Охотники Верея

Нянечка едва слышной поступью, по памяти шла вперед. Ветви кустарников словно расступались перед женщиной, помогая той совершить задуманное. В руках кормилица несла маленькую девочку. Дворцовый сад безмолвным сподручником прятал их за поворотами. Вдалеке показалась ротонда, лучи лунного света падали на крышу постройки. Девочка тихонько сопела во сне и даже не заметила, как её тельце перекочевало из одних рук в другие. Старый король зашептал молитвы, принял ребенка и положил на каменную плиту. Старик достал из мешочка переплет крапивы и черных волос. Попросил у девочки прощенья и аккуратно побил её руки пучком. В народе поговаривали такой ритуал способствует изгнанию несчастья. Король надеялся, что зло не подойдет к девочке вовсе. Но ведь мало попросту не подпускать к себе зло, куда важнее самому не стать злодеем. Пучок бросили в миску, подожгли. Дым развеяли у лица ребенка, дабы вдохнула. Король проследил, чтобы не закашлялась, даже ему щипало глаза. Девочка не проснулась. Старик опустил руки, нянечка забрала миску, откланялась, спросила разрешения забрать дитя. Старик кивнул, отвернулся. Не пристало королю слёзы показывать. А девочка так и не проснулась, нежась в объятьях сновидений. Ей стоило запоминать свои грёзы получше. Совсем скоро, закрывая глаза, она будет видеть ужасы настоящего. Девочка неожиданно дернулась, очнулась на руках няни. Та приголубила ребенка, попросив молчать. Темнота сада нагоняла страх, и женщина не нашлась, чем иначе успокоить дитя. Она рассказала ей легенду, которую Элизабет, девочка, слышала уже множество раз: «В далекой-далекой стране пузатый господин выращивал виноград. Вино из виноделен господина любили все, от мала до велика. Однажды зашел иноземец к господину, просить тайну. Спрашивает у него: "Как ты, Господин, вырастил такой добротный виноград? Как ты, Господин, делаешь такое вкусное вино?". Покуда иноземец речь свою говорил, господин взял да уснул. Три господские мышки, следившие за домом и выпроваживающие непрошенных гостей, увидали — сон накрыл думы их винного царя» Потёмки замкового коридора были не страшнее чернеющей бездны сада. Но нянечке, тем не менее, пришлось шептать: «Недолго размышляя мышки спохватились и три в раз укусили господина за пятку. Господин подлетел на стуле, и завопил диким голосом от боли: «ауч». Но местного лекаря той весной хватила болезнь и господские зубы стались совсем плохими, выпали. Потому кричал Господин «Ауш! Ауш!», а иноземец все записывал» Знакомая дверь показалась впереди. Женщина поспешила внести дитя в комнату, пока не кинулись искать пропажу. Девочка зашевелилась, няня продолжила: «Иноземец пожал плечами и откланялся. Удивляли его люди в этом королевстве. Тайна господина с винодельни легла на бумагу. Но не суждено было иноземцу добраться домой с тем листом. Воры на тракте украли» Аккуратно опустившись на постель, няня положила рядом девочку. Глаза женщины смыкались, историю пришлось закончить: «А потом иноземец рассказывал в своем королевстве, что секрет того господина — заветное слово. Народ сперва попробовал то слово произносить во время посадки винограда, да не вышло ничего толкового. Иноземца прозвали вруном. Людей, кто умеет хранить секреты и не предает своё честное слово — аушами» — Дамы при дворе другую историю рассказывают, — Элизабет оторвалась от подушки. Няня осунулась, впилась глазами в очи ребенка и мертвенно побледнела. Она надеялась, что несмышленая принцесса спит, вдоволь наигравшись днём. Однако не стоит недооценивать детей. Никогда и нигде не найдется соглядатая лучше ребенка. — То всё враки, принцесса. Спите, прошу вас. Сон снова тронул ребенка, ресницы затрепетали и девочка забылась. Иноземец не доехал. Его вздернули на ветке головорезы с тракта. А бумагу присвоили. Главарь бандитов был образованным, прочел письмо. Решил, хорошее имечко «Ауш», присвоил. Оно словно говорило само за себя, выражало предостережение. Бандиты Ауша налетели на очередные владения. Им не очень повезло встретиться с рыцарями, но принцессу они все—таки украли. Так «Ауш» стало вторым именем бастардов, грязнокровок. Ведь «ауш» — ребенок королевской крови, один из родителей которого настоящий и кровожадный головорез». Элизабет ауш Натаро с рождения знала: она дочь принцессы Регины и ублюдка. Что—то было до нас, что—то есть сейчас, а чего—то не миновать в будущем. Много воды утекло с тех пор, но ротонда неизменно стояла в саду. Ваза с цветами украшала каменную плиту. Апрель 1176 года выдался жарким. Два человека обыденно встретились для разговора. Они часто так собирались: друзья, совершенно разные, но одновременно с тем похожие. Король, пожилой монарх Натарайды и глава королевской стражи, вампир. Мужчина с черными волосами и острыми ушами расхаживал под крышей ротонды, сцепив руки за спиной. Король сидел на лавке, взгляд его то и дело привлекала стоящая поодаль трость. Он не признавал за собой слабости, но друг каждый день приносил ненавистную палку. Ставил все ближе и ближе, надеясь - монарх не заметит. — И что сказала? — спросил вампир. — Не простит мне эту ссылку никогда. — Провести больше пяти беззаботных лет в поместье Орна, я бы мечтал о такой ссылке. Король хохотнул, но быстро спохватился, пригрозил вампиру пальцем. — Регина в конце концов моя дочь, выбирай выражения, Огастес. Вампир остановился, с завистью посмотрел на птиц, беззаботно порхающих в небе. — Просит встречи с Элизабет, говорит изменилась, — король вскинул брови, когда увидел выражение лица вампира. — Я не могу разорвать её связь с ребенком, она ведь любит её. — Вы, люди, не меняетесь. Нет никакой связи. Я файнатель Элизабет. Мое слово тоже должно быть решающим. Девочка и лица матери не помнит, о чем разговор? Мы позволили ей наблюдать за уроками, ближе я её не подпущу, — вампир покрутил массивное кольцо на пальце, вздернув подбородок. — У нас война на пороге, дорогой друг. Нельзя вот так просто отбросить один из способов выжить. Покуда двое спорили, переходя на крик, к ротонде подбиралось то самое дитя из-за коего завязалась перепалка. Огастес услышал первый, издалека. Приосанился, поглядывая на кусты. Элизабет с оглушительным воплем вырвалась из веток, прыгнула на ступеньки ротонды и вмиг оказалась в объятиях файнателя. — Моя дочь изменилась, Огастес. Я ей верю. Мы хотим отправиться в поместье Орна. Провести время вместе. Прошу, дадим ей шанс, — старик поднялся, закивал. Вампир держал на руках девочку. Она пахла хлебом, постоянно тащила его с замковой кухни. В волосах затерялся запах чистых подушек. Огастес изо всех сил сдерживался, старался не указывать на мягкотелость короля. Пришлось соглашаться. Элизабет оторвалась от плеча файнателя, посмотрела тому в глаза. Ей нравилось играть в гляделки, особенно с близкими. При дворе это не считали странностью, лишь забавой, но Огастес знал, что девочка удивительным образом исследует мир человека через одни лишь глаза. Элизабет ауш Натаро провела всё детство рука об руку со смутой. В жестоком мире правды у ровесников принцессы не было счастливого детства. Все истории, легенды и сказки основывались на войнах, бедности и рабстве. В соседнем Греншане произошел переворот, монархом стал Тирней Веттен. За короткий срок он захватил близлежащие земли, оставив напоследок Натарайду. Маленькая страна, некогда богатая рудниками и природным сырьем, жила теперь сражениями и нищетой. Высокие налоги вызывали волнения в народе. Смерть приходила на порог женщин Натарайды, без стука объявляла, что мужи и братья, сыновья и деды мертвы. Веттен дал волю рабовладельцам, поговаривали, будто его десница имеет собственный лупанар, где держит так называемых «зверушек Гостеса». В рабство к нему попадали лишь избранные существа, за людей он их не считал. Клеймил лично, ставил на груди рабскую метку. Страх сковывал народ Натарайды похуже рабского клейма. Они молились Заблудшим Богам, дабы те уберегли их от участи греншаньцев. Ждать помощи от соседей не приходилось, надежды на Землю Кочевников умерли, как и посыльные в зыбучих песках пустыни. Легру крайне уважительно относились к своей Родине и не давали её в обиду, потому не только Веттен проиграл в схватке с пустыней, но и нуждающиеся в поддержке братья. Смерть словно окинула взглядом всю Натарайду и хохот её пронесся по улицам городов.

***

Регина, принцесса Натарайды, сидела напротив Огастеса. За длинным столом всему хватило места: и роскошным блюдам, и невысказанным обидам. Обстановка в стране по напряжению соизмерялась происходящему в семье Натаро. Элизабет по левую руку от матери ковырялась в тарелке. Огастес поглядывал на девочку с прищуром. Быть файнателем, значило выполнять обязанности духовного наставника, лучшего друга и, в случае с Элизабет, даже отца. — Огастес, что говорят махи? — несмотря на преклонный возраст короля, голос его звучал величественно, разносился под сводами зала. Количество прислуги уменьшили во благо безопасности. Люди должны думать, будто королевская семья находится в замке, а не в родовом поместье. Вампир протянул руку к кувшину и самостоятельно наполнил бокал короля. — У нас есть несколько месяцев, прежде, чем отряд Гостеса пересечет границу, — он повел роскошными усами. — Мы готовы их встретить. Услышав ответ файнателя Элизабет отвлеклась. Она обожала истории, касающиеся отряда Огастеса. «Махами» называли защитников королевской семьи. Появились они недавно. Структура подчинялась вампиру. Элизабет хорошо ладила с махами, она выросла среди нетопырей, те всюду сопровождали принцессу. Различать летучих мышей между собой девочка научилась едва ли не с рождения: одного узнаешь по окрасу, второго по размеру глаз, а третий стыдится своих огромных ушей. Иногда попадались нетопыри со шрамами от стрел. Выжить после ранения весьма почетно. Дед Элизабет стал первым из Натаро, кто дал согласие основать отряд. Все его предшественники отказывали Огастесу, видя в махах угрозу. Неясно было, умен король или глуп в своем решении... Обсуждение прекратилось. Элизабет заскучала, пришлось рассматривать зал. За две недели, проведенные в Орне, он стал для неё привычным. Два окна обрамляла голубого цвета занавесь, ковер под ногами переливался всеми оттенками синего. Девочке казалось, увидь она человека в кобальтовом платье сегодня — стошнит. Отчасти она понимала беседу дедушки и файнателя, но слова ускользали от её детского сознания. Огастес читал ей временами книги об истории разных государств. Для неё он почти всегда находил время. Элизабет любила Огастеса, как ребенок любит своего файнателя: чистой и искренней детской любовью, местами очень наивной. Он любил девочку не меньше, хотя бывал чересчур строг с ней. Король советовал не обижаться на вампира, оправдывал опеку беспокойством. Дедушка лишь единожды рассказал о ритуале, с помощью которого связал Элизабет и Огастеса, но только ради очередного предостережения. Принцесса знала: если с файнателем случится беда — она почувствует, и наоборот. Однажды Элизабет подслушала разговор придворных дам. Они обсуждали героический поступок Огастеса, ставшего файнателем Элизабет. И благосклонность короля, позволившего провести обряд единения, привязывающий Элизабет к Огастесу. Поговаривали и про грязного ребенка, родившегося от насильственной любви. Это не было секретом. Элизабет знала — она ауш, но отца своего никогда не видела. Мать, убитая горем из-за произошедшего, отправилась на покой в королевское поместье. Элизабет помнила Регину плохо, но глубоко в душе обижалась на мать за то, что та не взяла дочь с собой. Теперь женщина вернулась, прыгнув с головой в жизнь ребенка. — Элизабет, вернись к рассматриванию тарелки, пожалуйста, — попросил Огастес. — Я наелась, спасибо. Мама, а ты была права, тут очень тонкие стены! — выпалила Элизабет. — О чем она? — Огастес повернулся к Регине и нахмурил брови. Регина, в свою очередь, поджала губы и умоляюще посмотрела на дочь. Но девочка не поняла. — Я пролезла в заброшенный коридор для прислуги между малым залом и столовой, подслушала разговор дедушки и советников, — Элизабет улыбнулась, заговорчески шепча. — Регина, с какой целью ты её такому учишь? — вампир сузил глаза, укоризненно посмотрел на дочь короля. — Безобразие. — Огастес, не будь таким удушливым, ну что ты, — Регина улыбнулась, взглянула на мужчину, — ничего страшного не произошло. Я ведь не учу её метать ножи, в отличие от тебя. Элизабет полезно знать подобные лазейки. Иногда нужно менять учителей. Мать посмотрела на дочь и рассмеялась чистым, звонким смехом. Огастес промолчал, по его лицу прошла тень. Он не сводил взгляда с Регины. Та имела приятные черты лица, аристократичная, утонченная, но не лишенная той доли величественности, какая должна быть у всякой королевской особы. Густые темные брови подчеркивали карие глаза, черные волосы обрамляли лицо. Её аккуратным профилем вдохновлялись именитые художники. Если живописцу не удавалось увидеть в лице принцессы красоту, то ему уж точно нравились её руки. Король изредка шутил: родись Регина в семье бродячих музыкантов — играла бы на струнах. Огастес перевел взгляд на Элизабет, словно сравнивая мать и дочь. Файнатель часто повторял: "Надеюсь от матери тебе досталась только лишь красота". — Элизабет, будь впредь осторожнее. Мы тебе ничего не запрещаем, — Огастес скосил глаза на Регину, — но относись ко всему внимательнее. Вдруг мыши покусают. — Махи покусают их в ответ! — засмеялась Элизабет. — Огастес, не хмурься, у тебя будут морщины! Файнатель мигом скрыл с лица негодование, притворно улыбнувшись: — Так что ты подслушала? — В случае беды нужно отправиться на архипелаг, к королю Бадо и Кире. Улыбка не исчезла с лица Элизабет. Она научилась уловке у Огастеса, файнатель повторял, как заклинание: улыбка убивает врагов. Противник не должен видеть слабость в твоих глазах. — Именно так, Элизабет, на архипелаг. Король Бадо Атенго согласился принять тебя у себя, — старик отставил бокал, — и Кира тоже там будет. Он добрый мальчик. Я надеюсь, вы станете хорошими друзьями. В прошлый раз, когда они были в Натарайде, вам понравилось играть вместе. — Кира станет моим мужем? — Элизабет взглянула в глаза дедушки с долей страха. — Не знаю, милая. Но если захочешь, могу настоять. Регина улыбнулась, согрев материнской улыбкой мысли своего ребенка. А потом раздался резкий вскрик, словно стражу напугали до полусмерти. Вампир подорвался со стула и прислушался. — Они здесь. Махи ошиблись, — Огастес повернулся к королю, — невозможно, Ваше Величество. Я бы не допустил! Регина тоже поднялась со стула, не церемонясь схватила Элизабет за руку и притянула к себе. — Разберись здесь, Огастес, — король уже шел к дверям. — Регина, Элизабет, будьте тут, я найду тоннельщика и отправлю вас на архипелаг, — Огастес пригнулся и положил ладони на плечи ребенка. — Помнишь, где твой нож? Девочка не проронила ни слова, только кивнула. Огастес отдал страже распоряжение охранять присутствующих в зале и вышел следом за королем. — Милая, — зашептала Регина, опустившись к дочери, — ты должна знать. Войдешь в портал и думай только лишь обо мне. Я буду рядом, держать тебя за руку. Ни о чем другом не думай, иначе тебя выбросит в другом месте. Если будешь думать про маму, то выйдешь со мной вместе из портала. — Но Огастес учил не так. Нужно думать про Архипелаг, — Элизабет недоверчиво покосилась на мать, пытаясь отойти. — Забудь, что он там тебе наговорил. Огастесу нельзя верить, он нас обманывает. Он знал про наступление, но молчал. Ты сама знаешь, махи никогда не ошибаются. Понимаешь меня? Мы вместе войдем в портал, я буду думать про Архипелаг, а ты думай обо мне. Все будет хорошо, я тебя не брошу. Женщина вцепилась ногтями в плечи дочери, прижалась к голове ребенка. Девочка сдерживала рыдания. Она зареклась больше не плакать, но одинокая слезинка выбралась всё-таки из её глаза. За ней следующая. Элизабет попросту не знала, кому верить. Окна разлетелись на осколки, шторы загорелись. Регина пригнулась, закрывая собой ребенка. Мимо пробежал стражник, его тело полыхало. Женщина взяла Элизабет за руку, дым выкуривал людей из зала, пришлось кинуться прочь. Целая жизнь прошла, пока мать и дочь остановились в холле. Послышался лязг мечей. Регина обернулась, пути для отхода не нашла, языки пламени пробрались в коридор. Жар доставал до пят, гнал вперед, в пучину войны. Элизабет поскользнулась и ударилась коленкой, Регина успела подхватить её, и ребенок повис на вытянутой руке матери. Девочке открылось зрелище, что долго будет преследовать её во снах: гора изувеченных трупов. А рядом те, кто еще остался жив, ползли в поисках помощи. Тянули свои руки к королевской семье, норовили схватить за подол живых. Принцесса впервые ощутила настоящий страх, ступив на пол, устланный кровью павших воинов Натарайды. Чья-то рука притронулась к сапогу Элизабет, девочка опустила голову: зеленые зрачки стражника беспокойно метались из стороны в сторону. Черт лица за маской крови разобрать не удавалось. Человек находился на грани жизни и смерти. И его вздох, мужчины у подножия мертвой горы, стал заключительным, когда Элизабет и Регина отскочили от него. Обезглавленные, побитые и изуродованные, воины стали предзнаменованием изменившейся жизни. А там, за пламенно—багровой кучей, виднелось настоящее побоище. Двери, ведущие в холл поместья, выбило из петель ужасающей силой. Образовавшаяся арка открывала вид на хаос: в воздухе летали нетопыри, некоторые из них уже обратились в людей и сражались на земле, другие пытались помочь с воздуха. Оставшаяся стража боролась изо всех сил. Каждый из них, хотя бы спешно, но бросал мимолетный взгляд на мертвого брата, теряя свой боевой дух. По двору метался Огастес, убивая захватчиков. Вампир выискивал знакомое лицо: тоннельщика. Его глаза изменились. Более не те, какими любовалась Элизабет. Теперь зрачки обнажали сущность, кроваво—красные. — Ну где же ты, — зашептала Регина. Женщина стояла в дверном проеме, своим красным платьем возглавляя побоище. Вертела головой, ждала кого-то. — Мама, мы ищем тоннельщика? Я вижу его, вот! — девочка указала на знакомого мужчину среди стражи. Элизабет подняла на мать глаза и дернула ту за руку. Хотела спросить, но не успела — услышала странный хруст. Такой не повторить, сломав печенье на кухне или наступив на сухую ветку. Бойня вдруг затихла, Элизабет стояла неподвижно. Словно внимала не звуку, а боли. И эта боль, ярко обжигая, засела внутри. Огастес однажды пытался объяснить Элизабет: звук — волны, которые катятся по нашему уху к мозгу. Файнатель не предугадал будущее. Элизабет усвоила его учения, но для этого пришлось услышать, как умирает Регина. Грудь матери пробил арбалетный болт. Девочка упрямо не смотрела на женщину, когда та упала и выпустила ладонь дочери из руки. Элизабет впилась пустыми глазами в одну точку, стараясь не смотреть вниз. Тело Регины, билось в конвульсиях, задевало ногами ребенка. Крови становилось всё больше. Ничего не отделяло Элизабет от убийцы матери. Палач медлил, не забирал жизнь девочки. Уши внезапно оглушил крик. Не человеческий, скорее животный. Элизабет встрепенулась, вспомнила, оружие и второй раз может выстрелить. Она развернулась, бросилась бежать. Маленькая принцесса знала — нельзя оборачиваться. Но ей так хотелось увидеть лицо мамы в последний раз... Элизабет бросила беглый взгляд назад, немного повернув голову и, не увидев желаемого, споткнулась. Руки опустились в грязь, смешанную с кровью, изувеченное тело на земле дернулось. Девочка отскочила, вовремя осознав происходящее. Упала прямиком на полуживого человека. Сильные руки схватили сзади, она оказалась на плече короля. Элизабет не сопротивлялась. Бегло осмотрелась: вокруг них рыцари образовали защитный круг. Огастеса поблизости не было. На свободное плечо короля спикировала летучая мышь. Король что—то шепнул маленькому существу и оно, сорвавшись, улетело восвояси. Элизабет старалась не думать о Регине, стереть из памяти произошедшее. Внутренний голос твердил: главное выжить. Девочка отвлекалась на любое движение вокруг. Король двинулся в сторону конюшен. Решил самостоятельно спастись, без помощи тоннельщика. У стен конюшни их ждали греншаньцы во главе с низким худощавым мужчиной. Он выглядел некрасиво, даже уродливо. Разоделся так, будто нацепил всё украденное на тракте. Король приказал остановится, поставил Элизабет на землю. Она пыталась высмотреть за многочисленными стражниками Огастеса или неизвестную ей летучую мышь. — Торе, король, — незнакомец оскалил зубы. — Доу, полагаю, — король держался непреклонно, закрывая собой внучку. Рыцари насторожились, Элизабет вертела головой в поисках файнателя. Она упустила из виду сказанное незнакомым человеком. День близился к закату. Если небо потемнеет — это даст махам преимущество. — Каково оно: погубить страну, потерять дочь, остаться с бастардом на руках? — мужчина осмотрел Элизабет, прячущуюся за дедом. — Дайте нам пройти и все закончится мирно, — король стиснул в руках меч, напряг широкие плечи. — Мирно? — Доу расхохотался во всю мочь, люди вокруг него сперва тихо прыснули, а через миг тоже принялись смеяться. — Отдай мне ребенка, старик. Овцы природой задуманы кормом для волков. Сдавайся. Король набрал в лёгкие воздуха и поджал губы. Элизабет подумалось: знает ли он, что его единственная дочь больше никогда не вздохнет? Бандит посмотрел на Элизабет, сделал шаг вперед. — Ну же, ауш, возвращайся туда, откуда вылезла. К отцу! Почти так же кричали охотники, зовущие собак. Элизабет дернулась, а опосля к ней пришло мимолетное осознание: человек, стоящий перед ней — мужчина принудивший её мать. Она подняла голову на дедушку, тот, в свою очередь, на Элизабет не смотрел. Сжала губы, мысли короля были слишком громкими. Об этом шептались по углам в замке, судачили на рынках, ставили деньги в подворотнях. Одно слово — бастард, и сколько красок. Все ждали от ребенка повиновения. Но в истории Элизабет волков убивали нетопыри. Она выскочила вперед короля, дернула рукой и Доу, не ожидавший такого исхода, упал на одно колено. Девочка бросила в него фамильный нож с гербом Натарайды. Бросила с силой человека, опирающегося лишь на ярую ненависть, с силой, которой не сможет похвастаться ребенок. Клинок, ранее покоившийся в голенище сапога, теперь торчал из ноги мужчины. Греншаньцы бросились вперед, они ждали лишь повод. Король схватил Элизабет за ворот и прокричал: — Мы всегда за твоей спиной! Беги! Она никогда не знала его таким: яростным и борющимся за жизнь. Не за свою жизнь, а за жизнь единственной крови, что носит его фамилию. В образовавшейся толчее не было просвета. Элизабет запуталась среди кучи тел, вертелась волчком, пытаясь выбраться из клубка. Над ухом раздался крик, брызнула кровь, окрасила лицо принцессы. Элизабет подняла руки, прижала к себе, локтями продираясь сквозь людей. Впереди показался спасительный свет, закат окрасил побоище многочисленными красками. Девочка потянулась рукой вперед, но её схватили за волосы. Она услышала злостный рык, прежде чем почувствовала тупую боль. Та невидимой веревкой впилась в шею, оставив след. Мысли неожиданно очистились, разум опустился в небытие. Тьма настигла поляну. Страх Элизабет вмиг улетучился, на место ему пришло долгожданное спокойствие.

***

 Сквозь приоткрытые веки пробился свет. Нечто вязкое потянулось за приподнятым лицом, забилось под ногти. Элизабет попробовала встать, но мешала тяжесть сверху. Она пересилила себя, сбросила ношу и поднялась, приходя в ужас. Вокруг предстала жуткая картина: множество окровавленных тел раскидало по поляне. Собрав волю в кулак, девочка присмотрелась к лицам. Искала знакомое. Тело короля распласталось в нескольких шагах от Элизабет. Она сглотнула слюну, чувствуя на языке комки земли. Побоище не прекратилось, отовсюду доносились крики, лязг мечей. Рядом раздался успокаивающий голос: — Наконец-то нашел вас, принцесса. Бегите за мной, я покажу путь. Вперед вылетела летучая мышь. Элизабет не колебалась, сделала шаг. Наступила на тело. Споткнулась, всхлипнув. Ошмётки плоти попались на глаза. Девочка крепко сжала зубы, подняла голову. Переступила очередного мертвеца. Попала сапогом в кровавую лужу, тут же отдернула ногу. Позади прокричали о найденной принцессе. Элизабет набрала побольше воздуха и побежала, что было сил. Нетопырь вел её в сторону старых склепов. Девочка видела горящие доски, упавшие с крыши поместья, но ловко огибала их. Она уже добежала до полуразрушенного склепа, когда оттуда, из темноты, высунулась рука. Элизабет не успела даже и крикнуть, ей сразу же зажали рот рукой. — Примите мои соболезнования, — зашептал мужчина на ухо, — я королевский тоннельщик. Скоро все закончится. Она вырвалась из его рук, кинулась к ближайшей стене. Над головой смеркалось. В разрушенную арку залетела летучая мышь. Оружие блеснуло в лапках, на пол упал клинок. Нетопырь опустился на каменный саркофаг и повернулся к Элизабет. — Мы не будем терять время, — голос был мужской и достаточно юный, — ваш файнатель дал мне указания. Рассмотреть в темноте нож, лежащий на полу, не получалось. Тоннельщик без лишних слов ловко подобрал его и протянул девочке. Нетопырь продолжил: — Нож Огастеса. Не задавайте вопросов. Берите. Зайдете в портал и думайте про архипелаг Ифрагден. Я найду вас. Моё имя — Сирил. Запомните. Я ваш страж. Теперь он повернулся к тоннельщику и приказал начинать. Тот поднял руки, взялся выводить на противоположной стене знаки. Казалось, мужчина хаотично машет ладонями. Стена вдруг осветилась зеленым светом, очень ярким. Элизабет подумала, что свет ударит в небо и новая звезда появится над их головами. Тоннельщик схватил принцессу за локоть и потащил к порталу. В нос ударил запах сладкого печенья. Элизабет последний раз взглянула на летучую мышь и сжала зубы со всей силы. вдругПочувствовала толчок в спину и провалилась в портал. Ей отчаянно хотелось думать про архипелаг Ифрагден, про Киру или короля Бадо, но в томящейся тишине перед глазами появилась мать. Регина сомкнула руки на груди и засмеялась, словно еще миг и женщина подпрыгнет, взлетит, а потом увлечет за собой дочь. Туда, где никогда не было войны, Греншаня и смерти. Туда, где ждут Огастес и дедушка. Туда, где мама не пропала на несколько лет. Существует ли такое место? Зеленое свечение затянуло глаза и Элизабет провалилась в мир грёз. В мечту о королевской семье Натаро.

*** 

Элизабет открыла глаза. Голова её смотрела вверх. Птицы разрезали голубое небо. Она стояла в подворотне, между двумя деревянными домами. В нос ударил запах мочи, мир вокруг наполнился криками. Пришлось выдохнуть мерзкое зловоние, задержать дыхание. Девочка посмотрела на свою одежду. Котта с вышитыми рыбками запятнана кровью, сапоги в засохшей грязи. Но... почему утро? Разве так действует портал? Элизабет потрясла головой. Подумала о другом. Её «дорожный мешок» вмещал в себя: королевский клинок Огастеса, дорогостоящую заколку в волосах и золотую цепочку. Принцесса заблаговременно сняла украшения, положила добро в карман. Все, как учил Огастес, понадобятся деньги — продаст. Только вот кому? Мимо подворотни пробежали босые дети, крича о сборище на площади. Элизабет сделала шаг вперед, попыталась сравняться с горожанами. Подняла подбородок, хотела рассмотреть Турадо, но застыла. Перед взором Элизабет высился величественный замок в столице Натарайды. Шпиль дозорной башни выделялся среди прочих. Она ринулась к первому попавшемуся лавочнику, сметая всех на своем пути. — Прошу вас, подскажите, месяц сейчас апрель? — она, измазанная в нечистотах, тяжело задышала и умоляюще посмотрела на торговца за прилавком. Вдруг её взору открылась немыслимая картина: город, её город, был полон не слёз, а смеха. — День освобождения, — ответил лавочник, будто не слыша вопроса, — хвала Заблудшим, надеюсь больше никто не помрет. Огастес часто гулял с ней по столице, но теперь воспоминания смазались, стали похожи на комок грязи. Такой же, какой она сама из себя представляла. Девочка двинулась к центральной площади перед замком, та лучами расползалась в улицы города. Откуда путь не начинай — придешь к замковым воротам. Народ без конца пребывал на площадь. Тяжелый голос разнесся поверх голов. Элизабет не поверила своим ушам. Побежала вперед и, не жалея рук, вскарабкалась по бочкам вверх. Открылся хороший обзор, но лучше бы ей того не видеть. Беспризорники больше не хохотали, не пытались обчистить карманы зевак. Мужчины сжимали руки в кулаки, ожидая конца речи. Женщины молчали. Посреди площади, на возвышении, среди людей в доспехах, стоял Доу. Ничего не выдавало его раненую ногу. Взгляд девочки привлекло подножие помоста. Два деревянных гроба заставили поежиться. В первом лежало изувеченное, сгоревшее тело в почерневшем тряпье. Во втором старик, чья челюсть впала, а лицо приобрело желтый оттенок. Кровь заставила опомниться, отпустить истерзанную губу. Она держала её зубами, крепко. Речи Доу полнились красивыми словами: освобождение, любовь, жизнь. — Пусть наши враги увидят! Старая власть заслужила лежать на главной площади имени освободителя Гостеса, пока вороны не расклюют их плоть!

***

Ночь опустилась на столицу. Два гроба покоились посреди площади. Их не охраняли. Народ боялся подходить к королю и принцессе. Конечно, люди еще считали двух мертвецов в деревянных коробках властью. Но тому недолго было продолжаться. Вскоре все забудут о прошлом и, прыгая через друг друга, начнут срывать одежду с трупов, в поисках золота. Что взять с мертвеца, кроме как золото? Жизнь быстротечна, несправедлива. Твой народ отвернется от тебя враз, пока ты будешь слаб. А опосля тебя сломят. Из—за лавки сапожника показался силуэт. Девочка медленно приблизилась к подножию двух гробов. Не стала падать на колени, плакать, хвататься за тех, кого уже было не поднять. Элизабет сквозь темноту посмотрела сперва на одного мертвеца, после на другого, кивнула и прошептала: — Я помню, что вы за моей спиной. К рассвету маленькая фигурка у подножия гробов растворилась в первых лучах солнца. Схватку, во время которой Элизабет потеряла всех близких людей, в дальнейшем нарекут «Побоище при Орне». Это событие крепко пустит корни в историю. Последующие поколения уже не будут знать - Орна Натаро, бабушка Элизабет, почила милосердной женщиной и умной королевой. Монарх Натарайды однажды подарил ей поместье, нарек то именем возлюбленной. Пройдет много недель и дети на улицах столицы играючи с деревянными палками, станут кричать: я убью тебя также, как Греншань разбил Натаро при Орне. А Орна Натаро, лежа в склепе за поместьем, своим именем знаменует новое время. Время «освобождения», коим его однажды нарекла новая власть.