В тихом омуте и черти водятся

***

Ненавистным взглядом Ставрогин изучал Эркеля, что в упор смотрел на Петра. Ясные глаза Николая потемнели, словно их застелили тучи, сверкающие молниями. Он поднес крепко сжатый кулак к губам, подперев подбородок, и до скрипа сжал зубы. Раздраженно прикрыл глаза, сделал глубокий вдох, стараясь себя успокоить, но в какой-то момент мысленно громко крикнул: «черт!» и с грохотом опустил руку на стол. Остальные присутствующие революционеры обернулись на Ставрогина, оценивающе его разглядывая. Единственный Петр не обернулся. Он лишь с удовольствием глядел на недопонимание в глазах остальных и улыбался уголками губ, покачивая головой. Николай раздраженно прячет глаза, проклиная внезапную вспышку эмоций в глубине сердца, и поджимает губы. Верховенский тихо ухмыляется, потирая ладони друг о друга. Настроение Ставрогина часто походило на бушующий океан. Сам он волком всегда смотрел на людей, но ненавистного никогда не скажет. Будет продолжать улыбаться, если ему потребуется признание человека. Он был тем еще лицемером, да таким шикарным, что мало кто раскусит. Но чаще всего своей улыбкой он вызывал у людей громкую неприязнь к себе. Почему то много кого это выводило от себя. А вот Петра это всегда восхищало и забавляло. Если уж Верховенский дергал человека за тонкие нити его положения в социуме, пользуясь сплетнями о человеке или его письмами, то Ставрогин лишь эмоционально прессовал человека, хоть и не делал ничего плохого. Просто улыбался. Вновь комната заполнилась гамом людей. Все будто забыли о Николае. Смех, громкие возгласы, а может даже мелкие ссоры проскальзывали мимо ушей Ставрогина. Молчало лишь четверо. Николай, Петр, Эркель и Кириллов, что немой тенью застыл в дверях. На нем не было лица. Растрепанные волосы, бледная кожа, мешки под глазами. Он смотрел куда-то себе под ноги и кажется абсолютно не слушал, что обсуждают другие. По началу его присутствие даже никто не заметил, пока Лямшин громко не позвал того по имени, от чего Алексей еще сильнее побледнел и чуть с ног не свалился. Состояние Кириллова очень заинтересовало Петра. Он даже с каким-то беспокойством и сочувствием смотрел на него, жалобно хмуря брови и поджимая губы. Верховенский вел внутренний диалог сам с собой. Скорее даже просто заваливал себя нервозными мыслями и вопросами. Петр всегда походил на человека, который на шаг впереди. Знает как будет, знает, что будет. Но наедине с собой он всегда становился ужасным невротиком. Бывало, что и комнату свою крушить начнет, да браниться на весь белый свет. Бывало шкаф повалит, бюст разобьет, а может, что и хуже. Находил он упоение в красоте боли и людского страха. Ему часто нравилось смотреть, как сквозь белую рубаху просачиваются красные цветы крови. Он всегда злился до такой степени, что зрачки расширялись до невозможности, дыхание зверски сбивалось, в ушах пульсировало, а перед глазами все плыло черными кругами. Петр падал с ног, хватался руками за посторонние вещи и обессилено сползал на пол. После таких всплесков горячка стала для него обычным делом. Он уже даже с ней смирился и не замечал. Только здоровье начало сдавать в последнее время. Обмороки, панические атаки, мигрени. Все это случалось внезапно. Мало кого Петр посвящал в свои дела здоровья. Только знал об этом Эркель и пару свидетелей таких конвульсий… Верховенский сам по началу не желал посвящать революционера в свои дела, но в какой-то момент после психоза, что произошел на глазах у Эркеля, Петр, словно по пьяне, высказал все, что происходит в его жизни. А после долго жалел о таком поступке, ведь чувствовал, что поддался эмоциям, перестав думать на перед. — Как вы себя чувствуете, Петр Степанович? — хрипло интересуется Эркель. Он корпусом склонился к уху Верховенского. Между ними осталось максимально неприличное расстояние. Ставрогин крепко сжимает кулаки, а в глазах блещут молнии ненависти. — Откуда вам известно? — медленно отодвигается от Эркеля Петр. Он корпусом поддается назад, вопросительно хмурит брови и недопонимающе глядит в глаза парня. — Услышал. Можно даже сказать, что подслушал. Два дня назад, поздней ночью, я бродил возле дома Шатова, как увидел знакомую фигуру Ставрогина, — парень медленно переводит взгляд на Николая, скромно улыбаясь уголками губ — думал, что заговор плетут. Сами знаете, с чего такое решение. Так нет. Услышал, что вы больны. Верховенский недовольно хмурится, коротко бросает взгляд на Ставрогина и вновь упрямо смотрит на Эркеля. Петр молчит. Лишь оглядывает с ног до головы парня, даже как-то надменно и оценивающе, но вскоре робко кивает головой и выдавливает из себя: — Уже лучше. Эркель вновь продолжает что-то говорить, но Петр его не слушает. Он вновь погрузился в собственный диалог, что вел сам с собой. Его душа отчаянно кричала, а глаза предательски заблестели. Дыхание сбилось. Верховенский закрыл рукой глаза, постарался восстановить дыхание, чувствуя, как к горлу подступает давящий ком. Он поднимается с места и пьяной походкой плетется прочь из зала. В спину ему что-то кричат революционеры, но он не обращает внимания. Следом за ним поднимается Ставрогин, презрительно обернувшись на Эркеля. Николай ускоряет шаг и выходит на улицу. Оглядывается по сторонам. Бормочет себе под нос: — Он не мог так быстро уйти… Делает пару шагов и замечает Петра, что скрылся в тени большого белого дома. Медленно идет к нему, опираясь на свою черную трость с золотой рукояткой. Он замечает, какая сильная дрожь бьет Верховенского, что у того трясутся руки. — Петр Степанович, вы в порядке? — тихо спрашивает Николай, не ожидая увидеть такого Пьера. Революционер ничего ему не отвечает. Он крепко обхватывает себя за плечи, сжимая в пальцах клетчатый пиджак, и молчит. Ставрогин делает еще два шага, подойдя совсем в близь к Верховенскому. Глаза Петра красные, но слезы не льются. Николай заботливо берет одну его ладонь к себе в обе руки, ласково ее целует где-то в запястье, поднимаясь к кончикам пальцев, о которые трется носом, и кладет его ладонь к себе на щеку. Он трется о нее, как котенок, жаждущий ласки от хозяина. Глаза Петра потихоньку вновь светлеют, а дрожь спадает. Он словно вновь прозрел. С удивлением и любопытством смотрит на мир, снова улыбаясь и радуясь всему происходящему.

***

Ставрогин идет по темной улице, следуя за Эркелем, что уже почти скрылся. Николай примерно рассчитывал, что вряд ли сможет его догнать, но и не хотел с ним заводить особого диалога. Сам не понимал зачем идет за ним по пятам. В какой-то момент фигура парня уже почти скрылась в тумане ночи, поэтому Ставрогин решается его окликнуть: — Эркель! Он забывает о манерах. Громко, чуть ли не на всю улицу окликает юношу по имени. Тень перед ним замирает. Николай следует ее примеру и тоже останавливается. Он до боли сжимает кулаки, профессор следом и зубы. Делает тяжелый вдох носом и медленно, осторожно приближается к парню. Эркель резко оборачивается, от чего Николай вздрагивает и замирает, будто дикий зверь перед прыжком на добычу. — Ставрогин, что же вы за мной следуете? — спрашивает его парень, улыбаясь милой улыбкой. Николай не отвечает ему тем же. Молчит. Он отводит глаза, пропускает мимо ушей какую-то лесть от Эркеля и наконец говорит: — Что же вам от Петра то надо? Ставрогину кажется, что он задает этот вопрос как ради интереса, обычным тоном, но на самом деле он это ненавистно шипит. — Ради какой цели интересуетесь? — вопросом на вопрос отвечает Эркель. Николай раздраженно еще крепче сжимает зубы и подскакивает к парню. Хватает его за загривок и поднимает его лицо на свой уровень глаз. — Ты мне тут не извивайся, щенок, я из тебя любую дрянь достану! Что тебе от Петра надо?! — злостно рычит он ему в лицо. Глаза Ставрогина дико блещут в темноте. Эркель молчит. Его лицо переменилось. Стало хмурым и недовольным. Он не позволял так с собой обращаться ни с кем, но сейчас почему-то не осмеливается как либо ответить. — Петр прекрасен, — равнодушно отвечает ему Эркель, но голос немного дрожит от страха — …Петр он совершенно другой. Он мыслит не так как все. Его логика превосходна, его утонченность, его смелость… смогли бы вы высказать все, что думаете о человеке прямо ему в лицо? При том улыбаясь так радостно. Петр может, Николай Всеволодович. И вы знаете это, как никто другой… Каждый день вы наслаждаетесь им… его запах… его голос, его взгляд, — Николая передергивает от злости. Он ненавистно сжимает зубы, а следом хрустит кулаками. Да как он смеет даже думать об этом?! — А ведь мне он нужен, чтобы вас опустить. Не понимаю, как он боготворит вас! Что он нашел в вас, Ставрогин? Вы всегда были его идолом, а для него я пешка… пора сменить роли, не думаете? — Мне тошно от вас! — рычит Николай и со всего размаху дает ему в нос кулаком. Эркель падает на землю. Он хватается рукой за свой сломанный нос. По его костюму стекает кровь. Царит мертвая тишина. Ставрогину кажется, что он слышит дыхание парня. Резко в его ушах появляется звон, от которого кругом идет голова. Он словно пьянеет, покачивается на месте, но злость становится все сильнее. Его начинает трясти и колотить. — Вы не достойны даже его мизинца! — рычит Николай, прерывисто вдыхая ртом воздух. — Очень забавно… — хрипит ему в ответ парень, с любопытством изучая собственную кровь на бледной ладони — А что если я стану для него всем? И вас перестанут боготворить… вы сгниете в душе, а вскоре и с мира сгинете… Глаза Николая перекрыла алая пелена мести и злобы. Он достает из костюма свой небольшой карманный ножик, который всегда таскал с собой. У него черная, резная рукоятка, в каких-то местах покрытая золотой краской. Как-то его подарила на день рождения его мать Варвара, так он везде с собой и носит. Порой просто что-то вырезал из сука дерева, а порой просто разглядывал… Ставрогин сжимает в кулаке нож. Эркель медленно переводит взгляд на оружие в руках Николая. Он медленно пятится назад, а Ставрогин идет на него. Шаги гулом отдаляются. Между ними сверкают молнии ненависти и страха, а воздух стал тяжелым. — К сожалению первым сгинете вы… — с упоением шепчет Николай и заносит нож над Эркелем. Рывком лезвие вонзается в парня. Следующий удар. Еще и еще. Кровь просачивается сквозь одежду, пачкает рукава Николая и его руки, лезвие в крови. Алая жидкость вытекает и на дорожку. Двенадцать колотых ударов в живот. Революционер хватается за свой проткнутый живот. Он не кричит от боли, а лишь слабо сипит. Его голова откидывается на землю, глаза закатываются и закрываются. Последний вдох, грудь больше его не подымается. Николая словно отпускает после дьявольской пьянки. Он трезвеет и начинает соображать. Плечи поникли. Взгляд испуганно заметался по окровавленному телу. Ставрогин с ужасом дрожит. В его глазах застыл страх. Он выронил из рук нож и пал рядом с Эркелем на колени. Он хватает его за плечи и в надежде трясет. Светлая голова парня трясется, как у тряпичной куклы. Его руки пачкаются в крови. Чужой крови. В крови мертвого человека. Которого убил он сам. — Нет… нет… нет… — не веря, шепчет Ставрогин. Он начинает усердней трясти парня, но понимает, что он не откроет глаз. Испуганно кладет его на землю и поникает. Его взгляд становится мертвым, пустым, разочарованным. Внезапно позади Николая вырастает фигура. Она медленно идет к нему, садится рядом, кладет руку на плечо и обнимает. Знакомые теплые губы целуют его висок. — Мое солнце защитило меня… — шепчет знакомый голос Петра — мой бедный, бедный принц… он принял такой грех на душу из-за меня… Руки Ставрогина дрожат. Он с ужасом смотрит на чужую кровь. — Что мне делать… — шепчет Николай. Его глаза отчаянно мечутся из стороны в сторону. Он чувствует, как в жилах леденеет кровь, как хрустит его черепная коробка, как сердце учащает ритм. Петр ласково его обнимает и целует его губы с упоением и лаской. Он словно утешает мужчину, но параллельно наслаждается его страхом. — А что же вы переживаете, Николай Всеволдович? — спокойным и веселым тоном спрашивает его Верховенский. — Что?.. — в непонимание поднимает на него глаза Ставрогин. Повисла пауза. Верховенский весело смотрит в глаза Николая, от чего Всеволодович сходит с ума. Он перестает понимать, а реально ли это все? Его губы дрожат, в глазах немой, удушающий страх. — Так это же не вы убили, а Федька-каторжник! — Петр подхватывает его за локоть и поднимает на ноги — Пойдемте от сюда, Николай Всеволдович, нечего на трупы заглядываться! И он заботливо уводит Ставрогина подальше от мертвого Эркеля, держа его за плечо. Николай пару раз оборачивается и его все сильнее бьет дрожь. Он пальцами хватается за его пиджак, сминая в них клетчатую ткань. Жмется все ближе к Петру, а Верховенский тихо и ласково успокаивает его, поглаживая, как маленького ребенка, по голове.