги и бедра дрожат. Плечо, на котором спал, всё затекло и покалывает, отправляя в поясницу стреляющую боль. Шея сведена судорогой. Даже его чёртов член ощущается неприятным, как будто кто-то засунул его в одну из тех странных масок для лица, которые люди шлёпают перед сном и оставляют сохнуть и шелушиться.       — Какого хрена произошло прошлой ночью, Гар? — Ястреб. Это Ястреб. Конечно же он. Почти никто не зовет его Гар. По крайней мере, не с его разрешения.       Чёрт. Что произошло? Погруженный в депрессию, он смотрел запись допроса Джози снова и снова с бутылкой дорогого виски весь вечер, а затем…       Затем…?       — Ты так и не позвонил в участок, чтобы тебя подвезли домой из больницы. Кто тебя подбросил? И какого хера твоя дверь нараспашку? Я ожидал найти тебя мёртвым на полу ограбленного дома, когда подъехал и увидел открытую дверь.       Его ступни. Его ебучие горящие ступни. Все в волдырях. Его ноги и задница болят из-за…       — Я шёл пешком, — Гарри простонал.       — Пешком? Господи, зачем?       Ему пришлось сбежать. Сбежать из больницы, центральной части города, от всех и вся. От…       От Купера.       Он навещал Купа. Ястреб подкинул его, потому что он был бухим. А потом… Потом…       Гарри резко садится, руки опускаются, крепко обхватывая колени.       — Ебать, — хрипит он, когда комната кружится, а желудок сжимается.       Да, ебать. Вот что они делали. Он и Куп. Они трахались. Или же… Купер лежал там и позволял Гарри иметь его. Иметь жёстко прямо в —       — …задница, — слышит он последнее слово, завершающее мысль Ястреба.       — А? — ворчит Гарри, потому что чувствует, что мужчина сказал больше, чем он услышал.       — Ты напугал меня, когда дёрнулся, задница. Какого хрена происходит, Гарри?       Гарри наконец смотрит на друга, затем на открытую дверь позади. Свет. Ещё рано. Тошнотворно рано. Похоже, он и часа не проспал после того ужасного дня и этой долгой грёбанной прогулки. Помощник шерифа Хилл явно приехал сюда не просто узнать, как его начальник добрался до дома.       — Ястреб, — хрипит Гарри. — Какого ты тут забыл в такой час?       — Док звонил в участок. Что-то случилось с Купером. Он сказал мне тебя привезти. Уиллу нужно поговорить только с тобой.       Господи. Селия слышала их? Она рассказала? Уилл Хейворд поставит раком Гарри, потому что он поставил раком Купера? Он собирается сказать, что такому извращённому девианту не имеет права носить значок и ему стоит уволиться? Или он собирается дать Гарри шанс объяснить своё поведение и раскаяться? Он был так, так пьян. Так убит горем. Так запутан. Это не то, кто он на самом деле. Это не то, чем он занимается. Это не тот типаж человека, с которым он занимается. Что за огромный бардак. Что за грёбаная чудовищная ошибка.       Док знает о Джози, может предположить, как Гарри убит этим. Знает, как он сокрушён многими вещами, что произошли за многие годы. Он хороший человек, Уилл. Обычно неосуждающий. Может он просто хочет поговорить о том, что случилось в… терапевтическом смысле. Я расстроен твоим безрассудным поведением, Гарри. Это не похоже на тебя. И это так. Гарри не смотрит на мужчин, не думает о них, не говоря уже о том, чтобы трогать, и тем более трахать их.       Боже, Гарри громко трахал в задницу другого мужчину на регулируемой больничной койке, когда персонал был не так уж и далеко. Эта ситуация совершенно отличная от всего, что ему приходилось обсуждать с Доком раньше, от того, что может произойти с другими людьми, но только не с Гарри, как он думал. Она разнится со всем, с чем сталкивался шериф.       Чёрт, Гарри знает только трёх или четырёх геев и всё. Он едва ли задумывался о том, чем они занимаются за закрытыми дверями (больничными занавесками).       — Он… он сказал, чего хочет… что происходит с…? — Гарри затихает, неспособный сказать Купером, потому что голос начинает слегка дрожать. Его ногти впиваются в кожу коленей через поношенные штаны.       — Он сказал, что это личное дело. Он хотел поговорить только с тобой. Но это срочно. Серьёзно. Хотя ты плохо выглядишь, Гар. Я считаю, может… может тебе не следует ехать. Я поговорю с ним.       — Нет! — Гарри крепко хватает предплечье Ястреба, затем быстро заставляет себя отдёрнуть руку. — Нет, я разберусь с этим.       Гарри возвращается в больницу в той же одежде, в которой её и покинул, только поспешно помыл член мочалкой дома после того, как сказал Ястребу, что ему нужно по-быстрому отлить и скрылся в ванной.       Док бледный и его выражение…обескураженное. Гарри думает, что это подходящее слово. И чёртов желудок до сих пор его обескураживает. Он продолжает периодически дёргаться. Только благодаря тому, что Гарри периодически опустошал желудок прошлой ночью, его не рвёт на потёртый линолеум под подошвой.       Док долго смотрит на шерифа, как будто думает, что ему стоит оставаться в постели, как и Куперу.       — Гарри? Может тебе…не стоит тут быть? — спрашивает Хейворд, голос наполнен тёплой заботой, в которой он так хорош. — После… произошедшего с Джози и всего остального…       — Он дерьмово выглядит, но соображает ясно, — без обиняков перебивает Ястреб. — И давайте пока избегать слово на «Дж», Док, — добавляет он тихо, наклоняясь к Хейворду.       — Мне так жаль, Гарри. Я знаю, ты уже через многое прошёл, — Уилл говорит голосом, наполненным глубоким состраданием. Он тянется, приподнимаясь, чтобы компенсировать их разницу в росте, и кладёт руку на плечо Гарри. — Слишком много… Но… Я подумал… Я подумал, ему было бы комфортнее поговорить с тобой.       — Ему? — глупо спрашивает Гарри.        — Агенту Куперу.       Длинная пауза, пока он пытается взять под контроль свои трясущиеся руки, сжимающееся горло.       — Поговорить со мной о чём, Уилл? — голова Гарри пульсирует так сильно, он щурится, потому что у него такое чувство, что если не будет, то яблоки выпадут из глазниц и покатятся по коридору. Он в какой-то степени даже хочет, чтобы так и было, а также чтобы его уши отвалились и присоединились к глазам. Он совсем не заинтересован в обладании всеми чувствами для последующих событий.       — Томми, ты не против? — Док слегка дёргает головой.       — Я оставлю вас двоих, — говорит Ястреб с лёгким кивком. — Я возьму нам кофе, Гар.       — Спасибо, помощник шерифа. — отвечает Уилл, по-заговорщицки близко подходя к Гарри и наклоняя голову назад, чтобы взглянуть на шерифа. Голос Дока тихий, но наполнен эмоциями, когда он начинает снова говорить. — Я не представляю, как сказать это, Гарри, но… Агент Купер. Он был… ну, прошлой ночью я дал ему кое-что, чтобы помочь уснуть, и еще кое-что от боли. Он вероятно был… совершенно не в себе большую часть ночи. И, ну… Селия пошла проверить его, но я думаю, что ты навещал его вчера, и агент Купер сказал, что вы говорили по работе, и попросил зайти позже. Когда она вернулась, то нашла его… Она нашла его…       — О Боже, — хрипит Гарри, представляя своего друга серым и безжизненным. Какое-то непредвиденное осложнение после операции. Плохая реакция на медикаменты. Тромб, вызвавший инсульт из-за ранения. — Куп… Он… Он умер? — Голова шерифа кружится по разным причинам и сердце колотится о рёбра.       — Нет! Нет, Боже, нет. Она зашла и обнаружила его… совершенно голым. Без сознания. Он был… был… На нём… И на кровати… было большое количество… — Уилл встаёт на цыпочки, клонясь к уху Гарри. — Были свидетельства вторжения в него, Гарри.       Шериф старается полностью открыть глаза, сфокусироваться на докторе, рассмотреть выражение его лица, чтобы понять, что мужчина пытается ему сказать, но он мгновенно морщится из-за бьющего яркого света. Большая ладонь инстинктивно поднимается, чтобы заслониться, но он заставляет себя её опустить. — Что? Я не… О чём ты говоришь, Уилл?       Несколько секунд спустя Гарри осознаёт, на что, чёрт возьми, намекает доктор Уильям Хейворд. Нет. Нет, это неправильно. Этого не может… Он не… Он старается сосредоточиться, вспомнить больше деталей, любые детали, которые могли бы опровергнуть то, что ему только что сказали. Раньше было больше подробностей, разве нет? Более полные воспоминания. Он не знает как. Ужас, вызванный словами доктора, заглушает всё вокруг, превращая мозг в паническую кашу.       Я дал ему кое-что, чтобы помочь уснуть, и еще кое-что он боли. Он вероятно был… совершенно не в себе большую часть ночи.       На кровати было большое количество…       Иисус. Купер реально не был осведомлён о том, что происходило прошлой ночью? Гарри был так чертовски пьян, так целиком и полностью эмоционально разрушен, ему никогда не приходило в голову, каким слабым, хрупким и чахлым Куп казался, хотя большая часть переживаний была вызвана чем угодно, только не его травмой и истощением. Гарри… воспользовался им, когда тот был под лекарствами? Он… он принудил его? Он причинил ему боль? Купер не был полностью осведомлён, что Гарри был там, когда он… когда он трогал себя? Когда говорил Гарри, что нуждается в нём, он не имел в виду…? Агент думал, что всё это было сном, галлюцинацией?       — Я говорю, что он был изнасилован, Гарри. Селия нашла… сперму на нём. На кровати. Я проверил и… у него… были явные признаки грубого совокупления. Я собрал улики для расследования.       — Что… Что он… Он сказал, что произошло? — едва выдаёт Гарри, во рту разверзлась пустыня.       — Агент Купер не осознавал ничего из этого. Рана разошлась. Вот как груб был этот сукин сын с ним. Он обильно истекал кровью. Я остановил кровотечение и наложил новые швы и новую повязку. Затем собрал множество образцов, пока Селия перемещалась позади меня и приводила его в порядок. Мы переместили его на вторую кровать в палате. Мы даже упаковали в мешок постельное бельё, и никто не прикасался к кровати. Там могут быть отпечатки пальцев, на поручнях. У нас достаточно вещественных доказательств, чтобы осудить самого Господа Бога, если посчитаем его виновным.       БлядьБлядьБлядьБлядьБлядьБлядьБлядьБлядьБлядьБлядьБлядьБлядьБлядь       — Купер после этого долго был без сознания. Я… Я хотел, чтобы ты был здесь, когда я говорю с ним об этом. Ты его друг. Он тебе верит, уважает тебя, и ты — закон. Я хочу убедиться, что всё по правилам: сбор улик, дача показаний. Я не думаю… Судя по тому, как он вёл себя, когда я только увидел его, я не думаю, что он даже помнит, что что-то произошло. Он выглядит… нормальным. Он только спросил меня про завтрак. Но, может, ты сможешь расшевелить его память.       — ‘звини, Док, я щас, — Гарри едва справляется, затем пулей летит в мужской туалет, где выкашливает несколько порций желудочного сока в раковину. Следующие пять минут он испытывает сухие рвотные позывы. Его лицо как помидор, когда он поднимает взгляд на зеркало и, блядь, плачет. Ему хочется разбить зеркало лбом, взять осколок и перерезать себе горло. Яростно плещет ледяной водой в лицо и на шею, но, похоже, это максимум, на что он сейчас способен.       Трус. Он должен сделать это. Он должен достать свою пушку и сожрать её нахрен. Вот Гарри, Куп и остальная часть команды провели всё это время в охоте на монстра, что убил Лору, ранил Ронетт и других женщин, а вот он — кусок грёбаного дерьма.       Уилл появляется внезапно, похлопывая спину Гарри.       — С ним всё будет в порядке. Мы поможем ему пройти через это. Слава Богу, не было серьёзных ран. Мы поймаем свинью, что сделала это, Гарри, и он заплатит. И мы будет здесь ради Купера. Я и ты. На каждом шагу.       К Гарри возвращаются рвотные позывы.       Док в конце концов приводит его в порядок, пока из его уст льётся нескончаемый поток утешающих слов и обещаний справедливости. Это фоновый шум, как тихо журчащий ручей. Он не столько успокаивает Гарри, сколько делает его опустошённым.       Уилл выводит ошеломлённого, растерянного Гарри из туалета, назад в коридор, в отделение интенсивной терапии, в палату Купера. Здесь ярко, даже до боли. Невероятно солнечно. Занавеска задёрнута вокруг кровати, которую агент (и, недолго, Гарри) занимал прошлой ночью, но жалюзи широко открыты, и занавеска вокруг нынешней койки Купа полностью отдернута. Он сидит, улыбаясь одной из тех широких улыбок, из-за которых светятся его глаза и лицо покрывается самыми приятными морщинками. Передвижной столик с подносом с едой скользит по кровати.       — Пусть кофе здесь, в лучшем случае, сносный, я должен сказать, что это, если ты извинишь меня, чертовски хорошие яйца, Селия. Идеальный желток, и изысканно приправленные.       — Это хорошо, милый. Это хорошо, — отвечает Селия с притворным энтузиазмом, фальшивая улыбка приклеилась к её лицу. Она сильно хмурится, когда поворачивается к Доку и Гарри. — Бедный ягнёнок. Я не думаю, что он помнит что-либо, — шепчет она, когда они проходят мимо.       Гарри слишком оцепенелый, чтобы отреагировать, слишком оцепенелый, даже чтобы его желудок снова начал сжиматься. Он слишком оцепенелый, чтобы заговорить, даже когда глаза Купера — выглядящие ореховыми в этом освещении — поднимаются на него, и агент говорит «шериф» с лёгким кивком головы. Куп выглядит… настороженным к нему под внешними приятными слоями? Нервным? Испуганным? Он знает больше, чем сказал? Он боится, что ему не поверят, что Гарри навредит ему больше, если тот расскажет?       Боже. Боже. Боже. Что Гарри наделал? Что он наделал? Как он мог сделать что-то такое с кем-либо при любых обстоятельствах, не говоря уже об этом… этом… грёбанном ангеле доброты?       Гарри снова представляет картинку, как он достает пистолет, но в этот раз он умоляет Купера «ПРОСТИ МЕНЯ» перед тем, как вставить ствол в рот и спустить курок.       Уилл ведёт Гарри к кровати, держа его за предплечье, и кажется, что он целый час просто смотрит, как Куп счастливо поглощает яичницу со ржаным тостом, пока Уилл болтает с ним об его состоянии. Агент легко отвечает на вопросы Дока Хейворда — его боль умеренная, не чувствует, что ему нужны еще медикаменты, он спал достаточно прилично несмотря на то, что он немного дрейфовал между сном и реальностью, у него хороший аппетит, он самостоятельно воспользовался уборной как раз перед тем, как принесли еду. Гарри пристально смотрит на Купа, когда он говорит с Уиллом, не моргая, его глаза ощущаются как два резиновых упругих мячика, которые кот прокатил по пыльному полу.       — Агент… Купер… Дейл, — говорит Уилл после тяжелого вздоха. — Могу я называть тебя Дейлом?       — Доктор, после спасения моей жизни Вы можете называть меня Салли, если это делает Вас счастливым. — отвечает Купер, улыбаясь и поднося пластиковый стаканчик с, вероятно, посредственным кофе к кубам. Он не гримасничает, пока потягивает его, но он не выглядит таким немыслимо возбуждённым, как бывает, когда кофе сделан Нормой или Люси.        Купер облизывает губы — ничего сексуального, просто небрежное лёгкое быстрое движение языка, пока он ставит стаканчик — и Гарри ничего не может поделать, но думает, что не так давно на них были его собственные. Это не было поцелуем. Это было… заявление, претендование, пожирание. Беспорядочно и грубо. Как и всё произошедшее.       Так много маленьких кусочков прошлой ночи снова вернулись к нему. Как он думал о Купере как о тряпичной кукле — вялой и податливой. Как он отымел его как грёбанную игрушку, даже не задумавшись, что что-то может быть неправильным, если он был таким… безучастным, думая, что он просто устал и ослаблен. Как он расположил тело Купера, чтобы жадно войти дальше внутрь. Как он зажал ладонью рот Купа, держа её там.       Может быть, звуки другого мужчины издавались не от удовольствия. Может быть, мольба в его глазах должна была быть интерпретирована как остановись, а не ещё.       Мысль об этом драгоценном мягком человеке, который заслуживал обращения как с лучшим фарфором, в грубых, мозолистых руках Гарри, блуждающих по всему его телу… Грязные тупые ногти Гарри, царапающие эту нежную идеальную кожу… Дыхание Гарри с запахом виски на лице и шее Купа… Тупой, жадный, эгоцентричный член Гарри, толкающийся внутри него снова и снова…       С тем же успехом Гарри мог отлить на кафедру во время воскресной службы, потому что всё это кажется святотатством.       Господи. Черт возьми, Гарольд, Боже, Гарри действительно…? Он принудил своего сбитого с толку, накачанного лекарствами друга?       Его тело само по себе поворачивается — он торопливо идёт к оградительной занавеске вокруг уже неиспользуемой койки, где всё произошло, и заходит внутрь. Он хотел бы спрятаться, как он полагает, сохранить дистанцию между ним и Купером, но это было худшим местом сделать это. В воздухе до сих пор слабые ароматы секса и пота, поверх которых наслаивается медицинский-с-оттенком-меди запах промышленного очищающего средства, намочившего засохшую кровь по всему пластиковому чехлу матраца. Это создаёт странную красно-коричневую пену, которая действительно отвратительна.       Подушка снова в изголовье кровати без наволочки. Вероятно, большая часть жидкостей на ней, так что она упакована с простынями — Гарри помнит, что засунул её под бёдра Купа, располагая их так, чтобы врезаться в него так глубоко, как только мог, не думая ни о чём, кроме как о своих потребностях и удовольствии. Она всё ещё была под Купом, когда Гарри был… был… внутри него… о Боже. Словно все другие надругательства не были достаточно ужасными, вдобавок ко всему, он кончил внутри него.       Гарри чётко помнит, как излился в Купера, когда его член, наконец, освободился, и он начинает плакать сильнее, чем когда-либо в жизни, сильно всхлипывая. Его ладони инстинктивно поднимаются, чтобы провести по лицу, как будто прячась от Бога. Это даже не попытка заглушить себя, не то, чтобы они были полезны для этого.       — Гарри? Ты в порядке? — зовёт его Купер голосом, наполненным беспокойством.       Он не помнит, что Гарри сделал с ним? Гарри грубо наполнил своего милого друга своим семенем, использовал его, взял его как дикое животное, затем сбежал, оставляя его липким и истекающим кровью, и вот этот парень беспокоится, в порядке ли Гарри.       Гарри плачет сильнее.       За всю жизнь он хотел умереть много раз, но никогда так сильно. Одна только мысль о Селии, которой приходится отмывать это место ещё раз, останавливает его от того, чтобы достать оружие и закончить всё прямо здесь.       — Тебе придётся извинить шерифа. У него были тяжелые несколько дней, и ты его хороший друг. То, что мне пришлось сказать ему, что я собираюсь сказать тебе, тяжело услышать. — говорит Уилл.       И тогда Док Хейворд разворачивает повествование о случившемся Куперу, которое уже рассказал Гарри в коридоре, о состоянии, в котором Селия его нашла, и о том, что, как они полагают, это значит.       Стоит долгая оглушающая тишина. Гарри задерживает дыхание и ждёт, ждёт. Ждёт, когда Купер вспомнит, что он с ним сделал или сложит два и два, что Гарри был здесь, чтобы увидеться, и придёт к правильным выводам, как и всегда, кажется, делает, имея на руках даже самую ничтожную улику. Он ждёт рыданий или криков, или, как минимум, безэмоциональных обвинений.       На этот раз он представляет, как идёт к кровати Купа, опускается на колени, передаёт агенту своё готовое оружие, говоря ему прикончить Гарри, вышибить его прогнившие мозги. В любом случае, Гарри давно должен был умереть. Очень, очень давно. Джози заставила его какое-то время не думать о этом, но её больше нет рядом, она ушла, и то, что она забрала с собой, чем бы оно ни было, превратило Гарри в это грёбанное существо, которое он не мог узнать.       Внезапно тишину прервал смех — удивлённый, но яркий, почти мелодичный. Это Купер.       — Ты думаешь, что это смешно? — спрашивает Уилл недоверчиво.       — Мои извинения, доктор. Я нахожу это недопонимание удивительным и забавным, но я вижу, что серьёзность ситуации требует гораздо более взвешенного ответа. Мои самые искренние и глубокие извинения Вам и сестре Селии за это… самое смущающее недоразумение. Я уверяю Вас, что пока моя сдержанность была притуплена коктейлем лекарств, что Вы давали, сексуальные отношения, в которые я вступил прошлой ночью — несмотря на их опрометчивость из-за расположения и состояния моих ранений — были полностью осознанны и желанны.       Что? Голова Гарри резко поднимается, и он спотыкается, поворачиваясь на голос Купа. Он стоит за занавеской, которая качается от его неуклюжих движений.       — Но… состояние, в котором ты был… — пытается Уилл.       Нет и намёка на застенчивость в голосе Купа, когда он продолжает.       — Мой партнёр по тем очень обоюдно согласованным занятиям был вынужден быстро уйти по причинам, которые я не буду уточнять, и поэтому не смог привести в порядок меня и палату. Я сел, чтобы взять покрывало и начал очищать себя им, намереваясь положить его в подходящую ёмкость для грязного белья. Однако, быстро справившись с верхней частью тела, я довольно сильно дёрнул его, чтобы получить доступ к чистому участку, и это усилие привело к тому, что повязка и запёкшаяся кровь под ней — без сомнений, и то, и другое были потревожены моими предыдущими действиями — резко двинулись. Я полагаю, последующее резкое падение артериального давления привело к моему обмороку. После этого я ничего не помню, пока я не проснулся на новой кровати чистый, без кровотечения и голодный.       Ебать. Ох, блядь, это всё правда? Гарри зажмуривает глаза и умоляет любое божество, которое выслушает, чтобы это было правдой, что он не принуждал его, не воспользовался. Он всё ещё чувствует себя подонком из-за произошедшего, как будто совершенно недостоин обладать Купером таким образом, не говоря уже о том факте, что не заметил, что другой мужчина был под кайфом. Этого никогда не должно было произойти подобным образом, но, слава Христу, он не грёбанный насильник. Он испускает долгий сильный выдох, что заставляет колыхаться штору.       — Хотя я был немного в замешательстве, как и почему моё место в палате изменилось, до меня дошло, наконец, что я, должно быть, потерял сознание и, в свою очередь, в каком состоянии был найден. Не желая заставлять Селию обсуждать такие деликатные темы, я выбрал не упоминать об этом. Ни на секунду мне не пришло в голову, что она или Вы восприняли сцену, что она обнаружила, как моё изнасилование. Сейчас я вижу, почему вы так подумали и, снова, я приношу извинения за все эмоциональные страдания и недопонимание, что это суровое испытание могло вызвать у Вас или здешнего персонала.       — Но… Дейл… Ты был…довольно опухшим. В деликатных местах. — настаивает Уилл. — На тебе синяки. От пальцев. На бёдрах. Тазе. Даже на твоём лице.       — Уилл, позволю себе смелось сказать, что вчера мои… взаимодействия были с тем, кем я очарован уже какое-то время. Я всегда полагал, что он абсолютно гетеросексуален и совершенно не заинтересован во мне в сексуальном плане, так что был чрезвычайно удивлён, когда он проявил интерес. Судя по прошлому опыту, мы провели время вместе довольно энергично из-за длительного сдерживания до произошедшего. Отметины на моём лице — его попытка сохранить мою сдержанность, так как я стал довольно шумным. По предыдущим «активностям» я знаю, что на мне достаточно легко появляются синяки. Возможно, я был накачан лекарствами сильнее, чем осознавал в то время, так как не заметил, что мы переусердствовали, особенно учитывая недостаток надлежащей подготовки или вспомогательных средств и моё собственное физическое состояние.       Уилла молчит. На самом деле, в палате можно было бы услышать паление булавки. Прошлый опыт. Предыдущие «активности». Гарри, проще говоря, не нравится всё это. То, что произошло, не было какой-то уникальной ситуацией для Купера, возможно, не имело никакого отношения к Гарри, не считая того факта, что агент, очевидно, находил его трахабельным. Возможно, Куп был просто еще одним человеком, который хотел использовать Гарри.       — Могу я с уверенностью предположить, что Вы провели моё тщательное обследование? — спрашивает Куп.       — Да, — отвечает доктор довольно категорично.       — И Вы нашли что-либо, о чём бы мне стоило беспокоиться, не считая опухания и синяков? Какие-нибудь разрывы, например?       — Ох, нет, агент Купер. Не нашёл.       — Ах. Сейчас я не Дейл, когда Вы знаете, что у меня был секс по согласию с мужчиной, особенно не раз? — спрашивает Куп ровным тоном.       Чёрт. Жёсткий вызов. Гарри, каким бы потрясённым ни был, почти уважает это. Обыденная гомофобия не постоянное явление здесь, но это достаточно распространено и, по сути, никогда не направлена конкретно. Большинство людей здесь хорошие люди, люди, которые верят в библейское «возлюби ближнего своего» больше, чем те, из других маленьких городков, которые, вы знаете, могут быть чрезвычайно фанатичными, но это не значит, что некоторые из них живут в тёмных веках или не дезинформированы. Остальным же удобнее пройти мимо, чем кричать об этом.       Лично Гарри определённо не эксперт в данном вопросе. Он определённо не знал, что вы можете хотеть и влюбляться в женщин целую грёбаную жизнь, а затем стать твёрдым из-за другого мужчины в почти сорок. Это не имеет никакого чёртового смысла.       В течение двух секунд он спрашивает себя, является ли тайным геем, похож ли на дядю Ястреба, который живёт через два города отсюда и бросил жену после двадцати лет брака, чтобы сожительствовать с другим парнем из его лесозаготовительной бригады. Джек Хилл клялся, что он реально просто не осознавал, что был геем, не на сознательном уровне, как можно подумать, но однажды он понял, что не может лгать об этом своей жене и себе самому. Некоторые из семьи Ястреба не разговаривают с ним, и были найдены оправдания для увольнения его и того парня. Он сейчас работает на другую компанию, а тот парень руководит хозяйственным магазинчиком, который не раз подвергался нападению вандалов. Они суровые старые птицы, и вытерпели всё дерьмо, всё невежество довольно стойко. Гарри всегда уважал это.       Нет. Гарри не гей. Вид красивой женщины производил на него влияние, которое нельзя подделать или перепутать, и вдобавок был влюблен в эту женщину. Чёрт подери. Если бы Джози попросила, он запульнул бы себя на солнце.       Тогда что случилось прошлой ночью? На самом деле, Купер воспользовался Гарри, практически до отключки пьяным и до боли несчастным?       Уилл звучит рассержено, когда отвечает.       — Я не ценю инсинуации. Я человек науки и медицины. Не какой-то узколобый фанатик. Человек может сменить ориентацию так же легко, как леопард свои пятна, так что нет смысла судить. Я не расстроен, что ты гомосексуал, Дейл.       — Я не гомосексуал, Уилл, и существует ещё множество фобий и предупреждений, которые Вы могли применить относительно меня, исходя из этого инцидента.       — Ты не… Кто ты тогда? — при обычных обстоятельствах доктор Уильям Хейворд — по жизни уравновешенный душка — никогда бы не задал такой прямолинейный, навязчивый вопрос. Но он, очевидно, сделал на шаг больше, слишком переступив ебать это грёбанное утро черту.       — Доктор Хейворд, не существует слов, с которыми я знаком, чтобы точно описать, кто я есть, — отвечает Куп без намёка на стыд. Он звучит… почти гордым. Гарри не уверен, что он чувствует по этому поводу. — У меня были отношения и с мужчинами, и с женщинами, и с людьми, кто идентифицирует себя вне этой бинарности. Гендер не является частью уравнения.       Так это то, что Куп делает? Просто… трахает всё, что может? Эта мысль заставляет пробежать мурашки по спине. Возможно, это Куп — сексуальный хищник в этой комнате.       — Как бы то ни было, — возражает Уилл, — Я не осуждаю тебя за выбранный гендер того, с кем имеешь половые контакты. Я только раздражен, что у тебя был жесткий секс с пулевым ранением в живот. Это было по-дурацки опасно. Ты мог истечь кровью, если бы Селия не нашла тебя достаточно быстро. И самое главное, я менее чем счастлив, что ты довёл себя до такого грязного обнаженного беспомощного состояния, и персоналу пришлось найти тебя таким. Не важно, насколько свободных взглядов я или Селия, очистка чьих-то еще телесных жидкостей с тебя — это не наша представление о хорошем времяпрепровождении.        — Вы правы, доктор. Я извиня–       — Я не закончил, Дейл! — перебивает Уилл. — Ты до смерти напугал меня! Нас! Мы думали, кто-то реально ранил тебя, изнасиловал тебя. Селия плакала добрых двадцать минут ранее, думая, что на тебя напали. Гарри рвало, и он рыдал в туалете после того, как я рассказал о том, что, по моему мнению, произошло. Я был готов звать толпу линчевателей и вздёрнуть виновника на улице, и, Боже мой, молодой человек, ты когда-нибудь слышал о ВИЧ, СПИДе, герпесе? Незащищённый секс чрезвычайно опасен и может иметь необратимые последствия!       Гарри почти судорожно вздыхает, прежде чем накрыть рот ладонью. Дерьмо. Он даже не задумался об этом. За прошлые десять лет у него либо никого не было, либо он был с Джози (и так как она могла забеременеть, что имело бы большое значение для раскрытия их отношений, они использовали защиту). У него было несколько серьёзных отношений давным-давно, и множество не очень, когда он был моложе, но только со справкой о здоровье. Если Купер регулярно делал такие вещи, он определённо мог что-то подцепить, передать что-то Гарри. Если он делал это с другими мужчинами, особенно, если часто…       Гарри не раз слышал, как квир парням нравится вставлять во всё, что движется (или позволять вставлять себе). Он не знает, правда ли это, тем более что множество натуралов были бы готовы присунуть кому угодно, если у них жёстко встало, но лично он находит жестоким, безвкусным и бесчувственным говорить, что СПИД был послан, чтобы «наказать грешников», то есть геев. Тем не менее, он не может не прокручивать в уме цифры — чем больше у вас было партнёров, тем выше ваш риск подцепить что-то, и чем больше секс партнёров-мужчин у вас (как он читал), тем вероятнее вы словите эту заразу.       Охотно позволять кончить в вас парню без защиты, с которым вы не состоите в каких-либо отношениях, не кажется хорошим знаком с точки зрения вашей общей ответственности, когда дело доходит до секса. Потому что теперь, когда он снова вроде как может думать об этом, он спросил Купера, может ли это сделать, и его ответом было восторженное пожалуйста.       Это целый новый ящик Пандоры. Мгновения назад Гарри хотел убить себя, чтобы для Купера восторжествовала справедливость, а сейчас… Сейчас он как бы хочет схватить Купера, встряхнуть и потребовать все ответы.       — Я обещаю Вам, что в моих планах не было попасть в такую ситуацию, — отвечает Купер. — Похоть и любовь могут заставить нас совершать невероятно неразумные, импульсивные вещи, далеко за гранью нашего обычного поведения. Я всецело осознаю сейчас, как неловко для всех сторон, должно быть, было найти меня в том состоянии, тем более полагая, что я был изнасилован прямо под самым носом персонала. Я глубоко ценю заботу о моем благополучии, показанную всеми вами. Этот город — дом для одних из самых заботливых людей, что я встречал за когда-либо в многих своих поездках, Вы и шериф Трумен занимаете высокое положение среди них, и я бесконечно благодарен считать, что вы оба на моей стороне в случае, если меня как-то обидят. Я также извиняюсь за мои предыдущие намёки, что у Вас есть предвзятость против негетеросексуалов. Это было поспешным суждением с моей стороны и несправедливостью.       — Нууу, не позволяй произойти этому снова, — вздыхает Уилл. — Не обменивайся жидкостями без защиты до тех пор, пока ты и твой партнер не протестируетесь и не моногамны. Никакого напряжения, пока ты выздоравливаешь. И не, я повторю, не действуй подобным образом, пока ты в больнице. Селии и так понадобится неделя отпуска, даже после того, как я расскажу ей правду об этом. Я понятно выразился, Дейл?       — Да, сэр. Предельно.       — Сейчас, если ты извинишь меня, я пойду, чтобы ты извинился перед шерифом за то, что до чёртиков напугали его. У меня есть поглощённая чувством вины медсестра и множество собранных органических материалов на выброс в корзину для медицинских отходов. — Док уходит, его шаги быстрые и бойкие.       Когда доктора уже долго нет, шериф слышит, как Купер облегчённо вдыхает и выдыхает через нос.       — Гарри? — зовёт он мягко голосом, наполненным теплом, но нервным.       Долгое время Гарри не может заставить себя выйти из-за шторы, не может заставить себя ответить.       — Гарри, будешь так добр выйти ко мне? Я думаю, нам нужно поговорить о событиях предыдущего вечера. — Такой спокойный, приятный, даже профессиональный. Так это нормально для него. Ничего страшного. Очередной день, очередной случайный парень, кончающий в его задницу.       Куп улыбается как… блаженный, Гарри думает, что это подходящее слово, когда он наконец открывает занавеску. Почему он так чертовски рад этому? Они коллеги. Технически, он главнее Гарри. Гарри натурал. У них нет никаких отношений в этом плане. Он мог бы, по крайней мере, покраснеть для приличия.       — Доброе утро, Гарри, — говорит он очень радостно.       Гарри шагает к кровати и тычет пальцем в лицо Купера.       — Что, блядь, в нём доброго? Что, блядь, с тобой не так?! Это то, что ты делаешь? Пользуешься своими друзьями-парнями, когда они в хлам и у них пиздец в голове?       Радостное выражение Купа тает, и он даже становится бледнее обычного. Его челюсть отвисает, но не выходит ни звука. Наконец, он говорит, сбитый с толку.       — В хлам? Гарри, я не предполагал, что ты был… в изменённом сознании. Я был в изменённом сознании, но не осознавал…       — О чём я не знал. Ты не сказал и слова, что ты под лекарствами или… Ты меня обманул! Воспользовался! Заставил меня воспользоваться!       — Это было недопонимание. Случайность. Прекрасная случайность, Гарри. — Купер еле-еле смущённо улыбается. — Я не сожалею обо всём этом. Я хотел этого тогда, до этого, и, кажется, ты тоже.       Гарри взрывается от ярости, от отрицания.       — Я никогда не принимал тебя за тот тип, кто выпрыгивает из штанов перед первым встречным, особенно перед кучкой мужиков. Людьми, которых ты едва знаешь. Типа меня. Ты не знаешь меня. Ты не знаешь, чего я хочу! И если ты меня чем-то наградил…       — Я вижу, ты не готов к рациональному разговору на эту тему, — ровно говорит Купер, его голос и глаза становятся прохладными. — Я предлагаю тебе вернуться, когда будешь лучше управлять эмоциями, шериф Трумен.       — Я покажу тебе контроль над ёбаными эмоциями! — выпаливает Гарри, вскидывая кулак. В последний момент он поворачивается и лупит в стену, направляя всё: страх, замешательство и негодование — в беззащитный гипсокартон. — Я не вернусь, ни для разговора, ни для чего-либо другого, — говорит он отпечатку своего кулака, а не мужчине в кровати, затем бросается прочь из палаты.       — Отвези меня домой, — настойчиво просит он Ястреба, как только видит его.       — Гар, что происходит с Куп-       — Блядь, отвези меня домой прямо сейчас, Томми, — требует Гарри, заходя в личное пространство мужчины.       — Гарри, сделай вдох и шаг назад, — твёрдо говорит Ястреб, никогда не дающий помыкать собой. Не то что Гарри. Нееет, нет, нееет, не то что Гарри. Всеобщая марионетка, всеобщая игрушка.       Тяни за верёвочки – смотри, как танцует. Жми на кнопку – слушай, как оживает голос. Теперь экшен-фигурка в виде неподражаемого шерифа Крепкий кулак.       Гарри трясёт ладонью и чувствует, что разбил костяшки. Он крепко сжимает её, чтобы вспыхнула боль, думает замахнуться кулаком в суровое лицо Ястреба. Вместо этого Гарри кладёт руку на своё лицо вместе со второй, кажется, в сотый раз за сегодня.       — Мне нужно домой, Ястреб. Пожалуйста, мужик. Мне нужно уйти, — всхлипывает Гарри.       Большие, аккуратные ладони на его предплечьях.       — Хорошо, Гар. Хорошо.       Дорога до его дома проходит в молчании и, как он ни старался, Ястреб не вытягивает ни слова из Гарри, когда доставляет его домой, просто неловко разговаривает с ним, пока тот откупоривает уже початую бутылку виски, подаренную несколько дней рождений назад. Рация помощника шерифа продолжает вызывать его, и в конце концов он вынужден ответить и решает, что нужно предоставить Гарри самому себе. Сначала он делает несколько бутербродов, на тарелке ставит их на стол рядом с кувшином воды, затем подходит к дивану, где дуется Гарри, и выхватывает бутылку из его рук. Прежде чем шериф успевает возразить, Ястреб делает глоток, затем еще один.       — Я думаю, нам с Энди это понадобится больше, чем тебе, так что я её забираю. Я приеду обратно, как только смогу, и, если еда не будет съедена, а вода выпита, я надеру твою белую задницу, как делал в юности, — настойчиво говорит Ястреб, закрывая бутылку и засовывая под мышку.       Гарри дожидается, пока мужчина уедет с его собственности из какого-то довольно странного чувства уважения, прежде чем выкидывает еду и сливает воду в водосток. Он выуживает наполовину пустую бутылку водки из дальней части комода, оставшуюся после рождественской вечеринки Люси, уговорившей устроить её для работников у него дома, затем допивает её, пока беспорядочно раздевается, и, наконец, залезает в душ. Горячая вода, как и выпивка не помогают расслабиться, но, по крайней мере, с тем отвратительным чувством, что кожа как наждачная бумага из-за смазки, спермы и бог знает еще чего, смываемыми с болтающихся частей, он справился должным образом, и похмелье притупляется возвращением к полупьяному состоянию.       Он швыряет пустую бутылку в маленький мусорный контейнер, затем бросается на кровать, голозадый, лицом вниз. Может, в этот раз он задохнётся до смерти, и сделает себе и миру одолжение, и, возможно, специальный агент ФБР Дейл Грёбанный Купер почувствует себя виноватым во всех грехах из-за этого по пути обратно в тот фильм ужасов, а не город, откуда он и приехал.