В тихом омуте и черти водятся

***

Двери в кабинет Ставрогина чуть ли не вылетают. Громко хлопают и с треском ударяются о стены. Николай вскакивает и испуганно поднимает глаза. От неожиданности он даже уронил письмо, что читал, на пол. По середине комнаты стоял Верховенский. Его волосы были взъерошены, взгляд дикий, ноздри бешено раздувались, но в глазах застыли слезы. Они были красные, как и кончик носа. Разглядеть было трудно, но у него тряслись и руки. Петр стоит по середине комнаты, рыча и скуля одновременно. Он что-то недовольно кричит, взмахивает руками, расхаживает туда сюда. Николай подскакивает с места, но дальше не движется. Одними руками держится за ручки своего стула, непрерывно глядя на неожиданного гостя. — Да я… да он!.. — начинает Петр, но захлебывается собственным возмущением и не может говорить дальше. — Что с вами? — тихо интересуется Ставрогин и делает пару неуверенных шагов к Верховенскому. Революционер смолкает. Его дыхание постепенно выравнивается, а следом ноги становятся ватными и неощутимыми. Он падает на пол, словно труп, что застрелили. Его лицо такое же бледное, как и лицо трупа, но лишь красные глаза и нос заставляют поверить, что это живой человек. Ставрогин медленно, словно крадясь, подходит к Верховенскому, садится рядом, касается его руки и выжидающе смотрит в глаза. — Николай Всеволодович, я бы никогда не пришел к вам просто так ныть и завывать! — тут же начал оправдываться Петр, схватившись кулаком за одежду у груди, где отчаянно билось его сердце. — Верю, — ласково кивает Ставрогин, накрывая его кулак своими обеими руками. Постепенно хватка Верховенского ослабевает, рука становится невесомой и мертво падает в раскрытые ладони Николая. — Я был бы очень рад, если бы вы поделились своей проблемой, — заботливо продолжает говорить Всеволодович — Если уж вы пришли ко мне, то извольте поделиться. — Я никогда бы, но отец… он продал рощу, отнял у меня все, оставил погибать… — тихо шепчет Петр, качая головой. Он не в силах смотреть на Ставрогина, поэтому просто смотрит в пол — А сейчас на каждом углу кричит, как скучал по мне, как ценил и переживал! Он постепенно переходит на крик. Покрывает своего отца различными ругательствами и возмущениями. Громко винит во всех грехах, что собственно и было правдой. Петр переходит чуть ли не на истерический крик, но постепенно смолкает, как Николай обнимает его за плечи, жалостливо поглаживая по спине. Слышны лишь сдавленный всхлипы. Верховенский утыкается своим лбом в плечо Ставрогина. Всеволодович подхватывает его на руки, словно малое дите, и, сев за стол, сажает Петра на коленях, внимательно глядя в его глаза. А революционер все так же жмется в его плечо. Николай затихает, вопросительно выгибает бровь и касается ладонью его лба. Он пару раз отнимает и вновь прикладывает руку к его лбу, а потом едва слышно произносит: — Да у вас горячка, Петр Степанович! Верховенский медленно приподнимается и глядит в глаза Николая. Чтобы самому удостовериться, касается ладонью своего лба. Революционер пытается встать на ноги, но тут же хватается ладонью за стол Ставрогина, понимая, что не в силах устоять на ногах. Все в глазах плывет, а голова стала ужасно тяжелой, от чего тянет его к земле. Всеволодович смотрит на тщетные попытки парня хоть как-то сделать пару самостоятельных шагов, но вскоре, цокнув языком, подходит к нему и подхватывает его на руки, словно тот пушинка. — Не нужно. Я сам, — бормочет себе под пос Петр, но не сопротивляется. Веки наливаются свинцом, от чего их становится все труднее и труднее раскрывать. Верховенский больше не в силах сопротивляться. Он просто закрывает глаза и погружается в долгий, вязкий сон.

***

Из сна его выдергивает неожиданный звук, от которого Петр вздрагивает и моментально распахивает глаза. Лежит он на спине, перед глазами тут же появляется потолок кремового цвета. — Какого черта? — недовольно он шипит себе под нос, явно не довольный тем, что разбужен не по собственной воле. — Доброе утро, Петр Степанович! — раздается громкий, приветливый и с нотками издевательства голос. — Николай Всеволодович? — ошарашено и восхищенно шепчет Верховенский, приподнимаясь на локтях — какой приятный сюрприз, что теперь и утро я провожу в вашем присутствии. Ставрогин неспеша подходит к кровати, где лежал Петр в одной белой рубашке, обходит ее и садится рядом на колени. Внизу стоял железный таз, а в нем прохладная вода. Николай смочил в тазу белую тряпку и аккуратно положил ее на лоб Петра, довольно ухмыляясь. Ему в радость видеть, как сейчас Верховенский зависит от него. Как слаб и бледен. Это вызывает жалость, а за ней и надменное чувство превосходства. Он тыльной стороной ладони касается шеи парня, чувствуя как она горяча. — Вы проспали целый день, Петр Степанович, — веселым тоном сообщает ему Ставрогин. — Как?! — восклицает революционер, чуть ли не вскакивая с кровати на ноги. — Уснули вы вчера к обеду, а очнулись только сейчас. А ведь время близится к полудню, — задумчиво и скептически отвечает Николай. — Где же я? — устало хрипит Пьер. Его это не особо волнует, но ради приличия стоит спросить. — Это моя спальная. Не чужой вы мне человек, Петр Степанович. Не видел я проблем уложить вас тут. — Так, а что ж вы, Николай Всеволодович, уложили бы в гостевую комнату! В голосе Верховенского слышна наигранная скромность и жалость, от чего Ставрогин ухмыляется. — Гостевая комната на то и гостевая. А ведь вы куда больше, чем гость. Николай приподнимается с колен, кладет руку на горячую щеку Петра, влюбленно смотрит в его глаза и целует его губы. Пьер не в силах отстраниться. Он кладет руки на плечи Ставрогина, приподнимаясь к шее. Прерывисто вдыхает воздух и закрывает глаза. В какой-то момент Николай внезапно отстраняется. Он долго смотрит в его глаза, как добыча на жертву, убирает руки себе за спину и поднимается на ноги. Пару минут смотрит как меняется выражение лица Петра, наслаждаясь испугом и растерянностью в его глазах, а следом медленно направляется к дверям. — Скоро вам принесут обед, — спокойно замечает он, но голос звучит как лед. — Куда вы? — обеспокоено спрашивает Верховенский, ложась на подушку, чувствуя как болит голова. — У меня… — Николай замолкает. Отводит взгляд в пол, кивает сам себе головой, вздрагивает и поднимает глаза на бледного Пьера — … дела… И удаляется. От него остаются лишь едва раздающиеся эхом шаги в конце коридора. Степанович смотрит в темный потолок, тяжело дыша. Закрывает глаза и чувствует как его переполняет злость и мания одновременно. От этих чувств он начинает дрожать и тихо скулить от досады. — Какой же он черт! — злобно шепчет Петр и накрывает глаза обеими ладонями, но следом ласково добавляет, чуть ли не пропев — Красивый черт…

***

Ставрогин сидел за столом у Шатова, барабаня пальцами по столу. Иван сидел перед ним, глядя в собственный блокнот, изредка что-то в него записывая. Темную комнату освещает лишь одинокая свеча, что почти догорела. За окном темно, усердно хлещет дождь, гремит гром. — Может зря я уехал? — резко спрашивает Николай. Казалось, что он ведет диалог у себя в голове и внезапно вслух у него выскальзывает фраза. — Может, — равнодушно пожимает плечами Шатов, не отрывая взгляда от блокнота. Вновь повисла тишина. Лишь шум дождя, пламени и скребущего о бумагу карандаша с треском ломает это нелепую паузу. — Ставрогин, вы пришли ко мне душу изливать? — с усмешкой в голосе спрашивает Иван, исподлобья поглядев на Всеволодовича. Николай же вопросительно посмотрел на Шатова, как на жалкое существо, что старалось хоть как-то оправдать себя. — Ни слова мне не сказали. Лишь про Верховенского и говорите. Раз уж так, то поезжайте к нему! — он внезапно хлопает рукой по столу, а голос становится громче. — Что же вы так взъелись? — усмехается Ставрогин, переведя взгляд с Ивана на пламя — Если уж ревнуете, то делайте это тихо. Шатов замолкает. Его плечи поникли, а глаза потускнели. Он вновь опускает взгляд в блокнот, пару раз проводит по бумаге карандашом и разворачивает его к Николаю. Всеволодович неохотно переводит взгляд на бумагу и ухмыляется от увиденного. На ней изображен сам он. Ставрогин элегантно сидит в кресле, в руках держа свою трость, а ноги скрещены и вытянуты вперед. Он смотрит куда-то вдаль. Так задумчиво и мягко. На лице красуется добродушная улыбка, из-под шляпы выпадают небрежные пряди волос на лицо. — Я нарисовал это вчера, — хмуро говорит Иван — до вашего приезда. Я делал это долго. Душу туда вложил. Он рывком, как дикий зверь, поднимается с места и подходит к окну. Складывает руки за спиной и просто вглядывается в темную улицу, где хлещет дождь. Делает глубокий вдох и продолжает: — Но, увидев вас, Ставрогин, я понял, что больше не могу играть с собой. Это искусное насилие меня собой же. Я больше не хочу продолжать эту пагубную игру. Я выбираю себя, так что поезжайте к Верховенскому. У вас больше нет потребности задерживаться здесь. Он обернулся к Николаю через плечо, жалостливо и тоскливо на него посмотрел и вновь отвел взгляд. Он молчит. Ставрогин поднимается с места, берет свой пиджак и медленно направляется к двери, почему-то улыбаясь. — Ну что же вы молчите?! — резко восклицает Иван. Его голос дрожит. Николай останавливается и оборачивается к Шатову: — А что же я сказать должен? — Что угодно! Хоть прокляните! Но только не молчите… не заставляйте меня жить в догадках из-за вашей тишины, — он подбегает к Ставрогину и жалостливо смотрит в его глаза. Всеволодович молчит. Лишь довольно улыбается. Тени пляшут на его лице, грудь спокойно вздымается и опускается в монотонном дыхании. — Красиво вы меня изобразили, — единственное, что отвечает ему Николай и уходит на улицу. Он не накидывает на себя пиджак. Все так же держит в руках. Его одежда становится мокрой от сильных потоков дождя. но Ставрогин все так же продолжает идти, даже не спеша и не прикрываясь чем либо. А на лице все такая же улыбка, которая постепенно становится все зловеще и устрашающе…