Итоги Года или бессовестный Автор

— Дорогой Дедушка Мороз! — замогильным голосом начал кочевник-варвар, сверкая чёрными глазами. — В этом году мы все вели себя хорошо, поэтому просим. Нет, не так. Мы умоляем выполнить наше желание! — сказав это, Номади осмотрел присутствующих. Атмосфера за столом, раскинувшимся под прекрасной украшенной елью, была воистину располагающей к надежде на чудо. Собравшаяся компания, больше напоминающая сборище реконструкторов-милитаристов, внимала высокому варвару. Все они смотрели на кочевника решительно и согласно. Склонившийся над листком бумаги камердинер аккуратным почерком выводил то, что диктовал негласный лидер этого застолья. — Пожалуйста, пускай у нашего, не побоюсь этого слова, замечательного Автора — задница отвалилась и спина, и руки, и ноги, и пускай ещё об стену убьётся, а лучше повесится! — голос кочевника задрожал, он, уронив слезу, посмотрел на стоящую на столе фотографию в рамке с чёрной лентой. С неё насмешливо смотрел рогатый, как будто издеваясь над присутствующими. — А какой тамада был хороший, — выдохнул мужчина в широкополой чёрной шляпе и встав заметил: — Братья и сестры! Мы собрались не столько, чтобы почтить память павших и пропавших, сколько для того чтобы восстановить справедливость! Толпа ожила и одобрительно загудела, особенно старались кочевники, военные в серо-голубой форме и возглавляемый рыжеволосым рыцарем отряд. Правда некоторые, сидевшие за столом, не проявляли участие. Так юный джентри непонятливо оглядывался и с надеждой смотрел на строчившего письмо Деду Морозу камердинера. Собравшиеся в кучку слуги пера, хихикая перешёптывались на трёх языках. Полный профессор с студентом смотрели на разношёрстную братию со статистическим скепсисом, а группа худых военных в серой форме не обращая внимания на остальных тихонько поглощали угощения, одновременно выпуская клубы заградительного табачного дыма. — Мы потеряли многих за этот год! — всхлипнул генерал-прокурор и, вытащив из кармана список, трагичным голосом зачитал: — Жертвы Ореховских репрессий две тысячи двадцать второго года — Ют Эстхальт, наша подруга и сестра: отправлена в ВЛОМ — Воркутской лагерь особого мамяпокушал… — Она недавно писала — мол вернётся, просила в письме Деду Морозу написать — чтобы у Автора ко всему прочему ещё и ноги отмёрзли и, кхм, палец отвалился… — вздохнул романтичный художник, обнимая мольберт. Старые герои потупили взгляд, им очень не хватало взбалмошной девушки в чёрном с лопатой, которую явно не могла заменить ведьма в форме полковника райхсвера, вооружённая ростометром, которая норовила запеть и ела за семерых. Новоприбывшие же слушали и сочувствующе кивали. — Янеш фон Меретихкёрбис и его друг Грим, лучший юноша-попаданец и тамада со стажем: оба направлены на мороз, можно сказать вышвырнуты этим жестоким человеком, этим тираном! — продолжил было зачитывать генерал-прокурор, но не выдержав, сорвался на полу крик: — Этот гад, ещё и историю переписывает! — Да! — загудели старички, новички же многозначительно переглянулись. Молодой джентри встал и, кашлянув, обратился к собравшимся: — Простите, я не совсем понимаю о чём речь! — Историю учить надо, мсье, — хмыкнул старик-историк и многозначительно добавил: — Хотя я тоже не понимаю, чего вы все его так не любите, ну сносит памятники и что? Кочевник встрепенулся и, смерив старика презрительным взглядом, сплюнул и набросился на джентри: — О том речь — эта гнида заморила голодом и холодом больше чем я! — Это ещё что, он ещё старых героев бросил, а новых уже наплодить успел! Демограф глобус пропил, блин! — вскочила девушка в форме военно-морского флота, её тут же поддержала группа мундироносцев во главе бородатого великана-императора, они дружно стали скандировать: — Хватит кормить Вогемрайх! Хватит кормить Вогемрайх! Услышав это, военные в сером поужались и с тройной скоростью стали поглощать еду, скрываясь за дымовой завесой из табачного дыма. Возглавляющий их оберст переглядывался с адъютантом и уписывал холодец с горчицей. Верлинцы же напирали, но через дым соваться боялись. Как ни странно этот лозунг поддержали, как кочевники с витязями, так и серо-голубые солдаты с рыцарями. — Вопросов больше не имею, — заметил старик и шепнул внучке: — Слыхала — верлинские империалисты решили прекратить спонсировать войну в Вогемии, этак скоро и в Руан монархия с Лотарингами вернётся! — Тут Янеш писал, из Магадана, — вдруг заметила монахиня и грустно зачитала: — Автор подл как змей. Я проклял его на век. Меч мой точу я. — Это что стихи? — встрепенулся однорукий солдат с чёрными подглазинами и, прокашлявшись, заунывно затянул: — Вошь — жена солдатская! — Это, возможно, хокку, восточная поэзия, — произнёс камердинер и тактично обратился к варвару: — Мистер Армей, я дописал письмо господину Деду Морозу, чем могу служить? — Пиши обращение в кремль! — вскинулся генерал-прокурор и зло добавил: — Там как раз с таким разбираются! Законы хорошие принимают! Услышав слово «кремль», все невольно сперва посмотрели на молчаливого седоватого бородача в царственном одеянии, а потом уж на мужчину в зелёном мундире, который сидя в самом конце стола рядом с «новичками», удочкой вылавливал, из услужливо подставленной килько-лицым журналистом банки шпрот, масляных рыбок. Заметив к себе такое внимание, царь смутился и, кашлянув, сказал: — Чуть-что сразу в кремль… давайте лучше в Верлинский Рейхстаг?! Он авось и по ихнему поймёт! — Не-не-не! — тут же протянул Верлинский монарх и, улыбнувшись, заявил: — А мне нравятся эти изменения! Я больше не псих, а вполне фешенебельный монарх, уж молчу про то что истребили всякую мелочь вроде жалких поручиков и бесов! Теперь всё Богоугодно! — Ну пап, эта тварь только начала работу, где я главная героиня и через пол года бросил! Поиграл и бросил! Как там его называла Ют? — перебила монарха девушка в кителе капитана первого ранга и, злобно глянув на новичков, добавила: — На кого он тратит время? На проституток от пера, науки и штаба Штрайткрафте? Журналисты, смерив капитана насмешливыми взглядами, продолжили хихикать. Полный профессор, оценив близость морской особы к императору промолчал, про себя замечая что по статистике все дочери похожи на отцов. Серо-мундирые же не обращая внимания продолжили есть и курить. — Сарочка, не выражайся! — устало заметил верлинский монарх и, задумавшись, сказал: — Та в чёрном с лопатой называла его импотентом-извращенцем, к чему бы это? Сидевший рядом с императором Первый Маршал Верлины икнул. Серо-голубая братия было начала скандировать: «Долой импотента!», но заметив неодобрительный взгляд монарха, прекратила. — А где-то ведь лежит бледный больной юноша, травмированный войной… — вздохнул генерал-прокурор и, подняв бокал, выдал: — Ну, не чокаясь за Франчу «Изгнанника»! — Я ещё живой! — послышался сдавленный голос из-под стола. — Ну тогда за «Лорда», чтобы тост не пропадал! — пожав плечами, сказал генерал-прокурор и тут же получил насмешливый взгляд от рыжего-храмовника. — Вообще-то, этот, как вы выразились «извращенец», таки дописал «Лорд неудачник»! — улыбнулся рыцарь и, наклонившись к оруженосцу, добавил: — Тут ещё есть мнение, что Орехов не такая уж сволочь! Ведь он «Собак» дописал и флаффтобер провёл, да и «нового» наплодил не так много! — А ещё «Князь», таки живой, цветёт и пахнет, — вскочил однорукий солдат и, счастливо улыбаясь, заметил: — И я живой, чёрт подери, живой! — Все мы живые, пока что, — усмехнулся царь с седой бородой, рядом с которым сидела рыжая царица. Философски вздев руку, он сказал: — В прошлый раз было поживее, но это от бесовщины и колдовства, а теперь нас опять-таки много, но вы подумайте — и в правду: больше живых, больше радостных! Ему похоже надоело вешать и казнить, я бы сказал что он поработал над своими садистическими наклонностями! — Царя-бабу спросить забыли! — зло харкнул на стол Армей и, наклонившись к камердинеру, спросил: — Как там геноцид пишется, через «и» или «е»? — Пишите Грюнланд и Пятиградие… — послышался хриплых голос из-под стола. — Кстати что там? Эта скотина столько туману нагнала, а так и не показала — что там? — взвился Номади и, прищурившись, посмотрел на сидевших под елью зеленоглазых воинов в зелёных хитонах. Они, насвистывая новогодние песни, изображали статуи, ну или по крайней мере тех, кто вообще не участвует в суде над Автором. — Да без разницы! При чём тут геноцид? — оживился Верлинский монарх. — Геноцид нас! Потому что этот Орехов, раз не пощадил пару бесов и одного несчастного поручика, точно примется и за нас! Я чувствую это! — огрызнулся кочевник и, вздохнув, добавил: — Я понимаю нравится ему нас Номади с Васняками сталкивать, но это не я злой, это всё Автор! Так-то я хороший… — Вот-вот! — тут же закивал Верлинский монарх, которого поддержала серо-голубая братия, которая было начала скандировать «Это всё Автор!», но опомнившись, как-то быстро прекратила. — Да какой геноцид! Он вам паны-геры-господа жизнь подарил, некоторым даже две, а вы его так! — вскочил однорукий солдат и, не давая никому сказать и слова, протараторил: — Не выбирают родителей, мира строителей, войны любителей, уничтожителей! Старички задумались, солдат пользовался каким-никаким авторитетом, как старейший серийный герой. Новички же наконец поделились, на хотя бы два лагеря — журналисты скрылись в сером дыму и присоединились к серо-мундирным военным, остальные же приняли мнение однорукого. — Я считаю, что он не так ужасен, — встал джентри и, не найдя поддержки быстро сел. — Конечно не так, — внезапно вскочил скромный рыцарь в накидке сержанта храмовников, — Он же старается, а может ему тяжело? Вот нам тоже и тяжело! Год этот выдался странный, я бы сказал — он, то писал как бешеный, то не писал вообще. Может он болен? Может ему наша помощь нужна, а не поношения и проклятия? Старички задумались ещё глубже, а однорукий, благодарно посмотрев на рыцаря, хриплым голосом выдал: — Именно! Может у него там война? Может он в отличии от меня, или нас, ещё не определился? Может он и сволочь, но сволочь родная, поэтому давайте-ка прекратим хулить нашего творца… — В прошлый раз было веселее! Бес — тамада, нынче же, либо варвар, либо святоша! — поднялся журналист с бандитской внешностью и, подняв бокал, добавил: — Да, он очень нехороший человек, мы многих потеряли, но может всё-таки встретим Новый Год по-человечески? Тем более что теперь бесов среди нас нет! Да ему наверное не легко, но главное в светлые праздники не терять надежды! Подводить итоги не будем, подписчики и работы это его дело. Наше же — просто радоваться что год прошёл! Что было что-то хорошее, флаффтобер тот же! Усовестившееся обиженные и оскорблённые тут же подняли бокалы. Звон разорвал повисшую тишину, нарушаемую чавканьем из-за дымовой завесы. Все принялись за еду. Письмо Деду Морозу осталось лежать рядом с так и не написанной кляузой в кремль. Старички наконец решили толком познакомится с новичками. Джентри тут же окружили женщины в форме, падкие на истинных дворян с туманного альбиона. Профессор с студентом в два голоса стали объяснять кочевникам и витязям, что такое статистика. Старый учитель истории спорил про политику с руанскими монархистами. Верлинский монарх, мило улыбаясь, старался найти подход к своему Рутенскому брату. В дымовую завесу ныряло всё больше народу. — Нет, я честно хороший, просто Автор злой! — шептал Номади, склоняясь над морской офицершей, та понимающе кивала, но не отвечала. — С Новым, каким-то там у него, и вторым у нас, Годом! — поднял бокал однорукий и, осмотрев присутствующих, улыбнулся. — А всё-таки мы живы, чёрт подери! — прошептал он и, опустившись на лавку, осушил бокал. — Пан Чеслав, а ведь в следующем году, те кто сегодня собрались, могут и не увидеться… — заметил юноша с повязкой на глазах. — Такова жизнь, Йоки, — горько усмехнулся солдат и, глубоко вдохнув запах табачного дыма и алкоголя, добавил: — Главное чтобы он был жив! — Без него про нас никто не напишет… — рассудительно заметил юноша и, искренне улыбнувшись, произнёс: — И всё-таки здорово, что у него планов, как таковых, больше нет! — Поумнел таки, графоманище, — усмехнулся солдат и, ещё раз оглядев присутствующих, повторил: — А всё-таки мы живы, чёрт подери! — Брать больше некому, — парировал, подсевший журналист с бандитской внешностью, — А так да — главное, что мы живы и он жив! Надежда умирает последней! — Какое-то не новогоднее заявление, — осклабился однорукий и искренне протянул журналисту руку. — Уж простите, в воюющей стране пасквили пишу! — усмехнулся слуга пера и крепко пожал руку солдату. — К чёрту патетику! Надежда жива! — рассмеялся однорукий и с счастьем в глазах посмотрел на кем-то украшенную для них ель и кем-то накрытый стол.