Теперь я буду героем!

Кардио монитор издавал раздражающие звуки, но хорошо было то, что по ним ясно о благополучном состоянии больного. Цифры, отображаемые на нём оказывались положительными и радовали глаз, даже в какой-то степени вызывали надежды. Белые, скудные стены и такой же скучный потолок никакого веселья не навевали, но зато из-за них хотелось выколоть себе глаза; особенно пугала отвисшая штукатурка и трещины в углах – что уж говорить запылённости этого места. Открытое на время – промолчим о том, что давно пора закрывать, но медсёстры заняты куда более важными делами, чем пациенты – окно пропускало холодный воздух, хотя воздух этот больной не сможет вздохнуть благодаря кислородной маске. Больше всего цеплял взгляд катетер в вене больного, и хотелось сказать: "Как хорошо, что эта штука не во мне" или "Больно, наверное". Капельница одиноко стояла у кровати, подавая своё содержимое. Хана сидела на скрипучем стуле, закинув ногу на ногу и ловко очищая яблоко от кожуры перочинным ножиком с крестом на корпусе; если бы не все её изменения, то вместо яблока ей представлялось бы лицо Кисаки. Несмотря на то что она сейчас навещала одного очень преважного человека, ей было куда интереснее своё занятие. Она бы так и продолжила сидеть, если бы не закончила это дело, положив кусочки яблока на тарелку, а после посмотрев на вполне здоровое лицо больного своими неживыми глазами – и кто тут умирает? – Эх, Баджи, я вот думаю: что будет, когда ты очнёшься? – Хана не смела прикасаться к нему и даже говорила тихо, как раз таки боясь того, что он по волшебству откроет свои карие очи и накинется на неё обеими руками, затем начнёт читать лекции. – Наверное, ты оторвёшь эту штукенцию, – она указала на катетер, – потом помчишься к Чифую разузнать обо всём, а после найдёшь меня и... Ну, ладно, и думать даже не надо, что будет... – её взгляд бросился на принесённый ею пакет с ещё какими-то вещами, помимо фруктов. – Лучше не просыпайся до окончания битвы. – Хана потянулась в нему, доставая оттуда упаковку гречневой лапши, держала её в руках, долго что-то обдумывая, а после засмеялась. – Ха-ха-ха, я просто представляю: ты просыпаешься и сразу же бежишь в Йокогаму, чтобы надрать зад мне и другим парням. – она положила лапшу рядом с тарелкой, на которой были дольки других фруктов, а после оглядела всю палату, снова подмечая для себя уже застоявшиеся журналы с животными, корзинку с фруктами, просто какие-то важные для Баджи вещи, и, конечно, оберег на тумбочке. Все ждут его скорейшего выздоровления. Хана в том числе. Она раздумывала, что бы хотела сказать этому мальчишке, который уже много настрадался и был на пороге смерти аж дважды. Ей казалось: "Да как я смею жаловаться?" – однако желание, чтобы у тебя всё наладилось и было хорошо, чтобы весь этот ад прекратился, всё равно заставляли её множество раз прокручивать одно и то же. Как же хорошо, что сейчас Хана просто смирилась с этим, отчего теперь это такую боль не приносит. Так что бы она ему сказала?.. Многое хотелось бы. Но зачем нагружать того, кто тоже ничего не вывозит? Наверное, поэтому лучшее решение – это высказаться тогда, когда никто ничего не слышит. – Кисаки настоящая заноза в заднице. – самое великое откровение, которое могло сойти с этих губ. Да, это было то, что трепало нервы больше всего – после Изаны, конечно. – Я заговорила ему зубы, пошла на сделку, лишь бы он не убивал Эму, вот только свою часть уговора так и не выполнила. Я ничего не придумала. Мне казалось, что за эти дни мне в голову придёт какая-нибудь идея... Я сказала Кисаки, что ослабить Майки и вывести его из битвы можно другим способом, просто надавив на него; но проблема в том, что я не вижу ни одного рычага давления, кроме как убить кого-то или навредить. Конечно, можно выбрать второй вариант, но он также не совсем надёжен, к тому же я всё ещё не доверяю Тетте и его честности – вероятнее всего, он всё-таки убьёт. Тогда, получается, что и на сделку он пошёл только ради того, чтобы избавиться от такой непредсказуемой проблемы, как я. Если я сегодня не придумаю и не предолжу Кисаки что-нибудь, то он... – весь её корпус согнулся к коленям, пока руки потирали усталое лицо, разминая кожу, а потом переходя к голове, зарываясь в локоны, как будто бы сходя с ума. – Чёрт, я совсем не знаю, что делать... – с губ сорвался тяжкий вздох. Этот мир уже не понятен, прямо как и решения всех своих проблем. Хана сто раз успела пожалеть о том, что вообще взялась за такое нелегкое дело, однако, если начала его, то надо довести до конца. С Баджи легче бы не стало, в любом случае; единственное, он мог бы как-то помочь ей морально или подкинуть идею – думая, об этом, в голову случайно вспоминалась та болезненная встреча, переросшая из обычного собрания для обсуждения тактики против Кисаки в покушение на жизнь друга. – Плюс, меня пугает Чёрный Импульс Майки, который всё никак не появляется; я даже не знаю, что нужно для его появления... Хотя это явно не то, над чем стоит ломать голову. – поднявшись со стула, её глаза снова взглянули на кардио монитор, всё так же благоухающий счастливыми цифрами – от них на сердце становились немного, но тепло. – Я наконец-то выбралась из квартиры за всю эту неделю и сразу помчалась к тебе, ну разве я не прекрасный друг? – а в голове мелькало: "Друг, который тебя пырнул". – Баджи... – в раздумьях, она подбирала подходящие слова. – Спасибо тебе за то, что оставался причиной, по которой я ещё могла стоять. Даже сейчас я здесь, в спокойном месте, а не в четырёх стенах, только благодаря тебе. – Хана потянула руку к двери, но ощутила, как нелегко ей далось открыть её – всё-таки, ты ещё что-то да чувствуешь, да? Будь её воля, она бы осталась куда подольше. – Я скучаю. – она вышла, осторожно закрыв дверь. Ну вот, теперь она снова находится в коридоре обычной японской больницы, полностью пропахшей лекарствами, резиновыми перчатками, спиртом и всякой гадостью; иногда можно ощутить незаметные нотки крови, а может и мяса – это доходит с операционной до остальных палат и коридора, а порой это мог быть перевозимый труп, появившийся из-за какой-нибудь ошибки хирурга – ну, ничего не поделаешь, одним человеком меньше. А, ну, в общем, неприятые запахи. Неприятные стены, однотонные, нагоняющие тоску и монотонность, обыденность дней – на самом деле, плохо было от того, что обыденных дней с отдыхом и обычной жизнью уже не было давно, зато каждый день полон удивительных сюрпризов благодаря жизни с новым человеком. Да, хотелось зажить как прежде: проснуться рано утром, пойти в школу, повеселиться, вернуться домой и встретить родителей, поговорить, заняться своими делами и... Хане не нравится. Она бы хотела поскорее исчезнуть. Её ноги, легко запомнив дорогу обратно, инстинктивно сделали несколько шагов. – Харуки! "Вот черт, это ещё кто?" – поганое настроение итак ухудшалось, а сейчас внезапно упало ниже плинтуса; а ведь значительную роль сыграло даже не то, что было выкрикнуто какое-то имя, неприятно было как раз от осознания, что сейчас сзади тебя стоит парнишка со смазливым личиком и не менее милой душой, как у святоши. "Вот гадина! И как только узнал меня?" – недопонимала Хана, прокручивая на пальце черный локон волос и разглядывая его, после чего повернулась к знакомому и проговорила: – Чифую, чего тебе? – она посмотрела на него вполне спокойно; хотя, смотря на всю ситуацию в целом, могло показаться, что в душе у неё был полный хаос, шторм эмоций, посреди которых по не покойному морю плыл маленький кораблик разума – наверное, его капитан являлся последним нервом Ханы. Но на деле внутри было так же просто, как и снаружи – ничего необычного. – Пришёл навестить кого-то? – в его одежде была примечательна обычность и повседневность, зато на лице скорчилось не то что удивление, но трепет – нет, слишком приятное чувство, лучше сказать "волнение", – возникший от желания поскорее решить все проблемы и успеть, пока человек перед тобой не ушёл. В словах Ханы можно было услышать что-то огрызающееся, а именно "навестить кого-то"; звучало так, словно Баджи ни во что не ставили или эта ситуация сущий пустяк. – Да, я... – Мацуно, не ожидавший этой встречи, замялся, хотя множество раз прокручивал сценарий их возможного диалога. – Где ты была всё это время? До тебя дозвониться было нереально!.. – Тебя тоже заставили бахилы надеть? – её глаза упали на его ноги, после чего и сам Чифую посмотрел на них, а потом, как будто встрепенувшись и осознав эту глупость, поднял ошаленный взор на улыбающуюся Хану. – Что ты... Эх, неважно. Мы весь город перевернули, чтобы найти тебя! – "Мы"? – Да, "мы"! Я, Майки и "Свастоны"! К тому же ты не представляешь, как Такемичи волновался за тебя! Если бы не он и твоя записка, то мы вообще не знали бы, что с тобой случилось! А ведь он так переживает за тебя, хотя пытается этого не показывать! – Такемичи? – наверное, это было единственное имя, которое вообще вызвало какие-то чувства в сердце Ханы, заставив его сильно сжаться; даже Майки так не напрягал, хотя у неё была уверенность, что ему уже плевать на то, что случится с его "подругой". – Да хватит уже, что ты несёшь? Как видишь, со мной всё нормально, так что можешь передать всем, что я живу прекрасно. А, а вот Дерьмичи скажи, чтобы он не переживал, ведь мы с ним даже не родные. К чему такие сложности? Я же чётко написала в письме, что не надо меня искать. Вы читать не умеете? Эх, ну ладно, ничего не поделать, раз вы такие... Даже не знаю, как вас назвать. Мацуно тупо таращился на Хану, пытаясь понять смысл её слов и логическую связь между ними. А позже он подумал: "Это кто вообще?" Да как "кто"? Харуки это! – Скажи, Чифую, чем ты занимался всё это время? – она, глядя на него, не понимала лишь одного: почему он стоит в пяти-шести шагах от неё и не смеет подходить? В её лице читалось что-то холодное, да и серьезности в нём было хоть отбавляй. Такое чувство, будто бы сердце почернело в мгновение. – Я искал тебя! Как я мог спокойно что-то делать, когда Баджи в койке, а ты невесть где!? – То есть ты ничего не делал. – Хана взяла паузу, а после улыбнулась. – Ха-ха, прямо как я! Мацуно сжимал кулаки. "Да что в этом смешного?" – так думал? Нет. "Надо было что-то предпринимать..." – или так? Тоже не верно. Тогда, о чём думал? Зато можно было с точностью сказать, что он почувствовал какую-то обиду, но не за себя – да когда Чифую вообще жаловался? – возможно, за Хану да и вообще за всю ситуацию в целом; к тому же сама мысль, что сейчас никто не в силах что-то сделать для дальнейшего препятствования Кисаки, сводила с ума. Ничего хорошего. Больно, ведь теперь не соберёмся втроём, не обсудим ничего – да какие там планы против Тетты! Просто хочется поговорить о чём-то вместе, – теперь мы порознь, всем плохо и больно, каждый ушёл в себя. Одиноко. Грустно. Но возникало ощущение, что можно ещё что-то исправить, нужно лишь что-то сделать, но Мацуно этого не делал. – Отлично, мы просидели штаны, и теперь кто-нибудь сдохнет. Представь, вдруг Баджи добьют? Такое ведь тоже вероятно. – своими теориями она лишь пугала своего "друга". – А может, Эма умрёт, кто знает... Вообщем, скажи Майки, что я лично советую ему сдаться "Поднебесью", пока не поздно, и распустить банду, если он не хочет жертв. А, ещё добавь, что тайяки дерьмо полнейшее, в них нет ничего особенного. Прямо как в "Свастонах". Чифую помолчал, лишь смотря на то, как Хана, немного подождав – видимо, думала, что он что-то скажет, – отвернулась и собиралась уйти, как будто бы разочаровавшись. – Харуки, неужели, ты так просто уйдёшь? Она остановилась, но не смела поворачиваться. Ему была видна лишь её спина. – Ты сам меня прогнал тогда. – её голос прозвучал сталью. Это был словно совершенно другой человек, отличный от того, кто только что говорил о дерьмовых тайяки, смерти близких и прочей чепухе. Мацуно, сразу же поняв её, сначала задумался, а потом снова осознал всё, но уже с другой стороны, более приближенной к мыслям и восприятию Ханы. – Ты думаешь, что я прогнал тебя? – даже нельзя было описать, что он тогда почувствовал. Осознание. Вина. Недопонимание. Обида. Абсурд. Чифую ведь даже предположить не мог, что всё так обернётся лишь из-за его фразы, в которую он поместил иной смысл, отличный от того, которого придерживалась Ханагаки. Почему он тогда накричал на неё? Да ответ был прост: чтобы она не попалась полицейским. Да уж, вот такое недопонимание случилось на ровном месте! И так всю жизнь... А ведь сначала даже и не скажешь, что именно этого хотел Мацуно, потому что его крик и интонация заставляли думать совсем о другом – казалось, словно он желает тебе смерти и посылает вон. От этого он испытал стыд, начал винить себя в том, что произошло. Но разве можно винить Чифую? Никому в голову прийти не могло, что их встреча обернётся кровопролитием, вот и все потеряли контроль над эмоциями, даже Мацуно. Но кто сейчас ему скажет, что он не виновен? Кто скажет ему, что его бездействие за всё это время отсутствия Ханы вовсе не есть что-то плохое и что его можно понять? Кто успокоит душу, болевшую за Баджи и переживавшую за Хану, которая теперь ещё решила понести на себе груз вины? Кто? Кто? Никто. "Это из-за меня", – мысли ворвались внезапно, не постучавшись, уселись в мозг, словно у себя дома, и начали наводить свои порядки. Неправильные порядки. – Кстати, – Хана, улыбаясь, повернулась к нему, уже побледневшему – но какое ей дело? Почему она должна сейчас кого-то спасать? Уже взрослые все, пора спасаться самим, – я возвращаю тебе зажигалку. – порывшись в карманах, она кинула ему вещицу, но Чифую никак не среагировал, и зажигалка просто упала к его ногам. – Мне не нужны ни ты, ни Баджи. Не вмешивайтесь. Надоели. Вечно от вас только больше хлопот. Бросив на того холодный взор, неестественный даже для мертвеца и трупа, Хана пошла своей дорогой – вон из этой поганой больницы, противной, холодной, самой ужасной на свете. Прямо как она... Но, уходя, она думала: "Почему у меня сердце болит?" Почему? Харуки, найти ответ на этот вопрос сама. Чифую не стал за ней идти, потому что знал, что это бесполезно. Говорить с ней – бесполезно. Останавливать её – бесполезно. Делат хоть что-то – бесполезно. "Она не станет меня слушать", – вот, что думал. Кажется, ему стало ясно, что если сейчас Хана говорит, чтобы никто не сувал нос в эти дела, то лучше так и сделать... Но руки-то чешутся, да, Чифую? Странно, а ведь он так и не понял, что думал тогда. Разве что, мог предположить: "Надо было подойти к ней, не дать уйти, сделать хоть что-нибудь". Да, надо было... А может, что-нибудь ещё надо было? Что-то более эффективное. Мацуно начинал потихоньку понимать, что с Ханой так легко дело не решишь, но одно стало ясно – она специально отдаляется. Это стало понятно по тому, какими жестокими словами она кидалась. Конечно, Чифую мог сказать, что Хана просто изменилась не в самую лучшую сторону, вот только... Нет. Она бы никогда не наплевала на других – зачем иначе ей приходить и навещать Баджи? Это не в её стиле – делать другим больно. О, кажется, Чифую понял, что он должен был сделать! "Вот же я дурак... И почему сразу не догадался?"

"Надо было вмазать ей со всей дури..."

Немного подумав, он достал телефон.

***

Хана, вся потрёпанная, легкой походкой, напевая себе какую-то песенку под нос, вошла к квартиру. Она бы не сказала, что пришла домой, потому что это место домом не считала, но, в любом случае, ей приходилось здесь жить; однако это противоречие никак не отягощало её и не заставляло чувствовать себя в какой-то мере плохо. Почему-то плохо уже не было. Удивительно, завтра состоится самая жестокая драка, а Хана не чувствует никакого страха или волнения, даже наоборот – у неё чертовски хорошее настроение. Да что с тобой не так? – Эй, сказать ничего не хочешь? – неожиданно в прихожей возникло неприятное обстоятельство под названием "Курокава Изана", сложивший свои руки в замок и скорчивший недовольную гримасу, как будто бы Хана совершила какое-то преступление; его глаза мельком бросились на пакет, которые она несла. – Ты что, стоял здесь весь день и ждал меня? – это его странное появление немного сбило настрой Ханагаки, заставив её вопросительно поднять бровь, пока она снимала обувь. – И в чём я опять провинилась? – Ты? "Опять"? – Изана перевёл свои светлые брови к переносице, точно не веря в услышанное и будучи оскобленным, поставив руки на бока. – Единственный, кто всегда выходит виноватым, так это я! – в его голове мимолётно промчались все события их недельного совместного проживания, не принесшие ничего хорошего. – Ух, я специально остался сегодня дома, чтобы провести с тобой время, а ты свалила куда-то, пока я дрых! И как это понимать? – А, – Хана сделала лицо, не то пофигистичное, но отчётливо кричащее о том, что она здесь не при делах, – так у меня дела важные возникли. Прости уж, я очень деловой человек! – Хорошо, деловая ты наша, так где ты шлялась? И куда делся мой кошелёк? – Да в Токио я была, в Токио! – услышав последний вопрос, она ответила на первый, порывшись в карманах, и, достав оттуда лёгкий бумажник, поднесла его к смуглой роже недовольного полу филиппинца. Чувствовалось в её развязных движениях некоторое раздражение, свойственное людям, которые очень спешат, или же тем, кому попался по дороге очень неприятный знакомый. Изана, нервно на неё таращась, осматривая всё естество Ханы, дабы понять, что с ней сегодня не так – хотя он вспоминал, что она за человек, отчего становилось понятно, что быть ненормальной для неё это нормально, – с подозрениями схватил бумажник и открыл его, после чего взял протяжную паузу. – На что ты пустила все деньги? – Курокава пытался как мог, чтобы не придушить Ханагаки, отчего руки, так чесавшиеся, чтобы схватиться за чужое горло, сильно сжимали бедное и пустое портмоне. – Какие деньги? – одна из бровей Ханы по-актерски бросилась вверх, покамест голова надменно поднялась, якобы говоря: "На что ты намекаешь? На то, что я воровка?" – Мои. – одним этим словом была проведена черта между личными вещами Изаны и Ханы. – Фу, не будь жмотом! Там была всего сотня тысяч! Не думала, что ты такой мелочный... – она вскрикнула от не подлинного удивления и скривила морду в отвращении. А затем, застав Курокаву с выпученными глазами, заулыбалась, покопалась в карманах и достала оттуда все крупные купюры, место которых было в кошельке. Хана в любом случае не стала бы тратить эти деньги, разве что только ради мести. – Да шучу я! Вот твои деньги! Я всего лишь купила неплохую камеру. – Хана наконец-то показала то, что находилось в её пакете, а была это огромная камера, видимо, не дешёвая, которую она навела на Изану. – Зачем она тебе? – он был в непонятках и чувствовала себя как не в своей тарелке, каждый раз удивляясь с её странностей и не менее странных желаний. – Чтобы мы запечатлели все наши с тобой счастливые моменты. – Ладно, делай что хочешь. – закатившему глаза Курокаве, по правде говоря, было как-то всё равно на эту неожиданную покупку; как говорится: "Чем бы дитя не тешалось". Затем ему что-то вспомнилось.– Так зачем ты была в Токио? И что с твоим лицом? Тебя бомжи что ли избили? – приглядевшись в наглую рожу, его глаза уловили несколько ссадин и вмятин, а также припухлость на левой щеке. – Я просто упала, пока спускалась в метро. Нужно было купить сигарет в одном из магазинов, который я часто хожу. Я знаю только это место, где могут продавать несовершеннолетним такие вещи. – без какой-либо запинки или неуверенности в голосе отвечала Хана, как будто бы уже предвидя этот диалог. Конечно, Изане не понравится тот факт, что ей приспичило навестить командира первого отряда "Свастонов", его врага. Она даже достала пачку сигарет для наглядности и уже готовилась показать чек на всякий случай. В голове Курокавы много мыслей не пронеслось, потому что что-то логичное в её оправдании было, как например то, что ей неизвестно, где ещё можно было бы такое купить несовершеннолетней; но в то же время он размышлял: "Ради какой-то пачки она кинулась аж до Токио..." – Так, давай-ка сигаретки мне. Тебе пора завязывать, скоро сдохнешь от рака лёгких. – сделав заключение, что Ханагаки страдает тяжёлой зависимостью, что даже готова пройти такие расстояния ради никотина, Изана протянул руку, как бы говоря: "Отдавай". – Ты же сам куришь. – таким поворотом событий Хана рада не была. – Курил, когда было плохо, но сейчас мне это больше не нужно. Ты отдашь мне по-хорошему? – он приказательно поднял голову, посмотрев поглощающим всю личную свободу взглядом острых аметистов. Девушка немного подумала и, сделав вид настоящей агонии, как от ломки, отдала вещь. – Оставлю тебе одну, чтобы ты потом не жаловалась, что зря аж в Токио ехала... Ради каких-то сигарет. – Курокава, как человек справедливый, проявил благосклонность, сделав дар в виде одной несчастной сигаретки, которую Хана так неохотно приняла. Изана, после своих слов, задумался снова: "Ради какой-то пачки она кинулась аж до Токио... А могла бы попросить меня". А ведь и вправду, зачем ему отказывать в её просьбе? К тому же у него явно есть какие-нибудь связи с магазинами, благодаря чему можно получить не только сигареты, но и многое другое. – Ты не встретила никого из знакомых? – почему-то ему в голову пришло и это. – Нет. – твёрдый ответ. Он не по-хорошему на неё смотрел, как будто бы не доверял, но потом понял одну очень важную вещь – с ней что-то не так. Точнее, её взгляд как-то изменился. Это хорошо или плохо? Изане уже не нравились никакие изменения в Хане, потому что её непостоянство приводило только к плачевным ситуациям. И, кажется, ему стоит насторожиться и готовиться к худшему, но отчего-то она казалась ему более живой, чем раньше, и это заставляло его мешкать. – Ну и хорошо, завтра решающий день. – не желая больше думать об этом, Курокава вспомнил о том, чего так долго ждал. – А, ну да, ты наверное, очень рад. – Не знаю. Вроде, я этого хотел, но на душе нет никакого предвкушения от предстоящей мясорубки. Хочется, чтобы всё поскорее закончилось... – Изана не понимал, что он должен чувствовать сейчас. За это время, проведенное вместе с Ханой, он очень изменился, как и его отношение к Майки, "Свастонам" и криманалу в целом, что полностью переменило все представления и чувства от битвы; а совместная жизнь с эмоциональными качелями и вовсе его вымотала. Поэтому ему бы хотелось спокойствия. – Кажется, я устал. Управлять "Поднебесьем" довольно сложно. "Бессмертному Изане" приходится практически каждый день проводить в компании плохишей; на самом деле раньше это не было так сложно, тем более, что он был в сто раз хуже всех тех, кто находился на собраниях. Но отчего-то его сердце настигла тоска. А зачем он создал "Поднебесье"? Ну конечно, это была его совместная с Какучо мечта – создать место для таких одиноких людей, как они. "Хм, странно, когда это я успел сбиться с первоначальной идеи?" – подумал как-то раз Изана на одном из собраний. Он бы не сказал, что сейчас его банда является тем самым идеалом, к которому он так стремился; тем более усугубляло всё то, что Какучо был вообще категорически против всех этих делов с криминальными группировками. Тогда почему "Поднебесье" существует, если Курокаве оно приносит только моральную и физическую усталость, а Хитто не желает иметь дел с нарушением закона? К тому же свою изначально задуманную функцию оно не выполняет. Почему? Неужели, лишь для того, чтобы уничтожить Майки? А, ну да, точно. Но что-то здесь не сходится... "Но я не ненавижу его", – внезапно понял Изана. "Зачем?" – он продолжал задаваться этим вопросом, так и не получая ответа. – Хочешь высказаться? – Хана, закрывшаяся в себе на очень долгий период, с какого-то перепугу начала беспокоиться о чужом состоянии. При этом она не чувствовала ничего тяжёлого, отчего на лице сияла улыбка. Курокава удивился, подумал, вглядываясь в эти неживые, но искрящиеся желанием жить, глаза, а после ответил: – Почему бы и нет?

***

Тот вечер прошёл без проблем. Хана и Изана наконец-то обсудили проблемы, касающиеся "Поднебесья". Когда он отвечал на её вопросы, она даже спросила: "Зачем заниматься этим, если это не приносит никакого удовольствия?" – на что Курокава не знал, что сказать. По крайней мере, этот разговор хоть как-то повлиял на него и его восприятие всех происходящих событий; в голову даже подкралась мысль о роспуске банды, но она в миг показалась абсурдной хотя бы потому, что уж слишком много сил было потрачено на это дерьмо. Больше говорить об этом они не стали. По итогу, устав, им пришлось лишь затаиться в собственных мирах, отдалиться друг от друга, ведь совместная жизнь иногда способна вызвать весьма неоднозначные чувства по отношению к тому, кого ты очень сильно любил, отчего просто хочется побыть одному. Однако это никак не вязалось с тем, что Изана отменил собрание ради Ханы, поэтому, хочешь не хочешь, в любом случае, нужно было что-то делать. Он предложил ей сходить куда-нибудь, развееться, она же сказала, что время выберет сама – у неё были свои планы на ближайшие два часа. Будучи в смятении и в некотором недовольстве, Курокава ничего говорить против не стал, а лишь поплыл по течению её переменчивых желаний. Ханагаки, имея в запасе пару часов, мигом взяла свой телефон, который не включала целую неделю, понимая, что он бы стал разрываться от звонков и сообщений после её пропажи. Первым делом, она, конечно, увидела десятки пропущенных от Такемичи, Майки, Чифую и других людей; читать чаты она не стала – это была пустая трата времени; но её глаза не могли оторваться от чата с младшим братом, думая о нём больше, чем надо было, из-за сегодняшних происшествий. Но, оклемавшись и вспомнив свою первоначальную цель, Хана набрала Кисаки. Время пришло. Наконец-то она знала, что нужно делать. После встречи с Чифую и вообще всех странных событий она смогла продумать, как удовлетворить прихоти Кисаки, при этом получив с этого выгоду. Дозвонившись, Ханагаки потребовала встретиться сию минуту, на что Тетта, впринципе, был не против, отчего у неё задёргался глаз – с чего это он такой уступчивый и вежливый? Но какие бы подозрения на его счёт у неё не имелись, она всё равно собралась, чтобы встретиться с ним, и вышла вон из квартиры; Изана ещё очень долго злился на постоянные похождения своей сожительницы. Они встретились. Кисаки понимал, для чего он здесь. Спустя неделю Хана соизволила поделиться своими идеями насчёт того, что можно было бы сделать вместо убийства, чтобы ослабить Майки; Тетта был нескончаемо рад, несмотря на то что она ни одной весточки ему не послала и всё выглядело так, словно она его кинула, наплевав на сделку; он просто знал, что рано или поздно ей придётся что-нибудь предложить в ответ, ведь молчание означает расторг контракта и убийство неповинных. Но Касаки не мог не сказать: "Чего так долго? Дурью маялась? Почему ты делаешь что-то только тогда, когда уже почти всё решено?" Ему нравилось играть на её итак потрёпанный нервах, однако эти никак её не задевало. Хана рассказала о том, что нужно было сделать для морального уничтожения "Непобедимого Майки", и, услышав такое простое и примитивое решение проблем, Тетта сконфузился. – Ты что, думаешь, это сработает? Он же будет просто в бешенстве! Это не то, что нам нужно. – Нет. Сейчас Майки очень аккуратен и мнителен, так что любая неудача или плохое событие способны выбить его колеи. Всё пройдёт гладко: Майки не объявится, "Свастоны" проиграют, "Поднебесье" заберётся на вершину, а дальше итак понятно, что будет. А самое главное, что мы избежим лишних жертв. Разве не идеально? Зачем мучаться и придумывать что-то изощрённое, когда можно пойти по лёгкому пути? Кисаки сделал вид, будто его действительно как-то волновали слова Ханы, а потом, отметив для себя её подозрительно беглые и желавшие ожить глаза, впервые за весь разговор почувствовал что-то не то, а потом согласился с ней. Для него всё было прекрасно. Он был готов принять любую её идею.

***

22 февраля, утро.

– Ты принёс то, что я просила? – вопрошала Хана, глядя на парня перед собой. Утренние лучи зимнего солнца слепили ей глаза, отчего она сильно жмурилась, что даже казалось, что на лице выражено всё недовольство из-за суровости сведённых бровей. – Конечно, как я, жалкий слуга, мог забыть об этом? – Ханма, пытаясь показать, как сильно его гоняют, протянул длинную деревянную палку. – Вам с Кисаки лишь бы нервы мне помотать. – Ха! Ты говоришь так о Кисаки? Ты? Не смеши, тебе же в кайф вилять перед ним своим хвостиком, как какая-нибудь собачка. – Ой, ты меня раскусила! – Эй, слышь, палка не слишком толстая? Мне кажется, будет летальный исход. – Ничего не знаю. Бери, что дают. – Шюджи отмахнулся от неё и стал надевать шлем. – Тогда езжай помедленнее. – Ханагаки, понимая свою беспомощность, просто села на мотоцикл сзади этого амбала. Сегодня был тот самый день, когда всё решится. Сегодня был тот самый день, когда Хана сможет спокойно вздохнуть. Сегодня был тот самый день, когда ей придётся совершить грех. Всё прекрасно очевидно. Сейчас, она должна чувствовать тяжесть, но на душе была лёгкость, прямо как лёгкость ветра, бьющего ей в лицо и тело. Она неслась к месту, где будет совершенно кровопролитие, но какого-либо чувства предвкушения не было, не было и вины, и угрызений совести за то, что её руки собирались сделать. Всё сопровождалось громогласной пустотой, быть может, в ней сопутствовало желание поскорее согрешить. Однако в этом не было ничего плохого. Вчера появился человек, который стал первым и единственным, с кем Хана вышла на связь. Этот человек также тяжело переживал её пропажу, но, получив первую за всё время весточку, счастье и волнение наполнили сердце. Естественно, каждый, кто бы оказался на его месте, хотел бы многое узнать, лично встретившись с пропавшим. Вот так и Хана назначила встречу в это раннее утро, когда никто даже на работу не вышел, когда только начинался восход. Эма вышла из дома, будучи в том самом состоянии, как если бы ты шла на встречу к подруге, которую не видела сто лет; или же ты бежишь на ежегодную распродажу, боясь, кто-то уже заберёт твой любимый товар раньше тебя. Вообщем, в её душе бушевало дружеское волнение и желание как можно скорее добраться до места встречи. Она никому ничего не сказала. "Я хочу встретится с тобой наедине. Пожалуйста, не говори об этом Майки", – вот, что просила Хана; это было единственным условием. Конечно, маленькая Сано была готова на всё, лишь бы схватиться хотя бы за самую мелкую соломинку возможности их свидания. Хотя, даже расскажи она всё своему брату, что бы изменилось? Что бы он сделал? Сейчас Майки не в том состоянии, чтобы адекватно отреагировать на внезапное появление Ханамичи. Скорее всего, он просто вцепится в неё и загрызёт – не в насильственном смысле, но и не в хорошем. Эма прошла к не людному парку, стоя у дороги и ожидая. Ветер проносил с собой чудом неубранные пожелтевшие листья, продувая ей ноги, отчего она покосилась. Ей в голову приходило множество мыслей и вопросов. Для чего Хана захотела встретиться именно с ней? Почему сегодня, в день, когда "Свастоны" столкнуться с "Поднебесьем" и "Чёрными Драконами"? Где она пропадала? Почему опаздывает? О, и вправду, Хана опаздывала минут так на десять; но Сано была готова ждать даже вечность. В какой-то степени понимание, что пропавшая связалась в первую очередь с ней, делало её счастливой: Ханамичи считала Эму близким человеком. А ведь она уже давно начинала волноваться об их отношениях. "Эх, было же время", – внезапно вспомнилось ей их первая встреча. В тот дождливый день они вдвоём поругались, затем Эма начала ревновать Дракена к Хане, из-за чего дальше у них сложились непонятки – даже вспоминать это было стыдно. Затем, сами того не ожидая, они сдружились, и, как оказалось, несмотря на множество различий в характере, у них развились очень теплые отношения. Эма до сих пор носит тот кулон с цепочкой, подаренный Ханагаки на её день рождения; она говорила, что этот подарок в виде сердца будет напоминать о неимоверной любви к Кену, но вот только маленькой Сано, глядя на кулон, вспоминался образ подруги. Врум-врум И всё-таки зимой их взаимоотношения немного охладели, причём всё равнодушие шло именно со стороны Ханы. Эма так и не поняла причину её резкой пропажи с радаров; они редко виделись, редко созванивались, в их общении появилась долька неискренности. Выглядело так, словно Ханагаки отдаляется. Было неприятно. Если бы как-то раз Хана не напилась в стельку и Майки не принёс бы её домой, то, возможно, Сано так и не смогла бы увидеться со своей подругой. Эме хотелось бы знать, что так повлияло на их отношения. Конечно, она предполагала, что загадка кроется в её старшем брате. Было вполне заметно, что между Майки и Ханамичи постоянно бушует странная атмосфера, но Эма не хотела влезать в это дело без спросу, хотя и спрашивала, что с ними случилось; по итогу, и от брата, и от подруги она получала увиливание от ответа. Вскоре стало понятно, что Хана абстрагировалась не только от Майки, но и от Эмы. Младшей Сано это, конечно, не нравилось. Почему из-за их отношений должны страдать отношения между подругами? Почему нельзя общаться так же, как и раньше? Ну да, Эма – сестра "Непобедимого Майки", поэтому Ханагаки неловко; вот только она явно не из тех людей, которые заостряют на это внимания. Так почему? Врум-врум. Не слышишь что ли? Однако не справедливо как-то. Точно ли вся проблема заключается в Майки? Может Хана сама не хочет водится с Эмой? Но если бы это было действительно так, стала бы она писать именно ей и просить о встрече? Разве это не показатель высокого доверия? А почему Майки не может прийти? Он ведь тоже очень сильно переживал из-за всего этого. Неужели, Хана боится? Но чего? А зачем она сбежала? Где была? Не было бы лучше встретиться сначала с Такемичи, ведь он всё-таки её брат? Столько вопросов и ни одного ответа. Как жаль, что ответов не будет. Эма настолько погрузилась а свои мысли, что не замечала сгущавшихся туч, перекрывающих солнце, дуновение ветерка, переросшее в сильное ветрище, карканье чёрных ворон, так внимательно наблюдающих за ней, как будто ожидая чего-то интересного; не слышала ни одного звука, кроме как стука своего сердца, проигнорировала даже звонок по телефону, хотя прекрасно чувствовала вибрацию от него и знала, что это Майки, переживающий, куда пропала его сестра так рано, ведь им надо было на кладбище; она также не поняла, что сейчас по сути находится в безлюдном месте рядом с каким-то парком, когда ни одного человека на улице нет. Эма так и не заметила, что в воздухе колебался рёв чужого мотора, что он приближался, становясь громче настолько, что чуть ли уши не заглушало. Внезапно ей стало невдомёк, почему голова так резко разболелась, а тело откинуло куда-то далёко, метров, наверное, на пять. Она не успела опомниться, не успела взглянуть на какие-то две расплывчатые в красном – от чего-то липкого и теплого – обзоре фигуры на каком-то драндулете. А, это же байк! У Дракена тоже есть байк, и он настолько его любит, что Эма часто ревнует, хотя понимает, что это глупо. Да, глупо... Она всё прекрасно поняла. Хоть и разум говорил, что вот и произошла их долгожданная встреча, но сердце всё ещё твердило: "Нет, я ещё не встретилась с Ханой..." Что есть правда, а что есть ложь? Чему нужно сейчас верить? Сано не могла думать, было очень сложно сейчас заставить работать свой расшатанный мозг. Если честно, сейчас из-за невыносимой головной боли Эме хотелось только одного – закрыть свои глаза. А ведь они так и не поговорили. – Что ты творишь!? Я же сказала, чтобы ты ехал помедленнее! – кричала Хана, снимая с себя шлем, буквально швыряя его на землю от наполняющих эмоций. Если бы Изана увидел её сейчас, то не узнал бы. – Ты видел, как её отбросило!? – Да успокойся ты! Рядом всё равно больница! Просто позвони в скорую и дело с концом! Самое главное, чтобы не подохла. – дерзил Ханма, которому, по всей видимости, было плевать на нападки и просьбы своей "партнёрши". – Чем хуже её состояние, тем лучше: нам ведь нужно, чтобы Майки не явился. – Ей нельзя умирать. Мы с Кисаки не так договаривались. – в попыхах Ханагаки подошла к лежачему телу, повернув Эму с живота на спину и прощупав пульс на запястье; с её губ сошёл дрогнувший вздох. Вид стекающей с виска свежей крови никак не приносил удовольствия, к тому же всё ещё была вероятность того, что Сано умрёт в любой момент, как это было и в манге. – Живая, но надолго ли... – встав с корточек, Хана поспешно набирала номер скорой помощи. Она сама предложила эту идею с покушением на Эму – мда, не очень оригинально, учитывая, что Кисаки провернул то же самое; но, по крайней мере, Ханамичи хотя бы не стремилась конкретно к её смерти. Просто оставить её в тяжёлом состоянии было лучшим решением. Конечно, было совестно втягивать в это ни в чём неповинную Эму, но больше выхода не было; если сравнить, то лучше уж самой причинить кому-нибудь вред, чем позволить Тетте убивать всех направо и налево. Это было надёжнее. И жестоко. "У меня не было выбора", – утешалась Хана, слушая гудки. В каком-то смысле она контролировала всю эту ситуацию с покушением: Кисаки мало того, что дал ей много времени на раздумья, так ещё позволил выбрать место, где можно незаметно и эффективности прихлопнуть жертву. Ханма говорил, что рядом находится больница, и это правда; выбор такого места не случаен: Эма получит медицинскую помощь гораздо быстрее, что увеличит шансы на её выживание, смотря на то, что всё пошло по одному месту из-за спешки Шюджи. Хана смогла дозвониться и точно описать, что случилось с потерпевшей, прикинувшись проходящей мимо девушкой. – Так, а теперь надо сваливать. – проговорила она, подходя к Ханме, всё так же сидящему на байке. – И всё-таки почему ты решилась на это? – внезапно слетел вопрос от него, что ввело её в ступор. – Почему решила сделать это со своей дорогой Эмой? Я думал, что ты будешь до самого конца выступать за то, чтобы не проливать чужую кровь, тем более своих друзей. – Так удобнее. Если мы сможем избавится от Майки, то это самое верное решение. – Бедняжка Майки, чем же он заслужил к себе такое отношение? – Тем, что он непобедимый. – Хана наискоса взглянула на Шюджи недоверчивым взором своих прищуренных глаз, явно не понимая его любопытства; хотя, вспоминая, что он вообще человек любящий такой движ, в миг остыла. – Слушай, а ведь можно было обойтись и каким-нибудь левым челом из "Свастонов", а не именно его любимой сестрой. Похоже, ты очень сильно его ненавидишь, раз идёшь на такие меры. – Ну да, ненавижу. – на мгновение Ханамичи замолчала, а после, немного подумав, решила не отвечать дальше и просто села сзади Ханмы, надевая потрескавшийся от удара шлем. – Хватит болтать. Почему я вообще должна тебе что-то отвечать? – Тебя никто не принуждал, глупая кудряшка. – он усмехнулся, заводя мотор. – Все так говорят, но на деле всё не так. Заревел мотор, но сам байк долгое время не трогался. Послышалась где-то вдалеке сирена скорой помощи. "Чёрт, да он издевается", – бесилась Хана из-за медлительности своего "напарника по покушению", вспоминая ещё и его безудержный пыл, когда они собирались ударить Эму, а ведь она просила быть помедленнее; видимо, у Шюджи позднее зажигание. А ещё, возможно, он настолько кайфует от риска и опасности, что готов подождать лишние пару секунд, лишь бы нервишки пощекотать; но сильная хватка чужих ручонок за его бока дала ему сигнал о том, что пора выдвигаться. Они уехали. Холодное тело продолжало лежать на земле, окровляя асфальт под собой.

Сегодняшним вечером всё решится. Осталось несколько часов.