Я не знаю, что делать.
После того дня я не нахожу ни одного малейшего объяснения всему, что происходит. Было такое чувство, что я схожу с ума каждый раз, стоит только вспоминать всё, что я натворила. Этот сладкий запах свежей крови, его алый, дурманящих разум, сбивающий с толку цвет, его огромное количество на холодном металле и теплых пальцах рук – это вновь и вновь появлялось в голове. Вновь я вспоминала то выражение лица Баджи, которое никогда не видела: ему было очень больно, ему было тяжело, он еле дышал, он мог умереть. Вина. Она отражалась в его карих глазах. Но почему этот дурак винил себя, когда виновата была девушка, не принимавшая чужую помощь и жестоко всадившая ему нож – даже не в спину, а прямо в живот. Почему он говорил, что напоролся сам, если это я неаккуратно толкнула его, вонзая кинжал? Кейске не хотел, чтобы я винила себя. Но это не так просто – забыть об этом, продолжать смотреть в его чистые, возможно, уже мертвые глаза, жить без этого чувства, что именно я довела его до такого состояния. Я виновата. Я виновата. Я виновата...
Я не смогу смотреть в глаза не только дорогому Баджи, но и Чифую, прогнавшему меня. Я так и не поняла, что он чувствовал ко мне в тот момент, но решила, что теперь, после всех тех слов поддержки, терпения моего характера, он не выдержал, и стал более честным со мной. Мацуно ненавидит меня... Ну конечно, это очевидно: я пырнула его близкого друга – как тут не ненавидеть? Поэтому он и сказал мне, чтобы я уходила. А это значило, что теперь мои связи с ними и отношения разорваны.
Я для Баджи и Чифую теперь незнакомка. Нет... Враг.
Я опять одна... Я опять буду размышлять нам всеми проблемами в одиночку, не давая передышку своему усталому мозгу: а ему ведь надо было ещё до конца понять, в чём состоят козни гениального Кисаки. Складывая воедино все теории, которые предложили мне мои бывшие друзья, я с уверенностью решила, что всё-таки Кисаки собирается кого-нибудь убить ради ослабления Майки. Избавиться от "Непобедимого Майки" во время битвы – самый эффективный способ победы "Поднебесья". Но, думая, кого же убьёт Тетта, я всё так же указывала на Эму, но затем в мою голова пришла мысль:
"Кисаки будет только на руку убрать меня с пути, ведь он так же, как и я не могу угадать его следующий шаг, не может предугадать мой". Возможно, он допускает мысль, что рано или поздно Изана сболтнет что-нибудь про план, поэтому для него вполне вероятно, что так я обо всём узнаю и спасу жертву. Куда выгоднее убить меня. Я говорила, что Курокава ни за что на такое не согласится, но что если Тетта и не собирался предлагать мою смерть? Что если он всё так же говорит о младшей сестре Сано, но в душе планирует прикончить старшую сестру Ханагаки? Я знаю, он прекрасно сможет замести свои следы так, чтобы никто и не понял, кто совершил это преступление. И такое возможно...
Я ещё могу обыграть Кисаки и его гениальный план. Нужно просто сохранять здравый рассудок...
А он есть?
– Сохраняй здравый рассудок, Харуки... – шептала я себе под нос, сжимая голову ладонями, закрывая уши и с глядя на деревянный стол с поникшей головой.
Дождь хлестал и жестоко, со всей силой, бил по стеклу кафешки. Внутри было так тепло, пока снаружи ветал холод, как и во мне, но было бы славно, будь он в моём рассудке. Я должна была охладиться, иначе произошёл бы пожар на станции "Мозг". Опустив руки, мой палец начал нервно стучать по столу, не выдерживая уже ждать. За это время я ещё раз рассмотрела это почти пустое место, в котором кроме меня было пару человек. Снаружи по темноте и парочке включенным фонарям было ясно, что с вечера прошло много времени; блики от кафешных лампочек плавали пластами в небольших лужах. Такой яркий свет внутри отлично гармонировал с желтыми стенами и зелёными диванами, но от этих цветов меня тянуло блевать; а ещё сильнее меня тошнило от мыслей, что я должна встретиться кое с кем. Сидя лицом прямо ко входу, я внимательно наблюдала за скатывающимися небесными слёзами по стеклянным дверям, надеясь увидеть этого человека.
Спустя какое-то время я увидела невысокую фигуру, одетую в белую куртку, с прозрачным зонтом в руках, отчего можно было сразу распознать лицо этого человека, направлявшегося ко входу. Он зашёл, закрывая зонт и ставя его на специальную стойку, затем, бросив взгляд по кафе, ища кого-то, заметил меня и немедленно подошёл не совсем уверенной походкой, в которой различалось нежелание этой встречи. Я тоже не хотела с ним видеться, но обстоятельства заставили.
– Привет, хреново выглядишь. – я посмотрела на Майки, в чьём виде виднелись все те последствия проблем в байкерских делах, неудачной любви и внезапной новости о положении лучшего друга. Это особо было заметно в его опустошенных глазах, где не высовывались никакие чувства – они прятались глубоко внутри, не желая вылезать, ведь сейчас передо мной не Сано Манджиро, а "Непобедимый Майки", а он должен быть непоколебимым и сильным. Его лицо немного исхудало от всего того стресса, а на лице даже намёка на улыбку не было. Он выражал равнодушие и неистовую жажду уйти отсюда как можно скорее.
– Прямо как ты. – Майки легко огрызнулся в ответ, но, кажется, сразу же пожалел о своих словах, судя по дрогнувшим губам. Похоже, он намекал на мой не самый лучший вид, ведь, выходя из дома, я, смотрясь в зеркало, видела ходячий труп, весь бледный, опухший от ночных слёз, с небольшими мешками под нездоровыми глазами.
Он сел напротив меня, не сказав больше ни слова. С моей стороны тоже доносилась лишь тишина. На самом деле я даже не знала, о чём говорить с ним, я не знала, что я хочу ему сказать и что вообще хочу от него. Я позвала Майки, сама не ведая, что делаю, но в глубине было осознание, что он может остановить весь этот переполох с "Поднебесьем" и "Чёрными Драконами".
– Я слышала, что с Баджи что-то случилось. – я нашла в себе смелость, заговорить на эту больную для нас тему. Сано слегка повернул голову, что-то обдумывая и чуть хмуря брови, покамест я от нервов и неловкости перебирала свои пальцы под столом.
– А ты не знаешь? – сначала спросил тот, видимо, не понимая, почему до меня не дошли подробности этой ситуации, ведь у меня всегда были хорошие отношения с Кейске и Мацуно.
Я покачала головой, не находя слов.
– Два дня назад Баджи пырнули. – Майки говорил спокойно. Он держался как мог. Видя по моим глазам очевидный вопрос, он продолжил. – Сейчас он в больнице без сознания, но врачи говорят, что жить будет.
Я вздохнула с огромным облегчением, чувствуя, что с моих плеч пало что-то невероятно тяжёлое.
"Баджи жив..." – этот факт заставлял моё сердце трепетать от самого настоящего что ни на есть счастья. На моих глазах даже начала скапливаться влага, но я не смела плакать, ведь сейчас был не тот момент для такого.
– Почему тебе не сказали ничего? Я думал, что ты одна из первых об этом узнаешь. – этот вопрос ввёл меня в замешательство. Было вполне вероятно, что его спросят, ведь это правда странно: близкая подруга Баджи не знает о его состоянии.
– Просто у меня сейчас всё сложно с ними... – я замялась, отводя взгляд. Как я ещё могла ответить, когда голова вообще не варила?
Майки многозначительно молчал.
– Понятно. – бросил он.
Тишина мимолётно пролетела между нами, когда я вновь заговорила:
– А кто его пырнул? – мне было до боли любопытно, стал ли Мацуно меня сдавать.
– Чифую тогда был с Баджи. Он сказал, что его пырнул кто-то из "Поднебесья", но лица того подонка так и не увидел. – с особо тяжким тоном отвечал Майки. По его голосу была понятна вся та злоба на вражескую банду, которая зашла слишком далеко, используя такие грязные методы.
Мысль, что Мацуно прикрыл меня, как-то обогрела мне душу, но даже так я ни на грамм не стала сомневаться в его негативных чувствах ко мне. Мне просто казалось, что он проявил ко мне благосклонность, как и всегда.
Я больше ничего не спросила и не сказала. Майки тоже. Мы сидели за пустым столиком, занимая два дивана, даже не смотря друг на друга – вместо этого глядели в пустоту, в потолок, на пол, отмечая всякие узоры плитки, на людей, которые что-то ели. Это всё сопровождалось нашим молчанием. Оно прервалось лишь тогда, когда к нам подошла официантка за заказом, и мой необщительный собеседник взял себе напиток; мне ничего не хотелось. После её ухода в воздухе опять летала гнетущая атмосфера, кричащая о том, что мы вдвоём вообще не имеем никакого понятия, почему сидим здесь вместе. Я тоже не понимала эту ситуацию. Это было просто нелепо: после того нашего ужасного разговора в метро я как ни в чём не бывало позвала Майки зачем-то, начала задавать странные вопросы, а теперь просто молчу, хотя, наверное, была какая-то более важная причина, оторвавшая "Непобедимого Майки" от важных дел, ведь о состоянии Баджи я могла бы узнать от кого-нибудь другого – значит причина встречи в другом. Да, она действительно в другом. Но в чём... Почему я позвала Майки?.. А, точно, я ведь хотела поговорить с ним насчёт того конфликта...
Она внезапно начала забывать что-то важное.
Он может остановить это, я знаю. Есть что-то, на что способен только "Непобедимый Майки". Этим
"чем-то" было решение проблемы, причём решение самого корня всех этих проблем. Что является корнем проблем? Кисаки, внезапно появившийся в "Свастонах" и начавший осуществление своего ужасного плана? Казутора, убивший Шиничиро? Я, отвергнувшая его? Что? Что именно?
Вдруг я всё поняла.
– Майки... – когда я произнесла его имя, он дрогнул от внезапного нарушения тишины. Его темные, пустые, но всё ещё живые глаза глядели на меня, ожидая, что я скажу. Этот парень не мог скрыть, что был в предвкушении, ведь в нём билось невероятное желание покончить со всеми делами здесь и уйти прочь отсюда, подальше от человека, который пренебрёг его чувствами. Ему не хотелось оставаться здесь ещё хоть на секунду, поэтому он, еле терпя, ждал. Ждал, что же я скажу. – Распусти "Свастонов".
Я смотрела на него, ошарашенного моими словами, своими томными очами, показывая весь свой серьёзный настрой. Всё моё смятение улетучилось в мгновение. Не осталось и капли сомнения, что моя просьба была самой разумной из всех, что могли бы быть.
"Свастоны" являются корнем проблем. Не будь их, не начались бы все эти драки между бандами. Не будь их, Кисаки не начал бы свой план или, по крайней мере, не стал бы причинять вред Сано Манджиро и его друзьям. Изана не нацелился бы на Майки; быть может, они выяснили бы отношения как-нибудь иначе, а не через это чрезмерное кровопролитие. Такемичи не стал бы брать на себя роль главы одиннадцатого поколения "Чёрных Драконов", желая размазать Майки. Я сама не стала бы так много рисковать и стараться ради их спасения. Никого бы не пришлось спасать. Но это только если бы "Свастонов" не было бы с самого начала. Сейчас же... Если "Непобедимый Майки" распустит "Свастонов" сейчас, то это тоже будет хорошо. Тогда распущенная банда не перейдёт в руки Кисаки и Изаны, не станет частью "Поднебесья", да и битвы не будет. Конечно, это подпортит репутацию "Токийской Свастики", но выбирая между жизнями своих друзей и имиджем, выбор становится очевиден.
Ну давай, Майки, расформируй свою никчемную банду, от которой проблем больше, чем пользы...
– Что? – Сано, не сумев больше держать на лице маску невозмутимости, взглянул на меня таким взглядом, словно я чокнутая, несущая какой-то бред. – О чём ты вообще говоришь? – он хмурил брови в непонимании, расширял глаза от удивления. В нём читалась вся эта неожиданность такой просьбы. Это было смехотворно для него, нелепо и непонятно. – Почему я должен распускать их?
– А ты сам не понимаешь? – я посмотрела на этого человека, на человека, который должен был прекрасно всё осознавать. И это его незнание в какой-то степени выводило меня из себя. – Твои друзья страдают из-за "Свастонов". Вспомни тот случай с "Мёбиусом". Пачин попал в тюрьму, а Дракена чуть ли не зарезали. А конфликт с "Вальхаллой"? Баджи с Казуторой чуть не померли. В Рождество тоже было несладко. И всё это из-за ваших байкерских банд. Не будь "Свастонов", никто не страдал бы. Даже сейчас...
– Да как ты можешь говорить такое после всех тех слов, что ты сказала мне в нашу последнюю встречу?.. – Майки резко поднялся из-за стола, не дав мне закончить мои мысли. Я не нашла в его словах смысла.
– А какое это имеет значение сейчас? Как это связано со "Свастонами"? – я тоже встала вровень с ним, чувствуя, что между нами начинает что-то происходить.
– Да потому что ты не можешь после всего, что было, просто взять и говорить такие вещи! Ты не можешь после того, как причинила мне столько боли, просить расформировать "Свастонов", которыми я дорожу! Ты сама себя слышишь? Распустить "Свастонов"! Да кто на такое пойдёт!? Ты даже понятия не имеешь, с какой целью я создал их! – его эмоции и чувства хлынули вон из сердца, доходя до языка, воспроизводящего их в слова. По его возгласам я поняла, что Манджиро слишком сложно быть со мной равнодушным, ведь я всегда подталкивала его к тому, чтобы он говорил мне то, что у него на душе. Он научился этому, но теперь не может отучиться и срывается, давая всем накопившимся за всё то время с членами банды чувствам, вечным проблемам и внутренним переживаниям выйти наружу прямо на меня. Это стало естественным.
– Не только ты. – я говорила спокойно, смотря на Майки стойким взглядом, и лишь где-то в глубине там виднелось жалость к нему. Мне было жаль, ведь ему приходилось говорить всё это без способности держать в себе, лишь потому что я сама давала ему надежду. Но после того нашего разговора всё между нами разрушилось. Я не хотела с ним видеться и не думала, что вообще увижу. И вот во что в итоге выливается наша встреча. – Ты, Казутора, Пачин, Баджи, Дракен и Мицуя –
вы создали "Свастонов", чтобы защищать друг друга. Вы создали их не для того, чтобы идти к вершине криминального мира Японии. Вы были просто мальчишками, которые дорожили своей дружбой, вот и всё. Но в чём смысл "Свастонов", если теперь из-за них страдают твои же друзья? Баджи сейчас в тяжёлом состоянии, неужели, этого недостаточно, чтобы понять, насколько уже стала абсурдна твоя мечта создать новую эру гопников? Зачем она тебе? Что для тебя вообще есть
"новая эра"? Достигнуть пика криминала? Взять под контроль всю Японию? Разве это твоя мечта, а? Майки, отвечай.
– Ты не понимаешь... "Свастоны" были созданы не только для защиты. Я дал обещание Шиничиро, что они непременно станут самой сильной бандой в Японии! Я дал обещание! Я не могу его нарушить!..
– От общений одни страдания. – перебив Майки, я заметила, как его глаза бегали туда-сюда. Он мог дать мне чёткий аргумент, но, будучи слишком ошарашенным происходящим, не был в силах нормально мыслить. – Это обещание глупое. Из-за него тебе приходится идти на такие жертвы! Обещание, данное мертвецу, бессмысленно...
Как снег на голову, как неожиданно испортившаяся погода и гром среди ясного неба, меня резко облили апельсиновым соком, вылив его прямо мне на лицо. Он щипал мои глаза, отчего мне пришлось их потереть. Я чувствовала, как капли скатывались по лицу всё ниже и ниже, оказываясь на шее, на ключицах, где-то впитываясь в ткань моей толстовки, теперь мокрой. Даже челка намокла. Я была крайне удивлена и шокирована поступком Майки, а когда вспомнила, что поступила с ним точно так же в клубе, успокоилась и подумала:
"Неужели, решил отомстить?"
– Не обесценивай это обещание, тем более, оно было дано Шиничиро. – это единственное, что он сказал, когда глядел на меня взглядом, полным презрения и сожаления одновременно. Ему было стыдно, но также он не позволял мне так сильно развязывать свой поганный язык. Но мне не было обидно. Я лишь хотела, чтобы "Непобедимый Майки" сделал так, как я прошу.
Но по тому, как он внезапно развернулся и направился к выходу, поспешно взяв зонт, я поняла, что Майки уже не выносит находится рядом со мной так долго, потому что наши встречи ничего хорошего не сулят. Я также осознала, что этот эгоист ни за что не станет распускать "Свастонов", сколько бы я не просила. И почему же? Из-за этого никчёмного обещания!?
Но дело было не только в нём: в Майки было что-то тёмное, заставлявшее его делать всё это, и чем больше он сопротивлялся, тем сильнее оно становилось. Меня это сильно огорчало и разочаровывало.
В голове мелькнуло сотню мыслей, и лишь одна для меня стала самой адекватной: надо что-то делать. Я не могу просто взять и отпустить этого засранца. Если он не сделает так, как я хочу, то придётся придумывать что-то иное. Мои отношения с "Токийской Свастикой" полностью разрушены, я член "Поднебесья", мне придётся быть с Изаной, а Манджиро, несмотря на всё происходящее между нами, не позволит мне так рисковать, ведь он всё ещё любит меня. Он не даст мне быть частью такой опасной банды и попытается что-нибудь сделать, чтобы вернуть меня. Это будет большой проблемой. Майки не отпускает меня, потому что любит... Почему-то я опять вспомнила те теории насчёт плана Кисаки, где он хочет убить меня, чтобы ввести "Непобедимого Майки" в отчаяние, ведь я близкий для него человек. Близкий человек, которого он любит... Он любит меня... Любит...
Всё стало куда проще после обычного осознания.
Если Майки возненавидит меня, то сможет отпустить, а моя смерть вовсе не расстроит его; да даже если у него и возникнут какие-то чувства, то только гнев – а Тетта не этого добивается. Таким образом, я убью двух зайцев разом... Нужно лишь заставить его испытывать ко мне необъятную ненависть. Мой милый Манджиро, способен ли ты на такое?
Я внезапно вышла из кафешки и очутилась под ливнем. Весь сок смыло. Мой взгляд во всей этой тьме, освещенной тусклыми фонарями и светофорами, нашёл в паре метров мужскую спину, идущую прочь отсюда. "Я должна его остановить! Но как!?" – кричала внутри, но поняла, что это не так уж и сложно.
– Это я пырнула Баджи! – крикнула я так, чтобы Майки точно смог меня услышать.
Его фигура замерла. Он не смел оборачиваться, лишь сказал:
– Ты врёшь.
– Нет, я не вру! Я пырнула Баджи вот этим ножом! – порывшись в карманах, я схватила перочинный ножик, всё ещё измазанный в крови, и бросила его, попав в спину "Непобедимого Майки". Железо со звоном упало на мокрый асфальт, но даже после этого железный стан не шелохнулся. – Можешь сам пойти в полицию и проверить! Давай! Сдай меня копам!
Спустя пару мгновений, когда дождь ударил по земле, по моего лицу, по зонту парня бесчисленное количество раз, когда моё сердце начинало стучаться как не в себе, словно передо мной был Изана, словно меня убьют, тело Манджиро медленно повернулось. Он пытался держать на своём лице неколебимость, но нотки презрения вскакивали в его хмурых бровях. Он кинул взор на упавший нож, весь окровавленный, наблюдая за тем, как кровь постепенно смывается с него, оказываясь на земле, а вода уносила её. Его глаза сужались в неверии в этот абсурд, а рука ещё сильнее сжимала зонтик.
– Врёшь... Чифую говорил, что это был член "Поднебесья"...
– Он не соврал. – я продолжила говорить и дальше всё более ужасающие вещи. – Этим членом была я. Я часть "Поднебесья", Майки, слышишь? Я знакома с Курокавой Изаной и Небесными королями. Я знала, что они нападут на "Свастонов", но не сказала. – мои ноги начали делать маленькие шаги к его фигуре. Он не мог связать и пару слов, не понимал, как нужно реагировать на такое, что нужно вообще говорить, когда дорогой для тебя человек вонзает нож в спину таким ужасным методом. Майки не знал, верить ли мне или нет.
– Ты несёшь какой-то бред. – эти слова вылетели с огромным трудом, но я была уверена, что Сано мог бы задать много вопросов. "Почему ты это сделала?", "Тебя ведь заставили?", "Скажи, что просто шутишь", "Почему ты водишься с Изаной?", "Почему вступила в его банду?", "Почему сделала это со своим лучшим другом?" – и это не все "почему", которые крутились в его голове. Но Майки продолжал смотреть на меня из-под резкого свода своих бровей томными глазами, выражавших колеблющуюся строгость и умение быть хладнокровным, показывая всё то замешательство, опровержение моих слов и ощутимую боль от них от одной только мысли, что это правда; он поджимал свои губы. – Тебе же незачем делать это всё. Ты бы не стала. Ты слишком дорожишь Баджи, чтобы так подло с ним поступать. И ты не настолько безрассудна, чтобы вступать в "Поднебесье"; у тебя ведь должна быть хоть капля здравого смысла. – Майки совсем ничего не знал и не понимал, поэтому эти мысли были для него вполне логичны.
"Ты даже не представляешь, почему я всё это делаю", – пронеслось в голове. Я должна была придумать способ, чтобы он поверил мне. Надо было заставить его верить, что всё, сказанное мной являлось правдой – что, впринципе, так и было. Я должна была заставить его ненавидеть меня. Породить ненависть одной лишь истинной не так легко.
"Соври", – внутри прозвучал какой-то чужой голос; голос, который был мне знаком, но возникало ощущения, что этого человека я не знаю. Но идея была отличная. Мне ведь всё равно, как именно Манджиро меня возненавидит; главное, чтобы он ненавидел меня так сильно, как только возможно; так, чтобы он был готов косо смотреть на меня, плохо думать обо мне, не разговаривать, запачкать свои руки в моей крови, убить меня. Он должен меня ненавидеть больше, чем кого-либо ещё. Только так я смогу спасти его.
– У меня были причины. – я оказалась близка к нему – лишь физически, но никак не морально. До моих ушей доносился только стук дождя об зонт, по которым я стояла частично. На моём лице нельзя было увидеть что-то тёплое, что-то делающее меня живой, разве что брови насупились. Дыхание Манджиро так и говорило, что он желает узнать эту внезапную причину. – Я делала это, потому что ненавижу тебя.
Что-то глухо упало. Это был зонт, выскользнувший из рук Майки, не подавшего более вида о своём шоке, кроме как дрогнувшими ресницами. Он постоял немного под дождём, смотря в мои глаза, после, наклонившись, взял зонт обратно в руки и, положив одну ладонь себе в карман, как ни в чём не бывало, промолвил:
– Понятно.
Затем Майки отвернулся от меня и вновь пошёл своей дорогой, как будто бы сейчас никто и не говорил ему таких обидных слов, ранящих сердце. У Манджиро хрупкое сердце, поэтому его легко растоптать, но сильное тело не даёт понять, что происходит с ним внутри.
"Тебе же сейчас невероятно тяжело, Манджи", – это было очевидно. Это было предсказуемо для Сано Манджиро, который скрывает слёзы за маской веселья или того же равнодушия, к которым он привык. Ему следовало бы сказать спасибо свои глубоким глазам, не дававшим прочитать его.
Ничего не удалось. Мне было этого недостаточно. Просто уйти после таких слов?.. Да как ты можешь так поступать...
Я хочу увидеть твои страдания. Ты ведь не можешь возненавидеть меня лишь из-за моих личных чувств к тебе; это не в твоём стиле. Что я должна ещё сделать?
– Майки! – я восклицала, надеясь, что он повернётся и покажет хоть каплю своей печали. Моё тело инстинктивно побежало к нему, не прошагавшего и пары метров. – И это всё, что ты можешь сказать мне!? – схватив того за рукав, я резко повернула его ко мне лицом – даже тогда в его лике не было ни единой эмоции, что ещё сильнее меня заводило. – Да что с тобой не так!? – моя рука замахнулась, и в миг по тихой улице пролетел звонкий удар от пощёчины, которую получил невиновный Манджиро. Зонт снова выпал из его рук. Я вложила в пощёчину много сил, что было особо заметно по красному отпечатку, горевшего от боли; по щеке, которую немногие били, скатывались слёзы дождя, шипя место удара, но это никак не были слёзы "Непобедимого Майки". Он не поворачивал головы, не смотрел на меня, ничего не говорил. – Я ненавижу тебя, слышишь!? – стоило ему только чуть повернуться, как такой же сильный удар прилетел в следующую щёку, заставляя краснеть и её – но, к сожалению не от юношеской неловкости и любви.
Да что мне ещё сделать!? Что я должна тебе сказать, чтобы ты хоть как-то отреагировал!?
– Почему ты терпишь к себе такое отношение!? – я взяла его за шиворот куртки и начала трясти, заставив его ничего не выражающим глазам глядеть на меня. Я знаю, что Майки не было больно от тех пощёчин, ведь он получал раны и похуже, но сердце его уже давно должно было разорваться на куски. Так почему он до сих пор не показал и сотую долю своих ужасных чувств!? – Ты терпел бы точно так же, если бы Баджи умер!? – его губы задрожали. – А если с Эмой что-то случиться? Что тогда будешь делать?..
Резко и совсем неожиданно для нас обоих меня откинуло от него, когда раздался какой-то шлепок. Держась за свою щёку, я поняла, что меня только что ударили. По ошеломленному взору Манджиро было ясно, что он и сам не понял, когда успел это сделать, особенно когда тёмные очи кинулись на его ударившую руку, смотря на неё с ужасом и непониманием, как такое могло произойти. Он не хотел этого.
Им двигало что-то чёрное, напоминающее импульс.
– Хах, – я кинула смешок, улыбнувшись, но моя улыбка долго не продержалась, когда я начала видеть в лице Манджиро что-то кроме стойкости, – давай, ударь меня ещё раз. Избей меня как тогда, на "Кровавом Хэллоуине"! Ты ведь только и можешь, что делать всем больно своими эгоистичными желаниями! – я начала немного непрочной походкой приближаться к нему. Удар был действительно очень сильным, и я чувствовала, как место, по которому прошлась тяжёлая рука, изнывало и горело. Было очень больно. Но я понимала, что это успех. – Твои "Свастоны" тоже лишь воплощение твоего эго. Забираешься на вершину Японии сквозь страдания своих друзей – и ты называешь это мечтой!? Бороться ради обещания, из-за которого плохо другим – разве это не бесчеловечно!? – несмотря на мои возгласы, мои попытки переубедить Майки, открыть ему глаза, он всё равно стоял как вкопанный, не смея ответить на эти слова, тем самым показывая своё замешательство и нежелание соглашаться со мной ещё сильнее. Но я хотела большего от него, чем просто дрогнувшие губы, вскочившие брови и проясняющиеся глаза. – Да скажи хоть что-нибудь! – я потрясла это стойкое тело, такое крепкое, не то что душа его обладателя. Манджиро был похож на боксёрскую грушу. – Хотя бы ударь меня! Покажи, что тебе не всё равно! – попытавшись взять его ладонь, я ощутила, что она и ещё одна легли мне возле плеч и далеко толкнули, и, не выстояв на ногах из-за истощения и усталости, моё тело плюхнулось в лужу. Он просто не рассчитал силу.
– Ханамичи, я не хочу делать тебе больно... – Манджиро и сам удивился тому, что так резко оттолкнул меня от себя, и хотел даже подойти, чтобы помочь мне подняться, но мигом передумал. Эти слова подтверждали, что в его разбитом сердце ещё отведено место для меня.
Нет, так не должно быть.
Всё-таки Майки нашёл в себе смелости подойти ко мне поближе, видимо, посчитав, что толчок был слишком сильным, раз я всё никак не вставала. Он переживал. Меня это раздражало. Думая над тем, что можно было бы сделать ещё, я ощутила кончиками пальцев что-то очень холодное, точно металлическое. Сжав эту вещь у себя руках, я уже всё решила, стоило Сано оказаться впритык ко мне.
– Зато я как хочу. – напоследок взглянув на того из-под лобья недовольным взором, моя рука, резко отведенная в сторону, молниеносно проткнула ногу Майки вместе с ботинками перочинным ножиком, который валялся рядом со мной.
Он вскрикнул, не ожидав такой пакости с моей стороны, когда мне хотели всего-то помочь.
"Такемичи не умер, когда ему всадили пулю в ногу, значит и ты не сдохнешь", – успокаивая себя такими мыслями и с трудом вытаскивая холодное оружие, когда до ушей доносятся ещё нечленораздельные звуки, я, сразу же встав, не теряя времени, повалила его расшатанное тело, оказываясь на нём. Лицо Майки было сконфуженно не столько от боли, сколько от неверия, что такое могло произойти; но он не смел плакать, более того – сдерживал крики и ругательства, приходя в норму.
"Ты не человек", – начинало казаться, ведь оставаться всё таким же равнодушным в такой момент просто невозможно. Это заставляло меня хмурится и с негодованием глядеть на него.
"Если бы ты просто смог бы возненавидеть меня сразу, всего этого не было бы..." – сказала бы я.
– И сколько ты ещё будешь просто терпеть это? – я подняла свою ладонь, сжатую в кулак, замахиваясь на Манджиро. – До самой смерти? – раздался глухой звук от удара. Он даже не стал защищаться, просто принял это, как что-то само разумеющееся, прилетевшее ему прямо в нос. – Хватит притворяться сильным! – на его лицо прилетело ещё несколько ударов. Но нельзя было сказать, что я вкладывала в них всю душу. Мне самой было противно. – Ты меня достал! Вечно ведёшь себя так, словно тебе плевать! Неужели, тебе даже не интересно, почему я тебя ненавижу!? – Майки ничего не отвечал, ничего не делал, пока его лик начинал быстро покрываться тумаками. Не молчи! – Тогда я сама скажу, почему! Меня бесит твоё детское поведение! Я ненавижу твою улыбку, которая даже не искренняя! Я терпеть не могу, когда ты подбадриваешь других, несмотря на свои проблемы! Тебе плевать на себя! Тебе всё равно на свои чувства! Ты пустышка, которая заботиться лишь о других! Из кожи вон лезешь, чтобы другим было хорошо, но сам даже не замечаешь, что именно приносит всем страдания, когда оно прямо перед носом! Ты не знаешь, когда остановиться! Ничего не умеешь, кроме как драться! Да ты даже ненавидеть не умеешь! Любишь только сильных, а сам слабак! Понял!? Ты слабак! Самый настоящий! Думаешь, мускулы делают тебя сильным!? Нет! Принятие своих чувств – вот что значит сила! А ты!.. А ты даже сам себя понять не можешь, так ещё и меня просишь, чтобы это сделала я, заодно и спасла тебя! Но знай, что я не буду этого делать, потому что ненавижу тебя! Я ненавижу тебя, потому что ты слабый! Неудачник! Придурок! Ушлёпок! Мразота! Негодяй! Дурила! Слабак! Слабак! Слабак! Ненавижу тебя! – я чувствовала, будто бы это меня бьют по лицу, отчего оно кривилось в отвращении. Казалось, что я сейчас заплачу.
Она больше не могла плакать. Но почему из моих глаз не выходило ни грамма слёз?.. Почему Манджиро продолжал просто спокойно принимать всё, как будто он заслужил? Ты не заслужил этого... Почему ты терпишь... Почему... Просто возненавидь меня, умоляю... Иначе я сама себя...
Он поднял свои дрожащие руки, поняв, что мои ладони устали бить по нему и темп по итогу начал уменьшаться, пока я окончательно не перестала избивать "Непобедимого Майки". Я тяжело дышала от всех тех криков, не находя ещё способов повлиять на чувства Манджиро. Мои глаза пристально наблюдали за тем, как он закрывал аж локтями всё своё лицо, всё красное от побоев и мокрое от дождя. Его тело начало от чего-то дрожать – от холода ли?
– П-почему?.. – этот дрожащий голос, который впервые таким являлся, дал мне зелёный сигнал.
Вглядываясь в спрятанное лицо, я заметила ужасно дрожащие губы, словно он сейчас заплачет. Ладони мигом схватили чужие запястья и попытались их убрать, чтобы те не мешали обзору – на удивление, это было легче, чем ожидалось. Тело Манджиро оказалось лишено всяких сил. Моим глазам предстало его жестоко мною избитое лицо – из носа его уже текла кровь, нижняя губа разбилась, – эти чёрные глаза бегали как сумасшедшие, глядели на меня так, как будто бы я была охотником, а их хозяин – добычей. Он точно видел всю ту жестокость и даже почувствовал её вместе с моим желанием его сломать, отчего ощутил себя лишённым какой-либо возможности сделать что-то против. Нет, Манджиро даже не мог думать о том, чтобы сделать что-то в ответ. Он хотел лишь одного – сбежать.
"Точно, ты ведь всего лишь мальчишка, ребёнок, который просто копил всё в себе", – с такими мыслями я ещё немного посмотрела на него, не смягчая взора. Я хотела казаться решительнее, чем было на самом деле.
– Мне нравиться смотреть, как ты страдаешь. – от моих слов глаза Манджиро расширились ещё сильнее, а его дыхание усилилось. Я усмехнулась такой реакции и выдавила из себя улыбку, которая была мне противна. – Ох ты ж наш маленький Сано, ну же, заплачь.
Он только ошеломлённо на меня глядел. Он никогда не думал, что я буду способна на такое. Он не думал, что с ним когда-нибудь так поступят. Этот маленький ребёнок внутри него не мог сдерживать слёз. Глаза Манджиро становились влажными – и это был вовсе не дождь. Он жмурился от того, как это было больно, плакать, когда твои очи шипет, когда горячие слёзы скатываются по холодным от зимей погоды щекам, обжигая их, когда в горле застывает ком и ты не способен нормально дышать. Прямо сейчас ты плачешь, как маленькое дитя.
Да... Я ведь именно этого и хотела... Я... Я должна была это сделать... Заставить его плакать...
Правильно Изана говорил:
"Любую вещь можно сломать, если надавить на правильное место". И я просто нашла то самое место у "Непобедимого Майки" и сломала его. Теперь ему не останется ничего, кроме как возненавидеть меня.
Отпустив его руки, я встала, а тот, не желая больше смотреть мне в глаза, спрятал лицо в ладонях, продолжаясь плакать. Он не остановиться ещё долгое время, ведь слёзы, копившиеся несколько лет, не иссякнут так легко и быстро. Мне жаль.
***
По итогу, я сразу же ушла оттуда. Вид плачущего Манджиро не приносил мне удовольствия. Было больно. Я чувствовала себя ничтожеством. Казалось, что был другой выход, но каждый раз я убеждалась, что это не так. Теперь я поистине свободна от "Свастонов", ничто не помешает мне быть с Изаной. Это значит, что я смогу сама решить всю эту проблему прямо изнутри "Поднебесья". Больше никто не пострадает.
Она была не полностью в этом уверена.
Приехав домой, я первым делом посмотрелась в зеркало, увидев промокшую до ниточки девчонку с нездоровым лицом; её костяшки немного отбились от ударов, но судя по тому, что они всего-то покраснели, нельзя было сказать, что та обладала большой силой; зато её жестокость в словесном плане не знала границ. Тем не менее, она уверяла себя, что это правильное решение, пусть и немного суровое.
"Майки вряд ли возненавидит меня сразу, ему нужно время, чтобы разобраться в себе", – решив так, я могла точно сказать, что его внутреннее состояние, включая ещё и ту травму ноги, сильно повлияет на исход битвы, если же Сано всё-таки объявиться на поле боя. "Свастоны" проиграют. Победа возможно только при условии, что Майки отдастся Чёрному Импульсу, что маловероятно. Но я сомневалась, что победа "Свастонов", вообще возможна, потому что придерживалась мнения, что кто-то умрёт и Майки не объявится. Но так как план Кисаки был мне неизвестен, я не могла говорить с уверенностью. Если он убьёт меня, то Манджиро придёт, ведь моя смерть не вызовет особых чувств для него после сегодняшнего, но всё равно проиграет при таком раскладе, когда его сердце болит, как и нога; если это будет Эма, то "Свастоны" также станут частью "Поднебесья", что является неприятным исходом. В обоих случаях – чья-то смерть и проигрыш непобедимого. Значит, для хэппи энда "Токийская Свастика" должна победить, а это невозможно. Тогда мне нужно как-то уговорить Изану не поглощать их. Со смертью Эмы я ещё смогу разобраться. У меня нет права на ошибку: я не путешествую во времени, как Такемичи, поэтому шанс только один. Я должна постараться настолько, насколько это возможно и испробовать все варианты.
Наверное, где-то внутри она всё-таки жалела, что так поступила с Манджиро, оставив его в таком невыгодном состоянии; его чувства волновали её меньше.
Переодевшись и приведя себя в порядок, я вышла из дома, только потом отметив для себя, что Такемичи внутри нет, и отправилась в метро.
"Сначала надо решить проблему со "Свастонами" и их присоединением к "Поднебесью", – с такими мыслями, садясь на поезд, я пролетела с Токио до Йокогамы в два счёта, будучи погруженной в свои мысли. Шагнув в город, я тут же пошла по давно знакомой дороге, ведущей к такой же известной мне улице, где и была та самая квартира Курокавы. Мне уже и не было страшно видеться с этим человеком, поэтому у меня не заняло много времени, чтобы предстать перед не такой уж и пугающей дверью. Почему-то вместо того, чтобы сначала позвонить в звонок, я интуитивно потянула за ручку и, опять-таки удивившись, обнаружила, что дверь открыта.
"Этот парень вообще закрывает её или нет?" – в который раз я уже задавались этим вопросом. Зайдя в всё так же холодную квартиру, я увидела, что в гостиной включён свет. Мои ноги сами повели меня туда, и, стоило зайти, как перед моими глазами показался Изана, стоящий у аквариума с рыбками.
– Привет, Ханагаки. – легко проговорил он, как только увидел меня, незванного гостя. Кажется, его вообще не смутило моё неожиданное появление.
– Привет. – внутри, где сердце до тла горело решительностью, внезапно всё перевернулось, когда я снова встретилась с этими аметистовыми глазами. Стало не по себе. – Почему твоя дверь всегда открыта? – я подошла к нему, бросив взгляд на второй, более маленький аквариум, в котором плавал Льюис и ещё какая-то новая рыбка его породы.
– Привычка. – Курокава ухмыльнулся на мой вопрос. – Всё равно никто ко мне не приходит, поэтому не вижу смысла закрывать её. К тому же она открыта, только если я дома или на крыше.
– А вдруг объявится какой-нибудь воришка? – я попыталась как-то образумить его, наблюдая за тем, как он тщательно выбирает корм для своих петушков среди всех у него имеющихся.
– Не посмеет. Все здесь знают, что тут живу я. – всё, что он ответил, насыпая еду своим любимым рыбкам, довольно улыбаясь. Эта улыбка, преисполненная спокойствием и удовлетворением без единой капли жестокости или жажды крови, меня пугала аж до чёртиков.
– Похоже, ты очень любишь своих петушков. – услышав это, Изана метнул на меня взгляд, так и твердивший:
"Разумеется!"
– Кажется, я могу наблюдать за ними целую вечность. – он постучал пальцем по стеклу, пугая тем самым одну из рыбок. Этот дразнящий поступок показался мне каким-то издевательством над бедным морским обитателем.
Тем не менее, понимая, что я пришла по делу, решила уже начинать добиваться своего. Чтобы заставить Изану не поглощать "Свастонов", нужно было как-нибудь поменять его мнение или же надавить; но я точно не могла начать разговор сразу с этой темы.
– За кем ты можешь наблюдать дольше: за своими рыбами или за мной? – очень странный вопрос, прозвучавший ещё с более странным голосом, в котором нельзя было не заметить какие-то нотки заигрывания, несвойственные мне. Но даже так, когда было непривычно – а привыкать уже пора, – я всё равно неколебимо смотрела Курокаве в глаза, наблюдая за его секундным замешательством. Скорее всего, он просто поиздевается надо мной и скажет, что за петушками и то наблюдать интереснее. Его глаза сузились, пытаясь найти подвох или понять, как нужно реагировать на такое.
– Ну конечно за тобой, милая. Что за глупый вопрос? – такой слащавый ответ, сопровождаемый лёгкой улыбкой, убивал во мне всё желание и дальше продолжать наш сладкий диалог.
"Терпи, Харуки, это ради спасения других!" – внутреннее понимание необходимости в этом всё-таки оказалось сильнее моих противоречивых чувств. В этом ведь не было ничего плохо.
– Ну, мне просто стало интересно. – мои глаза тщательно следили за каждым его действием, начиная от закручивания крышки из-под коробочки с кормом и заканчивая довольными наблюдениями за поедающими еду петушками.
Изана действительно мог бы вечность смотреть на них, наплевав на всё вокруг. Кажется, он даже улыбался именно из-за них... Почему-то меня это сильно раздражало. Скорее всего, причиной было то, что этот тип вечно твердил о своей бесконечной любви ко мне и в то же время сейчас не обращал внимания на стоящую рядом с ним меня; так ещё и смеет говорить, что эти рыбки мне не ровня. Нет, это точно была не ревность. Просто меня как-то бесило его эдакое лицемерие.
Подойдя к Курокаве сзади, пока он продолжал с любопытством смотреть в аквариум, мои руки аккуратно обвили его тело, а голова прижалась к сильной спине. Мне было как-то неловко от этих объятий, хотя в них ничего такого не было. Своими отдалёнными чувствами я могла отметить, что он не ожидал такого от меня и напрягся.
– Ты сегодня какая-то странная. – руки Изаны легли мне на ладони, пытаясь разорвать этот цепкий замок. Похоже, он хотел повернуться ко мне, но сильная девичья хватка не давала ему этого сделать.
– Эй, ты мне с того дня ни разу не позвонил и не написал. – я начала сжимать свои объятия ещё жёстче, чтобы показать своё негодование. На самом деле мне конечно было всё равно на эти звонки, но надо было как-то заставить его чувствовать себя виноватым, если это возможно.
– Я был занят "Поднебесьем". – лёгкий ответ, который, по ощущениям, прозвучал без ухмылки на лице. Курокава как-то не чувствовал раскаяние...
– И что? – меня не то чтобы брал страх, но, ощущая, как холодные пальцы поглаживают мои ладони, заходят под рукава свитера, который только-только смог меня согреть, и снова морозят все мои руки, мне казалось, что вот-вот и моё сердце замрёт от такого. – У тебя даже минуты на меня не было?
– А что? Ты так сильно скучала по мне? – слыша подобное от меня, даже неслыханное, невозможное, Изана издал смешок. Он не верил, что это и правда происходит: я сама лезу к нему с нежностями и требую внимания. Чёрт, мне опять не по себе стало...
– Да, потому что я отказалась от всех, как ты и хотел. У меня теперь нет никого, кроме тебя, поэтому я постоянно жду твоих звонков, хотя бы одного слова от тебя. Мне так одиноко... – я спрятала своё лицо, зарывшись в его спине, пытаясь тем самым ещё сильнее достучаться до его сердца – я и подумать не могла, что это так трудно, даже когда наши непонятные отношения вышли на такой особенный уровень.
Изана промолчал. Пальцы перестали вырисовывать на моих руках какие-то узоры, выходя вон из чужих рукавов, снова принимаясь за старое дело – разорвать эти пленительные объятия.
– Возьми ответственность за моё одиночество точно так же, как и я взяла за твои чувства. – в этот раз у него получилось это сделать без каких-либо усилий, что позволило тому повернуться ко мне. Взгляду Курокавы предстал мой замешканный взор, направленный ему на грудь, ибо смотреть в ему в глаза мне не особо хотелось. Зато хотелось верить, что мои слова как-то повлияют на него, ведь внутри было осознание, что человек, проживший жизнь в одиночестве, вряд ли пожелает её тому, кого он безумно любит. Как минимум, Изана совсем не глуп в таких вещах и легко такое понимает.
– Ладно, прости. – так просто полученные извинения, прозвучавшие из уст "Бессмертного Изаны", ввели меня в ступор. Он умеет извиняться. Это очень хорошо. Это значит, что его тёплые чувства ко мне сильнее гордости, что приближало меня к желаемому. Он обхватил моё лицо ладонями и заставил смотреть на него, расплывшегося в довольной улыбке; этот парень был счастлив, ведь по нему скучали. Мне стало стыдно от своей лжи при виде этих чистых глаз. – Я совсем забылся во всех этих делах. – эти морозные пальцы снова начали играться со мной; в этот раз они прятали мои волосы за ухо, крутили их или же просто игрались с кудрявыми локонами. Такое поведение не могло не заставить меня кинуть на этого человека осуждающий взгляд. – Не смотри на меня так. – с этими словами Изана приблизился ко мне, заодно притягивая меня к себе, затем поцеловал в щёку, конечно же потом жестоко укусив её. – Я исправлюсь. Мы можем наверстать упущенное прямо сейчас. – его руки убрали мои волосы с одной стороны шеи, которая принимала на себя всё то горячее дыхание, исходившее от Курокавы, так и чувствовавшем полную власть над моим телом – а то и понятно, ведь физически я совсем не сопротивлялась. Всё-таки для человека, выражающего свои чувства через прикосновения, это было вполне нормально, поэтому я просто решила это принять. Но когда губы начали касаться меня уже почти у ключиц, мои руки легли ему на грудь и слегка отпихнули. Изана был не особо расстроен – ну а зачем ему расстраиваться, если у нас ещё полно времени да и переживать о моём отказе уже не надо?
– Только взгляни на себя: ты провинился, а теперь лезешь ко мне с поцелуями. У тебя совесть есть? Ты так легко не отделаешься.
– Ну хорошо. – по нему нельзя было сказать, что это было трудной задачей; эта ситуация его даже забавляла. – Тогда как мне искупить свою вину? Наверное, тебя надо повести куда-нибудь повеселиться. Как насчёт того, чтобы снова пойти на какую-нибудь вечеринку Хайтани? – от этого предложения меня бросило в дрожь.
– Ты что, забыл, что произошло в прошлый раз? – я не без дикого упрёка в глазах и нежелания снова видеть морду старшего Хайтани напомнила, как прошла та туса.
– Злюка. Может ты такая, потому что голодная? Хочешь удон?
– Хватит с меня удона! – только слышать это слово уже было невыносимо.
– Я думал, ты любишь его.
– Ты только и делаешь, что кормишь меня лишь им! – и вправду. Каждый раз, когда мы ели, он заказывал для меня только этот несчастный удон. – Где разнообразие?
– Те крабовые желудочки тебе не понравились, а черепаший суп ты вообще даже пробовать не захотела. Я не знаю, как тебе угодить. – Изана, понимая своё невыгодное положение, снова начал лезть ко мне с поцелуями.
– Эй, прекрати. Я же сказала, что это не сработает. – закрывая ему рот и недовольно смотря в эти необычайно спокойные аметисты, преисполненные жаждой прикосновений и любви, я почувствовала, как что-то влажное прошлось по внутренней стороне ладони. Я отдернула руку. – Фу! Что ты делаешь!?
– Сама скажи, чего ты хочешь. Мне не понять девичье сердце. – собака, любящая лизать чужие руки, сдалась.
Кажется, этот бесстыжий не особо чувствовал себя виноватым, что очень усложнило всё; но внутри всё-таки была мысль, что он действительно готов сделать то, что я попрошу. Вопрос лишь в одном: будет ли Курокава выполнять столь наглое желание?
Я немного помолчала перед тем, как отвечать ему, опирающемуся об стол обеими своими руками, наклонявшем голову в неподдельной интриге. Я обманываю его своим нынешним поведением, в то время как он полностью честен со мной.
– Не поглощай "Свастонов" после своей победы над ними. – я и сама с трудом выговорила это. Ведь ситуация даже мне казалось странной, когда девушка приходит, начинает давить на совесть парню, требует от него компенсацию, а после заявляет такое. Это, по крайней мере, подозрительно.
Я наблюдала за тем, как волнительная улыбка на смуглом лице резко исчезает.
– Отлично. Что мне ещё сделать? "Поднебесье" распустить? – Изане, конечно, моя просьба не понравилась, что особенно было видно в его потускневшем стеклянном взгляде. – Слишком многого хочешь.
– Но я серьезно! – нельзя было просто так отступать. Мне нельзя было бояться. Я и не боялась.
Она не могла уже бояться его. После всего Курокава не стал бы поднимать на меня руку, ведь в случаях, когда он делал это, было куда большее напряжение, чем сейчас. – Присоединять "Свастонов" – плохая идея! Разве не лучше ли позволить им расформироваться после проигрыша и наблюдать за их неудачей; за тем, как мечта Майки разлетается на кусочки, а сам он превращается с пепел из-за страданий, чем позволить им тоже стать частью вершины Японии? Тебе не нужен Майки. Ты ведь на самом деле ничего не чувствуешь к нему, а то, что ты называешь ненавистью, – лишь то, что осталось от ранних чувств. Ты хотел его только из-за своей любви к Шиничиро, но теперь её нет. Да и вообще, я не думаю, что эти командиры будут служить тебе верой и правдой, особенно командир первого отряда, Баджи Кейске! У него дурной характер, и он никогда не станет собачкой чьей-то банды, помимо "Свастонов", и то даже там он не славится примерным поведением.
Изана лишь слушал меня, пока я молилась внутри, чтобы он действительно принял мои слова в серьёз. Если попытаюсь его убедить в непригодности "Свастонов", то он вряд ли их присоединит, ведь "Бессмертный Изана" – это человек, ищущий не только удовлетворение своим эгоистичным и ненормальным желаниям и любви к чужим страданиям невиновных, но и гонящийся за выгодой.
– Этот Баджи Кейске сейчас лежит в больнице с ножевым ранением. Его заместитель уверяет, что это был кто-то из "Поднебесья". Мне бы хотелось увидеть этого смельчака, чтобы как следует надрать ему зад, ведь такой приказ я не отдавал, а также похвалить его от всей души – всё-таки это же сам командир первого отряда, и его устранение многого стоит. – Курокава, похоже, и сам не заметил, как начал улыбаться; и была это та самая кровожадная улыбка. Привет, "Бессмертный Изана"!
– Это... – внутри пронеслось много размышлений. – Это была я. – почему-то, не находя себе места от всей моей паутины лжи, мне захотелось быть честной хотя бы здесь; по крайней мере, я думала, что скрывать это бесполезно.
– Ты? – он ненаигранно схмурил брови, раскрывая свои глаза в удивлении от подобных слов. – Ты дура? Зачем ты это сделала? Когда ты вообще успела!?
– Я просто хотела вернуть ему перочинный ножик – ты ведь сам мне сказал сделать это, – но что-то пошло не так. – я надеялась, что подробности этого
"что-то, прошедшего не так" ему не будет интересно знать. Изана хмыкнул, пытаясь сохранять самообладание.
– Его заместитель видел тебя? – было понятно, к чему тот вёл.
– Да, они знали, что я состою в "Поднебесье".
– Значит, раз уж он говорил о члене "Поднебесья", то имел в виду тебя. – его взгляд ушёл куда-то в сторону – тщательно всё обдумывал, – затем снова метнулся пулей ко мне. – Странно. Почему же он не сдал тебя?
Я начала потеть. Не от страха, а от нервов. Бояться его и переживать за то, что он узнает о том, что я веду его за нос, и начнёт относиться ко мне иначе – две разные вещи.
– Мы просто были хорошими друзьями, вот он и решил прикрыть меня. – смотреть прямо в эти дьявольские глаза, так и жаждущие проникнуть внутрь, чтобы узнать все твои тайны, было невыносимо: меня как будто бы съедало изнутри. Я отвела взор, но, поняв, что только делаю этим хуже, снова вернулась к этим неограненным аметистам, таким блеклым и с густым серым туманом внутри.
– Такими же хорошими, как и мы с тобой? – Курокава, коварно улыбаясь – хотя весело ему явно не было, или же он вновь почувствовал это присущее диким дверям чувство, когда загоняешь свою жертву в угол и решаешь перед трапезой с ней поиграться, – подошёл ко мне, становясь чуть ли не вплотную; я не смела сводить с него глаз, дабы не показать, что я что-то утаиваю.
– Нет. – я ощущала, как холодные ладони проходились по моей щеке, как они убирали лишние волосы за уши, чтобы открыть больший обзор на бледное лицо. – Такие особенные отношения только у нас. – понимая, что этого недостаточно, я чуть поднялась на носочки и прижалась к чужим обветренным губам, вроде и принявших поцелуй, но и не желавших его продолжать. Отдалившись от Изаны, я могла лишь видеть равнодушие в его очах и во всём лице в целом. Было холодно. – Не смотри на меня так. Пугаешь...
– Меня не особо волнует этот Баджи Кейске, но факт, что теперь кому-то известно о твоём положении в "Поднебесье", мне совсем не нравится. Я конечно хотел, чтобы эти свастоныши узнали, но не так рано. – его мёрзлая рука легла мне на спину; он повёл меня к дивану, и мы присели, но я всё ещё чувствовала прохладу сквозь свитер в области своего плеча. – Ладно, что сделано, то сделано. Но тебе лучше больше не вмешиваться в подобное, потому что это слишком опасно. Вдруг его заместитель не стал бы прикрывать тебя? Что было бы тогда? Ты не умеешь думать о последствиях, Ханагаки.
– Ну да, ты прав. Впредь буду осторожнее. – я выдавила из себя небольшую улыбку. Он на это ответил тем же, чуть смягчившись. Я до тех пор, пока ощущала напряжение, молчала, но снова заговорила о том, что хотела. – Есть много других способов поднять "Поднебесье" на вершину Японии и без присоединения "Свастонов". Тебе они не так уж сильно и нужны...
Взглянув в глаза Изаны, я прочла в них:
"Опять ту же шарманку завела". Похоже, он не очень-то и горел желанием вообще обсуждать все эти дела, которыми он занят целыми днями; учитывая его образ жизни, Курокава хотел бы поговорить о насущном и простом, но я вновь разбиваю его мечты вдребезги.
– Так, всё, замолчи. – его терпение удивляло, потому что даже после всей нервотрёпки он всё равно показывал своё недовольство только в хмурых бровях, а не в физическом насилии и громких словах. – Тебя, оказывается, вообще нельзя в такие дела посвящать: начинаешь тут же мне на мозги капать. Сначала про "Чёрных Драконов" то же самое заливала, а теперь и про "Свастонов". Чего ты от меня хочешь? – его рука машинально слегка толкнула моё тело, аля:
"Хватит".
С этим толчком я вся встала с дивана и спокойно на него глядела, хотя внутри был шторм эмоций.
"Ладно, раз не хочешь, то придётся рискнуть", – с этими опасными мыслями я обратилась к тому:
– Тогда я ухожу.
Такое заявление не сразу дошло до слуха Изаны. Только спустя пары секунд молчания он понял, что я сказала. Но если бы я действительно уходила, то давно ушла бы за эти пару секунд; просто я ждала от него каких-то действий. Он лишь покачал головой, пытаясь скрыть своё замешательство.
– И что будешь делать? Гнить в одиночестве? – Курокава умел давить на больное – причём на ту рану, которую нанёс именно он. Зная о моёй ситуации и о том, что кроме него у меня никого не осталось, Изана понимал, что на такой уход я не соглашусь. Прямо то, что мне нужно!
– Я говорила, что кроме тебя у меня никого нет. Я ошиблась. У меня ещё остался младший брат. – услышав такой аргумент, он явно попал не в самое завидное положение, ведь я правда могла уйти. – Или ты заставишь меня и с ним связи порвать?
В любом случае, я знала, что на самом деле в ловушке находился не Изана, а я. Даже угрожая ему своим уходом, навряд ли я могла бы уйти навечно, да и к тому же меня бы точно не отпустили; весь этот фарс и этот диалог – лишь игра, ведь он может с лёгкостью заставить меня остаться с ним; просто ему, наверное, не очень-то и хочется применять силу, потому что это лишь сделает хуже и заставит меня чувствовать что-то противоположное любви. А Курокава ценит честность в чувствах, поэтому ему не особо понравится запуганная своей смертью девушка, которая якобы его любит. Только по этой причине он отчасти был в западне, но это всё равно не отменяло факта, что меня могут забрать насильно.
Вот почему в голове я меня крутилось:
"Останови меня, пока не поздно..." Покажи, что тебе не плевать, Изана! Покажи, что ты не хочешь конфликта! Просто согласись сделать то, что я хочу!
Моё запястье оказалось схвачено с сильную хватку холодных рук. Смотря на него, я могла лишь видеть переливающиеся его чувства начиная от удивления и заканчивая надеждой. Но это была совсем другая надежда – не та, которая могла бы светить при одной только мысли, что близкий человек останется рядом. Эта надежда, затаившаяся в самой глубине его аметистовых каньонах, но всё равно сверкающая так ярко, была темна.
– А если я попрошу, ты сделаешь это? – единственное, что он сказал после всех моих слов об уходе.
"Что ты вообще за существо?.." – я не могла понять это. Как Изана мог спрашивать такое, просить, чтобы я отказалась ещё и от брата, когда я буквально секунду назад говорила, что у меня остался лишь мой Такемичи и я уйду прочь? В нём не было ничего человечного. Даже сейчас он, несмотря на угрозу, ставящую под удар наши отношения, мог найти что-то, что могло бы пойти против меня. Его желание быть одним единственным было действительно сильным... А я слаба.
– Почему я постоянно должна делать то, что хочешь ты?.. – мои очи начинали бегать туда-сюда, когда моя задумка провалилась. Когда мой холодный разум оказался не в силах противостоять этому эгоизму. – Почему ты не можешь хотя бы раз сделать так, как я прошу?.. Ты же видишь, что это важно для меня... – у меня начиналась истерика, но я чувствовала, как моё запястье отпускали и эта мерзлота отходила от моих пальцев; я видела, как в чужих стекляшках проблёскивает что-то светлое. Грань между твоей нежностью и жестокостью так тонка...
Она поняла, что должна пользоваться любым моментом, даже если это будет грязно.
Когда мои глаза начали шипеть от надвигающихся слёз, я резко села на диван и повалила всё тело Изаны, оказываясь сверху него. Такого он не ожидал, особенно в таких обстоятельствах, где мы оба меняемся местами от жертвы к зверю. Кто же теперь окажется в невыгодном положении? Я, конечно, не знаю, но ни за что не позволю ему даже допустить мысль, чтобы поменяться ролями, потому что сейчас я должна была доказать, что мои желания тоже надо учитывать.
"В этот раз желаемое получу я. Сколько может тебе везти?" – пустила эту мимолётную мысль, рассмотрев это смуглое лицо, на котором так и выражалось всё то непонимание ситуации; решимость наполняла меня.
– Я всё сделаю, только, умоляю, не присоединяй "Свастонов". – слёзы, хотя и хотели выйти наружу, но так и не смогли, поэтому я могла лишь спрятать своё лицо в мужской груди, на которой покоились мои такие же холодные ладони; я слышала неистовый стук его сердца. – Я боюсь...
– Кого? Меня? – после недолгой паузы спросил Изана, а по его голосу можно было понять, что он уже придумывает способы, чтобы разрешить эту ситуацию как-то иначе.
– Нет, – я не могла позволить ему своевольничать, – Майки. – этот ответ не мог не ввести Курокаву в ступор. Этим надо пользоваться. – Сегодня я случайно встретилась с ним в кафе и он снова начал лезть ко мне со своим признанием, но в этот раз говорил о том, как сильно его ранили мои слова в нашу последнюю встречу... – ври, Харуки, ври, даже если это идёт против твоих принципов, даже если тебе противно. Ври, ведь это – единственный способ, чтобы всех спасти.
Вся эта её жизнь всё равно была ложью. – Майки сказал, что не отпустит меня, поэтому я рассказала ему о тебе и о том, что являюсь частью "Поднебесья". Я подумала, что тогда он отстанет от меня и смирится! Но он разозлился и хотел увести меня. Я пыталась убежать, но была не в силах. Мне ничего не оставалось кроме как ударить его! Тогда Майки сделал то же самое и со мной... – я уже не могла... Как можно было так бессовестно врать!? Как же мне было стыдно... Дело даже не в лжи, а скорее в том, что я подставляла бедного, ни в чём не повинного Манджиро, выставляя себя жертвой, хотя на самом деле монстром здесь была лишь я; я пользовалась доверием Изаны, зная, что он поверит моим словам. Как же это было невыносимо... Единственное, что заставляло меня и дальше лгать, так это мысли, что только так я смогу защитить тех, кто мне дорог. Да, это грязный метод, такой же, как и сегодняшний против чувств Майки, но я не могла иначе. И от ненависти к самой себе я могла лишь рыдать. Я плакала, потому что ненавидела себя за то, что творила. Но, несмотря на эти чувства в моей груди и боль, даже в этот момент я думала:
"Слёзы придадут реалистичность к моей клевете", – поэтому, ещё больше презирая себя за такое, я поднимала голову, мокрыми глазами смотря в широко распахнутые очи Курокавы. Он не знал, что делать. – Мне было так больно, Изана... – мои холодные и трясущиеся руки взяли грубую мужскую ладонь – он не сопротивлялся, ведь не понимал, как нужно вести себя в подобных ситуациях – и положили её прямо на ту щёку, которая и получила удар от "Непобедимого Майки"; она всё так же болела. – Я смогла только воткнуть ему в ногу нож и сбежать... – от таких слов у Изаны дёрнулся глаз. Ему нравится быть жестоким, но смотреть на близкого человека, который поступил так же жестоко, ему было впервой. – Но если "Свастоны" станут частью "Поднебесья", то тогда мне придётся видеть Майки. Я же не вынесу этого... Вдруг он захочет отомстить мне!? Вдруг убьёт!? Я не хочу жить в вечном страхе за свою жизнь!
– Он не убьёт тебя... – только и мог проговорить Курокава среди всех моих отчаянных слов.
– Убьёт! – я с какой-то досадой и даже гневом взглянула на него, хмуря брови, пока с лица всё также скатывалось море слёз. – Это ты виноват, что я теперь в таком положении! – этот аргумент ещё больше взбудоражил Курокаву, который не понимал, в чём же провинился
он. – Если бы ты тогда не заставил меня отвергнуть Майки, то он не затаил бы на меня обиду! Возьми ответственность, Изана! – после этого я, присев, закрыла лицо руками, потому что у меня больше не было какого-либо желания смотреть в эти глаза, всё так же не осознающих, что творит их обладатель. Для него это нормально – угрожать и запугивать объект своего обожания, зависеть от него.
Продолжая рыдать не столько от своих лживых слов, сколько от мыслей, во что я вообще превратилась, я почувствовала, что Изана также присел и, похоже, хотел что-то сказать, но не мог подобрать слов. Но тело было гораздо быстрее языка, поэтому его пальцы уже во всю аккуратно пытались убрать мои ладони с лица, чтобы я взглянула на него.
– Ханамичи, не плачь. – никогда не думала, что моё имя будет произнесено с его уст именно в такой ситуации; это заставило меня раскрыть руки и с обидой взглянуть на Курокаву, в чьём лице красовалось незнание, что делать, ступор, встреча с чем-то новым; при этом он всеми силами пытался казаться равнодушнее, чем был на самом деле – но глаза сильно выдавали. – Мне это не нравится. Когда ты плачешь, у меня сердце сжимается. – осторожно положив руку мне на макушку, Изана притянул меня к своей груди, чтобы я отчётливо слышала эти глухие, томные и тяжёлые стуки его сердца.
– Ты же говорил, что тебе плевать... – я вспоминала, в каком отчаянии находилась при встрече с ним в ресторане, а тот лишь игрался со мной.
– Ну, я соврал. Прости. – я не знала, что думать об этом. Единственное: он мог извиняться, когда надо, и действительно был способен чувствовать вину. Ладони Курокавы гладили мою спину, лишь охлаждая её в итак холодной квартире, где не было места теплу. – Я поговорю с Кисаки насчёт "Свастонов" и постараюсь поменять его решение об их присоединении. – лишь услышав это, я испытала невероятное счастье.
"Он клюнул! Моя ложь окупилась..." – радовалась я, понимая, что все те страдания и угрызения совести были не зря. Также меня делал счастливее тот факт, что я наконец смогла выйти в споре против Изаны победителем, а его чувства ко мне оказались сильнее криминального долга. Просто чудесно. Я могу спокойно вздохнуть. – А сейчас как насчёт теплой совместной ванны, чтобы расслабиться? – эти холодные, но нежные, несмотря на мелкие шрамы от ран и мазолей, ладони обхватили моё красное лицо и дали Курокаве посмотреть на него. Он улыбался, желая увидеть и мою улыбку тоже.
Я согласилась на его предложение без колебаний.
Она больше не колебалась, когда дело доходило до такого. Мне было всё равно, а ему нет, поэтому нет ничего плохого в том, чтобы просто сделать то, что принесёт кому-то из нас удовольствие; ведь самое ужасное итак произошло, а это лишь цветочки.
Пока Изана ушёл в ванную, чтобы набрать воды, я размышляла о том, что вообще произошло сегодня. Вспоминая о тех мучениях, которые я принесла Манджиро, меня выворачивало наизнанку. Почему я вообще решила сделать это?.. Почему это показалось мне единственным верным вариантом?.. Точно ли это была я? Все те сказанные мною слова в ту встречу шли врозь моим принципам и желаниям. Мой язык говорил лишь жестокие вещи, руки били его, а душой я всё-таки чувствовала, что это неправильно. Неужели, я правда не могла поступить иначе? Почему?..
Она больше ничего не могла понять.
Спустя несколько минут мы с Изаной уже раздевались. Между нами не было стеснения, ведь мы уже занимались сексом, к тому же он не особо горел желанием что-то делать. В эту ночь его любовь никак не выразилась через касания.
