В тихом омуте и черти водятся

***

Ставрогин тихо отворяет дверь, ведущую в собственную спальню. В руках одинокая свеча. Ей он освещает комнату, другой рукой прикрывая пламя. Он смотрит на Петра, что лежит к нему спиной. Медленно делает два шага, слышит как под ногами, словно на зло, скрипят половицы и останавливается возле кровати. Ему не ясно спит Верховенский, притворяется или просто не желает говорить. Николай просто прожигает его спину пустым взглядом, ставит свечу на комод и кидает на кресло мокрый пиджак. Его не волнует, что наутро кресло будет мокрым, а пиджак мятым. У него нет сил об этом думать. Слишком он измотан и устал. Небрежно стряхивает с ног черные лакированные ботинки и заползает под одеяло к Пьеру. Тушит свечу, коротко и сильно на нее подув, и ложится, словно падающее перо, на подушку. Он все так же смотрит на Верховенского, будто стараясь его так разбудить. Руками Ставрогин обхватывает талию Петра прямо под одеждой и прижимает его к своей груди. Ласково целует макушку и скромно улыбается уголками губ. К нему оборачивается Верховенский, который сонно старается держать глаза открытыми. Он на мгновение застывает, растерянно смотрит на Ставрогина, словно не узнавая, быстро моргает глазами и на лице появляется вымотанная улыбка. Его волосы забавно растрепанны и небрежно лежат на лице, щекоча нос Пьера. — Николай Всеволодович! — вновь ярким и дружелюбным, не смотря на то, что только проснулся, восклицает Петр — и впрямь, теперь вы меня будите. Какое блаженство! — Могу прекратить, — улыбается Ставрогин. — Что вы, что вы! Я очень рад, что меня будит солнце. Даже в такую погоду мне достается пару ласковых лучей, — едва шепчет ему на ухо Верховенский, положив руку на его плечо — Где вы были весь день? Почему вы мокрый? — Уезжал, — хмуро и с угрозой ответил Николай. Он не желал говорить о том, где пропадал. Может он не хотел отчитываться перед Петром, а может ему было стыдно. — Я чуть с ума не сошел без вас, — соблазнительно шепчет ему на ухо Верховенский, другой рукой зарывшись в его темные волосы. Он аккуратно заелозил бедрами, плотнее прижимаясь к паху Ставрогина. — А я смотрю вам уже лучше, Петр Степанович? — так же шепчет ему Николай, сжимая руки на его ягодицах. — Мне и не было плохо, — по детски отмахивается Верховенский. — Да? А не вы ли у меня на руках «умирали»? — усмехается Всеволодович. — «Умирал» громко сказано. Скорее так, подыхал. Николай ничего ему не отвечает. Целует его губы, так страстно и напористо, словно старается съесть Пьера. Степанович же добровольно отвечает ему на поцелуй, руками зарываясь в его волосы. Одну ногу он закидывает па бедра Ставрогина, прижимаясь к его паху еще плотнее, что их члены трутся друг о друга. А на Петре было лишь нижнее белье, да белоснежная рубаха Николая. Рука Верховенского сползает по груди и торсу Всеволодовича вниз, ухватывается за его член теплой ладонью и усердно водит по нему. С уст Ставрогина срывается хриплый стон, который он старается сдержать, сжав зубы. Но не выходит. Слишком уж старательно Петр все делает. Верховенский не очень то и желает касаться Николая сквозь одежду, поэтому бесцеремонно стягивает с него брюки одной рукой, а другой переплетает свои пальцы с пальцами Ставрогина. Безумная мания перекрывает все чувства. Словно их одолевают бесы. Петр уже держится за оголенный член Николая. В его глазах бешеные огоньки, от этого кажется, что они светятся. Ставрогин одной рукой впивается в плечо Верховенского и закрывает глаза от удовольствия. Он вжимается лбом в грудь Степановича, шумно выдыхая воздух и жадно заглатывав его ртом, жмурит глаза и изливается прямиком в руку Пьера, но на нее практически ничего не попадает. Все стекает на простынь. Парень медленно отпускает член Николая, с упоением целует его губы, и принимается трогать его тело сквозь мокрую одежду. Нащупывает кончиками пальцев соски, по которым едва водит ладонями, спускается ниже и вновь поднимается. Ухватывается за его плечи, жадно целует его шею, развязно расстегивает его пуговицы на рубашке, путаясь пальцами, и целует каждый миллиметр его тела. Ставрогин гладит его по волосам, прижимает крепче, обвивает талию, оставляя красные на ней следы рук. Он поднимает к своим губам запястье Пьера, целует его, где показываются вены, прикусывает тонкую кожу, губами прислоняется к его ладони, как к кресту. В момент Верховенский садится поверх Николая, сжимает колени на его бедрах так крепко, будто вот-вот сломает пополам. Он руками водит по его груди, смахивает с нее расстегнутую рубашку и опускается к лицу Ставрогина. — Николай Всеволодович, вы так прекрасны, — шепчет ему в губы Петр. Он все плотнее усаживается на нем, что член уже вовсю упирается ему между ног — и обнаженным, и в одежде, и в холод, и в зной… вы прекрасны всегда. Вы — красота. А я так люблю красоту… Казалось, что Петр читает молитву. Он говорил это с некой лаской, восхищением, ревностью. Так тихо и спокойно. Голос звучал совсем тоненько. Будто ему клянется в вечной любви маленький мальчик. — Что же вы так на мне помешаны? — спрашивает его Ставрогин, улыбаясь. Он вновь гладит его по волосам, рукой спускается по его щеке и ласково прислоняет два своих пальца к его губам. — Вы мое солнце, Николай Всеволодович… Вы мое все, — продолжает шептать Петр. Он прямо смотрит в глаза Ставрогина, так жалобно. — Без вас я пустота. Я грязь! Вы все мое величие… — вы бес, Петр Степанович, — страстно шепчет ему в ответ Николай. Он снимает с него нижнее белье, крепко обхватывает его бедра ладонями и сажает на свой член до основания. Верховенский вскидывает голову кверху, волосы распадаются по его плечам. Руками он цепляется за грудь Николая. Перед глазами плывут черную круги, что постепенно становятся фиолетовыми, синими, зелеными и исчезают. Он хрипло дышит через рот, жмурит глаза, будто вот-вот заснет. Его волосы взъерошены. Пьер не в силах двигаться самостоятельно бедрами, поэтому ему помогает Ставрогин. Николай влюбленно смотрит на него снизу вверх. Так, будто сейчас расплачется. Он руками обхватывает соски Верховенского, грубо их сжимает, прокручивая двумя пальцами. Петр не сдерживается и с его уст срывается неприличный стон. Он опускает голову, и пряди закрывают его лицо. Недовольно шипит, жмурится и морщит нос. Пьер падает на локти рядом с лицом Ставрогина. Их носы трутся друг о друга. Только Николая довольно смотрит на Степановича, сжимая руки на его ягодицах, которыми двигает вверх-вниз, а Верховенский жмурится и прячет взгляд. — Проклятие… — наспех шепчет Петр, а следом хрипло протягивает с придыханием «а-а-а…» и изливается на живот Николая. Они на миг замирают. Верховенский выгибается в спине назад, запрокидывает голову и жадно захватывает ртом воздух, как рыба на суше. Ставрогин крепко сжимает руки на его талии, чувствуя сквозь тонкую кожу его кости. Николай крепко тянет его вниз, насаживая еще глубже. Пьер падает ему на грудь. Лбом он упирается в грудь Ставрогина и закрывает глаза, а ладони сжимает на его крепких плечах. Пара грубых толчков, и теплая жидкость растекается внутри Верховенского. По телу у него бегут мурашки. Он невольно содрогается, тихо всхлипывая. Всеволодович гладит ладонями его спину. Прощупывает пальцами его выпирающий позвоночник, спускается к бедрам, вновь поднимается к груди, пробегается по его ребрам и кончиками пальцев водит по его шее. — Никакому Шатову я вас не отдам!.. — словно плача, хрипит ему в грудь Петр, всеми силами выравнивая сбившееся дыхание — а раз уж и так, то буду бороться, пока жизнь не потеряю!.. — Иван не в моем вкусе, — как-то спокойно и не принудительно отвечает ему Николай с азартной усмешкой в голосе. — И кто же в вашем вкусе? — буркнул Верховенский, закрывая глаза. Тихая пауза. Слышно, как дождь бьет по окнам. Казалось, что на время их секса он остановился, словно подслушивал и подглядывал. Грудь Петра уже спокойнее вздымается и опускается. Он чувствует себя отвратительно, что так некультурно и завистливо ревнует. Бранит себя, что не может сделать это искусно, как сделал бы Николай. Верховенский улыбается уголками губ, представляя Ставрогина в крови, а в руке у него зажат нож. Его белоснежные рукава рубахи заляпаны по локти в крови, а на лице у него сияет бешеная улыбка. Он убил из ревности. И это так красиво… — В моем вкусе только бесы, — наконец отвечает ему Ставрогин, складывает руки на его спине, прижимая Петра еще крепче к себе, и отводит взгляд в окно. Верховенский засыпает, щекой прислонившись к его груди, а Николай еще долго смотрит в окно. Будто, стараясь в нем кого-то различить.