Итоги Года или бессовестный Автор

Украшенная Новогодняя Ель кренилась под весом огромного портрета, с которого сурово смотрел мужчина в форме оберста, подпись гласила — «Оберт Трабер молодец, получил холодец!» Собравшиеся за столом молча сносили огромное количество чёрно-белых флагов и вообще преобладания тёмных, траурных оттенков в общей вроде как праздничной гамме гирлянд и мишуры. Во главе сидел человек подозрительно напоминавший того, что на плакате, рядом примостились несколько императоров, гос-лидеров, чиновников и худой юноша с горящими глазами в серо-голубой форме с буквой «v» из костей на рукаве. Остальные гости праздника расположились кто-где. Военные держались друг друга по принадлежности к разным державам, гражданские предпочитали компанию знакомых, где-то на самом краю уже дремал пьяный художник, когда-то грезивший о собственном триптихе. Тишину нарушала пелена струнных переливов и стрекота маракас. Устроившийся на стуле, поставленном на стол, журналист с бандитской внешностью играл на гитаре и тихонько на известный мотив напевал: — Вот и помер князь Армей, Надо было жить скромней! Не положен ему гроб, Боря в яму уволок! Он гениальный был Каган Он бил копытом в барабан, Мечом батю он рубал… Мечом брата зарезал… Окружающие его журналисты четырёх стран впитывали меланхолию, стол был меньше, чем в прошлом году. Было куда больше женщин и куда-то пропали все кочевники с витязями и лесными легионерами. То, чего ожидали, свершилось. На их местах теперь неуверенно в незнании и неудобстве сидели новенькие — отряд зелёноглазых подростков, городской совет и ещё целая разношёрстная свора, смотревшая на угощения голодными глазами, но не смевшие и прикоснуться, меж столами бродили хмурые солдаты двух империй с винтовками. Хотя не все новенькие признали новую власть, сбившиеся в кучку с десяток девушек спокойно себе ели, отрезав от стола кусок и заняв круговую оборону, пуская к себе только по паролю. Среди них выделялась капитан Верлинского морфлота, так же рыжая девушка в синем френче и кареглазая, севшая за стол в компании велосипеда. — Ну если из-за этого Кёнига моего Фраймана порежут, я им устрою статистику! — ворчал толстый профессор, ища поддержки у декана, но тот прикидывался ветошью, постоянно переглядываясь с сидевшим подле нового лидера человеком в широкополой шляпе. Тот перемигиваниями посылал простой сигнал — сидите тихо, новое начальство занято. Во главе стола и вправду происходило движение. Промеж императоров парил камердинер, то и дело освежающий их бокалы, а подле оберста на коленях красного как рак офицера военкомата пристроилась ведьма в форме полковника с наракским платком на плечах. — Вижу-вижу, дорога тебя ждёт трудная, меч вижу, вижу рыцаря, вижу крылья, — бурчала она, не сводя глаз с кофейной гущи, на дне чашки. Оберст внимательно слушал, переглядываясь с адъютантом, которая с тоской смотрела в сторону обособленного девичника, туда же глядел гигант-император. В его взгляде читалось «Подросла дочка, вылетела из гнезда!»… — Петлю вижу. Червовую даму вижу. Чёртика в табакерке вижу. Короче — диктатором будешь! — закончила гадания ведьма и невинно заёрзала, чем заставила находящегося под ней офицера ещё больше покраснеть. Со стороны девичника доносилась нехорошая аура ненависти, но она была слабее ведьминой — пофигистичной. «Мой лейтенант! Как хочу — так и кручу!» — как бы дразнила она оборачивающихся сержанта и капитана тайной полиции, с ней солидаризировалась адъютант, солидаризировалась и перевела взгляд на оберста. — Что опять? — расстроился оберст и показательно подставил лоб. Рутенский молодой император с превеликим удовольствием отвесил ему щелбан. Верлинский самодержец с Руанским избранным консулом многозначительно переглянулись. Ответы совпадали уже пятый раз. — У него что, фантазии нет? — взвыл руанец, хватаясь за голову, — Как я, лидер демократической страны, стать диктатором? — И я! — поддержал Рутенский царь, которого судя по всему устраивало такое предсказание, где-то за столом испуганно жались министры, которых стращали бродячие часовые набранные из ветеранов, среди них правда смогли затесаться пара новичков — капитан в жёлтых штанах и синем френче с хмурым солдатом в меховой шапке. Все они, выслушав программу, присягнули Траберу. Хотели ответов от захваченного творца. — Ничего не знаю! — отбрехалась ведьма и, продолжая елозить на коленях лейтенанта, предложила: — Ну можно в другую кружку налить, можно на картах разложить, можно на спичках, на шишках в конце концов… — Как был подонком так и остался… — вздохнул император-великан и пожаловался: — Только я стал нормальным, фешенебельным, а он опять из меня сумасшедшего лепит, ну не гад ли? — С Армеем и Бориславом некрасиво получилось. Если мы кончим так же, лучше сейчас, без прелюдий… — многозначительно бросил Трабер, дёргая затвор пистолета. Юноша с горящим взором осклабился: — И это вы говорите после персональной повести, анонсированных романов и прочего, что сделало вас главным в этот новогодний вечер? — Молчите, Хир, вы уже около фольклорный персонаж, Франца он опять в холодильник сослал, а вас он уже везде пихает, да, Эльза? — отрезал Трабер. Адъютант согласно кивнула. Юноша посмотрел на неё с теплотой и, глянув в тот конец стола, где играл журналист, мечтательно заметил: — Мне бы скрипку, сейчас бы устроили концерт! — Нет уж, этот Зольф, или как там его, все скрипки переломал, вредина! — вздохнул император Верлины и ещё раз пожаловался: — И детство мне несчастное шьёт, гадина! Чтобы меня жалко было… — Шварца обчитался! — поддакнул король с собачкой в форме Райхсвера. — Я не диктатор! — взвыл консул и бросился искать помощи в лицах соотечественников. Капитан в жёлтых штанах показал ему неприличный жест. Студентка истфака, засевшая в девичьем кругу и утащившая туда уборщика, показала язык, патриотичный журналист не смотрел на своего консула, то и дело пытаясь задеть Верлинского посла, сидевшего невдалеке. Руанец впал в апатию. — Липа все эти предсказания! Ну не может он свести всё к противостоянию радикальных режимов… — взвился совсем мальчик в вышитом халате и узкими глазами. — Ну извините, я вообще-то лесная хранительница горы, башни и бобров, а не гадалка! — обиделась ведьма и наконец слезла с лейтенанта. Тот, выдохнув, осмотрелся и побагровел окончательно. Императоры с оберстом продолжили хмуро пить. — Ну Князя же он к этому свёл в итоге… — вздохнула адъютант, наблюдая как ведьма утаскивает своего военкомовского за девичий стол, к которому подогнали цистерну с спиртом. Общее негодование прикованных к стульям было заглушено громкой песней «Контрабанда любви». Если бы не нахождение в их стане, дочери одного из императоров их бы давно призвали к порядку, а так приходилось считаться. Не все желали оплакивать исчезнувшую братию, не все желали решать что делать с творцом, они просто хотели праздновать с трудом пережитый Новый Год. Среди них мелькнула Ариадна Трабер, мелькнула и исчезла. — За сводничество адъютанта и Десятки я его не прощу! — со значением обронил оберст и, отыскав в понурой массе сидевших, сына, выдохнул. Упомянутый гаупман был в дозоре, следя чтобы никто из присягнувших не праздновал до появления группы захвата. Правда все всё равно стягивались либо к журналистам, либо поближе к девичнику, где-то на самом краю тихонько сидел рыцарский квартет, трогать который было себе дороже, как и перепившего художника. — А я ещё вас вот такими помню… — сипел он, пускал слюни и показывал пальцами примерный размер авторского замысла из которого появилась та или иная персона. «Была бы моя воля, посадил бы в клетку, как папашу!» — подумал оберст. — Ну а если они сейчас в лучшем мире? — вдруг предположил юный Рутенский государь. Соседи посмотрели на него с таким осуждением, что он тут же замолкнул, а в это время рядом с журналистом-гитаристом тихо дозревала такая же мысль. — Упавшей с плеч скале нет веса, Закончил уже третий свой роман. Враг иль сторонник он прогресса Точно одно — он меломан… — шёпотом продекламировал однорукий библиотекарь. — Наркоман… — усмехнулся сидевший на стуле журналист, но справедливо, глядя на свою редакцию в живом-здоровом полном составе, добавил: — Но наш. Как бы кто не кончил, но этот год вышел интересным! — То ли ещё будет, Зольфи! — улыбнулась журналистка, во всю отбивающаяся от приглашений за «женский стол», за которым становилось всё больше мужчин. Вот и высокий солдат-норд в меховой шапке нырнул в круг, пристроился рядом с северянкой-русалкой, а вот и капитан в жёлтых штанах, и даже бродяжка с дезертиром вооружённым кремниевым ружьём как-то затесались, прижились там. — Народу надоело ждать, народ хочет праздновать… — вздохнул профессор и, глядя на чёрные траурные знамёна, усмехнулся: — Можно бесконечно горевать по товарищам и трагедиям, но они погибли за то чтобы мы жили… — Они просто перегрызли друг другу глотки, царь-гений и безумный Каган… — подытожил Зольф и вдруг заиграл мотивчик к куплетам. — Дописал Орехов князя, Извалял народ весь в грязи Показал свой тонкий ум, Знает ишь — миллениум! И с ума сойдя тихонько — Всё в канон вписал легонько. Правда нет тому конца, Съела мелочь молодца! А потом с судьбой поспорив, Замутил себе Райтобер И впридачу повестухи Две, на каждую — по уху… А в одной из них о ужас Туману нагнал на ужин А в другой же, чисто блат Опошлил военкомат А потом сорвался томный Написал рассказик добрый Вишь любитель старины Пир ведёт середь чумы… — Прошу заметить что больным садистом его считают исключительно люди в мундирах… — крякнул профессор и вдруг просиял. Пространство под елью осветила вспышка, все зажмурились, а через секунду прямо на пьяного художника приземлился квартет Ы, тащивший на себе ковёр из которого торчали худые ноги в тапочках. Стоявший впереди студент тут же молча бросился в сторону профессора с глазами самого счастливого человека. Остальная же команда, с интересом осмотрев новичков, ответивших взаимностью, переключилась на сверстников. — Ба, живой ещё! Тод — удод! — вскричала Ют и прямо по столу, сшибая бокалы и тарелки с салатами, направилась к генерал-прокурору, однако, узнав журналистов она ещё больше ускорила шаг и радостно повалилась на всю компанию. — Ну-ну! Я живой-здоровый, щас правда законов напринимали, так что сие ненадолго, шутки кончились, — усмехнулся Тод. — И мы живы! Ждали тебя как праздника, поминали! — подтвердили Зольф с Ванессой. — Да я аж вся объикалась там в Воркуте! Врагу не пожелаешь в лагеря уехать… — просипела Эстхальт, утирая слёзы. — Там среди новеньких как раз туда собирается, Маддаленой звать… — нервно хихикнул генерал-прокурор. Эстхальт, выпучив глаза, посмотрела в сторону девичника и вдруг вскричала. — Так вот кем меня эта редиска заменил?! — Ага, Эйб Хексе, к вашим услугам! — осклабилась ведьма и мирно добавила: — У тебя полицейский, у меня военкомовец, давай дружить семьями? — Я Франчу ещё волосатым помню! — крикнула Эстхальт, весело бросаясь на новичков с обнимашками. Радостные крики смешались с звуками хлопков, объятий и поцелуев. Старики, ветераны прошлых двух лет творчества, вскочили с мест и, наплевав на конвой, бросились качать вернувшуюся из Магадана ведьму. Конвой было обиделся, но заметив передвижение ковра с торчащими ногами, последовали за ним. Волна военных отхлынула к ёлке. Гражданские остались пировать, смешав девичий круг с журналистским. Чёрные знамёна попадали на землю, кто-то было даже бросился сымать портрет оберста, но его остановила команда Трабера в полном составе. — Пока идёт пир средь чумы, Пока в столицах шабаш сатаны, Пока творцы безбожно врут — Устроим честный Божий суд! — улыбнулся Хир и протянул руку Миндалёву, тот, узнав старого знакомого, склонил голову и поставил ковёр на попа. Глаза императоров-правителей и прочих военных чинов засверкали. — Он закончил сагу Армея и Борислава на минорной ноте, надо попросить за наши в соль мажоре! — осклабился юноша, ещё страшнее сияя глазами. Трабер, глядя на сына, приведённого денщиком, многозначительно кивнул. — И даже если средь нас будет война, то она будет геройской, а не это вот всё! — взвизгнул консул. — И Сарочка будет править после меня! — добавил император Верлины. Хир неприятно хохотнул. — А я наконец порыбачу нормально! — мечтательно подытожил Рутенский монарх. — Мы не допустим такой же трагедии с нашими работами… — громко объявил оберст и быстрым движением распахнул ковёр. Вывалившееся тело опало как озимые. Бросившиеся к нему санитары принялись приводить творца в чувства. В глазах окруживших военных была безжалостная решимость. Тело зашевелилось. — Это он? — прошептал консул, перебирая в пальцах вилку. — Он… — утвердительно заверил Трабер и вдруг осёкся. В глазах очнувшегося не было жизни. На его худом подёрнутом подглазинами лице было отсутствующее выражение, для полноты картины не хватало только каплющей с губы слюны. — Орех Андреев, Сызрань, улица Строителей дом двадцать пять, квартира двенадцать… — ознакомился с паспортом Максимиллиан Оленберг и побледнел. — Обманщик… — Трабер, выхватив пистолет, выпустил в тело всю обойму. Праздник по ту сторону строя прекратился. Через секунду сквозь толпу мундиров прорезалась Ют со страшным лицом. — Мы договаривались что я хотя бы раз шарахну! — обиженно рыкнула ведьма, глядя как тело лже-творца растворяется словно сахар в кружке с горячим чаем. Через минуту от него остался только пепел и угольки. Словно от беса. Лица пробившихся за Ют гражданских и новичков посерели. — Он обманул нас, как и обычно! — рассмеялся Хир и, отобрав у консула вилку, метнул её в портрет оберста. Канат на котором он держался лопнул. Картина ринулась вниз, освободившаяся от груза ёлка выпрямилась и загорелась тысячей огней. — И зачем? — вздрогнула Ют, беспомощно роняя лопату. Неужели всё зря? И никакого чуда? Освобождения… — Чтобы дать нам почувствовать немного свободы! Ну и чтобы вернуть вас, — юноша обошёл стол и, спокойно приземлившись в кресло, щёлкнул пальцами. Скатерти свернулись и развернулись, через секунду стол был вновь накрыт и цел. Канистра с спиртом исчезла вместе с чёрными знамёнами. — Сумасшествие… — лишь обронила ведьма, но почему-то спокойно подняла лопату и тоже уселась за стол, молча принялась за еду. За холодец, салаты и клюквенный морс. — Он такой, — хмыкнул Миндалёв и, уставившись на Рутенского царя, подравнялся и салютовал. Толпа задумчиво направилась за стол. На их глазах надежда родилась, выросла и умерла. Что им было делать? Ждать следующего года когда за столом станет ещё меньше народу? Просто смириться с ролью игрушек в большой страшной игре. Гирлянды, мишура и огни не могли заставить забыть стариков о множестве кочевников, витязей и легионеров. Вот куда они делись? Вернее куда он их дел? Они были мертвы. Они больше не сядут за этот стол, или же… — И мертвец к празднику вернётся, И повидает он родню. И дождь вина с небес прольётся, Заколют жирную свинью. И тихим вечером на грани Меж старым с новым годом тем, Тепло внезапно очень станет Для разговоров тыщи тем… — когда однорукий библиотекарь замолк, половина посеревших и задумавшихся уже радостно переглядывались. Они смотрели на вернувшуюся с того света троицу, живую, здоровую, даже похитившую подобие своего творца. Они поверили. Поверили в Новогоднее чудо. — Пан Чеслав, вы улыбаетесь! — тихо заметил слепой Йоким, обнимая друга. — Надежда бессмертна, чёрт подери! — вскрикнул Хир и поднял бокал, все и новички и старички последовали его примеру. Клюквенным морсом трудно упиться, он лучший напиток для новогодних тостов. — Авось и Грим вернётся с Янешем! — вздохнул генерал-прокурор. — Да и Армей с Бориславом — почему нет? — ухмыльнулась Ют и, обняв Эйб, заметила: — Я тебя Ося, ещё волосатым помню, а эта морда авторская, пока меня не было, смотрю наплодил персонажей, зря я на него грешила… — Да вообще многое зря, — подтвердили хором журналисты. Все и военные и гражданские принялись за еду. Теперь они были готовы к любой судьбе. Раз уж на то пошло. Раз уж Надежда бессмертна, раз уж эта трапеза возможно вечна, то почему нет? Правители вновь прибегли к услугам ведьм, теперь уж обеих. Кофейная гуща вновь показывала один результат. Императоры со смехом отсчитывали друг другу щелбаны и предсказывали страшные кончины, но им было не страшно. Профессор, обнимая студента, требовал ему в награду как минимум орден. Императоры прислали бляху от ремня Каспера Эспера. Остальная разношёрстная толпа погрузилась в еду и праздные разговоры о том кто откуда и насколько длинный зуб наточен на автора. Новички правда не разделяли общего настроения, некоторые даже защищали творца и дивились хладнокровию оберста. — Мой путь другой… — шептал Трабер, не видя, как на него смотрит адъютант. Она верила ему. Зольф вновь забрался на импровизированную сцену из стула и, достав гитару принялся что-то бренчать, на ходу он начал придумывать текст, текст невесёлой песенки для весёлого застолья. — Третий год в огне и мраке, Это вообще фигня! Мне сказали вчера раки Жизнь не сахар — Жизнь война! И творца удачно можно, За итоги отсчитать! Мало мол у нас рассказов, Любишь больно ты мечтать, Начинаешь ты, не кончив, Выдыхаешься всегда, И в прогнозах гад, уклончив Сказать правду? Никогда! И давно б тебя убили, Если только бы смогли! Но однако обхитрил ты — Двойники, пепел, угли. Погляжу тихо на смену, Думаю — какой урод! Это ж надо так отменно, Встретить этот Новый год! — Единственное что его красит, это то, что он ничего не наобещал, ведь да? — вдруг заметила Ют и, опомнившись, пощупав себя, расхохоталась. Ну да, не обещал, а их вернул просто для красоты. Её смех подхватили все остальные. Их третий год начался как совместная панихида по утраченному, а кончался как самое настоящее рождество, рождество вечной бессмертной надежды на лучшее.